Закончила читать толстенную книгу о Чехове, о его жизни – лучшее, наверное, что было написано о нем в биографическом плане. Д. Рейфилд. «Жизнь Антона Чехова». Доскональное, пошаговое, беспристрастное исследование жизни писателя день за днем, минута за минутой, с той степенью подробности, насколько автору достало документов, свидетельств и других надежных источников. Больше всего мне сейчас не хватает человека, с которым я могла бы обсуждать и переваривать новые впечатления. Таким человеком была тетя Софья, моя двоюродная бабушка. Её нет с нами уже девятнадцать лет. Она была поклонницей Чехова, Гоголя, Пушкина – вообще великой русской литературы, хотя и в ограниченном смысле, который, собственно, заключается в слове «поклонница». Она читала не столько Пушкина, сколько о Пушкине, не столько Гоголя, сколько о нем, ну и так далее. Первоисточники она усвоила еще в молодости (из Чехова вообще многое знала чуть не наизусть), а возраст имеет свои предпочтения. «Пушкин в воспоминаниях современников», «Гоголь в воспоминаниях…», тома с перепиской Чехова были ее настольными книгами, лежали на прикроватной тумбочке, герои же этих книг – ее основными собеседниками. И это понятно. Глухотой она была отрезана от актуальных событий мира, и других собеседников ей было найти нелегко.
Я слушала ее небрежно, из вежливости, не всегда понимая, почему она выбирает такие малозначащие детали, например: «Представляешь, какой это был остроумный человек. Он назвал двух своих собак – такс – Бромом и Хиной!» Не будучи уверена в том, что я поняла ее мысль, старушка доводила ее до конца, объясняя, что Чехов был врачом, а не только писателем, отсюда такие смешные имена – ведь это смешные имена! Я только кивала, соглашаясь, и скучала.
Как мне ее не хватает сейчас, когда я так же хочу обсуждать малозначащие детали, как она когда-то. Мне хочется разделить с кем-то скорбь и сочувствие к умирающему Чехову, бесполезно оказавшемуся за границей среди медицинских светил – все равно пришла смерть, а «я умираю» – “Ich sterbe” – пришлось сказать по-немецки. Впрочем, это было частью придуманной не им мизансцены с подачей бокала шампанского, в которой он покорно, даже охотно, с легкой иронией, принял участие.
За несколько часов до смерти ему приснился племянник, моряк, будто бы тонущий. А за несколько дней он просил, чтобы ему переводили немецкие газеты – его интересовали потери русской армии в войне с Японией. Равнодушие прессы было удручающим.
Мы могли бы говорить об этом с тетей Софьей бесконечно. В контексте Чехова ее интересовало всё.
Когда умирала она, дом был полон своих и чужих (у москвичей вечно кто-нибудь гостит). Ночи в феврале длинные. Рано-рано, под утро, бабушка, по-стариковски делившая с сестрой комнату – вдова со старой девой – засобиралась на кухню ставить пирог. Тетя Софья хотела было что-то сказать – может быть, своё «я умираю» – но та остановила ее жестом, боясь, что глухая заговорит слишком громко. Так и ушла от нас тетя Софья, недопонятая и недослушанная.
Чеховский сюжет.
2009.02