Виктория ФРОЛОВА
N-ое количество лет назад, суетливо пробегая летними вечерами по шумной Дерибасовской, краем глаза замечала довольно большое скопление юного народа, внимающего вполне профессиональному исполнителю чуть ли не всего репертуара советского рока. Здесь можно было видеть и стильную «крутую» молодежь (одежда и аксессуары явно из модных бутиков), и тоже стильную, но молодежь совсем другого рода (типичный «прикид» — грязные рваные джинсы, цыганские юбки и так называемые фенечки).
Это мне весьма знакомо: лет десять-двенадцать назад тоже невероятно хотелось тусоваться со знаменитостями — с хорошо известными как в узких, так и в широких кругах рок-музыкантами. Чтоб это было проще сделать, я назначила себя на должность «журналистки», — и начались мои «хождения» в тусовку, которая, конечно, не умерла и сегодня, хоть преобразилась: явились новые «точки» и новые лица.
Со стороны кажется, что это пустое времяпрепровождение, но раз тусовки были раньше и появляются вновь и вновь, значит, как сказал классик, «это кому-нибудь нужно». У меня, например, остались о них «теплые, дружественные» воспоминания.
БЛУЖДАНИЕ ЗА ЗВЕЗДАМИ
* * *
Самым серьезным моим журналистским подвигом того периода стало внедрение в уже умирающий, но навсегда знаменитый питерский рок-клуб на улице Рубинштейна, 13. Результат — интервью с тогдашним его директором-президентом Колей Михайловым. Обрамив свою дилетантскую беседу «очерками» о впечатлениях от Питера, громко назвав все это «Санкт-Петербургские заметки», отдала их в «Одесский вестник» и начала терпеливо ждать того утра, когда проснусь знаменитой. Проснулась:
— Что за фигню ты написала? — безжалостно потребовала ответа отвязная Анька Краснянская, с которой я ездила в Питер. — И кто это будет читать?
— Тусовка, конечно.
— Вот тусовка как раз и не будет. И это для тебя же лучше.
Ах, эта язвительная Анька... Она давно в Израиле, но до ее отъезда нас, к счастью, успел познакомить Леня Киношевер: она была тогда десятиклассницей и ходила к нему в молодежный клуб. А я попала в поле цепкого Лениного внимания на «Вторых Ахматовских чтениях» в Одесском Доме ученых, где ученым же мужам и женам отчаянно зачитывала авантюрный доклад, в котором сопоставляла творчество Анны Андреевны Ахматовой и... погибшего рок-барда Саши Башлачева. Представляю, как потешались над восторженной студенткой академические литературоведы. А Леня понял как раз то, что надо: я искала единомышленников. И он уговорил меня прийти к нему в клуб.
* * *
Направляясь к Лене на Гоголя, 5, я замедляла шаг возле «культовых» кафе «Зося» и «стекляшка», не смея даже взглянуть на «небожителей»: там обитала недосягаемая одесская арт-молодежь. И хотя на левой руке у меня вместо «мажорских» часов красовалась гордость — бисерная фенечка, символ пофигизма и намек «тусовке», что я «своя», — никто к моей персоне внимания не проявлял. Забавно, что эта действительно классная вещь была куплена в последний день перед подлой «павловской» реформой в художественном салоне в Киеве, где-то возле Крещатика, то ли за два, то ли за три рубля. Благодаря этой покупке я разменяла тогда единственный имеющийся у меня бумажный полтинник, чем, сама того не ведая, спасла все наличные деньги.
Подозреваю, что фенечка эта была тогда чуть ли не единственной в Одессе. Во всяком случае, новая подружка Анька такую вещь держала в руках впервые. Она ее покрутила, помозговала (недаром училась в математическом классе), и сообразила, как она сделана. И начала плести свои. Мало того, что у нее самой оказались золотые руки, этой премудрости она еще и всех своих подруг обучила. Это потом, лет через пять, весь Горсад с ума посходил, предлагая юным девочкам жалкий бисерный ширпотреб. У нас же фенечки были настоящие, эксклюзивные, а бисер приходилось добывать всеми правдами и неправдами.
* * *
После окончания университета мою жаждущую воли и независимости натуру «распределили» в школу. Школой я тяготилась, а она явно тяготилась мной. Тем не менее, это учебное заведение, нынче гимназия, уже тогда было невероятно престижным. Высокооплачиваемым (имею в виду, с хорошими учительскими зарплатами). В центре города. С углубленным изучением английского и даже, кажется, французского языка. И, что еще более удачно, оно изначально было украинским, а как раз объявили «незалежность». Мой, ненужный теперь никому, предмет «русский язык и литература» безропотно сократили, поэтому я не очень напрягалась. Однако, главным достоинством работы в этой школе было то, что меня наградили невероятного размера «окнами» между двумя несчастными уроками. Благодаря этому я спокойно могла выпить чашечку-другую кофе в вожделенной «стекляшке», расположенной напротив через дорогу, на Гаванной.
Более-менее успешное проникновение в сонм местных «олимпийских богов» мне обеспечили мои бывшие «ученики» — мальчишки из школы, в которой когда-то проходила педагогическую практику. Тогда «хулиган и двоечник» Леша Алиев (на самом деле очень отзывчивый и неглупый мальчик) и независимый Алеша Шпатаковский (знаток истории рока), как мне показалось, прониклись сочувствием к практикантке, спасшей скучный урок по Горькому тем, что вместо «Песни о Буревестнике» та прочла... стихи Башлачева. В «Зосе» и «стекляшке» ребята были как рыбы в воде, так что мне только и оставалось сказать им «Привет». И началась моя тусовочная практика.
* * *
Анька смотрела на меня с тайным восхищением (сама, между прочим, когда-то в этом признавалась): она (то есть, я — В.Ф.) пишет о Башлачеве... она пьет кофе в «Зосе»... она общается...
О, да, кое с кем я действительно общалась. Скажем, с длинноволосым красавцем, вроде бы музыкантом, но в то же время без определенных занятий. Зато с вполне определенными вкусами: например, вместо кофе он употреблял пиво. Очень хотелось произвести на него благоприятное впечатление, поэтому я с благоговением и, главное, по собственной инициативе покупала ему бутылочку-другую пива. Более того, чтобы постичь тайны его загадочной души, пришлось научиться пить этот, до тех пор мною даже не пробованный, напиток. Между прочим, понравилось. Причем, нравится до сих пор.
С красавцем же дальше совместного распития пива отношения не пошли, а вскоре и вовсе прекратились: он познакомил меня... со своей подругой. Она называла меня исключительно «машкой», твердо уверенная в том, что я, как и она, была таковой. При этом сокрушалась, что у них в доме нет ни одной чайной чашки, так что угощать гостей чаем нет никакой возможности. А это очень некстати, так как у них, мол, чуть ли не завтра то ли годовщина, то ли день рождения ее дочери. Чашки – как, впрочем, и любая домашняя утварь, – в то время были невероятным дефицитом, а мне по-прежнему хотелось производить на ускользавшего от меня парня хорошее впечатление. И я нашла им в подарок две большие чайные чашки. У мамы выпросила. Но пить из них мне так и не пришлось
А через пару лет после нашего недолгого знакомства однажды увидела свою несостоявшуюся любовь... в роскошном светлом плаще, небрежно захлопывающим дверцу новенькой иномарки.
* * *
Нет, мне все равно в то время невероятно везло: иногда в «стекляшке» попивала то ли чай, то ли кофе Ира Андронати. Она со многими местными знаменитостями была на короткой ноге, более того, по возможности к общению с ними привлекала и ребят из собранного ею театрального коллектива: когда-то в университете она ставила-ставила, но так и не поставила с нами ни одного спектакля, зато кружок наш прожил в студклубе ОГУ несколько замечательных лет. Чего стоили одни только «прогоны» популярнейших «Джентльменов», мешавшие нам репетировать: к неизменному огорчению девичьей половины «труппы», от нас тогда уходил Юра Кордонский, который исполнял в КВН роль «юного джентльмена». (Впоследствии он поступил в знаменитый питерский ЛГИТМиК на режиссерский курс ко Льву Додину, а в последние годы ставит спектакли не только в Вашингтоне, но и по всему миру).
— О, вот идет Женя Лапейко, — как-то раз засияла Ира, причем, при встрече с ней явно обрадовался и Женя. И присел рядом с нами на каменную ограду, служившую завсегдатаям и столами, и скамейками.
В тот раз нам с Ирой посчастливилось выслушать его длинный рассказ о том, как и с кем он учился в консерватории, когда женился, как так получилось, что начал писать ставшие впоследствии знаменитыми рок-оперы, почему попал в команду КВН... Наверное, его вдохновляло не столько выпитое энное количество чего-то более крепкого, чем кофе, но, скорей всего, внимание двух относительно юных девушек, ловивших каждое его слово. К сожалению, мне тогда даже в голову не пришло что-либо записать (вот тебе и «журналистка»!), осталось только смутное воспоминание о том, что детство Жени Лапейко проходило в знаменитом «круглом доме», во двор которого он повел нас на экскурсию — благо, совсем рядом, да и сносить это чудо одесской архитектуры тогда еще никто не собирался.
* * *
В другой раз к Ире подошел немолодой уже, неухоженный то ли музыкант, то ли художник, давно примелькавшийся как в «Зосе», так и в «стекляшке». Они о чем-то тихо говорили, до меня лишь доносились его жалостные интонации да Ирины участливые вопросы («а ты?», «а она?», «и что?», и т.п.).
— Представляешь, — потом возмущенно делилась услышанным Ира, — он живет с этой стервой, а она над ним издевается.
— Жена, что ли? — наивно предположила я.
— Да нет, какая жена, просто он у нее живет. Ну, подруга, в общем. Так он не переносит запаха сирени, а она ему прямо под нос вазу ставит — ей, видите ли, сирень нравится.
— Так пусть не живет с ней, раз не жена.
— Ты что?! А где же он тогда будет жить?
Да уж, действительно, ситуация неразрешимая. Серьезно поразмышлять над этой проблемой помешала девица, чье появление было встречено плохо маскируемым гулом недовольства мужской половины тусовки.
— Ну что, подруга, как жизнь? — спросил ее кто-то, может быть, даже Лапейко.
— Да так себе, не очень, — не подозревая подвоха, грустно ответила та. — Я решила уйти из большого рока.
— А ты там была? — радостно поставил ее на место кто-то из «рокеров».
Девица поторопилась ретироваться, а тусовка взорвалась:
— Нет, скажите пожалуйста, она «уходит из большого рока». Да кто ее туда звал! Как только появляется, сразу хочется в баню бежать, отмываться.
Вот вам и «подруга»!
* * *
В неторопливых сидениях с ритуальной чашкой кофе в «культовых» кафешках Одессы я безжалостно тратила время года два.. На большее претендовать просто не хватало... то ли духа, то ли куража. А, может, понимания, зачем, по большому счету, все это нужно. Зато Анька здорово прониклась настоящим тусовочным азартом, и когда мы поехали в Питер, она бесстрашно ночевала там с форменными отморозками на заброшенном «флэту» на Невском — в то время как я с комфортом нежилась в теплой постели у радушно принявших меня родственников. Аньке, кстати, тоже было где остановиться, но это же не так интересно, как провести ночь на голом полу в оставленной жильцами коммуналке, окна которой выходили на огромные светящиеся буквы кинотеатра «Баррикада», и в кухне которой, к тому же, не так давно (по легенде) повесился молодой парень.
Нет, такой способ познания мира был не по мне. То ли дело — воткнуться в какое-нибудь знаменитое местечко, познакомиться там со счастливо подвернувшейся «звездой», после чего с полным правом небрежно ронять: «Один мой знакомый... ну, знаешь, тот, который...». И чувствовать себя причастной к непостижимой жизни талантливых людей.