Солнцеворот 2

Глава вторая





                Звезда дрожит среди вселенной…
                Чьи руки дивные несут
                Какой-то влагой драгоценной
                Столь переполненный сосуд?

                Звездой пылающей, потиром
                Земных скорбей, небесных слёз
                Зачем, о господи, над миром
                Ты бытиё моё вознёс?

                Иван Бунин





22 января

         Солнце взошло! Жёсткий, колючий ветер, но не слишком холодно: с двух часов ночи и до рассвета – минус 12. Небо полностью не очистилось, и, кажется, что затянется оно, ох, затянется скоро новой облачно¬стью! И прогноз тому соответствует: снег обещают, снег, снег… Ну, и пусть себе идёт, плохо, что ли?.. А то, что это такое? – в прошлом году (нет, не в прошлом, конечно, а в 2000-м) в декабре снега было больше, чем теперь, в конце января! А ведь здесь, на юге Западной Сибири, декабрь считается малоснежным месяцем, а январь с февралём, напротив, бывают весьма снежными и метельными.
         Да и вся в целом зима нынешняя выпала аномаль¬ная – и теплее, и малоснежнее средних зим. В отличие от предыдущей зимы, которая была и холоднее, и снежнее.
         Хотя – как знать, впереди ещё добрых два зимних месяца: снег начнёт таять не раньше середины марта.

О тепле

Я слышу скрип оси:
                стозвёздная
Машина крутит небосвод,
А в нём беспомощность
                нервозная
Дыханье превращает в лёд!

Я вижу свет: Луна
                незрячая
Прогнула в ночь зимы шатёр.
Кричу ей: «Сердце здесь
                горячее,
Незатухающий костёр, –

Уйми мороз! Он –
                твёрдокаменный!
С ним не прожить в такую ночь!
В ответ не слышу речи
                пламенной,
Луна не хочет мне помочь.

А мысль – как гонг: тепло –
                иллюзия?
Реален в жизни лишь мороз?
И сердце скомкано,
                в конфузии,
Душа полна холодных слёз…

Но… согревает плач
                рыдающий!
Переполняет сердце жар –
И вот уже незатухающий
Горит желания пожар! –

Тепло! Вселенную
                расплавило!
В мечтах – весна,
                Земля – цветёт!
Такое вот у сердца правило:
Стучать,
                чтоб таял в мире лёд.

         Домой иду в сугробах свежего снега.
         Электричка переполнена.
         Дома ждёт письмо от мамы, а в нём рассказ о том, как она в новогодние праздники пригласила Витю Но¬викова к себе, и как они втроём провели вечерок. А третьей была Тамара Развадская, наша с Виктором од¬ноклассница, живущая – дверь в дверь – по соседству. Тамара работает в той же школе, что и мама, занима¬ется дизайном, прикладным творчеством и много пи¬шет для разных газет о своей работе с детьми.
         А о маме моей можно говорить много, замечу лишь, что и на пенсии она продолжает работать, а на заслуженный отдых ушла после 44-х летнего педагоги¬ческого стажа, с орденом Октябрьской Революции на груди. Преподавала ботанику, зоологию, географию и многие годы (и поныне) ведёт пришкольный участок.
         Так вот, в этот праздничный вечер об изысканиях Саши Райма не говорили, Новиков так с ним и не встретился в эти полгода… Пришлёт ли мне письмо сам Александр? Буду ждать, и если получу, дословно приведу его здесь, на станицах дневника.
         В письме есть упоминание о стихах, присланных мною в последнем письме. Мама прочла их в обществе Тамары Развадской и её подруги, и подруге стихи мои понравились, а Тамара всегда была к стихам равно¬душна, и особенно это стало заметно, когда я ещё в одиннадцатом классе написал на неё эпиграмму:

Талант – девяносто процентов пота,
Сказал великий Эдисон.
Учёба для нас – это наша работа,
А от твоих ответов клонит в сон.

         Не могла она простить мне этих обидных строк, ведь в то время она готовила себя к великой миссии, хотела в скором будущем стать писателем, а вот учи¬лась далеко неблестяще…
        Месяцем раньше моя учительница литературы в старших классах – Валентина Петровна Фёдорова - бы-ла, по словам мамы, растрогана стихами, ей посвя¬щёнными. Мне приятно было это слышать, для того, видимо, и пишутся стихи, чтобы хоть один человек мог их прочувствовать, а тут – двое…
         После таких вестей хочется ещё и ещё
   
так написать, чтоб не зевали,
хрустя костями челюстей,
а чтоб всерьёз переживали,
ломая пальцы до хрустей…
 
         Написал – «хрустей» – и рассмеялся: ничего себе неологизм! Грубовато и уж точно – неграмотно. Но не¬грамотность эта – в стихах, мне кажется простительна, да и не только в стихах, а во всяком художественном (если оно художественное) произведении. Сколько та¬ких «новых» слов рассыпано в нашей жизни!
         Почти десять тысяч лет существует письменность, после Гомера люди пишут и пишут вот уже около трёх тысяч лет – и если бы они писали на одном языке и не изменяя ни одного слова, – что бы стоило написанное?

***
Не всё ещё написано,
Не всё ещё рассказано
За десять тысяч лет:

Ведь каждое мгновение
В истории единственной
Свой излучает свет!

И всякая история
В эпохах повторяется
По-своему, не так…

Мужайтесь, горе-критики,
Не терпящие нового,
Перо моё – в руках! –

Пишу о том, что думаю,
Пишу о том, как чувствую,
И – заново живу!

И новое – рождается!
Не всё, что получается,
Не тонет, на плаву…

         Стихи и стихосложение – такая тема, от которой можно всякого ожидать, но ведь она и безмерно об¬ширна!

***
Звук пустой несут не буквы,
А безумные слова.
Молотком по ним не стукнуть,
Гонгом служит голова.

Отчего пустые речи
Заполняют весь эфир,
А деяний мудрых свечи
Осветить не могут мир? –

Оттого ли, что природа
В самом деле так пуста,
Что бесплодных слов порода
Буквой с белого листа

Не питает пламя чувства,
Не рождает лёд ума,
И враждебны, как ни грустно,
Жизни свет и смерти тьма?

Нет… величественный разум
По зерну из пустоты
Извлекает звуки-фразы –
Бриллианты красоты.

Нет… феерия фантазий
Обновляет чудеса –
И живут во всякой фразе
И Земля, и Небеса!

         К вечеру стало теплее – и в самом деле посыпался снежок. Метеосводка не подвела. И если снегопад сно-ва будет продолжаться всю ночь, он засыплет все доро-ги.
         «Бердские новости» опубликовали сегодня мою фотографию деревенского храма и стихи, ему посвя¬щённые. Парадокс: стихи, написанные неделю назад, живо «приклеились» к фотографии, сделанной почти сорок лет назад!

23 января

         А за окном – прямо-таки песня звучит: «И снег, и ветер… тебя, моё сердце, в тревожную даль зовёт…». Вот только звёзд не видно. И ночью, и на рассвете и днём с утра до вечера – идёт снег. Лёгкий, красивый. Тепло.
         Зашёл Евгений Смагин, и мы проговорили не¬сколько часов, читая и стихи в том числе. Говорили о самых разных вещах, несмотря на то, что всё больше и больше становится понятно, насколько разнятся наши взгляды на «принципы» и «духовность». 
         Оставшись наедине с дневником, стал рыться в старых записях и натолкнулся на небольшую исто¬рийку об одном, весьма известном, Валаамском мо¬нахе. В молодости он, оказывается, был офицером! Служил в тех же местах и в те же времена, что и Лер¬монтов. полюбил девушку и задумал жениться на ней, но друзья его брак расстроили, показав ему, кем явля¬ется его возлюбленная на самом деле. Они ввели офи¬цера туда, где она принимала очередного клиента… после чего офицер потерял себя, вышел в отставку и покинул светскую жизнь, став впоследствии выдаю¬щимся старцем. (История эта напоминает мне о старце из Братьев Карамазовых; не об этом ли случае и Досто¬евский пишет?)

Лиана

Лиана рабски устремилась,
Обвив её несущий ствол,
Наверх, к лучам. Почуяв милость,
Стихийной силы произвол,
Тотчас цветок её расцвёл!

Вилась лиана, веселилась,
С капризной прихотью резвясь.
Достигнув кроны, умилилась,
Наивной радостью светясь:

«А вот и небо! Здравствуй! Буду
Отныне только здесь цвести!»
Но скрипнул ствол: «Цвети, покуда
Согласен я тебя нести…».

         Какие неожиданные картины могут возникнуть по ассоциации с услышанной вскользь историей!

Зачем?

Зачем в порывах раздраженья
Сверкают молнии очей,
Зачем идёт грозы движенье
С железным грохотом мечей?

Зачем потоки ливня хлещут,
К чему нам ужас проливной?
Зачем ручьи безумно плещут,
Пренебрегая тишиной? –

Успокоенье наступает,
Когда гроза, ворча, ушла,
Но дом уже не освещает
Свеча, сгоревшая дотла…

         Или такая картина:

***
Рука тяжёлая у рока:
Сдавила как! – не продохнуть.
И стал я немощным до срока,
Засеменил в последний путь…
И не волнуюсь, не печалюсь,
Не радуюсь – мне всё равно.

Зачем же вспомнить я пытаюсь
Случившееся так давно,
Что в слабой памяти остались
Об этом жалкие следы? –
О том, как мы с тобой расстались
Под грузом роковой беды…

         Здесь в предпоследнем слове – «роковой» – по идее, ударение надо бы на втором слоге иметь, но его можно только произнести, проглотив явное усиление (по ямбу!) первого слога. Как с такими шероховато¬стями бороться, не знаю. Не лучше ли оставлять всё так, как получается? Глупый не поймёт, а умный не обидится.
         Много времени ушло на ремонт машинки, – О! –порвалась тяга от буквы «О». Мечта о компьютере ста¬новится невыносимой.
         Бумага, слава богу, пока в изобилии, от советской эпохи осталась. Благо, служил я в Ташкенте в геодези¬ческой части, расположенной в одном здании с военно-картографической фабрикой, попросту – с картфабри¬кой. Там чуть смятую бумагу браковали, нельзя топо¬графические карты печатать в таком виде, а мы, не¬сколько человек, пользовались этим.

24 января

         Вчерашняя метельная песня продолжается и сего¬дня: тот же самый снег и тот же самый мороз – ну разве же это мороз! – всего 5 градусов ниже нуля. Это январ¬ская прохлада.
         Интересно, есть ли и у других людей подобные ощущения: чем дольше продолжается не сезонная (не штатная) погода, тем больше нарастает тревожное чув¬ство дискомфорта – «а вдруг и ещё что-нибудь про¬изойдёт непонятное?».

Сомнение

Забрезжил свет – неяркий, робкий
И нерешительный такой…
Как будто день ещё короткий,
И долгим был ночной покой,

Но нет! – пути солнцеворота
Уже расчищены: свети! –
И всё-таки мешает что то
На светлом солнечном пути:

Для света вновь закрылись хляби
Январской белой пеленой –
И нет былинного Осляби,
Чтоб встать за родину стеной.

         А в электричке в такую погоду ехать вполне снос-но и даже приятно. Едешь как будто от этой зимы в другую. Пахнет тающим снегом, который люди несут в вагоны на обуви. А о непогоде напоминают только снежные вихри, снующие вдоль путей и врывающиеся на остановках в раскрытые двери.
 
Бердские электрички

Мои дневные электрички
Снуют с характером стальным,
А их железные привычки
Передаются и живым,

Спешащим людям… Непогода
Не позволяет, не спеши!
Вагонов летняя свобода –
Обман, она не от души!..

Момент от спешки отвлекает,
Когда отыщешь место ты…
Январский снег с блаженством тает…
Столбы мелькают и мосты…

Обвальный грохот! – мне навстречу
Бежит зелёная стена,
Но окон даже не замечу:
Сплошная светлая волна.

Вот так они развозят лето,
В сугробы рельсы закатив,
За радость стоимость билета
До символической скостив.

И как бежит! А мост грохочет
Над пустотою ледяной,
А снег клубится, словно хочет
Покрыть вагоны белизной!

Всё тише, тише электричка
Скользит, до Бердска добежав.
Здесь Солнца плазменная спичка
Горит, к стеклу себя прижав!..

И ты выходишь – и находишь
Свой долгожданный зимний дом,
И душу с радостью отводишь,
Справляясь с чувствами с трудом.

         Вот как бывает, и не только в стихах: садишься в электричку сумрачной зимой, а спустя каких-нибудь пятнадцать километров тебя встречает яркое весеннее Солнце.

Координаты

Даль за далью глубиною
Обозримою встаёт –
И мечта бежит волною
За оранжевый восход.

И встречаются за гранью
Совершенной высоты
Человечное мечтанье
Со вселенною мечты…

И пространство, образуя
Глубину и высоту,
Мыслям с чувствами дарует
Широту и долготу.

25 января

         Многодневная устойчивость погоды потрясаю¬щая! Тепло, пасмурно несмотря на краткие прояснения, идёт снег, правда, всё реже и реже его «выходки»…

***
Есть у жизни немало полос,
Но всесильны лишь две основные.
Если горе за дело взялось –
Станут чёрными все остальные;

Если радость, как Солнце, пришла,
Если счастье приносит веселье –
Тотчас лёгкими станут дела,
Станут светлыми дни воскресенья…

         Стоит ухватиться за тему, как ассоциативные кар¬тины возникают в воображении со скоростью клееной переклеенной киноленты, поминутно и неожиданно обрываясь на самом ярком кадре для того только, что-бы с новой скоростью погнаться за другой карти¬ной…

***
О, свежесть радостная встреч,
О, нежная пора свиданий!
Как в сладкой памяти сберечь
Нагую горечь расставаний?

Но нет у жизни простоты.
И слов единственных отрава
Сочится в зелье пустоты,
Творя над верностью расправу…

И мы теряем божий дар.
И, злом заслуженно гонимы,
Мы угасаем, как пожар,
Лишь в пепле памяти хранимы.

         К вечеру зашёл Вениамин Бессонов (вчера мы го¬ворили по телефону и я пригласил его). Беседа наша, конечно же, касалась стихов, стихов и только стихов с мелкими вкраплениями других тем. А я человек новый для клуба «Искатель», как не поговорить?
         В словах Вениамина Семёновича не было и на¬мёка на духовную озабоченность Анатолия Петровича. И это мне сразу понравилось: нет мистической пус¬тоты, а есть реальная предметность и, я бы сказал, тех¬ническая озабоченность нюансами стихосложения. Чувствуется не только заинтересованность, но и опре-делённое мастерство, что обнадёжило: и в Бердске за-нимаются стихосложением!
         Он разобрал два стихотворения, прочтённых мною в клубе в январе этого года. В одном из них были такие строки: «Ты мне ещё не всё сказала. Не всё ещё ответил я». Бессонов указал на явную ошибку: надо бы говорить: «не на всё ответил». Как мне было не согла-ситься с этим? Тут же исправил:

Ты мне ещё не всё сказала.
И не на всё ответил я.

         Так лучше, конечно.
         А вот во втором стихотворении на замечание, что нельзя говорить «бесповоротно … ступала вперёд», я возразил – можно!

И поющая бесповоротно,
Огорчённо ступала вперёд.

         Куда же ей ступать бесповоротно, как не вперёд? Она не хотела возвращаться даже на маленький шаг, она передвигалась с трудом (речь шла о поющей в электричке нищенке), и поэтому – бесповоротно: ни на-зад, ни влево, ни вправо.
         Мне хотелось проделать такой же разбор и любо-го его стихотворения, но он не выпускал свои бумаги и маленькую книжечку из рук, всячески уходя от моего встречного желания.
         Вместо своего, он привёл в пример стихотворе-ние, написанное одним из бердчан, по-моему, ещё в тридцатые или сороковые годы. Это стихотворение не-давно было напечатано в литературной странице «Бердских новостей» и в нём говорилось о службе на дальневосточной границе. Это не важно. Важно, что в одном стихе была вопиющая, по мнению Бессонова, неграмотность:

Холод тянет из ущелья.
 
         Несомненная ошибка. Надо бы писать «тянет хо-лодом». Согласившись с Вениамином Семёновичем, я тут же предложил вариант спасения стиха без его из-менения, но изменяя следующий стих.

Холод тянет из ущелья
Угнетающий озноб.

         Посмеялись и вспомнили академика Щербу с его классическим примером построения русской речи: «Глокая куздра бодланула…» и так далее по тексту академика. Из этих двух стихов читатель может сделать вывод, что некто «Холод» тянет из ущелья угнетающий его «озноб». Или наоборот? Ну да ладно.
         Беседа с Вениамином Бессоновым по своему ха-рактеру являлась полной противоположностью беседе с Евгением Смагиным. Бессонов руководил клубом «Ис-катель» на протяжении нескольких лет до весны про-шлого года – и это чувствуется: вопросы стихосложе-ния близки ему и он всячески пропагандирует правиль-ную стихотворную речь.
         Евгений Смагин, один из нынешних руководите-лей клуба, на эти «мелочи» как нечто внешнее по от-ношению к содержанию стихов совершенно не обра-щает внимания. Форма им напрочь игнорируется! Пи-ши, как заблагорассудится, лишь бы тепло и светло бы-ло… Главное в стихах, по его мнению, это мотивация творчества, искренность автора и некая фантомная, на мой взгляд, высшая мудрость.
         Разумеется, свести воедино эти два представления о поэзии невозможно. К этому надо как-то относиться, и я для себя принял такое решение: Бессонов прав, по-тому что клуб не может не заниматься литературой, ес-ли он поэтический; Смагин прав, если клуб «Искатель» к литературе не имеет прямого отношения, и если это просто посиделки, вечера для того, чтобы друг на друга посмотреть да приятно пообщаться.
         Второй вариант – не для меня, но с клубом иметь дело можно, исподволь проводя свою линию; но не так напрямик, как это делает Бессонов, а косвенно, по принципу «делай как я». Надо сборники выпускать с хорошими стихами!
         Если в клубе найдутся люди, которые заинтере-суются литературным творчеством, а не бесплодной говорильней, то это и будет результатом. 
         Кстати, когда Бессонов ушёл, я продолжил свои изыскания на это счёт и вот что у меня получилось.

***
Подгоняемый метелью,
И, нахмурив белый лоб,
Холод тянет из ущелья
На плечах своих озноб.

Но, суровость нагнетая,
И свирепость напустив,
Он под солнцем отступает,
Дол туманом окропив…

И озноб – свою теряет
Всю мурашковость, – и в дрожь
Холод сам себя ввергает…
Так то! – солнышка не трожь!

         Смешно, хотя и здесь множество нелепых оши-бок…
         Мерзляков ещё двести лет назад писал о точности в русской поэзии, заявляя, что некоторые, не грубые, отклонения от правильной речи вовсе не предосуди-тельны, напротив, они придают стихам живость и ори-гинальность. Более того, Мерзляков в этой же статье утверждал, что академическая точность фразы убивает эту самую живость и оригинальность!
         У Лермонтова, например написано:

Из пламя и света рождённое слово

         Но сейчас так не говорят. Надо бы – «из пламени и света»! а поди, исправь, разобьёшь, как хрустальную посуду, случайно оказавшуюся в трактире!
         А Державин? Из шести строчек в одном стихотво-рении он умудряется три написать в разных метрах, а в них ещё и слово вставляет «безразмерное»: колоколь-чик, – это соловей у него бьёт в своём горлышке коло-кольчиком, ломая чистоту правил стихосложения… ошибка? Как бы не так! Читаешь такое не приглажен-ное и не причёсанное стихотворение, и словно бы на-яву слышишь пение соловья, и понимаешь, что всё здесь на месте с точки зрения взволнованных чувств при виде природной красоты.
         Считаю, что счастливую неточность надо искать сознательно, очищать её от академической пыли – и помещать в лучшие стихи на самом видном месте, да ещё гордиться собой при этом!
         К сожалению, счастливых неточностей немного встречается. Чаще всего это банальный кич в стихах, пошлость и безвкусица. Но искать надо, вслед за Мая-ковским перерывая тонны и тонны словесной руды единого слова ради.
         Вспоминается… Вот, советская поэзия. К концу 80-х годов 4 (четыре!) тысячи поэтов («хороших и раз-ных?») в Союзе писателей СССР! Четыре тысячи! Уму непостижимо. Начинаю вслух называть фамилии и за-гибать пальцы. С трудом припомнил 22 фамилии за четверть часа, а где же остальные три тысячи девятьсот восемьдесят советских поэтов?! Я ничего о них не знаю. В Советском союзе было тысячу двести городов и десятки тысяч весей, и каждый из них с полным пра-вом может называть себя «Городом поэтов», а где по-эты? Мне думается, что поэты тоже должны иметь зва-ние «народного» поэта, как артисты, например. Тогда их число сократится в сотни раз! Звание народного по-эта России давалось бы не за горы выпущенных книг, а за несколько поистине талантливых стихотворений, ко-торые знают и любят люди.

 26 января

         Начался солнечный и осветлённый день, но по не-уловимым признакам чувствовалось, что при – 5; это совсем ненадолго – и точно! – к полудню пошёл снег. Сколько можно? Конечно, можно и больше, но дело тут вовсе не в снеге, то есть не в количестве (выпало его в эти дни как раз не слишком), а в пасмурности.
         Прочёл у Вознесенского, что поэт – это «зеркал-ка». Задумался. Говорится, очевидно, не о зеркале, а о художественной зеркальности человеческой натуры художника, и всё же захотелось расширить этот образ.

Зеркало

                Поэт – это «зеркалка»
                Андрей Вознесенский

А я – не зеркало, я – воздух,
Который в зеркало несёт
И свет, рождённый в дальних звёздах,
И смог, который адом жжёт…

Нет, я не зеркало. Я влага,
Что проливается дождём,
Слеза, которой не бумага –
Земля пропитана живьём…

Да, я не зеркало… Пластами
Заложен я в земной коре,
Чтоб люди землю ощущали,
С детьми гуляя во дворе…

Я разве зеркало? – я море, –
Пусть океана только часть,
Но я несу в своём просторе
Штормов невиданную страсть…

Но отраженье – не нарушу.
Оно – не в зеркале умрёт,
А в том, в чём я живую душу
Храню, в чём истина живёт! –

Во всём, что дышит… Запотеет
Поверхность гладкая зеркал,
Когда дыханье ослабеет…
О, как бы я ещё дышал!

Пусть я не зеркало, но знаю:
Могу реальность отражать
Лишь тем, что – сопереживаю…
Способность эту сердцем звать.

         Поупражнявшись по-обезьяньи «перед зеркалом», пошёл дальше. Закончил «Похищение невесты» и тут же, внимательно перечитав, кое что переписал. Куски получились разной тональности, и всё из-за того, что в эти дни слишком часто отвлекался на другие вещи. В одном месте все герои весьма вежливы друг с другом, а в другом – те же герои грубо хамят.
         А снег – воздушный и порхающий – всё идёт и идёт…

Ты пришла

Ты внесла обжигающий иней!
Не ресницами – иглами льда
Уколол удивительно синий
И любимый смеющийся взгляд:
Он принёс мне весну в холода!

Ты вошла с белоснежным туманом
И с румянцем сибирской зимы.
Ты была настоящим романом
О любви, и поэмой мечты –
И светилась, возникнув из тьмы!

За тобой ручейки прибежали
И запахло водой ледяной;
Но не вьюги тебя окружали
В этой комнате душной стеной,
А надежда плеснула волной!

А иголки – не тающий иней –
Продолжали мне сердце колоть,
Вышивая гармонию линий
На холсте под названием плоть…

         От размышлений о поэзии никуда не деться. Раз-говоры и со Смагиным, и с Решетниковым и с Бессоно-вым делают своё «чёрное» дело: не позволяют рассла-биться. Хочется всем и каждому сказать о своих мыс-лях, но, понятно, – каждый в первую очередь слышит себя и себя считает проводником езды в незнаемое. «Я – прав, а ты должен понять и принять мою правоту».

Росток

Едва проклюнулся росточек
На белый свет, едва возник
На нём ещё один листочек, –
Как был замечен в тот же миг.

И обступили, загалдели,
Один – хвалил, другой – пенял,
А третий – что, мол, в самом деле? –
Его от света заслонял:

«А ну, как если обожжётся?
Вон, солнце светит, будь здоров!» –
И каждый о своём печётся
С учёным видом докторов.

Росток сначала уклонялся,
Хотел по-своему расти.
Но зря, несчастный, он старался:
Своей дороги не найти

Не то, что малому росточку,
Едва рождённому на свет,
Но даже алому цветочку,
Милей которого и нет,

Поскольку слишком много мудрых
Благожелательных людей
Помочь готовы в многотрудных
И тщетных поисках идей.

Но не был к жизни приноровлен
Росток, на свет явившись зря,
И скоро ветром был надломлен,
Оригинальность утеряв…

         От грустных мыслей выхожу во двор, надо вздох-нуть свежего ночного воздуха, и – ахаю… К северу, над Новосибирском, стоит привычное зарево, но сегодня оно снизу окатило электрическим светом низкие облака – и зрелище получилось ошеломляюще прекрасное! «Огонь земной с огнём небесным в легчайшем облаке слились…» – во всех жилках зазвучали стихи, но не нашли продолжения, – надо помолчать, как перед чу-дом. А тут ещё и самолёт, неожиданно вынырнув из облаков блестящей игрушкой, пошёл на посадку в рай-оне аэропорта Толмачёво.

Прибывает рейс

Как тесто! – свет Новосибирска
Приподнимает крышку-ночь, –
И я спешу на помощь: быстро
Мне сдобе хочется помочь.

Вдруг – самолёт! Полёт снижает,
И в темноте ночной скользит,
И свет собою отражает,
И даже кажется – дрожит

В своём стремительном полёте
В Новосибирские хлеба:
«Ах, здравствуйте! Вы здесь живёте?
У вас – завидная судьба:

Так много света, да в Сибири,
Да в январе, в ночную тьму!..
Я передам повсюду в мире
Об этом, если сам пойму…».

         Ишь, какой самолёт разговорчивый попался! Спать пора, по всему видно, ум за разум заходит.

27 января

         И сегодня пасмурно! Но снега нет и чуть теплее, если можно назвать «теплее» температуру всего на один градус выше.
         Такая погода продержалась весь день, но к вечеру юго-восточная кромка неба сначала побледнела, потом зарделась, покраснела, и – наконец! – пелена облаков рассеялась, и в голубую повозку неба вкатилось сияю-щее, довольное Солнце.
         Бегу за фотоаппаратом – красота неописуемая! Свежий снег загорелся розовым и бело-сине-красным, лес и отдельные деревья стали не привычно чёрными, а коричневыми и красными; а небо, начиная от зенита и на север – тёмно синее! Редкое состояние.
         Не прошло и получаса, как небо очистилось от облачности целиком. – Ночь предстоит звёздная.

Звёздное небо

Давно не виданные звёзды
Под предводительством Луны
На приготовленные гнёзда
Пришли из чёрной глубины.

Да, –  не взошли, а словно всплыли
Из омута ночных небес
И светом ясным озарили
Страну невиданных чудес.

Ах, как светло они сияли!
Ведь столько пасмурных ночей
Без них любовь свою теряли
Глаза бессонные людей!

Теперь – ура! – Теперь понятно,
Откуда в мире благодать.
Как, всё-таки, душе приятно
Часы и небо наблюдать!..

         За три часа до полуночи при ясном небе мороз «накалился» было до минус восьми градусов, но… сно-ва набежали облака и укутали белоснежную старушку Землю. И снова стало теплеть.
         Но я ещё хочу звёздного неба.

Звёздной ночью

Какая ночь!..
                Сегодня звёзды –
Руками голыми хватай,
И до зари
                созвездий грозди
Хоть валом по небу катай!

Искрят созвездия мечами:
Персей пока ещё не слаб!..
Но – искололся я лучами,
И в лунном холоде озяб.

Пойду домой.
                Ночные страхи
Летят к Земле, как мотыльки.
Земля в космической рубахе.
Не подаёт Луне руки…

Мне стало грустно в межпланетном,
Межзвёздном вакууме…
                Я
Хватал бы звёзды…
                но при этом
Жить надо в бездне бытия?..

         Скоротечное просветление неба с красивейшим закатом сменилось, прямо-таки по человеческим зако-нам смены настроения, мраморно чёрной ночью. Даже зарево над городом так себе, специально обратил вни-мание. Дует слабый ветерок. Что-то он к утру прине-сёт?

Зима

Шепоток – словно шелест метели.
В светлом взгляде – дворец ледяной.
Отчего же глаза заблестели,
Оживив полусумрак ночной? -

Надоела зима отношений:
Ни любви нет, ни новой весны!..
Только в оттепель бурных волнений
Наяву равнодушия сны.

Эти ночи, холодные ночи
С резкой ясностью звёзд и Луны
Не становятся, видно, короче,
Замерзают в плену тишины…

Раньше были слова, стали вздохи.
Неподъёмная тяжесть минут
Придавила и нежностей крохи,
И уют превратила в приют…

Всё прошло, пробежало, промчалось,
Пролетело – исчезло. Судьбе
Ничего от любви не досталось,
Не досталось любви и тебе…

         Расчёт на звёздно-морозное небо не оправдался: стало непроглядно темно.

***
День прошёл, незаметный и серый,
Непроглядная ночь подошла –
И с обычной дурацкой манерой
Всё подряд очернять начала.

28 января

         Да, расчёт не оправдался. Уже с полуночи не было видно ни одной звёздочки, не говоря о Луне, которая выкатилась после захода Солнца на некоторое время, покрасовалась своим чуть ущербным боком, и – ушла в эту ночь насовсем.

Зимней ночью

1.
Снующий ветер овевает
Сугробы мягким серебром
И – вдруг испуганно взвывает,
Уткнувшись в стену синим лбом…

Из леса вторит – отвечает! –
Там заблудившийся дружок,
Смеясь, на помощь прибегает
Зелёно-чёрный ветерок!

И вместе крутятся у дома,
Вращаются в снегу юлой, –
Они давно уже знакомы
С моей красавицей Зимой!

Луна щекой к Зиме прижалась,
Плывёт по тихим небесам.
Над крышей с домом поравнялась
И – отвечает голосам! –

Заводит песню заунывно
С одним из ветром у трубы,
Да так тоскливо, так надрывно,
Что ей в ответ гудят столбы…

         Написал – и только потом понял, на что эти кар-тинки похожи… Чем не «Вечера на хуторе близ Ди-каньки?» Волей не волей, сознание рисует, пользуясь известными клише. Кажется, Осип Мандельштам ска-зал, что поэзия тогда хороша, когда она узнаваема! Он, видимо, имел в виду, что читателю близки хорошо ему известные вещи, и поэт, пользуясь в своём творчестве широко известными словесными (или, если не впрямую словесными, то образными) штампами, тоже становит-ся близким и понятным читателю, то есть – узнавае-мым.
         В самом деле. Если ветер испуганно взвывает, то это он делает потому, что ещё Пушкин написал, что «Буря… то как зверь она завоет…»; а если ветры кру-тятся у дома, то это потому только, что, по Пушкину, «Вихри снежные крутя…».

***
Но где найти слова иные,
Чтоб сотню раз пересказать
Картины близкие, родные,
И в жульничество не впадать?

Ведь то, что видишь, как живое!
И не меняется с тех пор,
Как быть пошло!.. Всё так же воют,
Ведя свой прежний разговор

И ветер с вихрями, танцуя
У наших ног и у крыльца!
И вьюга снежная, гарцуя,
Зимы не ведает конца…

         Но продолжу о том, что происходит «Зимней но-чью».

2.
…А ночь межзвёздной пустотою
Зияла в страшной черноте,
Мечтая лунной красотою
Стать людям мерой в красоте!

И даже ветры поутихли, –
Ни звука! ночь – и лунный свет…
Ты в темноту призывно крикни, –
Нет в темноте ответа, – нет!

Есть – холод вечный! Вечный холод,
Смертельный ужас и – мороз,
К сугробам звёздами приколот,
Как вечность, ширился и рос. –

Звенел мороз – и леденела
Высот космических страна…
Но вдруг, с востока, побледнела
И ночь, и неба сторона,

Луна растаяла, и в дымке
Ещё светился лунный след,
Но молоком из Млечной кринки
Уже стекал к Земле рассвет.

         Вот так Млечный путь вылил молоко зимнего рассвета на ночную Землю. И начался новый день – хмурый и неприветливый. Стрелка ночью удерживала себя от резких движений, оставаясь на делении в – 5 градусов, ничего не произошло с ней и с началом дня. Завидное упрямство.
         Ветер гонит позёмку, пересыпая тропинки свежим снегом. Идёт слабый снег. И как только снегопад уси-ливается, из слабой позёмки он превращается в полу-прозрачную метель, в которой воздуха намного боль-ше, чем снега. Кажется, что это вовсе и не позёмка с метелью, а дыхание погоды: то вздох, то выдох, вздох – выдох… и вздохи погодные говорят мне о том, что по-годе самой надоело её нынешнее состояние, и ей хочет-ся перемен.

В метельный день

Спокойно
                невесомые
                метели
Мели
          в бескрайнем поле
                и мели,
А струны телеграфные гудели
Встревоженной мелодией Земли…

И не было в заснеженном просторе
Малейшего препятствия
                для глаз.
Метельные мотивы
                в разговоре
Важнейшими останутся
                для нас?

Гудки такие длинные!
                Мне страшно,
Но я
       шагнул в метель,
                иду один,
И валенками белыми отважно
Скольжу,
                как старый гребень
                меж седин…

А бледные метели
                не стихают,
Сыпучей
                развеваясь сединой.
Метут,
             метут –
                и горестно вздыхают…
Как памятник беседе ледяной.

         Иные стихи пишешь с необычайным восторгом, но потом, спустя некоторое время с удивлением обна-руживаешь в них нечто такое, о чём и не помышлял в момент написания. И сам не разберёшься – что к чему, откуда в них мистические неясности? – писалось ведь о реальности. Не так ли возникают мифы? Не из поэти-ческого ли воображения выросла религия?
         Воображение заносит в такие дебри духа, и видит там и зарисовывает такие картины, которых в жизни просто не бывает. Но, созданные однажды и записан-ные, они при чтении вновь возникают в сознании чи-тающего их, и в памяти написавшего их. И – живут по-том нескончаемо долго.

Вектор зрения

Над серой каменной громадой –
Фантазий купол золотой!
Как храм – мистической отрадой
В реальной жизни непростой…

Вот так и вся моя отчизна.
Над городами – небосвод,
Ультрамарина укоризна
Тому, что жизнь – греховорот…

А стратосфера над планетой?
А Млечный путь над этим всем? –
Заплатим сказочной монетой
За ценность сказочных систем

Тому, кто праздник нам дарует
В тягучей серости земной…
Воображение ворует
Изобретённое не мной?..

         Фантастика, мифы и сказки – самый большой праздник в реальной жизни?

29 января

В январе

Снова небо январское носит
Нескончаемой пылью снега…
То ли мухи снуют, то ли осы,
То ли вьюга, а то ли вьюга…

Снег и снег непроглядной стеною…
Укрывается, пухом пыля
И пургой теребя ледяною,
Одеялом старушка Земля…

На душе неспокойно, тревожно.
Одиночеством веет в окно.
И причину понять невозможно,
Отчего непогода давно.

Может быть, за счастливую юность
Это месть от несчастной судьбы?
И за звёздность, быть может, за лунность
Наказание?.. Так бы кабы! –

Это просто случайность такая.
Расшалился проказник январь.
Вьюгам снежным своим потакая,
Возомнил о себе, словно царь.

Лишь немного усилю биенье
Одинокого сердца, – и вот, –
Всю остывшую Землю в волненье
Приведу, – затащу в хоровод,

Оглашая восторженным криком
И леса и поля! – и снега
Смерч поднимут в смущенье великом
От старушкиного сапога!

То-то выйдет большая потеха!
Вихрем снежная пыль во дворе!
Да старушка вспотеет от смеха –
И забрызжет капель в серебре!..

А пока… только снега скрипенье,
Да морозный рисунок в окне,
Да Зимы бормотанье-кряхтенье,
Да позёмка тревоги во мне…

         В погоде нет никаких изменений. Стихами не рас-шевелишь, не разгонишь циклоны. Много дней подряд одно и то же. Тепло. Сильный южный ветер с порыва-ми ещё более сильными. Редкий снежок. Крупные сне-жинки стремительно летят над землёй, не снижаясь, клубятся вихрями вдоль стен и оград, а над гладкими сугробами летят на одной высоте так далеко, насколько глазам видно. Вдруг заметил интересную, только что написанную странность: «снежинки летят, не снижа-ясь», и рванулся, что твой конь, – как же можно про-пустить это и не обыграть?..

Снежный ветер

Снежинки летят, не снижаясь.
Откуда – летят, и – куда?
Небесный ли кто, забавляясь,
Послал их в полёт «не туда»?

На север! Стремительно, броско,
Настырно, колючей пургой, –
Шуршат белоснежной повозкой
По снежной своей мостовой.

Закрутят мгновенные вихри –
И снова, опомнившись, в путь!
Деревья в испуге притихли:
Им страшно за ними шагнуть,

Но – хочется… держат сугробы…
Снежинки летят над землёй
По воле небесной особы
Единой и дружной семьёй…

На совесть старается ветер!
На север сугробы растут
По прихоти тысячелетий,
Капризу январских минут…

         За окном – Сибирь и зима, а на голубом экране – Коста-Рика в «непутёвых заметках» телепутешествен-ника Крылова. И с ним можно согласиться: да, это факт, Коста-Рика – одно из современных чудес приро-ды. Очень интересное место. И создано природой как будто по заказу имущих американцев и европейцев, желающих приятно отдохнуть от трудов праведных. Крылов говорит, что они имеют на это право, потому что много работают, гораздо больше, чем русские, и доходы у них по заработку – в 20-30 раз больше, чем у россиян… Хорошо поработал – хорошо отдохнул. А Крылов расскажет нам об этом, лентяям этаким. Гля-дишь, и нам захочется поработать по-настоящему!
         И откуда у телевизионщиков столько глупости? Ведь сама Коста-Рика, наряду со всем остальным третьим миром (вкупе с Россией), обеспечивает высо-кие доходы иностранным (и своим тоже) богачам, а по-том и сама же отдохнуть предлагает добрым дядям и тётям… за свой, собственно, кровный счёт.
         А вот пусть наша учительница или врач так хоро-шо поработают, чтоб не то чтобы до Коста-Рики, в со-седнюю область на отдых добраться! Слабо! Лентяи?!! Причина, конечно, не в природной глупости и лени русских или каких-либо других людей. Те деньги, ко-торые им не доплачивают в их странах, идут в карманы «хорошо и много работающим» разбойникам.
         Слезами горю не поможешь, так же как и топо-ром… Всё в этой жизни впереди. И Коста-Рика в том не виновата, что ею пользуются…
         Как бы там ни было, она – действительно природ-ная жемчужина.

Коста-Рика

Посмотри-ка, посмотри-ка:
Если ты увидишь рай,
Значит, это – Коста-Рика,
Расчудесный, славный край!

Это сказка в мире сказок,
Здесь сам воздух – благодать!
Чудеса окинешь взглядом,
Не захочешь умирать.

Два огромных океана
Нежат землю с двух сторон,
И – ни бурь и ни туманов! –
Вечный солнечный сезон.

А зелёное кипенье
Солнцем брызжущих лесов?
В сердце вызовет бурленье
Пена птичьих голосов!

Ах, какое наслажденье –
В неге утренних часов
Видеть нежное цветенье
Удивительных цветов…

Изумление – до вскрика:
Берег вижу впереди.
Это чудо – Коста-Рика.
Век живи и век гляди.

         Но возвращаемся в страну родную, в снежную Сибирь. Здесь свои переживания – не о тропиках цве-тущих: о снегах, в окно метущих… Что бы о них рас-сказал умник этот – Крылов непутёвый?

Зимний ветер

Снегопад усилился.
Ветер же – ослаб,
Словно бы обиделся,
Зашипел: «Я рад
Зимнему спокойствию,
Но позвольте дуть!
Это ж удовольствие:
Землю обогнуть,
Вея над сугробами
И страной родной
Хлопьями особыми –
Снежной белизной!..»

И понёсся веятель
Дальше, хохоча!
Ах ты, зимний деятель!
Сеятель сплеча.
Если запорошены
Веси за окном,
Значит, будут скошены
Щедрым колоском
Радости осенние…
Дуй, проказник, дуй!
Сердцу дуновением
Счастье наколдуй…

         Такие картинки просты и невзыскательны, но над ними «колдовать» особенно приятно. Кажется, только теперь начинаю понимать слова Пушкина о том, что «поэзия должна быть глуповатой…». Главное в поэзии – не вещание истин, не проповедь моральных и нравст-венных ценностей и правил, – вовсе нет, упаси господь! главное – настроение от стихов. Хорошие стихи – суть хорошее настроение. Все остальные серьёзности – в приложении, в примечаниях и комментариях к просто хорошему настроению.
         А что у нас за окном сибирским? Есть ли измене-ния? На первый взгляд, есть небольшие.
         К 23 часам ночь стала яснозвёздной и лунной, об-лачность сохранилась лишь местами. Смотрю на тер-мометр – да нет, стрелка на месте,  и не это ли свиде-тельствует о том, что циклон силу свою не потерял, и просветление – временное. Утро покажет.

30 января

         Как и предполагал, циклон не смирился и даже собрался с новыми силами. Сохранив свою не январ-скую теплынь (минус 5), он сохранил и свои телодви-жения (порывистый ветер) и вернул в небо прежнюю облачность, хотя и поиссяк снегами: падают только от-дельные снежинки.
         Поздним вечером вчера продолжил свои искания в библейской теме – венок сонетов «Песня Песней», но безуспешно. Третья попытка провалилась, не пошло изначально. Но есть полная уверенность, что тема «не отпустит» никогда.
         На телевидении очередная затея для развлечения «глупых и ленивых» – «Последний герой». Новая ро-бинзонада, но с групповой начинкой: жизнь 16 человек на необитаемом острове в течение 39 дней с выбывани-ем. Последний «герой» получает крупный денежный приз.
         Робинзон отдыхает. Красочная реклама сока «Джей сэвэн» с необитаемого (16 человек и группа операторов не в счёт) острова потрясает воображение и вкусовые рецепторы, вызывая цунами слюны и желу-дочного сока!
         Налицо злокачественная опухоль «ихней» культу-ры, то есть культуры тех людей, которые пропаганди-рует ценности среднего класса  хорошо и много рабо-тающих людей.
         До слёз жалко Бодрова-младшего, ввязавшегося в эту неприглядную историю.
         Погода в Карибском море солнечная и, хотя там и надвигается ураган, страшилка эта нам не страшна – слишком далека от нашей зимы.
         А здесь сумрачно и тревожно – скоро ли придут солнечные дни?

Гибель января

К чему в Сибири тёплый ветер
И снег, оплывший от тепла? –
Да что ж такое на планете, –
Сибирь – по тропикам пошла?

Пошла, неверная… – сбежала,
Багаж морозный прихватив…
И, по всему, торжествовала,
Прервав метельный свой мотив!

А как, бывало, Вьюга пела!
Как счастлива была Зима!
Как в небе звездочкой звенела
Морозная ночная тьма!

И вот, пожалуйста, такая
Осталась хилая теплынь…
Рыдает Зимушка, лаская
Теплом  пропахшую полынь,

Над грудью павшего сугроба…
Сугроб… да это же – Январь!
Вокруг повапленного гроба
Горит заката киноварь…

         Почему-то вдруг вспомнились две зимние ночи, проведённые в конце далёкого 1979 года в ещё более далёкой теперь Туркмении. Одна ночь в городе Мары, а другая – в Кушке, самой южной точке совсем уже да-лёкого СССР.
         Но по порядку. В последних числах декабря в воздухе страны витали предчувствия чего-то нехоро-шего. И они оправдались.
         Нас, офицеров, внезапно вызвал к себе в кабинет командир части. Мы – это его заместитель и четыре офицера, – вот и вся воинская часть. И он, вместо того, чтобы отдать чёткий приказ, повёл себя самым стран-ным образом. Такое в моей службе случалось один раз, да и вряд ли такие вещи бывают вообще: на спичках мы тянули жребий, кому ехать в командировку! Причём не указывалось, куда и с какой целью.
         Выпало, конечно, мне.
         Утром следующего дня я уже был на военном аэ-родроме, у борта, в который происходила посадка лич-ного состава. Солдатам было приказано захватывать с собой по одной тяжёлой бумажной упаковке, целый штабель которых находился тут же, на рулёжке, возле самолёта. Представитель штаба, который доставил ме-ня к борту, сказал, указывая на бумажные тюки: «Вот  твой груз. Задача - доставить его в Кушку. Это - топо-графические карты. Вес – пол тонны. Там тебя встретит топограф дивизии». Развернулся и укатил.
         Я, как король на именинах, сидел на бумажных тюках – карты секретные! – и размышлял: кому могло понадобиться такое большое количество топографиче-ских карт? На простые учения – непохоже.
         Но самолёт приземлился не в Кушке, а на военном аэродроме в городе Мары. Личный состав выгрузился и вынес карты на бетонную полосу. Солдат построили и увели, а я остался на декабрьском ветру с пятьюстами килограммами секретных карт наедине. Ситуация!
         Поправив на боку пистолет, отправился искать выход. Оперативный дежурный (или диспетчер, не помню) весьма удивился, увидев перед собою воору-жённого человека с горящим взглядом и с требованием немедленно доставить его в Кушку! Задание, мол, на-чальника штаба Туркестанского военного округа! И я действительно держался в тот момент за кобуру.
         Офицер тоскливо попросил: «Поостынь, при-ятель!», но тотчас связался с Кушкой. Никто, разумеет-ся, ни о чём и слыхом не слыхивал. Армия! Всё пра-вильно. Но когда я сказал ему, что на бетоне в трёхстах метрах отсюда лежит секретный груз весом в пол тон-ны, причём груз абсолютно не охраняемый, он слегка побледнел и стал лихорадочно взывать чуть ли не к господу богу.
         Я сидел, греясь и переживая, и думал, что проис-ходит нечто невозможное: как можно не встретить та-кой груз?
         К утру, наконец, дежурному удалось вытащить из Кушки вертолёт специально по мою душу. Найдя груп-пу солдат, после командировки возвращающихся в свои части, я погрузил карты с их помощью (тоже чуть ли не держась за пистолет) и через полтора часа уже был в Кушке. А там – новый сюрприз.
         Карты выгружены в глубокий, до тридцати сан-тиметров, снег. Солдаты, вспотев, с облегчением уда-лились, а я снова остался один на один со своим стран-ным грузом. Снег мягкий, температура около нуля, и бумажная упаковка намокает.
         Оглядевшись, иду к зданию аэропорта. Там – три ночи не спавший и ничего не видящий вокруг небри-тый дежурный офицер. Объяснить такому ничего не возможно. Аэропорт – гражданский, но никого из пер-сонала нет: военные командуют. С трудом выбив из дежурного позывные, по рации запрашиваю штаб ди-визии и сообщаю, что с грузом сижу в снегу и надо бы поторопиться с его доставкой на место. Конечно, кроме начальника штаба, об этом грузе никто и ничего не зна-ет, а начальнику штаба, конечно же, нет времени разго-варивать по пустякам с кем попало. Добрых три часа ушло на раскрытие военной и государственной тайны!
         И третий раз мне пришлось прикладывать руку к кобуре, чтобы выполнить задание. И смех и грех. Но машину выбил, людей для погрузки нашёл, и вот уже я еду по шоссе к городу. Навстречу – знакомые очерта-ния кунга, военного ЗИЛа, являющегося полевым кар-тографическим складом. Сигналю, останавливаемся, я выбегаю и ору: «Какого чёрта…» но останавливаюсь, узнав в офицере своего однокашника Зураба Чапчидзе. Это он был топографом искомой дивизии.
         До самого утра потом сидели мы с ним сначала в кабинете, а затем и в его квартире за трёхлитровой (!) банкой спирта, вынесенной им со службы под полой парадной шинели, и делились воспоминаниями о своих служебных историях.
   –   Что здесь происходит? – был мой главный вопрос.
         Вместо ответа Зураб Вахтангович настроил при-ёмник на «Голос Америки», потом на «Би-би-си» и из последнего источника я с удивлением узнал, что сего-дня, то есть двадцать пятого декабря 1979 года Совет-ский Союз будет вводить свои войска в Афганистан.
         Ясно…
    –   А почему ты в парадной шинели? Перевод коря-чится? (Такова уж была наша традиция: офицер, соби-раясь переводиться в другую часть, несколько месяцев ходил в парадной шинели).
   –    Да. Перевожусь в Закавказье, служить буду в Тби-лиси! Впрочем, буду ли? Война ведь, – и он с усмешкой кивнул на радиоприёмник.
         Утром обо мне все забыли, и Чапчидзе в том чис-ле. Как выбраться из Кушки? Военная машина заведена и добиться чего либо в такой обстановке невозможно. Но есть топографическое братство…
         Отдельная интересная история. Когда я служил в  Намангане, там же служил и Анатолий Горлов. Мы не были с ним в приятельских отношениях и даже служи-ли в разных подразделениях, и я о нём знал только, что у него была кличка «Джек Руби». Дело в том, что в тот год, когда стреляли в президента Кеннеди, Горлов был в командировке в Байконуре, и где то там, напившись, потерял пистолет. Командиры понизили его в звании, а друзья стали называть Руби Джеком (мол, не ты ли это с Байконура летал в США и своим пистолетом там раз-махивал?). Смешно было всем, кроме Анатолия.
         Горлова перевели из топогеодезического отряда, но куда, я не знал. И вот он, наш Руби Джек, собствен-ной персоной, в кушкинской дивизии, служит в развед-отделе. Говорить времени не было, разведку тоже ли-хорадочно трясло, но я до сих пор благодарен Анато-лию за его смекалку.
         Войдя в моё положение, он вывел меня во двор, подвёл к машине командира дивизии и передал «при-каз» водителю по срочной доставке офицера штаба  ТуркВО в аэропорт. Водитель засомневался было, но Горлов с таким артистизмом повторил слова о «прика-зе» командира дивизии, что я уже на ходу впрыгивал в разворачивающуюся «Волгу»! Через четверть часа я уже догонял взлетающий вертолёт. (Это был, как мне сказали впоследствии, последний рейс «оттуда» в те дни, после чего были рейсы только «туда»). 
         Мне повезло. Прибыв в Мары, я успел на военный борт, уходящий в Ташкент. В большом самолёте было всего два пассажира («оттуда» тогда уже никто не ле-тал, самолёты перевозили личный состав только «ту-да») и один гроб. Отец со слезами в глазах, и сын сол-дат в цинковом гробу. Груз 200. Чёрный тюльпан.
         Оказывается, как только солдаты стали догады-ваться, что их части вводят в Афганистан, некоторые, особенно мусульмане, дрогнули – и побежали, бросив оружие. Из двух дивизий, мне говорили, набралось че-ловек пять-шесть, а два-три человека бежали с оружи-ем, и при «отлове» отстреливались, таких было прика-зано «живыми не брать…». Но было это уже двадцать шестого декабря, Би-би-си ошиблось на сутки.
         Поздно вечером я уже был в Ташкенте, дома, и, с наслаждением приняв душ, вернулся к обычному чело-веческому состоянию.
         Как давно это было! – двадцать два года назад.
         А сегодня, здесь, в Новосибирске, после заката невидимого солнца, небо вновь очистилось и вновь появилась Луна. Как вчера! – дежурство такое, что ли?
Но мороза как не было, так и нет. Посмотрим, что зав-тра будет.

31 декабря

         Вчера я уже «похоронил» январь, но это было преждевременно и в стихах, хотя… Последние дни бы-ли такими близняшками, что – какая разница в какой из них январю уходить – 30-го или 31-го? Напишу о рас-свете, – вдруг сбудется?

13 строк на рассвете

Рассвет пришёл, – уже не сон,
Ещё не пробужденье, –
Но мне принёс надежду он
И жизни продолженье.

Едва сияющий возник
Край диска раскалённый –
Возник в сознанье в тот же миг
Земли величественный лик,
Рассветом освещённый.

И Землю – всю! – увидел я,
Проснувшийся для жизни, –
И стал частицей бытия
И солнечной отчизны.

         Написал и – зырк в окно, с восточной стороны, как там, в реальности дела идут?
         Начало дня интересное! Луна ушла, звёзды от-мерцали – и небо засветилось предсолнечным нежным заревом. Розовое зарево – хорошо. А на западе, где об-лачность ещё сохранялась, облака тоже засветились тем же цветом, играя и переливаясь слоистыми оттен-ками! И получилось два зарева с двух сторон небосво-да!
         Но перед самым восходом Солнца, откуда ни возьмись, над восточным горизонтом стали появляться облака. Они прямо-таки бросились под ноги ещё не взошедшему светилу.
         И Солнце, взойдя и имея над собой чистое небо, вынуждено было идти по набегающей облачности: оно выше – и облака за ним, оно дальше – и облака туда же. Так Солнце и поднималось, не видя, куда идёт. Облака правда, были не густые, кисейные, и на яркости рассве-та это почти не сказывалось.
         А температура! – всё та же! – минус 5 градусов и дует пронизывающий ветер.

Стихи на 31 января

Какое Солнце в январе!
Взойдя, лучами осветило
И – золотом на серебре! –
Огнём сугробы окропило.

Но снег не тает, а горит!
Огнём космическим пылает!
Ну, что такое он творит,
Январь, глупец: не понимает,

Что свет – явление конца…
А он сияет, улыбаясь,
И свет с холодного лица
Струит в сугробы, преломляясь

В морозном воздухе, – пока…
Февраль уже за облаками,
А там и март, весны дока,
Идёт глубокими снегами…

         Плохо помню, то ли Пришвин, то ли Паустовский говорили о весне света, которая всегда предшествует весне тепла. Сначала свет, а потом уже и тепло, и вме-сте они и создают весенний сезон. Да будет свет!

Подсказка

Луч Солнца – это сила пробуждения
И чувство вдохновения, весны.
Могучий дар простого убеждения,
Что чувства пробуждения сильны.

Луч Солнца – оживления начало.
Сначала – свет, движение – потом.
Природа чувством разум увенчала,
Добром от зла прикрылась, как щитом.

Зачем же ночь? И мрак зачем при свете?
И темнота в душе моей зачем?
«Чтоб знал, – Творец шепнул мне, – что на свете
Не всё ещё светло и не совсем…»

         «Валенки, валенки – не подшиты, стареньки…». К чему это я? А к тому: на телевидении есть такое ток-шоу (шесть букв и два слога вместо «разговорное пред-ставление» по-русски, в котором 24 буквы и 10 слогов!) – «Герой дня» с ведущим Савиком Шустером. Так вот, это дитя свободы вместе со своим очередным героем дня всерьёз обсуждали ошеломляющую новость, добы-тую ими из компетентных источников. Оказывается, что наша команда на Олимпиаде в Солк-Лэйк-Сити бу-дет ходить в валенках и носить красные флажки с рус-ским национальным орнаментом на них, выполненным белым цветом. И валенки и флажки, по замыслу авто-ров идеи, должны символизировать и Россию, и её снежную зиму. Что ж, как говорится, и флаги вам в ру-ки, господа символисты…

1 февраля

         Первое февральское утро началось с 0 градусов, светит Солнце. В лесу с деревьев падает липкий снег, образуя в сугробах крапинки-оспины. И вся снежная гладь, которая вчера ещё была безупречной, сегодня сплошь изрыта этими узорами. Но горя нет – светло и радостно! И деревья стройнее становятся, и дышать им полегче, да и настоящие светские львицы появляются в их среде.

Ель

Ель-красавица, белую шляпку
Элегантно надвинув на лоб,
Запустила зелёную лапку
В муфту белую, – в пухлый сугроб, –

Но качнулась от ветра упруго,
И красивая шляпка – ба-бах! –
Даже в сторону прыгнула вьюга! –
И рассыпалась шляпка в кустах…

Улыбнулась красавица. Зябко
Пышнохвойной причёской тряхнув
И подружке своей подмигнув,
Прошептала: «Да ну её, шапку!..»

Засмеялись игриво девицы,
Приосанились, бодро глядят.
Не смутятся таёжные львицы,
Даже сбросив весь снежный наряд.

         А вот первый февральский день 2002 года, имев-ший такое светлое начало, во второй своей половине плавно перешёл в первый сумрачный февральский ве-чер. Снова пошёл снег. Но как хорошо в лесу! Не на-смотреться и не надышаться новым воздухом с новыми чувствами…

Зимняя прогулка

Прогнулись свежие сугробы.
Упруг и мой скользящий шаг,
Меня ведущий от хворобы
Лесным здоровьем подышать.

Подальше, за город, на волю!
Как сердце звонкое стучит,
Комок любви, забыв о боли!
Не бьётся сердце, а кричит!

А снега сколько – сколько снега!
До горизонта! – нет конца! –
И возбуждающая нега
Коснулась пылкого лица…

Иду – весёлый и красивый,
И совершенно молодой.
Зима. Февраль. Какой счастливый
Сегодня день, хоть и седой!..

         Вечером зашёл в редакцию «Свидетеля», к Люд-миле Ковенко, журналистке, тоже пишущей стихи, а потому и занимающейся ими в газете, но не застал. За-то на месте оказался редактор, Игорь Литаврин.
         Я к нему вбежал, как вихрь, и, забыв представить-ся, начал говорить о ранее принесённых стихах. Редак-тор немедленно осадил меня, попросил присесть и с интересом задал простой вопрос: «А зачем вы стихи пишите? Иные пишут, например, испытав в жизни по-трясение, иные – своё честолюбие реализуя, желая сла-вы и искренне считая себя поэтом… А вы – зачем?»
         И правда – зачем? Не почему, а – зачем? Считаю ли я себя поэтом?..
         На мгновение задумавшись, отвечаю, что это об-раз мышления у меня такой. Пишу с десятилетнего возраста, но раньше не придавал этому особого жела-ния, хотя и гордился своими способностями. Потом – понял, что стихи – это сложно дело, что самое сложное искусство – это словотворчество. И вот, с 1998 года на-чал самообразовываться. Зачем? Для того, видимо, что-бы стать пятым слепым.
         И тут я рассказал редактору старинную индий-скую притчу о четверых слепых, каждый из которых, ощупывая слона, получил своё представление, непохо-жее на представление своего собрата. Мне тоже хочет-ся рассказать людям об увиденном. Но – по-своему, не так, как видят другие. И стихи, и проза способны по-мочь это сделать.
         А редактор всё допытывается – кто такой, откуда, как в Бердск попал, и т.п. Узнав, что я – подполковник запаса, он не сумел сдержать изумления: «Как? Вы – офицер, уставы, стрельбы, строевая подготовка – и стихи? Как такое возможно совмещать?»
    –   А подполковник Денис Давыдов? – говорю. – А поручик Лермонтов? А подполковник Афанасий Фет? А Куприн, а Гумилёв, наконец?
    –   Ну, ладно, ладно! – засмеялся Игорь Иванович. – Сдаюсь. И вы, значит, туда же? Что ж, общество не-плохое, но согласятся ли они принять вас в свой круг?
         Пожав плечами, показываю ему два своих стихо-творения из тех, кстати, что уже вошли в Солнцеворот.
         Внимательно читает. Жду. Вижу, перечитывает по нескольку раз отдельные места. Отмечаю про себя: правильно, стихи так и нужно читать. Не сразу они от-крывают свою глубину, если таковая, конечно, имеется.
         Прочёл, успокоился, повертел бумажки в руках и сказал: «Неплохо, но – стихи созерцательные…». «А это плохо?» «Нет, могут быть и такие их разновидно-сти…»
         Всегда и во всех редакциях газет и журналов так относятся к незнакомым авторам. Как к ненормальным. То ли пришёл больной человек с претензиями на гени-альность, то ли сумасшедший без всяких претензий, кроме одной: он – поэт!
          Есть и изобретатели подобного рода. Помню, в Ташкенте к нам в часть направили из одного из инсти-тутов надоевшего им «гениального» пенсионера-геодезиста, нашедшего, по его словам, формулу, «со снайперской точностью» позволяющую добиться вы-числения чего-то там такого, что было пустяшным по сути. Очень трудно было избавиться от него. Поручили мне разобраться в его творениях, но я, имея слабость в теоретической подготовке, всё же почувствовал несо-стоятельность претендента не в теории (сравнив фор-мулы в обычном учебнике с его формулами), но на практике… «Изобретатель» не учитывал самого глав-ного фактора: точности геодезических наблюдений! А она у него выводилась из обычных инструментов, из принятого числа приёмов, и так далее… Не имея более совершенных инструментов, никакой самой велико-лепной формулой нельзя резко повысить точность вы-числений. Такой вывод для нашего «изобретателя» был настоящим ударом. Помню его растерянность и хрип-лые слова: «Мы ещё посмотрим, кто прав, я всем су-мею доказать, а вы ничего в этом не понимаете…» Он ушёл обиженный, и не появлялся более.
         Вот и мы, авторы стихов, также надоедливы и бесполезны для редакций, как мухи.
         Если пишешь, то надо давать себе отчёт – зачем?
         А наш разговор с Литавриным становился всё ин-тереснее и даже приобрёл остроту, когда я рассказал, что четыре года назад написал поэму «Евангелие от Иуды, или Откровения Иуды Искариота». Вскинув брови, Игорь Иванович слушал историю о том, что Иу-да – вовсе не предатель, и что настоящий предатель – Пётр. Именно он захватил власть в апостольской среде, свергнув Иисуса, воспользовавшись удобной ситуаци-ей. Иисус вместе с Иудой, ближайшим своим соратни-ком, разработали план дальнейшего укрепления веры в своё учение о спасении души человеческой в царстве небесном. План предусматривал распятие на столбе и последующее воскресение из мёртвых. И всё у них по-лучилось бы как нельзя лучше, ведь в Гефсиманском саду все апостолы спали, когда Иисус с Иудой уточня-ли детали своего плана, спали – и ничего не знали о плане! Но именно поэтому план провалился. Пётр по-спешил объявить Иисуса воскресшим и вознёсшимся к Отцу в небеса, как раз в то время, когда Иисус, крайне обессиленный «казнью», восстанавливал силы в покоях у Иуды. Пётр поспешил со ступеней храма объявить себя преемником Иисуса на земле, с переходом к нему всех способностей творить чудеса. Затем Иуду убили, повесили для отвода глаз, и объявили предателем. А «воскресший невпопад» Иисус вместе с тремя близки-ми ему женщинами - матерью Марией, сестрой Месхой и подругой Магдалиной были изгнаны подальше от Иерусалима и Иудеи. (Не зря же были прослежены впо-следствии следы Иисуса в северной Индии!) Католиче-ская церковь, основанная распятым римлянами вверх ногами (не за предательство ли?) Петром, и возглав-ляемая ныне папой римским в Ватикане, где главный храм – это храм святого Петра, не может не замалчи-вать этой поучительной страницы истории.
         Выслушав, Литаврин заявил, что история эта по-хожа на изобретение атомной бомбы, и что такую идею нельзя выпускать в свет, потому что она способна по-трясти основы мировоззрения миллионов людей, миро-воззрения, так устоявшегося за двадцать веков.
         На что я ответил, что Евангелий в мире насчиты-вается около 90, но только четыре из них – от Марка, Матфея, Луки, Иоанна – канонизированы, и что суще-ствует не меньше 5-6 евангелий от Иуды. Правда, они не столь радикальны по своему содержанию, а  основ-ная их ересь состоит в том, что Иуда, мол, действовал по божьему промыслу, а поэтому его нельзя так злобно гнать.
         А я ничего не придумывал, я просто-напросто вы-читал всю эту историю между строк из доступных каж-дому человеку широко распространённых ныне биб-лейских текстов. «Возьмите в руки Библию любого из-дательства и сами прочтите, но только внимательно чи-тайте, размышляя, и вы найдёте там всё сегодня расска-занное мною».

***
О, заблуждений святотатство!
Коварной гордости финал:
Искал в желаниях богатство,
Но лишь невежество познал…

В апофеозе наслаждений
Искал желаний торжество!
И забывал, что я – не гений:
Любовь есть тайна, божество…

Не мне искать вершину счастья
И бренной этой жизни суть:
«Доволен будь малейшей частью,
А целое – в пути добудь…»

Но я – стремительно срываюсь,
Мечтою крылья распушив,
И тайн божественных касаюсь,
Сомнений ропот заглушив…

Я так люблю! – так постигаю
И главный замысел Творца:
«Начало жизни понимаю,
Прожив её
                всю до конца…»

         Уходя, оставил в редакции первую главу своего Солнцеворота и стихи к 8 марта «Селам». Прочтут ли?

2 февраля

         Природа смилостивилась и позволила Зиме посе-тить Сибирь. Счастье-то какое! – С утра солнечно и морозно, ветер перевернулся напротив, и теперь он не южный гость, а северный сосед. Сугробы как по вол-шебству стали настом, звонко захрустели жёсткие ша-ги.

Путь

Бежит в простор заснеженный
Прямой и верный путь.
Надеждами изнеженный,
Хочу в него шагнуть.

К несчастью, на беду мою,
Глубокие снега
Мешают… Ладно, думаю,
Устроим мы бега. –

Как споро сани катятся!
Скользят, а наст скрипит,
Аж путь пропал, мне кажется…
Лишь степь кругом лежит.

Земной простор заснеженный
Стеклом блестит вокруг,
А в центре я, поверженный,
Влетел в стеклянный круг! –

И трещиной стекольною
В алмазной белизне
Дорогою окольною
Скользить придётся мне…
         
         Что ж, и таким он бывает, путь неопределённый, без чётких ориентиров.
         Надолго ли эта погода? По прогнозу – надолго, но январь-батюшка показал, что капризы погоды – это са-мая радостная служба для братцев-месяцев. Можно бы-ло на электричке уехать из одной погоды в другую.
         Теперь за окном солнечно и ясно, а в душе про-должают метелить запоздавшие чувства…
   
Такое время

Ну, кто, скажите, день завьюжил
И заметелил, завертел,
Мороз и злобу обнаружил,
И заморозить захотел
Весь шар земной? – Ну, кто, скажите?
Кто решил,
Что я хочу таких событий?
Как будто в чём-то согрешил
Я против Зимушки холодной
И та решила отомстить.
Но кто позволил ей свободно
Снега колючие носить?
Ишь, воет! – зло и плутовато,
Как хищник, стелется метель
Четвёртый день! – уже и пятый! –
Кто день юлою завертел?

Но нет, как видно, виноватых.
Такое время…
                Но беда
Замучить мир в метельных лапах
Легко не сможет никогда! –
Скользнёт Февраль на гололёде
И в ноги к Марту упадёт,
И станет солнечно в природе,
Слезой стечёт холодный лёд…

         Как раз всё наоборот: ясная и солнечная, морозная и не метельная погода за окном – главный признак при-ближающейся Весны.
         Блестящий день 2-го февраля заканчивается тихо и спокойно, на небе ни пёрышка облачного, ни единой снежинки в колком воздухе, ни малейшего вздоха ве-терка. Хотя мороза, всё-таки, явно недостаёт: всего ми-нус восемь градусов.
         Что бы ни происходило, как бы ни складывались обстоятельства, живому человеку всегда чего-нибудь да не достаёт!

Вторая жизнь

В этой жизни, умирая,
Я попасть желаю в рай.
Но за смертью – жизнь вторая!
Умирай – не умирай,

Всё равно от подлой смерти
Никакого толку нет:
Вечно будут мучить черти,
Потому что бога нет, –

Ведь за смертью – жизнь вторая,
Где бессмертная душа,
Никогда не умирая,
Благоденствует, греша…

3 февраля

         Сначала стихи, потом – о погоде.

Поиски смысла

Зимы нетронутая хрупкость
В прозрачном воздухе. – Февраль.
И Солнца светлая воздушность,
И гололёда блеск и сталь.

И должен я найти в свеченье
Летящих солнечных лучей
С высот космических – значенье
Природы всех земных вещей.

Я должен это обнаружить!
Нельзя иначе дальше жить.
И так уже сомненья кружат
Зловещим коршуном… Как быть?

Я вижу мир обыкновенным
В обыкновенном феврале,
Но мысль кристаллом драгоценным
Растёт надеждой на заре, –

И я волнуюсь, я теряюсь,
Я чуда жду от красоты,
И суть небесную пытаюсь
извлечь из вечной простоты…

Не в том ли суть моей природы,
Мелькает мысль, и состоит,
Что состояние погоды
Меня с природою роднит?

         А погода сегодня – на загляденье! Давно Зима не давала столько праздничного ощущения солнечного чуда. А воздух? – остыл до минус 20! Снег под ногами у прохожих скрипит так, что их шаги слышны в тёплой комнате за двумя оконными стёклами! Стихи вызвани-вают медь переживаний, выстукивают серебро ощуще-ний – и льются золотом радости в платиновый сосуд надежды, наполненный бриллиантами наслаждений... Хочется говорить по-восточному красочно и по-русски глупо.
         
Ясным днём

Прекрасный день – мороз прекрасный
И Солнце яркое с утра…
Знать, волновался я напрасно,
О грустном думая вчера.

С утра пришла иная мудрость,
Она вчерашней не чета! –
О, нет, в душе ещё не трубность
Звучит, не храма высота, –

Но мудрость эта предвещает
Какой-то новый идеал.
Его доселе не слыхал
Рассудок мой, но он мечтает

Давно о том! – и вот, прекрасный
Февральский, новый светлый день.
Мне он принёс – уже мне ясно –
И чувства новые… А тень

Вчерашних призрачных сомнений
О том, что что-то здесь не так,
Уже прошла, и нет волнений
Вчерашних, им – цена пятак…

Пусть Солнце красное ярится,
Венчая золотом главу! –
Душа моя к нему стремится
С поклоном низким в синеву.

         Стоп, однако. То ли радость была преждевремен-ной, то ли Зима оказалась неподготовленной к светло-му чуду, но к полудню яркое воскресное Солнце слегка поблекло, небо задёрнулось белесым полупрозрачным покрывалом и – перестало быть праздничным. И такая светящаяся мгла удерживалась до самого заката.
         К 16 часам отправился в ДК «Родина» в клуб «Ис-катель». Как и прошлый раз, читаемые стихи не обсуж-дались. А ведь о тех стихах, которые были прочтены, и прочтены многими с большим волнением, можно было бы сказать несколько слов! – но нет, их звучание оста-лось без эха. Как же, думаю, авторы, к тому же назы-вающие себя поэтами, мастерство своё шлифуют?
         Запомнилась замечательной манерой исполнения Людмила Исакова и пожилая пара – он композитор (по фамилии Галета, кажется), она исполнительница.
         А вот стихи… Очень понравилось одно стихотво-рение Ольги Котовой (видимо, о природе потому что), а менторский тон Бессонова даже царапнул.
         Я прочёл легенду «Старый жемчуг», на что Наде-жда Петина сказала: «сказочник вы наш», стихотворе-ние «Дед» (встречено было гробовым молчанием) и «Воздушный змей». Змею аплодировали, да так, что я сел пунцовый.
         Ни о каком мастерстве по отношению ни к кому никаких замечаний так и не последовало. Если на это в клубе существует негласное «табу», то, может быть, об этом надо говорить в другом месте, в литературном кружке, скажем, или на семинаре по стихосложению?
         К поэзии в поэтическом (!) клубе «Искатель» во-обще относятся, по всему видно, никак – она печально сидит себе в уголочке, и нет у неё никакой надежды, что на неё обратят внимание. Стоит ли посещать клуб, стоит ли сотрясать воздух чтением не для дела, а для рисовки своей? – не знаю…
         А ведь назвался груздем – полезай в кузов, счита-ешь себя поэтом – люби Поэзию пуще себя, выходи за порог встречать её с восторгом и радостью!

Встречи

О, свежесть радостная встреч,
О, нежная пора мечтаний!
Как в сладкой памяти сберечь
Нагую горечь расставаний?

Но нет у жизни простоты.
И – слов единственных отрава
Сочится зельем пустоты,
Над верностью творя расправу…

И мы теряем божий дар.
И, злом заслуженно гонимы,
Мы угасаем, как пожар,
Лишь пеплом памяти хранимы…

4 февраля

         Солнечный день с восемнадцатиградусным моро-зом просто замечателен. Ощущение зимы, оказывается, никуда и не уходило, – оно живёт, и тут же всплывает на поверхность, стоит погоде хотя бы слегка соответст-вовать…
         Ещё одно сообщение о землетрясении, теперь из Турции. Большие разрушения, много жертв. Ничего не сообщается о глубине очага, но сильные толчки ощу-щались даже в Анкаре, за 500 километров от эпицентра. В сообщениях о землетрясениях мне всегда интересны две основные величины: глубина очага и магнитуда, то есть мощность. Почему?
         Если это интересно, могу рассказать.
         Известно, что есть два вида землетрясений: по-верхностное и глубинное. Очаги первого вида находят-ся в земной коре (в литосфере) на глубинах от единиц до 40 км. Они – результат подвижек в массивах горных пород: разломов, сдвигов, сбросов и т.п. дело обычное, ничего интересного.
         Ниже отметки в 40 км очагов землетрясений прак-тически не бывает, за небольшим исключением – они могут быть только в глубоких корнях «зубов» – высо-ких горных хребтов.
         Другое дело – глубинные очаги. Расположены они на глубинах от 80 км и глубже, то есть в расплавленной магме, в астеносфере. Там-то что, в густой текучей по-лужидкости, ломается и сдвигается? Или вскипает?
         И если наука хорошо представляет себе, какие процессы происходят в литосфере, то на вопрос, а по-чему возникают очаги землетрясений ( они в десятки, в сотни раз мощнее первых, ударные волны от некото-рых из них огибают земной шар до трёх раз) в астено-сфере, учёные до сих пор не могут дать однозначного ответа. Вот здесь у меня и возникает повод для приве-дения своей гипотезы на сей счёт.
         Суть её раскрывает формула голландского физика Ван-дер-Ваальса, описывающая состояние реального газа. Его уравнение отвечает на вопрос, как идёт про-цесс изменения мольного объёма вещества в зависимо-сти от температуры этого объёма. Скачком! Вот здесь и ответ.
         Кстати, это процесс хорошо известен металлур-гам, сталеварам в частности. При остывании стали про-исходят скачкообразные, быстрые изменения в её объ-ёме, а при нагревании – наблюдается обратный про-цесс. Объем скачкообразно увеличивается.
         А если представить себе не сталь в ковше, а маг-матический расплав в десятки и сотни кубических ки-лометров, температура которого изменилась, может быть, на сотую долю градуса, но этого оказалось доста-точно для скачкообразного увеличения (при нагреве) или уменьшения объёма!?
         Электроны в большинстве атомов (или в части не-которых химических элементов, всё равно) от избытка (или потери) энергии перескакивают с уровня на уро-вень. При этом объём атомов и молекул изменяется. А если учесть, что процесс этот может захватывать ог-ромные массы расплава, то… скачкообразное измене-ние объёма вызывает ударные волны колоссальной мощности, сотрясая и поверхность Земли, и литосферу, вызывая и в ней афтершоки, и области земного ядра, откуда поступят новые, спровоцированные ударной волной, конвективные потоки радиационного тепла.
         Не настоящая ли это поэзия? – электроны встря-хивают, и хорошенько перетряхивают весь земной шар! И поэзия, и фантастика, но и человеческая трагедия со многими несчастьями.
         А тут – стихи, понимаешь…

Телефонный звонок

Много раз набираю одиннадцать цифр.
Набираю – гудки – и ещё набираю.
Ты в какой-то далёкой стране,
И не знаю,
Смогу ли туда дозвониться?
Но тянусь, словно счастье желая увидеть!
Над Землёю тянусь, проводами её обнимая.
Но печально гудят на усохших столбах
Провода –
И обнять ими Землю так трудно!
Провода, словно нервы тугие.
Я тянусь во вселенную чувств.
Хоть один электрон проберётся к тебе –
Напряжение в сердце заставит! –
И вдруг вздрогнет Земля на моих проводах,
И забьётся как пылкое сердце!
Электрический ток, телефонный гудок
Проводами горячими свяжут с любовью…
Вдруг –
Я слышу тебя! –
Металлический звук,
Но желанный он очень и нежный.
Слышу – ты говоришь, но о чём, не пойму,
И не нужно мне слов, потому что люблю,
Потому что я – слышу.

         За стихами и заката сегодня почти не разглядел, краем глаза лишь, а он обещал быть ярким и красоч-ным, потому что солнечно было весь день, потому что и звёзды в небе сияют, и мороз двадцатиградусный тре-щит.

***
Февральские закаты осторожны,
Нежны – и независимы от стуж,
Но, всё же, без мороза невозможны:
Какой закат над слякотью из луж?

Закаты о весне и не мечтают!
Краснеют от смущенья облака,
Но всё-таки на Солнце налетают,
Раздув до неприличия бока…

И прячется светило, – у светила
Нет жара настоящего весны!
Весенние энергия и сила
За тучами и вовсе не видны.

Но с каждым днём становится синее
Воздушное вместилище для стуж,
Февральские закаты – всё краснее,
Румяней,– но капризны очень уж!..

         Пример испорченного вкуса – «очень уж», или – смешливая игривость в момент особого расположения духа и лёгкого настроения? Второе объяснение мне ка-жется более верным. Хотя бы и игривость эта не имела ничего общего с литературой.

5 февраля

         Нехотя начинается новый облачный день. Его не-решительность, к сожалению, привела к тому, что и Солнце не появилось, и снежок ранним утром выпал, и мороз ослабел на целых пять градусов.
         А вот вторая половина дня – чудесная противопо-ложность первой! Усилился северный ветер, убрал об-лачность – и установилась такая пронзительно светлая и солнечная погода, что и 12 градусов мороза казалось достаточным, чтобы зиму называть зимою.
         Снежная поверхность на южных склонах стала едва заметно подтаивать и образовались тысячи мелких кристаллических иголок ледяных, обращённых к югу, к Солнцу!

В ясный день

Бесшумно кристаллы мороза
От севера к югу растут –
И воздуху Солнце несут,
И стуже полярной угрозу.

Но Солнце не греет! – оно,
Огнём рассыпаясь в кристаллах,
О водах задумалось талых:
Не булькало в лужах давно…

         А вот и закат. Перисто-слоистые облака розового цвета веером расходятся от приземлённого Солнца, а на юге густая тёмная пелена сине-серых туч вальяжно разлеглась на горизонте, и Солнце как бы скатывается с неё, как с горки. На севере, над городом, откуда дует ветер, сплошная пелена красивой розовой дымки на треть небосвода. В зените – чистое голубое небо, и именно на его фоне Солнце короной расправило облач-ные перья! Жаль, что не рисую, жаль…
         Ночью долго стою и всматриваюсь в звёздное не-бо. Даже мороз не помеха, а ведь «за бортом» – минус 20;. Зимой и звёзды холоднее, чем летом, и мерцают они жёстче, и кажется, что не свет они излучают, а осыпаются тонкими ледяными иголочками. Таких иго-лочек и блёсточек много, их замечаешь, когда смот-ришь на фонари или яркие окна.
         Вон там продрогшие Стожары переливаются раз-ноцветными огнями. Раньше мне все звёзды казались одного цвета, и только две планеты, Венера с Марсом разнились, но потом, присматриваясь, я с удивлением обнаружил, что и звёзды разного цвета! Особенно это у крупных звёзд заметно.

Звёздное небо

Выйти в ночь,
                на мороз,
                присмотреться –
И в себе удивленье найти
И от тёплого чувства согреться
Понимания…
                Всю охватить
Эту сферу холодную взглядом!
Дать сознанию в ней прорасти!
Эта вечность бездонная –
                рядом,
И лежит у тебя на пути,
Ты не сможешь её обойти,
Охвати же её,
                охвати!

…Выйти в ночь, непременно сегодня.
Выйти в ночь, и смотреть и мечтать.
Пусть душа твоя сможет свободно
Хоть минуту меж звёзд полетать.

         Но, довольно, до озноба довела звёздная бездна, ухожу, чтобы отогреться от мороза и холодного созер-цания.
         И снова жаль. Жаль, что не только красками, но и словами не могу, просто элементарно не способен пе-редать все эти красоты земные и небесные. И вопрос возникает – а зачем? Ну, хорошо, смог передать, поде-лился, а кому это надо? Почему я уверен, что «если звёзды зажигаются, то это обязательно кому-нибудь надо?». В том то и беда, что уверенности такой у меня нет…

***
В стихах – и чувства, и любовь,
А в жизни – пошлость, брань и склоки…
И гнётся в изумленье бровь:
Зачем судьба даёт уроки?

Не научить! Не доказать!
Нельзя и противопоставить
Умение души страдать
Способности в беде оставить…

Нельзя же, в самом деле, дать
Любовь тому, кто не достоин,
Кто в жизни может только брать,
А поделиться – не настроен.

6 февраля

         Предрассветная голубая дымка сначала разлилась и на юг и на север, а потом стала алеть. Леса стоят, не шелохнувшись, в красивом наряде из мехов цвета бело-голубой изморози. Солнце выглянуло из-за леса, не-смело потопталось на месте, запутавшись в хрусталь-ных кронах, а потом медленно побрело, ещё медленнее набирая высоту, долго оставаясь в светлой оранжевой дымке.
         Около 30 градусов мороза.
         Ветра нет, но случаются лёгкие дуновения.
          Облаков нет совсем. Высоко летают редкие пти-цы.

Морозный день

Тени синие в сугробах
Протянулись, и лежат,
Остывая до озноба,
Но исчезнуть не спешат,

Потому что Солнце светит,
Потому что день идёт,
Потому что слабый ветер
Снежной пылью не метёт.

Лес кристальный заколдован,
Зачарован и – скрипит.
Солнцем щедрым коронован,
Он имеет царский вид,

Потому что стало ясно
И морозно, и светло,
И по-зимнему прекрасно
Всё вокруг – белым-бело!

Тихо шорохи взлетают,
Да молчание струит,
И желанье вырастает
Самому лететь в зенит,

Потому что день февральский,
Воцарившись во дворе,
Мне устроил этот праздник
Утопая в серебре…

         Первый настоящий морозный день – разве не праздник? Поневоле вновь и вновь вспоминаются сти-хи Маяковского.

Новый день

Если день начинается, значит
Было кем-то задумано так.
Кто-то ждёт от рассвета удачи, –
Оптимист, жизнелюб и чудак.

Кто-то ждёт и надеется, верит:
Всё сегодня начнётся… Не раз
Он уже ошибался, без меры
Безо всякой всегда, но сейчас,

Но теперь, вслед за солнечным светом
Оживлённого нового дня
Он пришёл настоящим поэтом,
Чтоб увлечь за собой и меня!..

И теперь, ожидая удачи,
Это я – жизнелюб и чудак!
Если день начинается, значит
Было мною задумано так.

         Прорубил вчера толстенный лёд в проруби у бани, очистил ёё, вижу – в воде что-то зарябило. Присмот-релся. На глубине около полуметра стоит целая туча мальков и колышет миллионом плавников. Все мальки выстроились головами на восток, наклонились спинка-ми к северу и подставили свои серебристые бока солн-цу! Греются! И дышат кислородом, который я привнёс в воду, сняв с поверхности тяжёлый ледяной панцирь. А ведь на морозе в проруби намерзает льда до 10 сан-тиметров толщиной за несколько часов. Рубить не ус-певаешь. Чистая же вода держится не дольше десяти минут, тотчас появляется ледяная плёнка.
         В этом году, кстати, нет в воде такого резкого се-роводородного запаха, какой был прошлой зимой, осо-бенно в феврале и в марте. И вода тогда была чёрной и неприятной не только на вид, но и на ощупь. Много рыбы погибло. В лёд вмерзала,– из льдин весной бока высвечивались. На дно опускалась, на мелководье были видны останки.
         Но вернусь в сегодняшний день. Усилился и пе-ременился ветер – из северного он снова стал южным. А закат! – какой сегодня закат! Слои из тёмных туч на западе сделали его таким многоцветным, что всех цве-тов не перечесть. Больше всего – оранжевого, меньше красного и багрового.

На закате

Февраль. Закатом багровея,
День уходил в ночной мороз,
А на ресницах, лиловея,
Сверкали слёзы у берёз…

Хоть слёзы были ледяные,
Не охлаждали нежный взгляд…
День уходил в края иные,
Берёз минуя стройный ряд…

И ночь прикрыла поцелуем
Остекленевшие глаза…
 –  Я не хочу в страну иную! –
Кричу, – но сладкая слеза

Губам солёным на морозе
Досталась в звонкой темноте…
…Я не забуду о берёзё,
Как о надежде и мечте…

А день – вернётся, не горюя,
Вернув берёзам небеса,
И ветром вытерев глаза,
И чувства свежие даруя…

         Гм, нагородил, однако. «Что пером написано, словно топором…». А дальше здесь пусть продолжит тот, кто, возможно, станет читать.
         Наступила звёздная ночь. И вновь засмотрелся. Пришла мысль, что звёзды для вселенной есть не что иное, как способ производства и хранения химических элементов, а человек во вселенной – есть способ произ-водства и хранения генной информации. Наша Галак-тика – это лес, звёзды – отдельные деревья (их около 200 миллиардов!), а разумные существа на планетах – это цветы вселенской жизни, которые разносят семена всё дальше и дальше.
         Есть, видимо, и звёзды-пустоцветы, но Солнце-то наше в каком цветнике находится! Ох, как бы кто-нибудь из иных миров не заявился в наш солнечный цветник, да не нарезал бы охапку-другую цветиков-самоцветиков! И ладно бы в подарок любимой, а то ведь и на инопланетный базар можно, для наживы… или выбросить вовсе, изорвав для гадания.

7 февраля

         Ночью разыгралась настоящая драма. Ветер на-столько усилился, что крыша пошла ходуном – и гро-хотало всю ночь, и южный ветер скоренько выдул теп-ло из помещений – и в них осталось всего + 10; от пер-воначальных 18-ти! Как это у Инны Кашежевой:

Какой большой ветер
Напал на наш остров,
С домишек сдул крыши,
Как с молока пену…

         Однако, наши крыши на этот раз устояли.
         К утру небо затянулось привычной зимней пеле-ной, местами посветлее, местами потемнее, но снега нет, лишь потеплело «в два раза» и теперь за окнами всего – 12.
         С рассветом выяснилось, что облачность настоль-ко плотная, что и не разобрать, где в ней помещается Солнце. Ветер ослаб и крыша уже не гремит, но серди-то гудит печь.
         Вспомнились вчерашние фантазии о звёздах и цветах – и мысли сами собой снова настроились на этот лад. И звёзды, как люди, совершенно различаются ме-жду собой, и они группируются по общим признакам и особенностям. Впрочем, как и все вещества и существа в природе.
         В этом, конечно, и состоит всеобщий закон эво-люционного развития. – Чем больше разнообразия, тем надёжнее процесс развития. И это давно ни для кого не тайна.
         Но куда идёт развитие? Какова цель эволюции? Церковники, естественно, скажут, что не ваше это ще-нячье дело – отвечать на такие вопросы. Творец знает, что делает, а люди не могут вникнуть в его замыслы. То есть, мы едем в поезде, имея места, но не имеем по-нятия, откуда поезд вышел и куда направляется. И даже машинист локомотива истории в неведении.
         Представить только, как было бы здорово – жить и понимать, что происходит… но – не дано… пока не дано? Эволюция идёт такими крутыми зигзагами, так много теряет энергии из-за того, что делает не осмыс-ленные шаги!

***
Небывалое стало возможным,
Ненавистное стало родным,
Но спокойное стало тревожным
И горчайшим – «отечества дым»…

Всё ничтожное стало великим,
А мельчайшее стало большим, –
Но достойное стало безликим,
А дающее жизнь – неживым…

Что случилось? – такая эпоха! –
Апокалипсис душ и сердец.
Размышляю – становится плохо:
Только верить позволил Творец…

         Вот если мы научимся свои золотые монеты не носить за щекой, как Буратино, и не закапывать их на пустырях в стране дураков, то сможем, наконец, и папе Карло курточку справить, и свой букварь не променять на цирковое представление.
         А пока мы сущие младенцы, использующие свой собственный мозг на какие-то несчастные единицы процентов. Понятно, что природа бережёт своих «сапи-енсов». Дай таким весь мозг – вмиг себя уничтожат!
         К полудню при 8-градусном морозе ветер снова забегал по оцинкованной крыше, громко топая и раз-махивая ветками рядом стоящих деревьев. С юга при-ближается очередной циклон, метёт позёмка, сдувая рыхлый снежок с перемёрзших сугробов.
         В воздухе – предчувствие весны.
         Борис Пастернак в свои четырнадцать лет плакал февральским днём, задохнувшись от счастья:

Февраль. Достать чернил и плакать!
Писать о феврале навзрыд,
Пока грохочущая слякоть
Весною чёрною горит…»

         Мне повезло меньше – скулю и хнычу на пятьде-сят пятом году жизни.

В феврале

       «Февраль. Достать чернил и плакать!»
                Борис Пастернак
1.
Достать чернил – и красоты
Разбавить в них флакончик –
И на бумажные листы
Надежды колокольчик!

Писать, смеяться – и любить! –
И всё одновременно!
И зиму эту пережить
Как вечность всю – мгновенно!

2.
Не плакать даже в феврале.
И никогда не плакать!
Ни здесь не плакать, на Земле,
Где в жизни грязь и слякоть,

Но и не плакать там, внизу,
Под сводом преисподней.
И я не плакал. Но слезу
Дух извлекал Господний…

         Вечером пошёл-таки снег, и разгулялась метель, а с нею и тревожные фантазии.

Куст

Он сочувствует мне, это куст,
Одиноко в сугробе стоящий!
Он шагов нерешительный хруст
Понимает, от ветра дрожащий!

Он сочувствует, добренький, мне,
Одиноко бредущему мимо:
Расцветёт он опять по весне,
Мне такое же – непостижимо…

8 февраля   
               
         Циклон бесповоротно завладел югом Западной Сибири.
         Всю ночь шёл снег, неистово мело – и с раннего утра есть повод для физических усилий: дорожки очи-щать от заносов. За здоровый образ жизни! – Спасибо, циклон!
         Утром снегопад прекратился, южная половина неба посветлела, но Солнца даже следов нет по-прежнему. Тёмная часть облачности ушла к северу и сгустилась там в тяжёлые сине-серые тучи. По контра-сту со свежим снегом – очень красиво!
          Когда Солнца нет, его хочется.

Рассвет

Если снег на душе не растает,
То весна не приблизится к ней.
Без любви дни свои коротая,
Ночь не делает их подлинней…

Где же он, этот светлый и ясный,
Осветивший планету мечтой,
Замечательно яркий, прекрасный,
Долгожданный рассвет золотой?

Если я не заметил улыбки
И любви не заметил твоей,
Это, значит, уже не ошибка,
А судьбы назначенье моей…

Если в сердце рассвет невозможен,
То и Землю он не обожжёт.
Знать, конец нашим чувствам положен…
На свету и природа не лжёт,

А в ночной холодрыге и вьюге
Вымерзает вся искренность так,
Что мы радость теряем друг в друге
И надежду теряем в снегах…

         Пишу, как будто вижу киноленту: картины сме-няются, только успевай записывать!
         Спустя некоторое время после «просветления» ве-тер стих и снова пошёл снег. Мелкий, редкий - снежин-ки вьются в безветрии, опускаются к сугробам по спи-ральным дугам, снова поднимаются от малейшего дви-жения воздуха, кружатся на месте – красота, состояние чуда! Четыре градуса ниже нуля – весна за поворотом тропинки?

В феврале

Вот уже и февральские вьюги,
Спохватившись, разносят снега.
Источают органные фуги
Ветер, лес, небосвода дуга…

Вот уже и февральские ночи
Начинают тревожить меня –
Стали ночи намного короче,
Но как долго сверкает Луна!

         Слова рождаются в картинах, картины исчезают как улыбки Чеширского кота, то есть остаются какое-то время в сознании, хотя перед внутренним взором уже следующая «нарисовалась»… Это – не стихотворчест-во, это не поэзия – это игра такая, в которой игроки де-лают что хотят, развлекаются без всяких правил…

Вот уже и февральские зори
Наливают багрянец в бокал:
Ледяное, огромное море –
А над волнами ветра вокал!

Вот уже и февральские думы
Начинают меня волновать.
Март – предвестник сердечного шума –
Скоро станет снега врачевать:

Развернутся бинтами туманы,
Растечётся слезами капель,
Разольются ручьями поляны –
И наступит сердечный апрель…

         Вечером зашёл в редакцию «Свидетеля» полюбо-пытствовать, прочла ли Лариса Викторовна (ответст-венный секретарь) папку с первой главой Солнцеворо-та, которую прошлый раз я робко оставил на краешке стола. Сразу обратил внимание, что папка как лежала, так и лежит… ну, ладно, насильно мил не будешь. По-лучил полный, как говорил дед Щукарь, «отлуп».
         «Селам» тоже вернули со словами: газета – это не роман-газета и т.п. И вообще – кто вы такой? Стихи надо приносить только от литобъединения!
   –    А если я не хожу туда?
   –    Это ваши проблемы.
         Очень приятный и деловой разговор, знаете ли.
         А мне хотелось, чтобы хоть кто-нибудь прочёл, и хоть пол слова сказал что-нибудь по поводу написан-ного. Дал почитать Евгению Смагину – вернул через несколько дней со словами: «Ну и что? Что написано, что не написано – что изменилось?».
         Но ничего уже не заставит меня сойти с дистан-ции! Главное – интересно мне, а там видно будет.
       
***
Глаза устали вдаль глядеть,
Но дальнозоркость одолела –
И увеличил я на треть
Дистанцию большого дела.

Не знаю, сделать ли смогу,
Но вновь с азартом начинаю –
И по дистанции бегу,
Назад в делах не отступаю.

Глаза устали вдаль глядеть
И от движения слезятся,
Но рано мне ещё стареть:
Хочу я вновь за дело взяться!

9 февраля

         Пасмурно, временами идёт снег, около 0! Да что с погодой сибирской случилось? Куда же это годится?

В непогоду

Не туман, не метель – пелена
От зимы, февраля, снегопада…
Белоснежной печали стена,
Беспокойного ветра осада…

Не сугробы встают на пути,
А седого несчастья редуты…
Я в снега эти смог забрести,
Но сковали движение путы –

И в завьюженном белом лесу
Я один меж заблудших деревьев…
Одиночества тяжесть снесу,
Но как быть с неподвижностью? – в первый

И последний мой путь по снегам
От зимы, февраля, снегопада?
Не пройду по дремучим лесам? –
Но иду и шепчу себе: «Надо…».

         Воздух так сильно пропитался запахом свежего и влажного снега, что даже в центре города он вкусный – и хочется дышать ещё и ёщё, – хочется так надышать-ся, чтобы и на потом, до весны хватило.
         Темнеет медленно, снег идёт медленно и равно-душно, а время течёт ещё медленнее…

Вальс на снегу

Лёгким вихрем вальсирует вечер
В темноте, в снегопад, во дворе.
С тихим шорохом кружится ветер
По колено в снегу, в серебре…

Вихри из темноты выбегают
И стремглав убегают во тьму:
Два оркестра чуть слышно играют:
Где? откуда? никак не пойму…

На снегу – повторяю – шагами –
Вслед за музыкой, – падаю в снег,
Поскользнувшись неловко, без дамы
Слава богу, и – слышится смех:

Надо мною смеются! – Так звонко
Хохотать можно только над тем,
Что в снегу я похож на ребёнка
Во дворе, в снегопад, в темноте…

         Шёл по двору в темноте – это правда, слышал му-зыку с двух сторон – тоже правда, под музыку крутнул-ся несколько раз на месте – и это правда. А вот то, что упал, и что кто-то громко рассмеялся, увидев это, – на-гло придумано. Для «красы», то бишь, для экспрессии.
         Забавно, конечно, переживать второй месяц под-ряд не суровую северную зиму, а тягучую южную теп-лынь, но… однако.
         Однако вспоминаю войсковые учения по глубо-кому и тяжёлому снегу в марте, на территории ГДР. Давно это было, кажется, где-то году в 1972-м.
         Но учения эти запомнились мне не потому, что они проходили в аномально снежном марте в центре Европы, а совсем не по природной причине, хотя и тес-но связанной с ней.
         Тогда нашему подразделению был придан в каче-стве «соучастника» капитан ННА, тоже, разумеется, военный топограф, как и все мы, офицеры СА.
         Бедный капитан! В первый день он был очень бодрым и самоуверенным. Как же! – он Академию им. Куйбышева в Москве закончил, а мы кто? – каждый из всего лишь Ленинградское военное училище оттрубил.
Вечером выяснилось, что с выполнением задания у нас не всё гладко, и понадобится много времени. Спать от-правились в третьем часу ночи, под слабый морозец. У нашего капитана никаких проблем с внеурочной рабо-той не было, он её с честью выдержал. Но вот спать…
         А для сна у нас ничего не было, кроме спальных мешков и… хвойного лапника. Весело перешучиваясь, мы быстренько соорудили каждый для себя удобное ложе под автомобилями (загруженными до отказа ящи-ками с приборами) прямо в снегу! И, ни секунды не те-ряя, влезли в мешки. А капитан – стоит. «Ложись!», го-ворим, а он – стоит. «Не могу, говорит, в снег ложить-ся…». Так и ходил он, охраняя наш крепкий сон, впро-чем, всего лишь до 5 часов утра. А потом – подъём – и новое задание.
         Уверенности, видим, у капитана поубавилось.
         Вторые сутки учений стали точной копией пер-вых, с той только разницей, что спать в эту ночь вооб-ще не пришлось. Выполнив задание к четырём часам ночи, в четыре пятнадцать получили новое, сложнее и экстреннее двух первых. Теперь на капитана больно было смотреть. Он осунулся, не побрился даже! «Квач!» – ужас, по-немецки. Лицо у него было сине-фиолетового цвета. Свою третью ночь в Советской ар-мии бравый дойче зольдат провел в снегу, рядом с на-ми. Но… на сон было выделено всего тридцать минут.
         Утром почерневший капитан сказал нам, почёсы-вая затылок, что теперь понимает, почему Гитлер про-играл войну. Спать (точнее, не спать) трое суток под-ряд в снегу не под силу солдатам никакой армии мира. И ещё рассказал, что у них офицеры ночь проводят в штабных машинах, где есть газовые плиты, умываль-ники, туалеты, приличные постели с простынями (!)… (При этих словах мы недоверчиво переглянулись и за-хохотали, похлопывая капитана по плечам). Учись, мол! Василий Иванович Чапаев у нас тоже никаких «академиев» не кончал, а воевал, – и как воевал!
         Наконец, учения закончились, и наш капитан убыл отдыхать; а вот мы, вернувшись на зимние квар-тиры, оставались в казармах ещё сутки – наводили ма-рафет в боксах автопарка, приводили в порядок инст-рументы и т.п., и, конечно, боевые листки выпускали, как же без них-то? Без боевых листков любая война  выглядела бы не настоящей!
         
10 февраля

         Тепло и пасмурно, идёт снег – он кружится с та-кой лёгкостью, что хочется смотреть и смотреть на не-го, потому что возникает такое незнакомое чувство не-весомости, что… нет слов… одни снежинки.

Снегопад

…Это снегопадение снова! –
Снег – снежинки-пушинки летят:
Белой снежности нежной обнова,
Белой нежности снежный обряд…

Пляшут медленно… танец холодный…
Пляшут несколько суток подряд…
Снег идёт, как всегда, прошлогодний,
А желанья сегодня парят…

         Не сидится дома. Выхожу на улицу, хожу, загре-бая снег ногами, сдёргивая его с низких веток… Сего-дня мне нравится тёплая зима, сегодня ей простительно быть такой…

До чего же сверхнежная снежность!
Белоночие зимнего дня!
По душе мне такая прилежность:
Этот снег в этот день – для меня!

Я в ладони пытаюсь снежинки
С осторожным вниманием взять,
Чтобы нежного неба крупинки
Для весеннего чувства собрать,

Но снежинки от нежности тают,
Оставляя застенчивый след…
Но другие за ними слетают –
И не гаснет таинственный свет…
 
         Прочёл у Твардовского, что «возраст суживает горизонты», что вот, мол, он постарел и всё в его жизни потускнело. И это он в 44 года написал! «Постарел!» Не рано ли? Впрочем, можно его понять. Это было на-писано в те нелёгкие дни, когда он был смещён с поста редактора «Нового мира» и, что самое страшное, его «Тёркин на том свете» не был опубликован сразу же после написания. Вот это и есть сужение горизонтов, старость здесь не при чём.
         А работающее, деятельное сознание не только не стареет с годами, но и моложе, энергичнее становится! Стареет – тело, а разум только ночевать домой прихо-дит, а живёт он – «на работе», во всей окружающей ре-альности, осмысливая её, – и горизонты могут только расширяться.
         Помню, впервые напечатали «Тёркина на том све-те» в газете «Правда»! Сжалились малые над боль-шим… Помню также, как читал поэму, как перечиты-вал… На всю жизнь запомнились некоторые строфы, и цитировал я их потом и где надо, и где не надо было… Вот, как здесь, например: «Дед мой сеял рожь, пшени-цу, Обрабатывал надел. Он не ездил за границу, Связей также не имел. Пить – пивал! Порой без шапки Прихо-дил, в ночи шумел, Но, помимо как от бабки, Он взы-сканий не имел. Не представлен был к награде: Не был дед передовой, И, отмечу правды ради, не работал над собой. И постольку, Близ восьмидесяти лет Он не рос уже нисколько – Укорачивался дед!»
         Это – Василий Тёркин, потеряв сознание после тяжёлого ранения и попав на тот свет, пишет в тамош-ней канцелярии свою биографию и заполняет анкеты о своих родственниках. Разумеется, в итоге, такой тот свет ему не по нраву, и он возвращается из преиспод-ней, столкнувшись с дьявольской бюрократией, обрат-но на белый свет.
         Уже тогда я понимал, что это пародия на сталин-скую, и вообще на всю советскую бюрократическую машину.
         А снег за окном, между тем, всё идёт и идёт, и сугробы растут быстро, потому что даже его небольшое количество приподнимает их, – снег воздушно-пушистый.

Куст

Он сочувствует мне, этот куст,
Одиноко в сугробе стоящий!
И шагов нерешительных хруст
Понимает, от ветра дрожащий…

Он сочувствует, добренький, мне,
Одиноко бредущему мимо:
Он цвести станет вновь по весне,
Мне подобное – недостижимо…

11 февраля

         И сегодня – около 0;, снег.
         Утром зашла Наташа, соседка-студентка, попро-сила почитать что-нибудь, и я читал, и она выдержала больше часа. Более благодарного слушателя трудно представить: глаза горят, румянец и блуждающая улыбка – и это в наши дни, и это от стихов… Не верит-ся. Особенно ей понравилось стихотворение, написан-ное буквально на днях:

Старые часы

Часы, волнующие душу
Немолчным тиканьем любви,
Давным-давно уже прошли.
Но я ход времени нарушу –
И в сердце вновь
Пущу любовь,
Заставлю с новой силой биться
Часы и сердце!
И гордиться
Я стану, вновь
Волнуя кровь!

Нет, седина ещё не старость,
Любовь – ещё не бес в ребро.
Пусть злата нет, – ещё осталось
Сердечной тайны серебро.
 
         Впервые прочёл балладу «Похищение невесты». Сюжет её построен по мотивам германской «Кудру-ны», но концовка полностью изменена. Если в ориги-нале идёт вековая битва противоборствующих сторон, и только Бог прекращает её, у меня – ни Бог, ни Дьявол не в состоянии прекратить войну теней, битву призра-ков, но это может сделать и это делает бард своей пес-ней.
         Вечером зашёл Евгений Смагин и, как всегда, за-сиделись допоздна. Как всегда, разговоры о стихах, о клубе «Искатель», да плюс ко всему и о животрепещу-щих мировых духовных ценностях, то есть, говоря шершавым языком плаката – попросту ни о чём.
         Евгений Фёдорович принёс свёрстанный Ольгой Котовой сборник стихов: «Антология Бердской по-эзии», в которой стихов оказалось действительно мно-го, а вот поэзии, к сожалению, не слишком. Однако в этот вечер я не уснул, пока не прочёл сборник от об-ложки до обложки.
         Очень странной показалась структура «Антоло-гии»: книга разбита на три раздела, в первом представ-лено самое старшее, древнее поколение бердчан, ушед-ших из жизни; во втором – «взрослое население», а в третьем – молодёжь. У молодёжи с поэзией дела обсто-ят особенно плохо.
         Уже засыпая, вспомнил о погоде, – а она сегодня была тихая и спокойная, предвесенне-февральская, тё-плая и пасмурная, – одним словом, как всегда, ничего нового.

Вечером

Вечерний мрак… Стихи читаю –
И светом полнится душа:
Я томик Пушкина листаю,
Слегка страницами шурша.

«Я помню чудное мгновенье…»
И я – мгновенье не забыл,
Когда душевное волненье
Вдруг охватило – полюбил…

«Я к вам пишу. Чего же боле?..»
И я – пишу…  Хочу сказать
Тебе о той сердечной боли,
Что заставляет так страдать
Во мраке долгих ожиданий,
Во тьме вечерней полумглы –
И тихий стон моих мечтаний
С надеждой тычется в углы
Тобой забытого жилища…

Я излучаю боль души! –
А сердце скомканное ищет
Любимый образ твой! – спеши
Вернуться вновь с любовью нашей,
Чтоб свет любви развеял мрак!

Стихи, стихи… И Пушкин скажет,
Что с нами тоже было так…

Потерянный след

Глухая ночь. Холодный ветер
В снегу отыскивает след.
И звёзды пламенные светят,
Чтоб вывести, но следа – нет!

Но кто меня завёл в сугробы?
Кто руку помощи не дал?
Смотрю расширенными – в оба! –
Глазами в тёмный идеал…

Я сам забрался в эту чащу,
В страну деревьев ледяных!
Здесь лесовик глаза таращит
С презрением на всех чужих;

Здесь много снега, мало света
И совершенно нет следов!
Здесь даже юркая планета
Вращается с большим трудом:

В снегах увязла! …Надо выйти…
И пусть нельзя на след напасть,
Возвышусь я до волчьей прыти,
Чтоб в чаще дикой не пропасть, –

И выйду, выйду на дорогу, –
Надежды жизненный большак!
Вот, только как мне вынуть ногу
Из бездны беспросветной, – как?..

         Но, несмотря на жуткую беспросветную бездну, в которой только что побывал, засыпал, чувствую, с улыбкой. Утомили стихотворные ужастики.

12 февраля

         И сегодня снег и теплынь – прямо с утра около 0! – а днём и вовсе с крыш и с козырьков над подъездами закапало, не пройти. Тепло и сыро в феврале!

Оттепель

Тепло и сыро в феврале.
Раскисла зимняя природа
И не осталось на земле
Ни одного сезона года:

Зима растаяла, ушла,
Весна в дороге задержалась,
А море летнее тепла
В осенних лужах заплескалось!

И нет ни Солнца, ни пурги,
Нет ни мороза, ни метели.
И пахнет сыростью тайги,
И слышен робкий плеск капели.

И всё смешалось на Земле!
И во главе планетной свиты
Пошла за Солнцем в феврале
Земля, сойдя с крутой орбиты…

         Или так:

Тепло и сыро в феврале!
Круговращение сомнений…
Надежду водит по Земле
Сошедший с неба дух весенний…

Но не весна ещё февраль! –
Ещё вернутся и морозы,
И зазвенит от стужи даль,
И станут хрупкими берёзы;

Ещё от стужи неземной
Мне будет некуда укрыться;
Ещё мне долго за весной
Из одиночества стремиться…

         Или так:

Тепло и сыро в феврале!
В зиме растаявшей повинна
Погода счастья на Земле!
Земля сегодня не пустынна! –

Сегодня Солнце и капель
Мечты разбрызгивают семя!
А ветра тёплого свирель
Любви озвучивает время.

И одинокие деньки
Вдруг стали вечности роднее!
И пляшут в лужах огоньки,
И обжигают всё сильнее…

         Снег… снег… снег… И днём и вечером – снег, снег, снег… Много тающего снега.

Не уходи!

Луч обречённый чахнет в черноте
Тобою огорчённой ночи:
Уходишь ты – и таешь в пустоте,
Которая принять не хочет…

И я пытаюсь за тобой идти,
Луны отбросив золотой подсвечник,
Но гаснет свет – и нет пути,
В ночи и небо не советчик:

Путь Млечный дребезжит,
Его каменья звёздны в тучах,
А ночь лежит
Передо мной препятствием могучим…

А ты мне говоришь издалека:
«А ты – останься!..»
Поэтому последняя моя строка –
Подобие протуберанца…

13 февраля

         Утро начинается с одного градуса тепла. Снег та-ет, сугробы просели, поплёскивает капель. И днём то же самое, но тепла не прибавляется. Ветра нет до само-го вечера.
         И вдруг, иначе не скажешь, началось едва ощути-мое движение в облачном небе, южная половина сна-чала посветлела, а потом и голубые пятна стали появ-ляться! Солнца по-прежнему нет. Закат мрачный, розо-вого цвета с тревожным грязно-серым отливом.
         После того, как стемнело, гляжу, а температура – минус два градуса! А дальше пошло как в репортаже о спортивных гонках: каждые четверть часа температура понижалась на 1; и к 8 часам вечера ртуть остановилась на отметке в минус 8°. А небо-то, небо! – ясное и звёздное!

Звёздное небо

Догадался я: это же звёзды,
А не чёрный ромашковый луг,
На котором цвести уже поздно, –
Всё земное отбилось от рук…

Неба чёрное поле не вспашешь!
Не разрежешь его бороздой.
Да и в омуте чёрти не спляшут
С одинокой печальной звездой.

Тарахтеть в небесах не заставишь
Ни телегу и ни тарантас.
И подушку Луне не поправишь,
Не сводя зачарованных глаз.

Это очень далёкое поле!
Я дойти до него не готов:
Как я стану сердечные боли
Утолять от алмазных цветов?

Лучше буду свой старенький шарик
Под небесною твердью катить,
Где ромашковый луг – как подарок
Сердцу нежному будет светить.

         Тревога (или радость) насчёт резкого похолодания оказались ложными. Прошло, поглядываю за окно в надежде на дальнейшее понижение, два-три часа, а температура не только не понизилась, она стала воз-вращаться на круги своя… Сейчас – минус 5, небо за-тягивается облаками. Знакомая ситуация.
         А хотелось бы зимнего Солнца. Выйду, – пред-ставляю себе, – завтра на крылечко, а там – ясный сол-нечный день, ну, прямо как зимой!

Зима

Этот мир – из платины,
День – из хрусталя!
Стужа обязательно,
Белая Земля.

Небо сине-белое,
Сосен изумруд,
Ель отяжелелая,
Льдом покрытый пруд.

Это называется:
Зимушка-зима.
Долго продолжается
Стылая пора.

Эти драгоценности,
Всё это добро
(Злато яснодневности,
Снега серебро)

Из шкатулки вечности
С тем извлечено,
Чтоб о человечности
Было б знать дано

И порою зимнею,
И другой порой…
Это сказка дивная,
Грёз волшебный рой…

         «Вечность», «человечность»! – как бывают скуч-ны, стоит только обратить на них внимание, эти пафос-ные слова, ничего, в принципе, не обозначающие. Они беспредметны, как и все философские понятия. Ими люди обозначают то, в чём никак не могут разобраться – и никогда не разберутся, сколько будет существовать цивилизация.
         Как это у Фета? – «То, что вечно – человечно!». Выходит, всё в природе не вечное – бесчеловечно… Спору нет, слова красивы… Стоп! – а не стихи ли это?

Слова

Спору нет, слова красивы,
Гармоничны, глубоки…
Вместе с тем, они и лживы,
Означают пустяки:

Есть ли вечность в человеке? –
Вечен ли высокий дух?
Есть ли снадобье в аптеке
Для болезненных старух,

Чтоб они, приняв таблетку,
Обессмертили себя?
Долго ли сирени ветку
В вазе выдержишь, любя

Красоту живой природы
И природы неживой?
Смерть придёт, прогоркнут воды,
И букет завянет твой…

         И вот что особенно интересно. Чем большее со-держание человек вкладывает в слово, тем оно рас-плывчатее и неопределённее. «Камень» понятие обоб-щённое, но оно – предметно! Камень можно поднять на дороге, каменную соль и каменный уголь мы можем в руках подержать и убедиться, что они существуют на самом деле. Однако, и в этом случае «камень»,– как понятие, можно детализировать и детализировать. Ус-танешь описывать его структуру, форму, удельный вес, химический состав, твёрдость и т.д. и т.п.
         А «любовь»? А «дружба»? А всевозможные «веч-ности-бесконечности», «божества и благодати»? – что может быть более неопределённым?
         Рассуждая подобным образом, убеждаюсь, что чем меньше человек понимает, что происходит в ре-альном мире, тем чаще и охотнее он использует в своей лексике именно такие «туманные» слова-понятия.
         Сам себя могу привести в пример. Если пишу о снежинках, об улыбках, о паровозах, то картины полу-чаются осязаемые и близкие к пониманию. Но стоит только войти в «высокие» сферы духовных нелепиц – и ничего, кроме пафосного восторга и глупого замирания в душевных «фибрах», не получается.
         Но, сам себе, удивляясь, чем больше непонятных или пустых слов употребляю, тем больше мне кажется, что именно это – настоящая поэзия… Как вытравить из себя эти заблуждения? Страшно становится и я наде-юсь, что это – в принципе невозможно. Лишь заблуж-даясь, человек бывает по-настоящему счастлив.

Смерть для жизни

Нет ничего живее смерти,
Поскольку смерть – рубеж души.
Вы мне не верите. Не верьте.
Слова о вере хороши,
Когда их редко произносят,
Без эпатажа, без игры –
Слова о вере в сердце носят,
Идя в далёкие миры.

Что жизнь такое? Те крупицы,
Частицы мировой души,
Что могут в каждом проявиться
В любом краю, в любой глуши, –
И есть мозаика пространства,
Случайно сбитая из смальт,
Где в миг за веком постоянства
Мир вырастает из заплат!

И есть особенность у жизни,
Она важнее всех других:
Путь от рождения до тризны
Проходит редко кто «в живых»:
Не каждый видит – он частица
От мира целого. И вот –
Не может он соединиться
С подобными, один живёт…

И есть особенность у смерти:
Она – для вечности окно.
Очаг всемирной круговерти
Горит бессмертием давно,
И путь в него – дорога в вечность.
Пойдёшь – забудь калейдоскоп
Бесцветных буден… Человечность –
Для духа вечного исток.

Но как же мне туда добраться?
Как вход в заветное найти?
Тоннель – ворота святотатства –
Откроется на том пути,
Увижу свет в конце тоннеля,
Но не увижу сам тоннель…
Нет никакой у света цели –
Он просто есть… Так в чём же цель?

Снуют невидимы тени.
Горит невидимый костёр.
И в бездну, вверх, ведут ступени…
Взгляд мой и быстр и остёр –
Всё – наяву, материально,
И всё – невидимо вполне.
Заверить смерть нотариально
Не удаётся всё же мне…

Вселенная – великий мастер:
За ткацким трудится станком
И делит целое на части,
Кусок сшивая за куском,
Чтоб душ невидимые нити
Сплетались в жизни полотно…
А полотно, если хотите,
Той самой вечности сукно.

         Добравшись до точки, вздохнул и внутренне ух-мыльнулся: и к чему столько пустых слов нагородил? На блузку для Музы не хватит, да и качество не то…
         Но городить приятно.

14 февраля

         Мои пожелания насчёт ясной погоды в день свя-того Валентина не оправдались. Рассвет тяжёлый и мрачный, совершенно безветренный; мягкий, но угрю-мый, с нулевой температурой. Воздух наполнен аро-матной настороженностью предчувствия перемены по-годы. Скорее всего, пойдёт снег, но сначала подует ве-терок, чтобы при снеге завьюжило.
         Не моя ли это вина, что зима такая тёплая? – на-чал писать свои заметки почему-то именно теперь, в начале третьего тысячелетия и так разогрел воздух сво-им азартом, что зима растаяла от умиления.
         Что-то будет весной, летом и осенью?

Скоро весна

Лес настороженно седой,
Весь в напряжении недвижном,
Как будто он перед судьбой
Стоит, в бою застигнут ближнем,

И над дорогою склонил
Ветвей серебряные струи
Зимы застывшей… Уронил
Лучей стремительность косую –

И светом дышит! – чуть скрипит,
Стекольной жёсткостью сверкая,
И за дорогою следит:
Не проскользнёт ли там, мелькая,

Весны возок?.. Ему в ответ
Лишь напряжение седое –
И ослепительный привет
Шлёт Солнце – чудо молодое!

         Накаркал, что называется. Как только Солнце появилось в стихах, тут же оно, любопытное, и над ле-сом показалось.

***
Не в силах справиться мороз
С весной – боится прикоснуться!
Боится он весенних слёз,
Боится от зимы очнуться
И потеряться меж берёз,
И ветром тёплым обернуться…

         В сияющий полдень два градуса тепла – и тающий снег. Вместо облаков в небе брезжит белесая дымка. И ещё раз хочется сказать:

Скоро весна

Солнце льётся с небес светопадом,
Разливаясь огнём по снегам –
И лилово-сиреневым садом
Оживают леса по утрам…

Хороши предвесенние ливни
Золотых светозарных лучей!
И стихи возникают стихийно,
Пламенея сияньем очей…

Наливается светом планета
И капели звенят, а ручьи,
Закипая с горячностью лета,
Растекаются морем любви…

         Сумасшедшая, непредсказуемая сибирская Зима! Сибирушка капризная.

Сибирский сонет

Второго в мире нет такого места,
Где так прекрасна зимняя пора.
Мороз жестокий с самого утра –
И ясный день, как юная невеста.

Идёт она сугробами – ей тесно,
А в сердце нежном летняя жара!
Невеста хочет выйти со двора,
Там ветра хоровод, – и ей известно,

Что там её Весною назовут…
На свадьбу соберётся край великий!
И заиграют солнечные блики,

И щедрые надежды расцветут –
И ценности сибирские, под крики,
Ко всей уже вселенной прирастут!

15 февраля

         Непредсказуемая зима раскрыла ещё не все свои секреты. Намечается традиция: ночь приходит звёздная и ясная, после красивейшего заката и при плюсовой температуре. А потом, к 2-3 часам ночи температура понижается (вот как сегодня – от плюс 2-х вечером до минус 6 ночью).
         Утром – снова облачность! Но сегодня она не та-кая, какой была вчера. Сегодня облака не сплошные, не пеленой, а тёмные, клочьями, и похожие на летние.
         Но даже при слабом южном ветре они быстро превратились… в серую пелену! И снова привычные уже плюс два градуса!
         Вчера окончательно подтаявший снег свалился со всех крыш – и капель прекратилась. Сегодня таять бу-дут сугробы. Они как мокрые кошки прижались к зем-ле, но спины не выгнули и хвосты за неимением не подняли.
         Сороки летают как ласточки! – низко и быстро, но почему-то других птиц не видно.
         Лес, как и крыши домов, сбросил с ветвей остатки снега и замер в ожидании, чёрный, пухлый и задумчи-вый. В лесном воздухе разливается тёплая весенняя сырость. Дневной сумрак в лесу спокойный и уверен-ный, мягкий и нежный.
         За полтора часа до полудня сумрак ещё более сгу-стился и – о, чудо из чудес! – вдруг прямо-таки хлынул настоящий снежный ливень! Снежинки разной величи-ны и неправильной формы, оплавленные, – и сыплются словно град, подскакивая и раскатываясь при падении! Я, например, такой картины в своей жизни ещё не ви-дел.
         Снежинки раскатываются по сугробам и тропин-кам и тают, но не сразу, они успевают покрывать глад-кие глянцевые сугробы колючим слоем полупрозрачно-го хрусталя. Спустя четверть часа полу снежинки-полу градины превратились в крупные мохнатые снежные хлопья. Красиво. Ветра нет, и поэтому падают они от-весно, налипая стеклянной ватой на тающий слой не-бесного хрусталя…
         Снегопад продолжался недолго, как и положено ливню. А вот когда он прекратился, выяснилось, что небо как и ранним утром покрыто клочьями синих об-лаков, между которыми изредка появляются очень светлые промежутки. Воздух посветлел и на этот раз все птицы радостно взмыли вверх. Летают, не налета-ются, галдят, не нагалдятся.
         Щедрый на чудеса день продолжается – и вот уже показалось Солнце, облака стали по-летнему белыми и округлыми, а невероятная теплынь восхитительно вы-росла: пять с половиной градусов тепла! И это, видимо, станет абсолютным рекордом за все годы наблюдений в Сибири для середины февраля!
         Ветер усилился и дует порывами, как бы отдува-ясь и с шумом пробираясь между деревьями. Ветки с набухшими почками раскачиваются вслед за порывами, словно не ветер прошёл, а некий невидимый великан. Чем выше ветки, тем сильнее они раскачиваются.

Стихи на 15 февраля 2002 года

Изнеженный сумрак весенний
Окутал поля и леса –
И времени бег неизменный
Явил на Земле чудеса:

Исчезли февральские стужи,
Холодные вьюги ушли.
Вернулись весёлые лужи,
А к ним ручейки потекли.

А Солнце! – счастливое Солнце
Проклюнулось сквозь облака
Как белый цветок из оконца
И – светит, качаясь слегка…

Взметнулись кричащие птицы,
Приветствуя свет и тепло,
И стрелами стали стремиться
Туда, где светило цвело!

А лес – разомлел… Улыбаясь,
Цветущее Солнце над ним
В зеркальности луж отражалось,
Сияя огнём золотым!

В сверкающем небе высоком
Забыло оно о снегах!
А почки живительным соком
Набухли на тёплых ветвях…

Струится февральское чудо
Весенней рекой по Земле.
Возникла Весна ниоткуда
В заблудшем от вьюг феврале.

         С нетерпением ожидаю вечернего заката и ночной яснозвёздности, но… небо к вечеру снова затянулось сплошной облачностью… И при сильных порывах вет-ра пошёл моросящий обложной дождь при пяти граду-сах тепла… Натуральная и скоропостижная весна. Что происходит? Это Сибирь или Сочи?

Весна

Нега тающего снега.
Талая вода.
И немыслимая хрупкость,
Колкость, скользкость льда.

Настоящий праздник света –
Дни моей весны.
Ароматная прозрачность,
Свежесть тишины.

Ветер – маг – серьёзен, светел,
Носит синеву,
Из-под снега извлекая
Первую траву.

Начинаю жить сначала!
Наяву, без снов.
Мне природа нашептала
Лучшее из слов.

Но – ни тайны, ни секрета
В этом слове слов! –
Это – праздник жизни, это –
Новая любовь…

Негу тающего снега
Вижу я в глазах
И в проталину ступаю,
Пересилив страх.

16 февраля

         Под густым покровом облаков ночью, естествен-но, холоднее… – стоп! – а не стихи ли это? –

***
Под густым покровом ночи
Ходит ветер злой.
Что он ищет? Что он хочет? –
Встретиться с Весной!

Он обнять её желает
В зимней темноте,
Но не знает, но не знает
Нежности в мечте:

Приморозить Ветер хочет
Юную Весну!
Под густым покровом ночи
Вряд ли я усну…

         …ночью, естественно, холоднее не стало, и утро пришло зарёванное, в мелком дождичке при двух гра-дусах тепла…
         В сугробах от тёплого дождя появились широкие проталины с рыжей прошлогодней и с зелёной под-снежной травой. На ивах и вербах приветливо раскачи-ваются крупные белые рукавички набухших почек. – Здравствуйте, милые леди!..
         И что творится уже с утра! – рассвет начинается в  сплошных облаках, но тёплый южный ветер быстро с ними расправляется – и торжественно выходит свер-кающее самоуверенностью могучее Солнце! Небо го-лубеет на глазах, облака принимают форму по-летнему слоисто-кучевых… Смотрю и глазам не верю: до по-лудня ещё далеко, а на термометре – плюс 5!
         Ставь хоть по три восклицательных знака после каждого предложения, бормочу про себя, словами всё равно не передать охватывающих тебя чувств. заканчи-вается мой четырнадцатый год пребывания в Сибири, но такое вижу впервые.
         С утра сегодня разгонял лужи во дворе – не прой-ти, столько воды!!! – и это в середине февраля!!!

Встреча весны

Вновь тепло – и становится ясно,
Что весна наступает всерьёз.
Но – февраль же! – и это опасно:
Неизбежно вернётся мороз.

Неизбежно взыграют метели
И снегами пути заметут.
Не спеши ты, Весна, в самом деле,
Дни твои дорогие придут.

Но – капель! – и глубокие лужи
Под сверкающим Солнцем-Огнём, –
И сугробам уже не до стужи:
Дружно тают и ночью и днём.

Только Ветер ещё осторожно
Пробирается лесом… ещё
Он не знает: нельзя или можно
Выбегать на простор… горячо…

Но такие проделки привычны
Ветру даже в таком феврале!
И – бежит он и гукает зычно,
Катит эхо снежком по Земле! –

Он хохочет от радости, Ветер!
А Зима до того смущена,
Что, прикрывшись от яркого света,
Шепчет тихо: «Что ж, здравствуй, Весна!..»

         К полудню дождь возобновляется, но плавно пе-реходит в снег. Не конец ли это оглашенной и внеуроч-ной Весны? Трижды ещё в течение дня начинался сне-гопад, трижды его сменял солнечный выход в голу-беющее небо, – но тепло при этом не уходило. Разница только в том, что при снегопаде было + 2;, а при Солн-це + 3;С.

17 февраля

         И сегодня 0 градусов, но с маленьким плюсом, и не прекращается сильный южный ветер. То снег, то Солнце, но во второй половине дня солнечнее, да и с наступлением ночи видны большие участки звёздного неба.
         В 16 часов собирался клуб «Искатель», отмечали 22-летие одного из сопредседателей – Ольги Котовой. Дарили книги и читали стихи с посвящением.
         Потом компанией в 5-6 человек пошли к Влади-славу Окладникову, грустившего дома в полном оди-ночестве – и там читали стихи и слушали пение тех, кто хотел спеть…
         В конце концов, мы остались вдвоём с Решетни-ковым, и начали провожать друг друга от дома к дому, такой интересной оказалась тема беседы.
         И все эти перемещения и переходы происходили при сильном порывистом ветре, относившим смех и слова быстро и далеко в тот самый момент, когда они возникали.
         Много было прочитано стихов в этот вечер и мнго было сказано слов о них.

Стихи иные…

Стихи иные так легки!
И задушевно откровенны,
Невыразимо глубоки,
Необычайно вдохновенны…

Стихи иные так светлы,
Как будто сотканы лучами!
Они сверхчувственно теплы
И светятся перед глазами…

Стихи иные хороши
По правилам стихосложенья
И по движению души
По ходу встречного движенья…

Стихи иные не сложить,
Не написать и не промолвить:
Им суждено на сердце жить,
Чтоб жизнь поэзией наполнить.

         Было уже поздно, когда я остановился у подъезда как вкопанный и сквозь голые ветви тополей стал вгля-дываться в куски звёздного неба, пытаясь различить очертания знакомых созвездий.

О звёздах

Отвернулась в ночь планета –
И пошли мерцать
В темноте комочки света!
Тьму не разогнать…

Не ищи у звёзд ответа.
Чтобы просиять,
Им не надо много света:

Нужен мрак на небосводе –
Ночь и темнота.
Яркий свет у звёзд не в моде.
Пропасть. Чернота.

Звёзды – замершая сварка.
Мёртвое «ура».
В вечность вход под звёздной аркой –
Чёрная дыра.

И другого нет ответа.
Чтобы так сиять,
Звёзды будут до рассвета
В пустоте зиять…

         А что, если завтра будет солнечный день? Впро-чем, если день начинается с непогоды, мы недовольны – Солнца давно нет, а если солнечно и морозно, – то: когда же будет тепло? А ведь в феврале света уже дос-таточно много и тепло не за горами.

Весна света

Февраль и Солнце! – свежая мечта,
Взлетевшая от мира ледяного!
Зовёт надежда белого листа
К событию пришествия второго!

Мороз ещё алмазом режет снег,
Леса ещё простужены, – болеют, –
Но льёт уже из-под открытых век
Свой свет горячий Солнце – и теплеет!

И Ветер сбросил снежные пимы,
И – босиком, бегом! – сверкают пятки!
Не помнит про условности Зимы
И носится за Солнцем без оглядки.

Всё выше Солнце! радостнее свет!
Весне-красавице так нравится такое
Весёлое движение планет,
Орбитами надежды завитое!

И пальчиком грозит Земле Весна
За крепкие и хрусткие морозы,
Но суть её капризов мне ясна:
Шутливые и тёплые угрозы…

18 февраля

         И точно! – стоило пожелать, и природа услужливо выдала солнечный денёк. Правда, с небольшой и изме-няющейся облачностью, но, всё же, солнышко сегодня видано.
         Вспоминаю, как когда-то в Ташкенте мы наблю-дали солнечное затмение, и чем ближе подходило по времени это событие, тем сильнее начинал дуть стран-ный ветер – даже в жаркий день он был прохладный! Кто-то сказал: «Солнечный ветер!». И, хотя солнечный ветер – это совсем другая штука, это было здорово ска-зано.

Солнечный ветер

Солнце нежной ромашкой цветёт
И лучи на сугробы роняет!
Это солнечный ветер метёт
И с любовью февраль овевает!

Тихо «любит не любит» шепча,
Солнце ярко в закате сгорает
И парчу золотую с плеча
С царской щедростью, с жаром срывает, –

Размахнувшись, в придворную рать,
В набежавшие тучи бросает –
И уходит к себе – догорать…

Что же солнечный ветер? – Метёт!
В тучах звёздную пыль поднимает –
И Луна звёздной пылью идёт
И лучей лепестки собирает…

         Но солнечный ветер и закат сегодня какие-то от-далённые, чужие и равнодушно холодные, и стихами не смог я их распалить… и ушли они в глубины космиче-ские… А здесь, за окошком, за незамерзающим этой зимой стеклом, тоже свой маленький закат – светло багровые сугробы и не студёный ветерок – и он, такой небольшой, совершенно по иному воспринимается. Он уютный и родной.

Вечером

От снежинок живого порхания
И от вихрей – сегодня с утра
Разгорается пламя желания
Вечерком посидеть у костра…

Но… налипшего снега свечение,
Заслонившего вид из окна,
Охлаждает моё увлечение:
Перспектива его не видна…

Поначалу желание, ринувшись,
Догорело в закате дотла, –
И сижу я, усталый, не двинувшись:
Ни костра, ни любви, ни тепла…

         И вечер сегодня какой-то унылый, бессмыслен-ный. Перечитываю написанное – и не нравится, бросаю – и вновь принимаюсь читать, в надежде отыскать светлое пятнышко свежего чувства.

***
В изболевшей душе – дотлевание…
Я не знаю событий других,
Чем снежинок пушистых мелькание,
Завихрений снегов неживых.

Время, денно куда-то спешившее,
По сугробам идёт не спеша.
Угасает желанье отжившее
И в ночи остывает душа…

Но – вдруг – ветер, – упругий, осмысленный! –
Выдувает из тления – сноп!
И от прихотей немногочисленных
Возникает движение стоп,

И от слов, обжигаемых чувствами,
Разгорается пламя любви!
Даже зимними днями и грустными
От стихов оживленье в крови…

         И это на самом деле так. Сколько раз бывало – нет настроения, всё валится из рук, – и в этот момент бе-рёшь то, чем с увлечением занимался в последнее вре-мя, и… Выясняется не вдруг, но постепенно, что делал ты дела эти не совсем хорошо, находишь одну, потом другую недоработку, и появляется желание поправить, переделать, найти новое, более точное и свежее реше-ние. И втягиваешься, и понимаешь, что настроение твоё напрямую зависит от бессмысленного бездельни-чанья твоего.

О стихах моих…

Судьбой обласкан и обруган,
Один имею в сердце дар:
Порхаю бабочкой над лугом,
Стихи пишу как пью нектар.

Стихи – простые однодневки.
Противник вечной суеты,
Не выношу единой спевки
Под флагом общей красоты.

Мой мир закончится сегодня.
Сегодня должен я успеть
Нектар отведать и свободно
Стихами родину воспеть.

И луг, и лес, и плёс и омут,
Туман и солнце над рекой…
Пусть однодневки в них потонут –
Наступит вечность и покой…

Судьбой обруган и обласкан,
Стихи – как пью нектар – пишу,
Мечусь по жизни, как по сказке,
И только этим и грешу.

19 февраля

         Кроме записей своих, вчера вечером снова рас-сматривал карту звёздного неба. И ещё раз обратил внимание на эклиптику, и увидел, что, если бы я начи-нал свои записки, ориентируясь не по месяцам, а по со-звездиям, начинать надо было не 22 декабря, а 17-го, когда Солнце перешло из созвездия Скорпиона в со-звездие Стрельца.
         Нет, думаю, привязываться буду к современному календарю, так удобнее: каждая глава будет начинаться 22-го числа каждого месяца.
         По иному, по звёздному принципу, вторая моя глава должна была бы заканчиваться сегодня! Именно сегодня, 19 февраля, Солнце последний день находится в Козероге. Завтра с 0 часов оно переходит в созвездие Водолея.
         Внимательный читатель тотчас обратил внимание, конечно, на то, что мои представления о созвездиях в Зодиаке отличаются от принятых в астрологии. Ну и что? Звёздная карта – новейшая, принятая наукой – вот она, а если астрологи руководствуются градацией, ус-тановленной две тысячи лет назад, то это их проблемы.

В звёздах

По проулочкам звёздного неба,
По проспектам его, площадям
Я хожу и блуждаю, и слепо
Повинуюсь не свету – мечтам!

По созвездиям бодро шагаю
Мне известным, но в сторону шаг –
И в туманностях тропку теряю,
Учащённо, с испугом дыша…

У сверкающих звёздных скоплений
Замираю в восторге немом,
Изумлённый огнём озарений,
Засветившемся в сердце моём.

Восхитительно! Чудно! Прекрасно!
Млечный путь и широк и высок!
Я иду – и становится ясно,
Что пульсар – это бубен в висок!

Кровь пульсирует радостно в венах,
Я бегу от звезды до звезды,
В пыльном вихре веков переменных
Оставляя с надеждой следы!..

А за мною – Земля – и народы
Поднимаются – все! – в небеса!
Приближается царство свободы,
Потому что пылают глаза…

         Откуда такие космические мотивы? – Отовсюду. Вот, например, читал недавно незабвенного Тудора Ар-гези… Много свежести в стихах, много сильных обра-зов. А сегодня, видимо, в последний раз захлопнув книжку, вздохнул и вернул на прежнее место в стелла-жах, и вдруг написал, как вспыхнул, и продекламиро-вал, как задохнулся…

Поэту

Среди мельчайших – он малейший.
Среди великих – он гигант.
Среди любимых – он милейший.
Среди Титанов – сам Атлант!

Так кто же он? – поэт, конечно.
Ну, кто ж ещё – из самых – он?
Кто быть и мудрым и беспечным
Одновременно наделён?

Среди светил – одно светило
Сияет страстно в темноту,
Чтоб людям лучше видно было,
Идущим в сторону не ту…

         Написал и подивился: в последних двух строчках отчётливо заметны два главных смысла.

         а) Идут не в ту сторону? – что ж, хорошо, пусть идут, надо им посветить, чтоб виднее было;
         б) Идут не в ту сторону! – чтоб не блуждали, надо показать им верный путь, пусть идут в ту сторону, он гораздо удобнее и вернее…

         Чем отличается пафосная лирика от любовной? Мне кажется – ничем, кроме своего объекта. Можно и обо всей вселенной написать точно так же взволнован-но и проникновенно, как о своём не забытом «чудном мгновенье»…

Нежные слова

Я тепло наших слов сохраню
И в тепле наших дней приумножу,
Только ты говори мне, молю,
Говори мне слова эти! Боже,

Как я слышать хочу их всегда,
Как они мне тебя возвращают!
Не исчезнут они без следа,
Разве в сердце слова исчезают?

Говори мне слова! – о любви,
О делах, пустяках, – говори же!
Сохраню я все чувства твои,
Ведь становишься ты мне всё ближе,

Мне всё радостней слышать слова
От души и от чистого сердца.
Говори! – и ты будешь права,
Вместе сможем в словах отогреться…

Пусть мелодия ласковых слов
Как любовь половины вселенной
Потрясает меня до основ
И доводит до жизни нетленной…

20 февраля

         От вчерашнего звёздного настроения и сегодня многое осталось.

Надежда

Слабо веет холодное солнце
Белым веером мёртвых лучей,
Но колотится сердце всё звонче,
Жизнь становится всё горячей.

Загораются алые зори
И блестят на холодном снегу
И в глазах милых плавится горе, –
Как тебя от него сберегу?

От морозного, резкого ветра
Издымились поля серебром.
Превращается прошлое в ретро,
Но горят ещё чувства костром!

И пускай равнодушно сияет
Бессердечное солнце! – Оно
Против ветра идти помогает,
Превращая недавно в давно.

И останутся в прошлом морозы!
И зима неизбежно уйдёт!
И капелью счастливые слёзы
С крыш оттаявших небо прольёт…

         Вчера – весь последний козерожий день – шёл снег и было тепло. Сначала с минусом что-то около 0, а потом и с плюсом. Снегом накрыло и вечер, который приполз виновато, виляя снежными вихрями.
         В такую погоду приятно посидеть у огня. Набрал кучу дров, к ним добавил немного угля, разжёг камин и удобно устроился в кресле-качалке. Сначала, при ярком свете, что-то писал и что-то читал, а потом выключил свет, полу возлёг – и стал смотреть на огонь и прислу-шиваться к языкам пламени, надеясь перевести их на доступную речь, но не смог и притих до полного выго-рания дров и вечернего настроения…

У камина

Красные угли камина
Тлеют в густой тишине –
Словно живая калина
Варится в тусклом огне.

Или свирепого зверя
Смотрят из пепла глаза?
Может, вулкан? или сера
В дьявольских блещет глазах?

Нет. И всего-то – поленья
Не прогорают давно…
Что же приносит волненье?
Свет, может, лунный в окно?

Или же – нежности искры
Мой излучает камин?
Я не отвечу так быстро.
Мало и тысячи зим

Здесь  просидеть, чтоб ответить, –
Что же тревожит меня
В этот таинственный вечер
После ушедшего дня…

         Но это было вчера. Мало отличается от вчерашне-го и сегодняшний день – тёплый и пасмурный, вот только снежок пореже да снежинки помельче.
         Часам к двум на очередные «две минутки» зашёл Евгений Смагин, и проговорили мы с ним пять часов кряду. Воду в ступе умеем толочь. – Стоп, стихи это, или только кажется?.. –

Вода в ступе

Воду в ступе умея толочь,
Никогда безработным не станешь,
Только сердце и руки обманешь,
Унося вдохновение прочь…

Но, песочку добавив к воде,
И цемента изрядную долю,
Ты заботы отпустишь на волю –
И зело отличишься в труде:

Слов заботы сказать не дадут!
Мигом выстроят башню до неба!
Только выглядеть будет нелепо
Башня слов – и тебя не поймут.

         Наши с ним разговоры напоминают диалоги не глухих, а не слушающих друг друга людей. Такое раз-личие во взглядах трудно себе представить. Мы ино-планетяне друг для друга! Сходство обнаруживается лишь в том, что оба прилетели на Землю со своих пла-нет, и только поэтому кое-что о планете Земля нам из-вестно. Но и то, что известно, каждый понимает по- своему. Удивительно, как запалу в разговорах хватает на много часов! Наши миры, значит, тем нам интерес-ны, что они абсолютно разные и ни при каких обстоя-тельствах не сольются в один!
         Зима, наконец, опомнилась – и к полуночи уменьшила атмосферную подачу тепла, – на термомет-ре долгожданные минус десять!

21 февраля

         Хорошее, я бы сказал, добротное морозное утро. Пышный снег сияет свежей белизной и весело хрустит под ногами. Солнце, ворвавшись в голубое небо, светит щедро и с наслаждением. Настроение вылетает на мо-розный воздух со скоростью пробки от шампанского и с удовольствием, оглядевшись, взмывает в небо, к Солнцу, увлекая за собой и истомлённую душу.

Зимние бега

Эх, февраль ты мой февраль!
Эх, душа морозная!
И метелей карнавал
И погода звёздная.

Днями я живу в снегах.
Где же потепление?
Месяц – зимний! Весь в бегах –
Нрав крутой и рвение! –

Снег летит из-под копыт,
Лёд разбит подковами.
Победителем добыт
С бубенцами новыми

Кубок Солнечный – ура! –
Славными победами
Вновь отмечена игра
С буднями суровыми…

         Смотреть бы и не насмотреться на ясный солнеч-ный день, но мысли заняты вчерашним разговором о новых моделях вселенной. Итогом, разумеется, стано-вятся стихи.

 Моя философия

Брожу в тумане заблуждений
Под солнцем собственной мечты.
Судьбы моей бесславный гений
Не строит к истине мосты:

Я сам ищу… и уклониться
Нельзя от верного пути:
Направо – топь, налево – чаща, –
Никак нельзя с дороги сбиться, –
Иду, но, господи прости,
Стал останавливаться чаще…

В чем дело? – истины не знаю…
И – верен ли в тумане путь?
С тревожным чувством замираю,
Лишь ветер начинает дуть.

«А дело в том, – вдруг слышу голос
Из бесконечной высоты, –
Что не продвинулся на волос
Ты по пути своей мечты!

Всё дело в том,– (кто этот Некто?) –
Что в сердце истина твоя.
Но – через разум надо вектор
Вести, сомнений не тая!

Остановись, вздохни, подумай.
Занозу чувственную вынь –
И дальше двигайся, разумный.
Умом ленивым пораскинь:

Куда тебя ведёт дорога
Твоей сердечной простоты?
Она – не далее порога,
А за порогом – лес, кусты,

Направо – топь, налево – чаща,
А в сердце – истина одна…
Но многолик наш мир летящий,
Муть поднимающий со дна!

И – много истин в каждой сути.
И в мути суть, и в глубине.
Лишь там найдёшь ты пользу в мути,
Где плодородие на дне!

Тянись познать сто тысяч истин!
Не вреден будет – миллион.
И пред тобой – ты только свистни, –
Дорог возникнет легион!

Вести с надеждой начиная
Навстречу истине свой путь,
С дороги сбиться не желая,
О заблуждениях забудь!

Под каждым пнём сокрыта правда,
Она – под каждым корешком.
Всегда – вчера, сегодня, завтра –
Суть раскрывается цветком!

Умей познать весь мир, не веря
Что можно верить лишь в Меня!
Сердечность – истины потеря
Во тьме без разума огня…

Дорога к истине – без цели!
Как только ты наметишь цель,
Тотчас начнутся и потери –
Не терпит истина потерь.

В пути нельзя остановиться.
Движение – вот жизни суть.
От каждой истины добиться
Желания сумей – шагнуть

Вперёд! – вперёд! – без остановки!
А если сердце заболит,
Отдай отставшим заготовки
Своих идей… и бог простит…».

…Гляжу вокруг – туман распался,
Как звёзды, истины блестят,
Мой прежний путь во тьме остался,
А впереди огни горят

За каждым новым поворотом
На неизведанном пути…
Просторно делу и заботам,
И в топь и в чащу не сойти.

         И как только слова эти сумбурные были дописа-ны, раздался звонок в дверь и – ну, не мистика ли? – вошёл Евгений Смагин, источник и первопричина это-го монолога, вернее, беседы с неким «Некто».
         Стихи ещё не были положены на машинку, они ещё дымились от чернил, а я их уже взахлёб читал сво-ему посетителю, радуясь неизвестно чему.
         Зашёл он, конечно же, на минутку, и очень торо-пился, но чтение и экспресс обсуждение заняло не меньше получаса.
         И только после того, как он ушёл, я стал размыш-лять о том, что же «философского» вышло из-под мое-го безостановочного пера… На первый взгляд – явное отрицание сердечности, но на второй – всего лишь от-рицание одной только сердечности! Бог есть любовь, вера – в сердце и в душе, – вот основное заблуждение! И если только в этом цель всей жизни, если только в этом Единая и Неоспоримая истина, то – грош цена та-кой жизни, по моему мнению.

***
Любая истина зовёт
Искателя свободы.
Но… дни его переживёт
На годы и на годы
Лишь только сделанное им
Впервые в этом мире…
И каждый путь – неповторим,
Слова лишь – повторимы…

         Вот на этом и закончу вторую главу своего днев-ника. Завтра новый день новой главы. Что ждёт меня?