Повар
- Первый год в армии, когда я служил на кухне, я был самый толстый в своей жизни, - с такого впечатляющего заявления начал свой рассказ Степа, повествующий о своем многотрудном пути на поприще повара.
- Да столько, сколько я ел на кухне, в гражданской жизни не ест ни один нормальный человек. После учебки в Выборге нам предложили (это был 85-й год – первые шаги демократии в армии) на выбор: школа поваров, застава или еще что-то, уже не помню что. Мы посовещались с ближайшими корешами и выбрали школу поваров. Потому что поначалу у нас было такое настроение: как можно дольше отлынивать от службы. Вообще-то, я начал объедаться еще в учебке, до начала своей деятельности в должности повара. Дело в том, что меня назначили каптенармусом. А это значит, что у меня был ключ от каптерки. Но грязное белье само по себе – вещь еще не очень съедобная, зато этот самый ключ идеально подходил к кладовке, и об этом знали все – от рядовых до офицеров. Каждую ночь дежурные, которым все дежурство предстояло спать стоя, пробирались ко мне и брали мой ключ. А у меня была письменная инструкция (конечно, конфиденциальная, для служебного пользования), в которой указывалось, сколько ежедневно можно украсть провианта, чтобы не было заметно. И вот я сплю, и каждую ночь меня будят, берут ключ и уходят в темноту. Через некоторое время они возвращаются и приносят в знак благодарности бутерброд с маслом и сыром, или с копченой колбасой, или и с тем, и другим вместе. И я его должен был тут же съесть, потому что это был знак благодарности. Первое время мне это нравилось, потом начало надоедать, при том, что это повторялось регулярно изо дня в день, тем более, что среди ночи есть не хочется, а хочется как раз наоборот – спать. И, тем не менее, все же каждый раз приходилось его дожевывать.
-Зачем же через силу? – удивился я. – Отказался бы.
- Да за тем, - посмеялся моей недогадливости Степа, - что если один раз откажешься, в другой могут и не принести, а на это я согласиться никак не мог. Вот и приходилось хоть и через силу, но есть. После такой привилегированной должности (ибо днем-то я неоднократно наведывался в кладовку и сам), мысль сразу идти служить как-то не шла на ум. Наоборот, у всех нас был настрой халявить после учебки как можно дольше. Если повезет – до самого дембеля. Тут как раз мне и подвернулась школа поваров – прямое продолжение моей «дольче вита» в учебке. Ехать туда нужно было на поезде. Смена мест, потом сама учеба, а это еще полтора месяца, глядишь, первые полгода прошли, а ты и не заметил. Я и еще несколько друзей написали заявления в школу поваров. Ну, конечно, были там и утренние и вечерние построения, и работы, но очень много было и от пионерского лагеря. После завтрака занятия. Это мне вообще после техникума самое привычное дело. Сидишь с конспектом в аудитории, задумчиво смотришь в одну точку, - Степа свел глаза на переносице, - рисуешь в тетрадке рожи преподавателей и соседей. После занятий обед.
-А после обеда тихий час? – поинтересовался я.
-Нет. Тихого часа не было. Были послеобеденные работы, например, картошку перебирать – там овощехранилища в штольнях еще от немцев остались – или еще что-нибудь подобное, а потом свободное время. Начальством у нас был прапорщик, так что смотаться в самоволку было самое разлюбезное дело. Полтора месяца пролетело, как один день. И вот опять выбор – вернуться в отряд, в учебку, т.е. перспектива остаться штабной крысой до самого дембеля, или – на заставу. Ну, халява мне к тому времени уже начала надоедать, я и написал заяву на заставу. На меня посмотрели благосклонно, хоть с одним ясность. В общем, когда я попал на заставу, я сразу оказался главным по кухне, потому что кроме меня других поваров не было. Честно говоря, я представлял себе, что буду на подхвате, а готовить будет старший, но все оказалось на мне. И тут я развернулся в полную ширь. Я делил масло на всю заставу. У меня там был свой холодильник на замке, ключи от которого хранились только у меня, и куда я складывал масло, оставшееся от дележки.
-А что с этим оставшимся маслом делать-то? – удивился я. - Просто так его же есть не вкусно!
-Много ты понимаешь! Оно потому и вкусно, что я сам его делил. В этом же был особый шик, чтобы намазать его на большой кусок хлеба толстым слоем, чтобы, когда засовываешь в рот, оно у тебя назад по щекам текло. Густо посыпаешь бутерброд сахарным песком и жрешь. Гадость ужасная. Сейчас меня от этого бы стошнило, а тогда уплетал за обе щеки – только за ушами трещало. Впервые я почувствовал, что по настоящему растолстел, на втором месяце своей жизни на заставе. Шел я как-то по двору, чувствую, что-то по бокам перекатывается, мешает идти. Потрогал, Батюшки! Да это ж жир! Мой собственный жир. Когда матушка с сестрой и племянницей приехали ко мне в часть, они меня просто не узнали. Сказали только: «Ну, ты, видать, неплохо устроился!» С тем и уехали, что, мол, хорошо их Степа здесь обжился. А на самом деле такая жизнь была не по мне.
-Почему?
-Ну, не повар я – и все. Не мое это. Начал думать, как сбежать с кухни, а тут как раз ноги у меня гнить начали, все время в сапогах в жаре. Но начальник части все не отпускал в лазарет, ждал, когда пришлют другого повара. А когда, наконец, прислали, меня сразу в госпиталь направили. Одним лазаретом было уже не обойтись. Ну, в госпитале, конечно, много было, кто косил. Мой сосед по палате, например, симулировал кишечную инфекцию. А для этого было нужно, как ты понимаешь, все время дристать. Помню, меня уж тогда от него перевели, иду по коридору, а он меня у дверей палаты караулит: «Степа, у меня все кончилось, принеси срочно «пургенчику». Приходилось воровать для него у медсестер пурген.
-Ну, и как, комиссовали его?
-Нет. Обратно в часть отправили. Конечно, в госпиталь принимали всех, но через неделю большинство и отправляли обратно. А если больной продолжал упорствовать в своей болезни, то давали в лоб, а это, как известно, лучшее средство от поноса. В общем, наелся я (и в прямом, и в переносном смысле) этой кухни до отвала. Попросил при выписке докторшу написать, что меня с моей болезнью к плите на пушечный выстрел нельзя подпускать. Я когда вернулся, командир сначала обрадовался, а потом, как увидел справку, только руками развел: «Ну, иди в дозор». Там я за неделю весь свой жир растряс. Восемнадцать километров «волчьим шагом» - туда, и столько же обратно в плане стройности фигуры – вещь незаменимая!