Немцы остановились в Урожайном, в трех километрах от Камышбуруна.
Камышбурунские сакли не подходили для размещения немецких и румынских фашистов. Дед, уходя на войну, зарезал корову, чтобы фашистам не досталась. Мясо до оккупации успели съесть. Отчего же не съесть? Пятеро детей и жена - бабка моя – абика по-нашему. А остатки топленого жира слили в старый глиняный кувшин.
Дед – мой бабай, воюет. Контузию и два тяжелых ранения получил на "Курской дуге". После госпиталя, до самой Победы, в авиации – истребителям пушки и пулеметы заряжал.
Но не про то рассказ, а про тот горшок с жиром.
В камышбурунских камышах скрывались попавшие в окружение красноармейцы и ночами пробирались в татарский аул. Татарки днем пекли хлеб и стирали бинты ля раненных, которые по ночам забирали красноармейцы. Такой, вот, простой бабий подвиг...
Кто-то, естественно, донес захватчикам.
- Каратели нагрянули в вечерних сумерках, когда в ауле собирались спать. Ворвались в наш дом, мы - дети, раздетые подгоняемые криками «Матка! Вег! Вег!» вышли на улицу. Аул уже горел. Все жители – бабы и дети… Мне три года было, но до сих пор помню - над толпой стоял дикий животный вой страха… Мама обняла нас, пятерых своих детей и влилась в эту толпу. Их вели на кладбище…
Перед кладбищем, непонятно как и откуда, кто-то стал стрелять в фашистов. Позже выяснилось, что это были те самые раненные окруженные красноармейцы. Основная часть карателей завязла в перестрелке. Остальные, погнали толпу детей и женщин в сторону Урожайного, где распихали по мазанкам и наспех вырытым землянкам.
- Нас с мамой поселили в доме полицая. Все утро жена полицая плакала – она знала, что всех все равно расстреляют. Ей было очень жалко детей.
Несмотря на трагизм и ужас, детей надо было кормить. Мама и несколько женщин пошли в сгоревший аул раздобыть чего-нибудь на пожарище. Аул еще дымился. Дом был сожжен дотла… А в летнюю кухню, с наспех сооруженной печуркой, куда предусмотрительные родственники выселили нас – жену коммуниста-фронтовика, добровольца с детьми (Нахер ты тут нужна! Придут тебя расстреливать, и мы с тобой пропадем…), бросили гранату, что бы не возиться.
Пепелища и развалины уже были разграблены фашистами и полицаями. Только разбитый глиняные горшок, с замерзшим говяжьим жиром (как камень) не привлек внимания мародеров. Абика сразу его заприметила и очень обрадовалась. Когда у тебя ничего нет, кроме пятерых голодных детей, обрадуешься и такому счастью… Собрав кое-какие тряпки и горшок с жиром она вернулась к детям. В доме полицая к немалому своему удивлению она обнаружила свои меченые мешки с мукой. И потребовала вернуть их немедленно, пригрозив, что пойдет жаловаться в комендатуру. Терять было нечего…
Не думаю, что на полицая произвели впечатления угрозы, но один мешок он все-таки отдал.
События разворачивались в дни Сталинградской битвы. Гитлеровцы испугались второго «котла» на Кавказе и спешно ретировались. Поэтому, убегая из ставрополья, не вспомнили о неудавшемся расстреле татарского аула. Мама, тогда еще трехлетняя, трое ее братьев и сестра с мешком муки и счастливым горшочком жира, сумели дожить до весны… и до Победы.