Образ Анны Карениной
Рискну предположить, что она – одна из любимых героинь самого Толстого. Он не может не осуждать ее и последовательно показывает, как человек, нарушающий заповеди, приходит к нравственному, психическому и физическому разрушению. Но она ему сродни, она ему по душе. Куда ближе, чем Алексей Александрович Каренин и несколько карикатурно (хотя во многом и справедливо) показанные «правильные» добропорядочные светские верующие.
Она не по душе мне, хотя во многом, конечно, понятна. И совсем не близка. То, что умиляло в 15-летней девчонке Наташе Ростовой, не трогает в даме «под тридцать». Порывистость, нервозность, повышенная (в то же время поверхностная) эмоциональность на уровне инфантильного психического развития. До встречи с Вронским Анна спокойна, уравновешенна, гармонична, она кажется цельной, внятной, понятной (хотя с нереализованными мечтами) личностью. В ней все как бы ясно и просто. Но это – поверхностное спокойствие, затишье перед бурей. Тогда как ясность и простота князя Щербацкого (наиболее приятного мне персонажа) глубоки, это коренные свойства его натуры, не светская (или какая либо другая) маска.
То, как легко оказалось с Анны эту маску сорвать, удручает. Она, утратив очарование спокойной зрелости в сочетании с юношеской свежестью, превращается в неврастеничку, злую, подозрительную, мрачную, не прощающую другим свою вину перед ними. Это слова самого Толстого. Никто не неволил ее выходить замуж по расчету за добропорядочного петербургского чиновника (то, что он не герой-любовник из оперетты, было ясно, она пошла на это с открытыми глазами). Все достоинства мужа в ее глазах – недостатки. Чувство долга? Какая скука! Отсутствие ревности (воспринимаемой им как неуважение, вторжение в личное пространство)? Признак формализма, отсутствия любви. Рассуждения, ощущения подростка. Который недоразвлекся, недополучил порцию удовольствий. Нет страсти? А это единственное, что соединяло ее с Вронским, по духу куда более ей чужим, чем муж.
Толстой не испытывал симпатии к людям рациональным, разумным, в его глазах «рацио» - недостаток. Он пытается найти, нащупать некую червоточину или изъян в тех, кто не порывист, импульсивен, подвержен эмоциональным всплескам на пустом месте, бессмысленной ревности. Таких людей (и героев – соответственно) он принимает всем сердцем, старается их понять, оправдать, а даже самых примерных уравновешенных хладнокровных не может любить. Старается дать понять читателям, что они чем-то обделены, чего-то в них не хватает. И тот же Вронский, охладев к Анне (что естественно, безумный огонь не горит вечным пламенем, ежедневно так жить невозможно, психическая перегрузка), становится неприятен ему.
Люди, как правило, тянутся к тем, кто на них похож. Качества, вызывающие у меня неприятие (у трансформировавшейся Анны), могут импонировать Толстому, который как христианин пытается ее осуждать и наказывать, а как человек – понимать, принимать.
Она становится эмоциональным вулканом – все, каждый чих «на эмоциях». Что-то показалось, почудилось, померещилось? Ураган эмоций, рассудок вообще исчезает. Возникает ощущение неловкости: да был ли он у нее? Она вызывает жалость, но я не представляю, как можно любить безрассудство и истеризм. Прекрасно понимаю и не осуждаю раздраженного и отдалившегося от нее Вронского. (Хотя по большому счету этот смазливый светский щеголь, в отличие от Каренина, вообще не вызывает у меня интереса.)
Кому-то скучны рациональные люди, воспринимаются как сухари без сердца, кому-то – истерики и невротики, не слышащие голос разума. Слишком разные люди друг друга понять никогда не смогут. Кто-то даже в момент сильнейшего стресса не теряет способности рассуждать, становится сверхрационален (как защитная реакция психики), кто-то впадает в панику по малейшему поводу и без повода вообще и «достучаться» до него можно только эмоционально. И всегда были и будут взаимные обвинения в бессердечии или, наоборот, безрассудстве.
Хотя крайняя черствость прекрасно может сочетаться с неуравновешенностью и экзальтацией (как известно, жестокие люди очень сентиментальны и любят поплакать и наговорить красивых слов), а сердечность с рационализмом.