Логово скаредной моей памяти – будто бездонные закрома городского архива, набитого под завязку всякого рода макулатурой. Все служители его – ветшайшие старики. Не поспевают – так много бумаг! – без конца путают их, или теряют.
Грузовой лифт понукается по моему запросу. Обрывая паутину, недовольно скрежещет вниз – в подтопленное хранилище. И тут же, застряв в темноте, принимается мычать, привычно и понуро.
Делать нечего – засылают курьера. Его, не мешкая, произвели на эту должность как самого молодого и расторопного из здешних архивариусов. Страдальчески склонив свою лысину, он сходит по ступеням в подвальную голгофу.
Оставшиеся прилежно шуршат, шепчутся, шамкают, зябнут и ветшают всё дальше, всё беспощаднее.
Никакого порядка. Всё перемешано. – Кипы истлевших учебников, гроссбухи цен и отчетов, мешки с трухою писем и газет. Альбомы с кадрами фильмов, начиная с «Прибытия поезда…». Справки, сводки, анкеты, и ни малейшей систематизации!
- Так много работы! Среди всего этого вздорного хлама отыскать действительно важное и правильное…
Гонец возвращается. – Старикан держится молодцом, хотя видно, что если дело пойдёт так и дальше, то совсем уже скоро он пораструсит по лестницам весь свой песок.
Что ж, теперь нужно грамотно переписать все, что ему посчастливилось раздобыть. – Кое-какие знания ведь все же получены, кое-где ошибки исправил учитель безжалостным красным цветом…
И вот – готов еще один чистовик. – Страница заполнена. Можно сдавать на проверку. Но через мгновение – она уже не единственная. И я начинаю опять письменную работу.
Появляются папки, ящики и стеллажи, и следом – новые архивные крысы, пока еще резво снующие, заполняя полки в громоздящихся галереях.
Вновь работа без остановок. Только паузы на чистописание и повторение правил. (Повторение – ведь мать учения). И снова работа! Работа над ошибками, диктанты и изложения. И новые записи набело – всё одно – каждый финальный отчёт – это только буква в следующей азбуке.