Автор: Корнелия Маниковски (Cornelia Manikowsky), перевод с немецкого
В киоске продавались клаплолли. Земляника, малина и маракуйя. Маракуйи дома не было, но мама покачала головой и пошла дальше, а Мари тяжело вздохнула и продолжала стоять, и было ясно: она никогда не купит ей маракуйя-клаплолли.
Они всегда шли на пляж по одному и тому же маршруту. Бежали через дюны к улице, пересекали автостоянку, на которой стоял киоск с клаплолли, и потом по дорожке из толстых досок шли к пляжу. Далее они направлялись к своему излюбленному месту на другой стороне мола. Мужчина всегда стоял перед молом. Возможно он ждал маму. Но ей это пришло в голову уже позже. Один раз они пришли к морю до завтрака, пляж был почти пустой и мужчины там также не было, и это был единственный раз, когда они остались на их стороне мола. После того как они позавтракали, она захотела съесть и мамину булочку, но справилась только с половиной, и живот у нее был уже очень толстый.
И был еще день, когда она объяснила матери, что такое "клаплолли". Что это конфеты на палочке в пластиковом чехле и что его можно просто захлопнуть и отложить в сторону, если больше не хочется или надо идти обедать. Что его можно положить в карман брюк и никто больше не будет сердиться по поводу липкого стола или полки для книг. И больше не понадобятся блюдца или бокалы! И тут мама засмеялась, и Мари тоже засмеялась, а потом прошла жара и они снова пошли на пляж на их старое место за молом, и мужчина был снова там.
Один раз, когда она отошла от воды, мужчина сидел рядом с мамой, они смеялись и разговаривали. Это Мари, - сказала мама и мужчина сказал: привет, Мари, и потом он еще что-то произнес но Мари только смотрела на него и ничего не понимала, и мама склонилась над ней… Мари? и голос был ласковый и нежный и долго еще отдавался эхом.
Ночью она проснулась. Было темно и холодно, и шторы шевелились от ветра, она слышала, как волны ударяются о берег и откатываются назад, и тогда ей стало ясно, что мамы дома нет. Она была там, а дом был холодный и тихий и пустой, море было громкое и зловещее и гораздо ближе чем обычно. Мари лежала, прижав к туловищу руки и ноги. Потом она услышала голоса и звон ударяющихся друг о друга бокалов на террасе, снова кто-то засмеялся, мама, сердце колотилось, они смеялись и говорили, и Мари могла видеть перед собой, как мама положила голову на затылок и провела ладонью по лицу, она откинула назад прядь волос и у нее был глубокий голос, которым она никогда прежде не говорила.
На следующее утро во время завтрака все падало или опрокидывалось, а затем еще отломилась ручка у бокала, из которого она как раз пила, и мама смеялась, не переставая, хотя Мари плакала и потом она закричала на маму, что она должна бы наконец перестать, и потом это совсем не смешно, когда все валится из рук и платье в молоке, и вообще не смеются, когда плохо их ребенку. Тут мама услышала и помогла надеть ей новое платье, а потом Мари села к ней на колени, но все еще продолжала всхлипывать и у нее текли слезы.
Потом в ее жизни появилось первое бикини. И так как она не хотела больше снимать верхнюю часть, мама купила ей еще бюстье и в комплект к ним подходящие кружевные штанишки с бантом впереди, продавщица сказала: трусы, а не штанишки, и никогда больше Мари не называла их штанишками, только трусами, это относилось и к ее старым цветным штанишкам, которые к тому же были не такие уж старые и цветные. И еще мама купила себе новый купальник, полностью черный, и Мари он вначале не приглянулся, потому что был такой черный, а потом стал нравиться все больше и больше.
Она могла ездить верхом через день на подходящем ей по росту пони. Пони звали Шекки, и она брала с собой для него морковку, и учителем был юноша, который после часа занятий разрешал ей еще поскакать на своей лошади, хотя ее ноги были слишком короткие и она не могла одна забираться на нее, но Мариан пожимал плечами и поднимал ее вверх, и когда она вечерами ложилась в кровать то вспоминала ощущение от прикосновений его рук к своей талии и то, что у них схожие имена, и еще долго не могла заснуть.
Мама была очень красива, когда плавала и все ее тело было в блестящих каплях воды, которые затем медленно исчезали на солнце, и в кафе, когда она откидывалась назад, проводила рукой по волосам и улыбалась, Мари сидела тихо за своим мороженным, так как боялась прервать этот момент движением или шорохом, хотя в то же время ей было страшно от того, что мама становилась такой другой и незнакомой.
Как-то она пришла на занятия по верховой езде, но Мариана там не оказалось, а с Шекки на берегу был другой мальчик, и Мари вернулась назад гораздо раньше. Мамы не было ни на пляже, ни на молу, ни в доме, и Мари уселась у подъезда и стала рисовать на песке, пока не услышала голоса и не увидела выходящих из дюн маму и мужчину и хотела уже бежать к ним навстречу, но потом снова села и быстро схватилась за палку, которой до этого рисовала в песке, потому что они держались за руки и продолжали стоять на перекрестке. Они стояли друг против друга, а потом стали целоваться без перерыва, и Мари втыкала палку в песок и ждала, но они не переставали, и мужчина не уходил, и мама не приходила, и когда она снова посмотрела на них, они стояли все еще там и тогда она отшвырнула палку и хотела уже уйти, как мама подбежала к ней и подняла ее высоко, словно она была маленьким ребенком и очень легкой, и только сказала ей, что верховой езды не было, а сама в это время посмотрела через мамино плечо и увидела удаляющегося в дюнах мужчину.
Позже они пошли купаться, но волны были высокие и Мари сидела на берегу, а мама осталась в воде и поплыла далеко вперед, за волны и за печаную отмель, и Мари видела, как ее голова становилась все меньше и меньше, пока совсем не исчезла, и тогда она вскочила и закричала. А море было большим и темным и шумным, и когда мамина голова появилась снова и стала увеличиваться и мама наконец пришла к ней на пляж, Мари продолжала на нее кричать, плакала и дрожала и не могла объяснить, что же случилось.
В предпоследний день за ними должен был приехать папа, чтобы помочь с багажом и потому что он хотел провести вместе с ними один день на море, но мама сказала, что они справятся со всем сами. Их поклажу затем принес на вокзал и занес в поезд мужчина. А потом он не уходил, и когда он все же ушел, мама осталась стоять в дверях, в то время как Мари присматривала за вещами и ждала, когда же наконец отправится поезд, так как боялась, что мама вовремя не отступит от дверей, или снова войдет мужчина, или мама передумает и снимет с поезда Мари и багаж, или останется с мужчиной на перроне, и она уедет одна - мама все еще не приходила, и проводник просвистел, и закрылись двери, и проводник просвистел еще раз, и поезд тронулся, и Мари встала и попыталась одновременно смотреть на дверь и наблюдать за вещами, но в проходе было полно людей и мамы нигде не было видно, и только когда снаружи показались поля, она заметила маму в конце вагона. Но она не смотрела на Мари и шла очень медленно, хотя Мари ей махала и плакала.
Когда мама в конце концов села рядом с ней, после того разместила багаж, и Мари в третий раз высморкалась, она снова встала и начала что-то искать, какую-то мелочь, она улыбалась, хотя в глазах у нее были слезы, и Мари видела, как она достала пластиковую коробочку фиолетового цвета. Маракуйя-клаплолли. И тогда она вспомнила, как в начале каникул она все время останавливалась перед витриной киоска, но потом о нем как-то совсем позабыла.