Просто ужас! Уже полдень, а мы всё ещё торчим в лагере. Выспаться после столь трудного для меня путешествия не удалось – вожатые устроили игру, какую-то дурацкую «зарницу». Ночью прозвучал сигнал тревоги, все зашумели, засуетились, Юлька – кубарем с кровати, поиграть ей захотелось, а я перепугалась до полусмерти. Села в постели и сообразить не могу, что это такое случилось – ядерная война или атака марсиан. Юлька из домика, где нас на ночь устроили, я за ней! Прямо в пижаме и побежала. Ну и конечно на мокрой траве растянулась, да так колено о камень расшибла, что утром пришлось размачивать штанину, чтобы отлепить. Юлька меня в домик вернула, а сама поскакала с детьми резвиться. Ну да, ей простительно, двадцать пять лет – это не тридцать четыре.
Юлька часа три где-то бегала. Наконец в лагере всё стихло. Я уж думала она вернётся – где там… Пришла утром, навеселе, долго чиркала в своём блокноте, корреспондентка моя, потом упала и до одиннадцати почивала. Я же, умывшись, отправилась на поиски медсестры. Смазали меня йодом, дали какую-то таблетку, и пошла я на качели. Сижу – покачиваюсь, и понимаю неожиданно, почему родители меня никогда не пускали в лагерь. Полная анархия!
Алина Сергеевна – вот персонаж! После пельменей мы к ней в комнатку заглянули на чашку чая, а у неё целый мешок конфет, она их как орехи щёлкает (между прочим, призовые – у детей значит, удержанные!), нам по шоколадке дала. Две вожатые ещё были, наставления выслушивали, они всё время иронично так переглядывались… Когда же Алина Сергеевна с головой нырнула в настенный шкафчик, замешкалась, чем-то захлюпала, а вернулась в мир с огурчиком в руке, девушки сказали, что им пора к детям, выскочили за дверь и в коридоре расхохотались.
Юлька, пообщавшись с детьми и вожатыми, рассказала мне, что Клизма (кличка, данная детьми Алине Сергеевне) «закладывает за воротник». Штофчик у неё в шкафчике, закусочка. Она однажды не успела рюмку спрятать, когда вожатые пришли к ней, и долго объясняла, что это у неё бальзам на травах, и она мол, лечится. Ужас! Пол-лагеря в выходные отсыпается после ночных гуляний, начальника вообще нет на месте, старший воспитатель – скрытый алкоголик…
Юлька проснулась, вышла из домика уже в макияже, и заявила, что сегодня мы никуда не пойдём. Ей статью хочется написать и попасть на вечернюю дискотеку. Потом прибыл начальник, долго шумел в своём домике, что до сих пор какие-то бумажки не напечатаны. И почему посторонние на территории лагеря? И где, интересно, вторая повариха?! Потом он начал беседы о нравственности и на робкие попытки вожатых оправдаться, заявил, что соберёт все найденные под окнами презервативы, надует их и развесит по всему лагерю к приезду родителей. Вот это да! Юлька слушала эту ахинею с широко распахнутыми глазами, потом так расхохоталась, что заразила своим смехом и меня. Юлька с подачи начальника уговорила меня напечатать несколько договоров. Мол, я быстро набираю текст, а ей нужно поработать в другой сфере. В итоге я уселась за допотопную машинку, сижу второй час и хлопаю по клавишам, с тоской глядя за окно, где Юлька играет в волейбол с ребятами и девчонками из первого отряда. Командные игры не люблю, но я могла бы просто погулять по лагерю, подышать воздухом.
В дверь постучали, вошла высокая светловолосая девочка, сказала, что ей разрешили позвонить домой. Несколько раз набирала номер, но связи всё не было. Она со вздохом положила трубку и повернулась ко мне.
- Наверное, меня мама совсем не любит, ну что ей трудно позвонить, узнать как я тут! Загнали сюда, избавиться, наверное, решили от меня! – в голосе её звенели едва сдерживаемые слёзы
Я в растерянности смотрела на девочку, я совсем не умею общаться с детьми.
- Небось, Сереженьку своего, никогда в жизни сюда не отправили бы.
- Ну что ты такое говоришь? Может, мамы дома сейчас нет.
- Отправили меня сюда, сами, наверное, что-нибудь интересное покупают, торт каждый день покупают, – девочка не выдержала и разрыдалась, плюхнувшись на диванчик с засаленными подлокотниками и продавленным сиденьем. Пришлось оставить работу и сесть рядом. Я не знала, что делать и осторожно спросила: – А как тебя зовут?
- Аня. Всем звонят, а они ни разу за неделю не позвонили, разве так можно?!
- Ты же знаешь, какая плохая связь, может, они никак дозвониться не могут. Или ты им звонишь, а они одновременно – тебе, и никак друг с другом стыковаться не можете. А вдруг, они сейчас сюда едут, а ты встретишь их зареванная. Они подумают, что тебе в лагере не нравится. Или тебе, в самом деле, не нравится?
- Нравится. Я сама же попросилась поехать куда-нибудь, мне путёвку и достали.
- Вот видишь!
Девочку снова разрыдалась: - Знаете, как они обрадовались! На три недели от меня избавились!
- Аня, ну зачем ты себя так накручиваешь? Всё не так плохо. Ну, успокаивайся. Лучше давай поговорим. Ты сколько времени здесь находишься?
- Шесть дней. В понедельник заезд был.
- Первый раз в лагере?
- Угу.
- И как тебе?
- Хорошо. Кормят как на убой. Дискотеки часто. Только я их не люблю. Я местных боюсь. Они всегда прорваться сюда хотят, шишки на веранду бросают. А вы сегодня на «озорнице» были?
(Я пытаюсь сообразить, что это такое, а девочка с увлечением рассказывает, как они всю ночь бегали и искали вампиров, которые лагерное знамя украли – зачем оно им?)
- «Озорница» – самое интересное, что бывает в лагере! А ещё после родительского дня – День Нептуна будет, и День индейца и День бантиков, нам вожатые обещали. Тут хорошо, только бы мама приехала. И папа. Я так по ним соскучилась. – Девочка бросила взгляд в окно и вдруг, подскочив, опрометью ринулась за дверь. Я тоже посмотрела на улицу – по дорожке шли две женщины, мужчина и паренёк, все удивительно высокого роста и у всех в руках были увесистые пакеты. Анечка подбежала к ним, её наперебой начали тормошить, целовать. Хеппи-энд! А я сижу, печатаю. И наконец соображаю, что вышеупомянутая «озорница», то самое чудовищное ночное светопреставление, т. е. «зарница».
* * *
Юлька всё ещё где-то скакала, а я, закончив дела, решила выбраться за пределы лагеря. Дети мне показали чёрный ход. Прямо за столовой под забором была впадина, через которую, склонившись в три погибели, можно было пролезть. Дети сказали, что этой дорогой они на пляж ходят, так быстрей, чем в окружную.
Я оказалась на вершине крутого холма и осмотрелась. Здесь наверху сосновый лесок, а внизу вдоль реки гигантские ветлы и раскидистые как на английских пейзажах, дубы. Раньше здесь было какое-то коже-дубильно-красильное производство. Бедные деревья никто не спрашивал, хотят ли они, чтобы их рубили, нещадно используя кору для нужд производства во время войны. Фронту нужны были сапоги. Хотя когда гибнут люди, деревья жалеть некому.
Теперь всё в прошлом, и дубы могут спокойно растить детей, не опасаясь быть срубленными в цвете лет. Я брела вдоль реки совершенно умиротворённая, в кронах деревьев весело перекликались дятлы, задумчиво вопрошали о чем-то друг друга иволги, а большая серая ворона, усевшись на самый верх голого без коры обгоревшего дерева, настороженно прислушивалась к звукам леса. Тропинка привела меня в затенённую низину, где над тёмной, припудренной пыльцой лужей, тучей вились комары. Десятки кровопийц впились в моё тело, я просто не успевала хлопать их, пришлось спасаться бегством. Я выскочила на полянку, залитую солнечным светом. О, Боги! Сколько же здесь ромашек! Да я за всю жизнь столько не видела!
Как дурочка, только что, не визжа от восторга, начала плести венок из весёлых и застенчивых цветов. Ну, в самом деле, так мило горит ярко-жёлтый глазок в обрамлении белых ресничек. Куда до них анютиным глазкам! Чтобы надеть венок пришлось распустить волосы. Мгновение – и толстая, надоевшая «шишка» рассыпалась длинными светлыми прядями по плечам. Уже сто лет не ходила вот так! Тётя говорит, что замужней женщине не пристало носить распущенные волосы. Я не очень-то доверяю её знанию жизни, но стричь волосы жалко, а придумать какую-нибудь красивую причёску да ещё лёгкую в исполнении не могу. Тот же хвост, стянутый на затылке – моему широкому лицу не идёт, косы я в принципе не переношу, вот и приходится делать эту «шишку». Но теперь я на свободе, поэтому – даешь свободу волосам!
Я даже сняла кроссовки и отважилась пойти босиком, трава была тёплой и совсем не жёсткой. Я брела потихоньку, сожалея, что не догадалась взять Юлькину «мыльницу», поснимала бы сейчас что-нибудь на память. Попасть за город мне удается нечасто, поездки на тётину дачу я во внимание не беру – тоже мне общение с природой! В детстве несколько раз родители водили меня в лесные походы. Потом маме пришла в голову мысль, что у меня аллергия на пыльцу и всё! Кино закончилось. Несколько раз наше МСУ устраивало загородные пикники. Ох, эти загородные поездки! Женщины то и дело вспоминают о тяготах сиротской жизни оставленных на пап детей; мужчины в перерывах между тостами, вяло флиртуют с дамами; кто-то напивается до бесчувствия. У меня нет ни мужа, ни дитяти, на жрицу Венеры не тяну, алкогольными напитками не интересуюсь – поэтому отчаянно скучаю! И каждый раз по возвращении домой, остается лишь головная боль отравленного кислородом организма и твёрдое решение подобные мероприятия не посещать. Но почему-то надеюсь на чудо, и на следующий пикник собираюсь снова как Наташа Ростова на бал.
Погружённая в мрачное самосозерцание, вышла к реке, села на песок под деревом. Река несла свои прозрачно-зелёные воды не спеша, большие рыбы затеяли какие-то весёлые игры с выныриванием на поверхность, очень красивые яркие птички, кажется, зимородки безустанно носились вдоль берега, вдали протяжно мычали коровы и я готова была стать поэтом. Увы, поэт погиб в зародыше, потому что на плечо капнуло что-то холодное. Подняла голову, а на тонких пружинистых ветках ветлы висят пенистые комочки, мне показалось, что внутри ближнего ко мне сидит что-то чёрненькое и нахально мне подмигивает. Я с воплем вскочила и выбралась поскорее на открытое место, пока новые плевки не попали на моё и без того мало лелеемое тело.
Из густых зарослей едва ли не перед моим носом вдруг выкатило какое-то антропоморфное существо, похожее на женщину (если судить по одежде), чрезвычайно маленького роста. Оно держало в одной руке корзинку с какими-то травами или ещё чем-то, я не разглядела, в другой толстую палку. Передвигалось оно очень быстро, словно вместо ног, совсем, наверное, коротеньких, были колесики. Оно прокатилось мимо меня и скрылось в следующих зарослях, бормоча что-то невнятное. Меня оно, кажется, не заметило. К счастью для меня! Не знаю, на какой подвиг во имя самосохранения я бы отважилась.
Внезапно мне стало худо – насколько я помнила – пока я шла из лагеря, река находилась по правую руку, я топала никуда не сворачивая, по одной и той же бесконечной тропинке. Как же получилось, что теперь речка оказалась слева? Начала размышлять, до полусмерти напуганная, где же я, и как могла попасть на другой берег реки, и зачем вообще мне понадобилось играть в юного натуралиста и топать, куда глаза глядят. Я готова была зарыдать от страха, но послышались голоса и на мою тропинку выехали на велосипедах два мальчишки-аборигена.
- А скока время? – вежливо осведомился один из них, притормаживая возле меня.
- Без пятнадцати пять (мамочки, да скоро темнеть начнет, а я тут посреди леса!)
- Спасибо, – мальчишка отправился вдогонку за приятелем, а я запоздало крикнула: – Ребята, лагерь «Звёздочка» далеко?
- Так вот он, на горке, – махнул вправо мальчишка и я, опять-таки внезапно, соображаю, что пока я там, в тургеневскую барышню на полянке играла, цветочки собирала, повернула незаметно назад, только каким-то непонятным образом обошла комариную заводь и оказалась прямо на берегу.
Уже без приключений добралась до лагеря, поднырнула под забор-сетку и нос к носу оказалась перед перепуганной Юлькой.
- Нет, Ася, ну где тебя носит! Я обыскалась тебя. Что за это фокусы такие? Что смеёшься? Нам, сегодня надо пораньше лечь спать, завтра утром машина пойдёт в город, нас до перекрёстка подкинут. Давай, красавица, топай в душевую, воду горячую дали, смывай пыль дорог и жду тебя на ужин.
Сама Юлька лоснилась от чистоты, переоделась в белоснежную маечку и шорты, ни дать, ни взять – пионерка или как они там теперь называются. Юлька бесцеремонно сняла с меня венок, и брезгливо поморщившись, выкинула в траву. Я не поленилась поднять и водрузить на место.
- Ася, я тебя не узнаю, ты же такая брезгушка, руки по сто раз на дню моешь, а тут сорвала грязные цветы, соорудила антисанитарный венок и на голову ещё надела. А вдруг там коровы, а у них этот как его… бруцеллез какой-нибудь!
Ах, это она надо мной издевается, приколистка!
- Ну ладно, Юлечка, – я мстительно показала ей кулак и отправилась в душ, где, перекупав всех детей, наслаждались вожделенной горячей водой вожатые. Я сначала стеснялась, жалась в уголке, переодеваясь, мышкой проскочила мимо млеющих под упругими горячими струями вожатых и юркнула в свободную кабинку. Но девчонки предложили мне шампунь, научили пользоваться пролетарской мочалкой (для непосвящённых – берутся выстиранные трусики, намыливаются и вперед, мойся хоть до дыр!) – мне было смешно.
Наконец распаренные, разомлевшие мы проследовали в предбанник для переодевания. Оп-ля! Я ведь, услышав про душ, и не вспомнила о полотенце и чистой одежде. Я собиралась впасть в депрессию, но услышала скорый стукоток в щелястую дверь.
- Асечка, ты ничего не забыла? – Юлька просовывает узелок. Всё, теперь и я в порядке.
После ужина лагерь, вымытый и довольный, закопошился в предвкушении дискотеки, призывно зазвучала на веранде столовой музыка, и накрашенные куколки-девочки как зачарованные побрели на зов. Странно, но спать мне совсем не хотелось, я сумерничала, бездумно бродя по асфальтовым дорожкам. На качелях сидела, понурив голову, Алина Сергеевна, на голове её сиротливо белели две папильотки, на коленях лежал кулёк с конфетами. Она задумчиво кусала конфету и, кажется, негромко всхлипывала. Я хотела незаметно исчезнуть, но как глубоко ни увязла в своих переживаниях Алина Сергеевна, меня она увидела.
- Добрый вечер, Асечка! Вам удалось искупаться? У нас тут с начала смены никак наладить подачу воды не могут. А дети городские избалованные, девочкам и утром и вечером, видите ли, мыться горячей водой надо, - обиженно докладывала она, - Разве мы такими были! Прибежишь вечером в лагерь, ноги холодной водой от песочка сполоснёшь и в постель. А сейчас? Гигиена у них! Превратили лагерь – не пойми во что. «Зарница» – военно-патриотическая игра, она закалять детей должна, готовить к испытаниям, учить жизни. А у них – что? Вампиры, всякие, терминаторы – тьфу!
- Что ж, такие герои нашего времени, – нехотя вступила в разговор я.
- Герои? Кто их, этих героев придумал? Из наших детей готовят агентов капитализма, вот что я скажу. Всё, всё уничтожили – пионерскую организацию упразднили, комсомольскую тоже. Зато всякие рейн… рейд… рейнджеры появились, разные там покемоны. У детей ничего святого не осталось. Представляете, Асечка, у нас в лагере поповская дочка отдыхает, девочки говорят, она каждый вечер перед сном молится, ну куда это годится! Всё к чему мы стремились, о чём мечтали, всё разрушено… – Алина Сергеевна разрыдалась. Я растерянно присела рядом, что это за день утешений у меня выдался? Я чуть коснулась плеча Алины Сергеевны, та вздрогнула.
- Ну не принимайте вы так близко к сердцу. Жизнь не может стоять на месте, мир вокруг нас меняется и нам приходится привыкать. Ну не получилось у нас коммунизм построить, построим что-нибудь ещё.
- Да я не из-за этого… расстроилась. Что я – столп общества, за всех плакать и все грехи на себя принимать. Письмо, вот, получила от сына. Он у меня инженер-программист, ну с компьютерами что-то, понимаете? Красивый умный мальчик. Комсомольским секретарем был в институте. Вот, поехал в Читу на работу, четыре года его не видела, в отпуск скоро приедет.
- Так это же здорово, что же вы плачете, Алина Сергеевна?
- Он… Он с женой приедет, – хлюпнула носом расчувствовавшаяся дама, – И внука привезут.
- Ну и вовсе замечательно!
- Да что ж тут замечательного? Что? Он сам себе жену выбрал, женился тайком, и два года молчал. Знаете, почему? Он нашёл там себе какую-то кореянку, как будто во всей Чите нормальных женщин нет. Женился на узкоглазой!
Я была немало удивлена, оказывается старший воспитатель ещё и нацистка ко всему прочему. Я встала с качелей.
- Извините, мне спать хочется, я, наверное, пойду. Завтра рано вставать.
Алина Сергеевна вцепилась в мою руку и страстно зашептала: – У меня в комнате настоечка есть, пойдёмте, выпьем! Ты, Асенька такая хорошая, не то что ваша подружка, сразу татаро-монгольские корни просматриваются, а вы – настоящая, русская, таких раз два и обчёлся. Пойдёмте, наливочка на травах, для сердца полезно, конфеточки вот с чайком, огурчики свеженькие из парничка.
- Нет, спасибо, мне и вправду пора. Да и не пью я вообще. И до свидания, мы утром уезжаем.
Я торопливо покинула рыдающую воспитательницу, с первой попытки попала на дорожку, ведущую к нашему с Юлькой пристанищу.
Татаро-монгольская подруга уже сопела безмятежно в своей постели. А я ещё долго ворочалась, потому что засыпаю всегда очень плохо, а к тому же волосы до сих пор мокрые, и в уши попала вода и теперь там тоже мокро и противно. С сосен падали шишки и глухо стучали по крыше. Я начала считать удары…