Глава XII
Итак, Шотландии и Англии девицы,
Как счастия себе хотите вы,
Не стоит ради замков под венец стремиться,
И замуж выходить лишь стоит по любви.
«Дела семейные».
РОЗА Флеммок последовала за своей подругой в ее будуар неспросясь, и, сколь леди пребывала в беспомощности, собралась было ее раздеть, но та воспротивилась вдруг и во гневе сказала:
- Я не просила тебя услужить мне.
- Вы рассержены на меня, леди? - спросила Роза.
- Если и так, я имею на это причину, - ответила Эвелин. - Тебе ли этого не знать… Ты знаешь, как мне тяжело, и вместо помощи, вместо того, чтобы утешить меня и поддержать, ты делаешь мне еще хуже!
- Чем-то я дорогу вам перебежала? - удивилась Роза. - Я шла за вами - прямо и никуда не сворачивая, и лишь на пятки наступая.
- Что это значит?
- Когда б я стала потворствовать этому барону, - отвечала Роза, - уверена, вы уступили бы ему. Он чересчур самолюбив, чтобы любить кого-либо, и слишком чванлив, чтобы вас вознести. И если вы пойдете замуж за него, то в золоте страданье свое спрячете, а это худшее из зол.
- Опомнись, - сказала Эвелин, - ведь мы обязаны ему.
- Обязаны? - воскликнула Роза. - Да, он рисковал своею жизнью ради вас, но на то он и солдат. Что ж, по вашему, за всякого забияку, спешащего на зов трубы, должны идти мы замуж? Что тогда их долг хваленый, когда позор для них не получить от женщины единственной награды, какой она должна отблагодарить мужчину за свое спасение? Мужчину, я сказала? Да распоследний хам во Фландрии едва ль бы стал преследовать свою добычу, освободив ее!
- А воля моего отца? - спросила леди.
- Уверена, он уступил бы выбору дочери своей, - ответила фламандка. - Не стану клеветать на покойного лорда (спаси его, боже!), и возводить напраслину, что мог сковать он выбор ваш своим приказом строгим.
- Но мой зарок! Моя роковая клятва, какую я себе дала? Простят ли Небеса черную мою неблагодарность святой деве «Грустной Обители»?
- Ни минуты бы не стала думать, - с жаром заявила Роза, - что наша милосердная дева, в ожиданье платы за свое предназначенье, потребует, чтоб отдалась я нелюбимому мной человеку. Она вам улыбнулась, говорите вы? Падите снова перед ней, и посмотрите, станет ли теперь она улыбаться! Или ищите очищения от вашей клятвы - пожертвуйте половиною владений ваших, пожертвуйте всем! Босой ступайте в Рим! Отдайте что угодно, но не руки своей без сердца!
- Слова твои от сердца, Роза, - вздохнула Эвелин.
- Ах! Дорогая моя леди, на то имею я причины. Разве я не выросла в доме, где нет любви? Где успех и достаток, все отравлено вздохами сожалений напрасных, и преступных к тому же?
- И все ж я полагаю, Роза, рассудок правит нами, и мы смиряем наши чувства перед ним.
- Спасаясь от греха, но не от горя! - вспылила Роза. - Почему широкими глазами должны взирать мы, как долг сжирает наше естество? Зачем наперекор ветрам стремиться, если можно плыть по волнам?
- Затем, что жизнь моя в их круговерть попала, - сказала Эвелин. - Это судьба, Роза.
- Нет, если вы ее не захотите! - отвечала Роза. - О, когда б могли вы видеть безжизненный взгляд моей матушки, ее неживое лицо, мне не понадобилось бы слов!
- Ваша матушка несчастлива была в браке?
- Была… была, - разрыдалась Роза. - Я напоказ позор свой явила, чтобы вас предупредить. Горе она мыкала безвинно, и была столь несчастна, что наводнение, прорвавшее плотину, прости меня, Господи, поглотив мою матушку, избавило ее от страданий, как ночь усталого пахаря. Ее сердце страстно желало любви; и всякий гордый барон почел бы за честь иметь ее супругой… Но ее настигло несчастье. О! Сударыня, умоляю вас, бегите судьбы зловещей!
Эвелин в порыве девичьей тоски упала на руки своей подруги и, чуть не зарыдав, вздохнула глубоко и молвила:
- Слишком поздно, Роза…
- Никогда… Никогда! - запричитала Роза, вскочив и оглядывая комнату в поисках чего-то. - Где перо и чернила? Зовите отца Олдрована и продиктуйте ему послание ваше констеблю! А если преподобному отцу претит мирская суета, гоните прочь его - сама пойду к констеблю, меня его величие не ослепит, золото не купит, и власть его меня не испугает! Ему скажу я, что поступает он совсем неблагородно, тыча в нос договором с родителем беззащитной дочери его! Не по-божески, своим обетом прикрываясь, рвать из груди ее согласие на скорый брак! Не по-рыцарски наседать на деву, чьему сердцу покровительство его претит! И глупо, наконец, жениться, бросая жену одинокой, иль оставляя игрушкой при лукавом дворе!
- Ты не отважишься на такое посольство, - сказала, слабо улыбаясь сквозь слезы пылу подруги своей, леди Эвелин.
- Не отважусь?! Это почему же? - еще больше распалилась Роза. - А я вот что скажу: я не сарацин и не валлиец, чтобы мечей его бояться. Ни солдат его, чтобы быть послушной его зову. Когда б вы разрешили мне, я бросила бы ему вызов, что он спесивый себялюбец, под благородною личиной! Высокомерный вымогатель лавров за поступок, к какому человеческая сущность обязывает всякого мужчину! И все из-за чего? Великану де Лагу нужен продолжатель рода, а скромный племянник его не годится для этого дела, поскольку мать его, какая-то там англичанка, испортить может его чистую норманнскую кровь! И потому леди Эвелин Беренджер в первоцветье своих лет должна выйти замуж за того, кто ей в отцы годится, и кто, забыв ее на много-много лет, когда-нибудь вернется в чем душа держится!
- Но коль он так обеспокоен чистотой своей породы, - спохватилась леди Эвелин, - и сведущ в герольдике, не может он не знать, что по бабушке, матери отца, я из рода саксов.
- О! - всплеснула руками Роза. - На наследнице «Грустной Обители» он не заметит этого пятнышка.
- Фи, Роза, - изумилась Эвелин, - ты зря подозреваешь его в алчности.
- Возможно, - отвечала Роза Флеммок, - но он честолюбив, а Честолюбие, как я слыхала, Алчности сродни, хотя оно этого родства стыдится.
- Ты слишком далеко зашла, девица, - упрекнула ее леди. - И хотя я ценю твою верность, но я вынуждена заставить тебя замолчать.
- Нет-нет, я буду говорить на языке, который вам угодно слушать, - взмолилась Роза. - С Эвелин - подругой, любимой мною, могу я говорить свободно. Но леди «Грустной Обители», гордой норманнке (какой вы бываете, когда желаете), я могу кланяться столь же низко, как и положено мне, и не засорять ей уши правдой.
- Ты дикарка, но не злая, - улыбнулась Эвелин. - Кто бы мог подумать, что в столь нежном теле скрывается души пожар. Твоя матушка и впрямь, должно быть, была полна и чувств и страсти; и ты пошла в нее - не в батюшку, какого нигода я не видала ярым. Однако я не думаю, что кроме здравомыслия и трезвого расчета нет у него других достоинств.
- Они б, сударыня, теперь нам пригодились, - вздохнула Роза.
- В деле - да, но не в совете ныне.
- Вы заблуждаетесь и недооцениваете его, сударыня, - вновь загорелась Роза. - Расчет трезвый придумал метр, каким обычно измеряют грубое сукно, но иногда и шелк индийский и парчу.
- Вот-вот… Хорошо, что ты напомнила - мне в самый раз теперь примеркою заняться, - сказала леди. - Ступай, Роза, и пришли мне камеристку Джилл, как наступило время мой гардероп перетряхнуть.
- Эта Джилл в последние дни любимицей вашей стала, - заметила Роза, - еще недавно все было иначе.
- Ее не люблю я вовсе, - сказала Эвелин. - Жена старого Рауля сблизилась с моим отцом, который увлечен был этой непристойною особой, но в замке нет другой такой, кто мог бы ловко так следить за платьями, без ущерба для них.
- Коль в этом вся причина, пускай, - обрадовалась Роза. - Миссис Джилл я позову. Но мой совет вам, леди: держите ее ближе к сундукам и тряпкам, и пусть не трепится о том, о чем ей дела нет.
И с тем Роза ушла, а ее молодая хозяйка, оставшись одна в своем будуаре, заговорила сама с собой:
- Роза любит меня, верно, но помыкать мною любит вдвойне. И затем, ревнует ко всякому, кто приближается ко мне… Странно, что я не видела Демьена, как покинула констебля. Он чает, верно, найти во мне его строгую тетушку!
Но домашние слуги со своими заботами о следующем дне направили ее мысли от самой себя в другое русло, и поскольку ближайшая ее перспектива не обещала ничего приятного, она с присущим юности задором взялась за дело, отложив все беспокойные думы на потом.