Святослав

Заякин Б. Н.

                Историческое исследование.

                “Святослав”.

                1

История государства Российского уходит в глубь веков. Версии историков о происхождении славян-словен, становлении их культуры, и о начале государственности противоречивы.
Первые русские летописцы появились лишь в XI веке. Описанные ими события, происходившие в давние времена, были известны в основном по устным преданиям, полным вымысла.
До сих пор трудно с определенной достоверностью сказать, кто такие славяне, кем был князь Рюрик - норманном, или славянином, кто первым начал княжить в Киеве, как начиналась русская государственность?
Из легенд мы знаем, что после всемирного потопа три сына Ноя - Сим, Хам и Афет разделили между собой землю: восток достался Симу, южная сторона - Хаму, север и запад - Афету.
От племени Афета, пошел, якобы, славянский народ. Спустя некоторое время славяне расселились по Дунаю, а затем перешли, или были вытеснены на земли современной России и далее на восток.
С давних времен в западной половине нынешней России жили славянские племена, называвшиеся по-разному - общее их название анты: сюда входили славяне, жившие на Висле, назывались они ляхами; племена, осевшие по Днепру - полянами.
Древлянами стали те, кто стал жить в лесах, дреговичи жили между Припятью и Двиной, полочане прозвались от реки Полоты, радимичи жили на Посожье, вятичи в приокских лесах, дулебы на Побужье и так далее.
Словенами назывались те, которые поселились около озера Ильмень. Они построили город и назвали его Новгородом. Согласно летописи первого новгородского епископа Иоакима, первокнязем там был некто Словен, затем три его сына, а в девятом поколении родился новгородский князь Гостомысл, вызывавший своей храбростью и воинскими доблестями уважение и страх своих соседей.
Было, якобы, у Гостомысла четыре сына, которые все погибли в войнах. Трех его дочерей выдали замуж за соседних князей. Среднюю дочь Умилазу - за князя Годослава из племени бодричей-рарогов-русов, проживающих на южном берегу Балтийского моря, сыном которого и был, будто бы, Рюрик.
Селились славянские племена особо друг от друга, в основном держась руслов рек и их притоков. Поляне обитали на Днепре. Согласно летописи, три брата, Кий, Щек, Хорив и сестра их Лыбедь построили на Днепре город и назвали его в честь старшего брата Киевом. Городу этому суждено было стать вскоре центром Киевской Руси.
Славяне жили небольшими общинами, которые сосредоточивались в городах, имеющих укрепления. Управлялись племена своими старейшинами и князьками. Постоянные междоусобицы мешали племенам объединиться и противостоять внешнему врагу.
Вначале славяне были язычниками. Они обожествляли природу,  поклонялись всему: солнцу, небу, воде, земле, ветру, деревьям, птицам, камням. Их религия отражалась в разных баснях, верованиях, празднествах и обрядах; славяне поклонялись также идолам.
В русских литературных памятниках уцелели следы поклонения богу неба под именем Сварога; солнца под именами Дажбога, Хорса, Велеса; грома и молнии под именем Перуна; богу ветров Стрибогу.
Уже в VI веке, судя по ранней летописи, на Руси до введения христианской веры главным идолом стал Перун - бог молнии, которому славяне поклонялись, обожая в нем верховного мироправителя.
Славяне имели смутное представление о существовании человека после смерти; замогильный мир представлялся им продолжением настоящей жизни.
Они чествовали умерших прародителей, считали их своими покровителями и приносили им жертвы. Верили они также в волшебство, в тайную силу вещей и питали большое уважение к волхвам и волхвицам.
Верили гаданиям, заговорам, нашептываниям, завязыванию узлов. Общественное богослужение еще не установилось; ни храмов, ни жрецов не было; на открытых местах ставились изображения богов, перед которыми совершались некоторые обряды и приносились требы, то есть жертвы.
Славяне умели строить деревянные жилища, защищая их рвами, земляными насыпями и частокол. Делали лодьи и рыболовные снасти, возделывали землю, разводили домашних животных, пряли, ткали, шили, готовили кушанья и напитки - пиво, брагу. Ковали металлы, обжигали глину, знали меры веса, длины; имели свои музыкальные инструменты. На войну ходили с метательными копьями, стрелами и мечами.
Восточная ветвь славянства, ставшая позднее русским народом, вступила на обширную Восточно-Европейскую равнину с юга-запада, со склонов Карпат. На протяжении многих веков малочисленный славянский народ не мог с определенной равномерностью заселить всю равнину.
Кроме славянских народов, судя по сказанию Нестора, жили тогда на территории нынешней России и другие племена: меря вокруг Ростова и на озере Клещине, или Переяславском; мурома на Оке, в месте впадения в Волгу; черемиса, мещера, мордва на юго-восток от мери; ливъ в Ливонии, чудь в Эстонии и на восток к Ладожскому озеру; нарова там, где Нарва; ямъ, или емъ в Финляндии, весь на Белоозере; пермъ на одноименной земле; торга на Оби и Сосьве; печора на реке Печора.


                2

От Балтийского моря до Ледовитого океана, с европейского севера на восток до Волги, Урала и Сибири были рассеяны многочисленные угро-финские племена.
Сей народ, древний и многочисленный, занимающий такое великое пространство в Европе и в Азии, не имел историка, ибо никогда не славился победами, не отнимал чуждых земель, но и не уступал свои.
Но финны российские уже не были такими грубыми и дикими людьми. Они имели не только постоянные жилища, но и города: весь - Белоозеро, меря - Ростов, мурома - Муром. Недаром древние называли эту страну Гардарикой.
Нестор называет и другие племена, жившие в Древней Руси, или соседствовавшие с ней. Среди них летпголу - ливонских латышей, зимголу - в Семигалии, корсъ - в Курляндии и литву.
Племена эти не принадлежали к финнам, но вместе с древними пруссами составляли народ латышский. Позднее многие из финских и латышских народов стали данниками русичей.
На юге славянской земли было Черное море, а за ним простиралась земля греческая. Греки были богатым и образованным народом. Главный город у них назывался Константинополем.
Русские звали его Царьградом. С греками славяне торговали, используя древний путь из варяг в греки, связывавший Балтийское - в старину оно называлось Варяжское море через Неву, Ладожское озеро, Волхов, Ловать и Днепр с Черным морем.
За Варяжским морем жил храбрый народ; славяне называли его варягами, а другие норманами. По уровню образованности, развитию цивилизации и нравственности славяне уступали своим западным соседям. До начала формирования своей государственности не оставили славяне в истории никаких заслуживающих внимания памятных знаков.
Все познания их переходили из поколения в поколение, продвигаясь вперед очень медленно, но сношения с Византийской империей и отчасти с Арабским Востоком мало-помалу оказывали на русских славян образовательное влияние. Из Византии проникало к ним христианство.
Вопрос о происхождении слов Русь и варяги долгое время занимает исследователей русской истории и до сих пор остается не вполне разрешенным.
Одни, основываясь на тексте несторовской летописи - собрание древнейших преданий о русской земле, служащее введением в начальную русскую летопись XII века.
Оно составлено около половины XI века и носит сложное название Повести временных лет, “откуда есть пошла Русская земля, кто в Киеве нача первее княжити и откуда Русская земля стала есть”, настаивают на скандинавском их происхождении.
Русью называлось одно из племен варягов, обитавших в Северной Европе, преимущественно по берегам Варяжского - Балтийского моря, которому, возможно, платили дань новгородские славяне, кривичи, чудь и меря и представителей которого славяне пригласили управлять собой.
Часть историков приписывает варягам славянское происхождение. Ряд исследователей не связывают эти понятия. Варягами они считают тех, кто входил в наемные дружины смешанного состава: из скандинавов и славян южно-балтийского поморья, а слово Русь производят от названия острова Ругия-Рюген, откуда могли быть призваны первые русские князья.
Некоторые историки убеждены, что слово Русь произошло от племени рось, или русь, которое жило в основном у реки Рось, притока Днепра, и которое в VI веке объединило под своим началом другие славянские племена, жившие по берегам Днепра.
Маленькая страна Македония подарила мировой истории Александра Великого. Весь мир знает римлянина Юлия Цезаря. Однако мало кто за пределами России знает воина, сравнимого с Александром и Цезарем, а как правителя и человека безмерно превосходящего их - великого князя Киевского Святослава Игоревича, прозванного Храбрым, императора славян.
     Сейчас из русской памяти его пытаются вычеркнуть, вытеснить. Выходят книжки по истории, где нашему герою уделяются три строчки. Вот они: “Великий князь Киевский Святослав Игоревич родился в 957 году. Прекрасный воин, полководец, всю жизнь воевал, но без хитрости, всегда предупреждал противников: “Иду на Вы”.
Обычно в учебниках истории пишут так, что за княгиней Ольгой сразу идет князь Владимир. Словно и не было Святослава Храброго, которого даже враги почтительно называли царствующим на север от Дуная и сравнивали с древним героем Ахиллом.
Так что это был за человек? Какой древней веры защитник? Против кого был непримеримым противником? Чего он добивался для Руси и русского народа?
      В 946 году дружина четырехлетнего великого князя Святослава вышла на поле, где ее ждало войско древлян. Рядом с маленьким князем ехали воевода Свенельд и дядька Асмунд.
По древнему русскому обычаю битву начинал князь. Воевода вложил в детскую ручонку князя копье, направленное в цепь древлянских щитов. Святослав толкнул его, и оно упало перед конем. Воинский обычай был соблюден. Над полем и сходящимися полками грянул древний боевой клич русичей:
- Князь уже начал! Дружина, потянем за князем!
Святослав не помнил своего отца князя Игоря. Почти сразу после рождения его увезли на север, в варяжский Новгород, подальше от кишащего византийскими и хазарскими соглядатаями Поднепровья.
Рядом со Святославом всегда был дядька Асмунд, сын Вещего Олега, убежденный язычник и именно он  вложил в трепетную душу юного князя великие идеи своего великого отца, и это многое объясняет. Не только в деяниях великого князя киевского, но и во всей его жизни.

                3

Асмунд не был чистокровным варягом. Согласно древней саге, матерью его была местная, славянская княжна. Воинским духом языческого севера дышал и рос юный Святослав.
Он хотел повторить  жизнь своего отца. Вещий Олег пришел из Новгорода в Киев, покорил и обложил данью древлян, потом с юным Игорем освободил от хазарской дани вятичей и нанес тяжелейший удар Хазарскому каганату, отшвырнув его за Дон.
Победоносно воевал с Византией, собрав в единый кулак славянские земли Восточной Европы. В том, что Святослав тоже пришел из Новгорода и тоже начал с похода на древлян, его сознательной воли, конечно, не было, он следовал заветам князя Олега.
Несколько лет спустя, Святослав вновь освободил вятичей, окончательно добил Хазарию и устремился на Византию - это уже больше походило на сознательное следование по стопам великого пращура.
Только замахнулся Святослав на много большее: грезилось ему объединение всех славян вокруг Дунайской столицы. Христианство он презирал, считая за уродство.
Все детские игры русов и их потомков  всегда нацелены на подготовку воина. Святослав тоже не был исключением. Он играл в коняшки, в царь горы с сыновьями и внуками воинов своей дружины, брал приступом снежные городки, махал деревянным мечом, сходился со сверстниками стенка на стенку в кулачных и борцовских поединках.
Повзрослев, учился приемам владения оружием, правилам вождения войск. Бегал и плавал на дальние расстояния в тяжелой русской кольчуге,  тренировался сражаться верхом на коне, учился стреляль из лука. Охотясь, постигал язык следов, оставляемых зверем, или человеком, привыкал быть выносливым и терпеливым.
В схватке со зверем воспитывал храбрость, а добивая добычу, или искалеченную зверем собаку, князь учился заглушать в сердце голос  жалости.
Русы не отравляли своих стрел, как чудь, или печенеги, но надо было на вид, на запах распознавать яд на вырванной из тела стреле, знать, чем и как лечить раненого.
Надо было учиться плавать и нырять в кольчуге, в том числе и в ледяной воде. И учиться терпеть раны, не выдавая боль, князю это важнее, чем воину, слишком много глаз смотрят на него в бою.
Юный князь постигал жреческую, полководческую, государственную и воинскую премудрость. Всему этому Святослав учился в новгородских лесах у дядьки Асмунда.
В 946 году на Руси еще кипела древлянская война. У пятнадцатилетнего Святослава появилась и личная причина ненавидеть христианскую Византию.
В 957 году княгиня Ольга с сыном ездила в Константинополь и вела переговоры с византийским императором. Только не Ольгу сватали, а сама Ольга искала брачного союза своему сыну с императорской семьей Нового Рима.
Cпустя некоторое время, византийский император Константин прислал к Ольге послов, с требованием прислать обещанных рабов, воска, мехов и войск в помощь. Войска - это уже серьезно. Если воск, меха, даже рабы могли быть личным подарком Ольги, то требуемые войска были нужны Византии только для войны.
Ольга через греческих послов ответила императору:
- Посидишь у меня в Почайне, как я у тебя в Суду, тогда дам.
Почайна - речушка в Киеве и гавань для купеческих судов, а Судом на Руси называли гавань Константинополя. Путь в Царьград был неблизкий. Предстояло минуть днепровские пороги. Полным ладьям было не пройти сквозь скалы, мели и теснины порогов.
Их разгружали, опытные кормчие осторожно проводили лодьи вдоль берега, пока остальные русы перетаскивали мимо порога грузы. Под порогогами  лодьи вытаскивали на сушу и переправляли волоком. Но на суше подстерегала иная опасность - кочевники.
При Игоре они не дерзали подходить близко к русским селениям, но корабли купцов могли счесть законной добычей. А уж когда до степи долетели вести о смерти грозного хакана урусов, Игоря, то они распоясались. А ниже порогов пролегала еще и Крарийская переправа, где стрела из рогатого печенежского лука долетала с берега на берег.
Поэтому с особым чувством признательности приносили русы жертвы своим богам на острове Хортица у огромного дуба. Дуб - святое дерево Перуна, бога бурь и войны - самого подходящего для поклонения перед морским странствием в полувраждебные земли.
Снова долгие дни пути, стоянки на безопасных островах, отдых, ремонт судов, море и долгий путь вдоль берега, по которому за караваном неотступно следуют разбойничьи шайки кочевников. Дожидаются, не налетит ли буря, не выкинет ли на берег русское судно.
Тогда - кидались на оглушенных крушением мореходов кочевники, увозя у седел в степь, волоча на арканах, кого схватить успели, пока не подгребали на помощь другие лодьи и с их бортов не спускались длинноусые окольчуженные воины со страшными прямыми мечами.
И вот посреди этой тяжелой душной воинской схватки и галдежа столичной византийской черни - отрок Святослав, молодой пардус-гепард с деревянной лодьи.
Изредка русское княжеское семейство выпускали в город, словно узников на прогулку. Русов в городе должен был сопровождать императорский чиновник, - царев муж, как говорили летописцы - на этот раз выполнявший обязанности скорее гида, чем обычного полуконвоира-полузаложника при опасных чужаках.

                4

Перед входом в город у русов отнимали оружие. Меч был  вместилищем души воина-руса, его внутренним содержанием, мечом благословляли при рождении, мечом опоясывали по достижению совершеннолетия, меч клали с ним в могилу.
На родине Святослава даже рабов не унижали, лишая оружия. И если подданные цесарей не носили оружие, то при чем тут русы? Неужели, приехав в страну рабов, воин должен превращаться в одного из них?
Святослав видел многочисленные памятники основателю города и первому христианскому императору Константину Великому, убившему в борьбе за власть сына, жену, тестя и зятя.
Гулял по Бычьей площади, на которой возвышался пустотелый медный бык, возведенный по приказу другого светоча христианства, Феодосия Великого, законодательно запретившего языческие культы.
Время от времени под быком разводили огонь и, открыв дверцу в медном боку, кидали внутрь быка живых людей - язычников и еретиков. Столичная толпа обожала подобные зрелища.
Не меньше любили жители Константинополя ипподром - тот самый, на котором в дни подавления благочестивым Юстинианом восстания Ника было перебито пятьдесят тысяч их пращуров, на котором полвека спустя Василий II Болгаробойца будет зарабатывать свое жуткое прозвище, празднуя триумф над братьями в православной христианской вере.
Видел Святослав и святую Софию, воздвигнутую Юстинианом в благодарность небесному императору за истребление своих единоверных, единокровных противников, из обломков разрушенных древних храмов.
Видел и парад - торжественное зрелище, на котором перед восхищенными горожанами и иноземными послами час за часом кружила одна и та же воинская часть, меняя оружие, коней и доспехи.
Каким чужим и чуждым, диким и омерзительным казался юному князю Царьград. Видел ли он его лишь из порта, или шел сквозь потные толпы на проспектах и площадях за царевым мужем, поводя левой рукой у пояса в бессознательной попытке опереться на рукоять отданного у ворот меча.
И с каждым днем все меньше и меньше он понимал мать. Зачем они приехали в эту жару, вонь и гвалт, в эти закрывающие небо груды обтесанных камней над грязью улиц? Зачем терпят унизительное любопытство этих странных людей - слишком наглых для рабов, слишком трусливых и покорных для свободных?
А действительно, зачем? Чего хотела добиться Ольга своим сватовством? Положение вдовы великого князя было крайне шатким. Прекратились на Руси грозные походы, да и кто бы встал во главе русских дружин? Женщина? Или совсем юный отрок? Ослабление это мгновенно почуяли в столице Хазарского каганата Итиле.
Наш герой впоследствии освободит от хазар землю вятичей. Но она уже была освобождена от хазар Вещим Олегом! Когда же она снова попала под их власть? При князе Игоре.
Прибавило ли провальное цареградское сватовство Святославу уважения и любви к матери? Вряд ли. Смертельное оскорбление нанесли надменные и наглые ромеи великой и богатой Руси, русским богам.
О богатстве Руси  летописцы писали, что изобилие рыбы в море, реках, озерах и прудах настолько велико, что кажется прямо невероятным. На один динарий можно купить целый воз свежих сельдей, которые настолько хороши, что если бы мы стали рассказывать об их запахе и толщине, то рисковали бы быть обвиненными в чревоугодии.
По всей стране множество оленей и ланей, диких лошадей, медведей и кабанов, и разной другой дичи. В избытке имеются коровье масло, овечье молоко, баранье и козье сало, мед, пшеница, конопля, мак, всякого рода овощи и фрукты, и будь там еще виноградные лозы, оливковые деревья и смоковницы, можно было бы принять эту страну, как землю обетованную.
Подобные рассказы зачитывали вслух по всей феодальной Европе, с ее переделенной землей, тесными городами, полями, истерзанными железными плугами в течение многих поколений.
Как звучали похвалы изобилию славянских земель в ушах голодных, полунищих швабских, или франкских крестьян? Как внимали перечням дичи и охотничьих угодий младшие сыновья графов и баронов, лишенные доли в наследстве, а с ней и любимой забавы благородных?
Как рвань и чернь западных и южных стран с вожделением слушала рассказы о богато накрытых столах русичей, доступных любому путнику, о полных сундуках и кладовых, на которые честные варвары-славяне не вешают даже замков!
Вот к кому пошла на поклон Ольга, Елена, королева ругов. Вот чьего наставничества искала, чьего покровительства - и не только для себя, для Руси. 
Естественно, предложение Ольги крестить Русь встретили в Священной Римской империи с восторгом. На Русь немедленно выехал спешно рукоположенный в епископы ругов благочестивый Адальберт, уже заливший потоками славянской крови, слегка разбавленной святою водицей, Полабье и Богемию.
Ольга, и впрямь потеряла голову от ужаса и безнадежности. Настолько не хотела признавать за сыном полноту власти, что, когда не признавать стало невозможно, согласилась, по сути, на интервенцию Руси.
А союз с дикими венграми мог настроить против нее даже местных язычников. И самое главное, после первых успехов вновь разгорелись старые родовые распри - бич славянства. Не было единого признанного вождя.


                5

В 955 году в страшной битве на реке Раксе Оттон разбил Вихмана и Стойгнева. Стойгнев погиб в бою. Голову славянского вождя, тела его семисот дружинников победители выставили на поле выигранной битвы.
Между страшными трофеями тевтоны бросили умирать жреца славян - ослепленного, с вырванным языком и переломанными конечностями. Вихману с трудом удалось увести остатки союзного войска на восток.
Завоеватели шли следом за ними, а вспыхнувшие после первых обед старые распри славянских княжеств не позволили им вовремя объединиться. Вихман со своей дружиной еще долго бился с христианами в разных краях Европы.
Жизнь истовый защитник древней веры закончил в схватке с поляками князя-вероотступника Мешко, предавшего богов, и пытавшегося принудить к тому же поморян.
Плыли лишенные родины. Плыли вдовы, сироты, увозя в скудной клади окровавленные, пробитые тевтонским железом рубахи кормильцев и заступников. Плыли угрюмые, израненные бойцы. Плыли вожди, чьими землями правил соперник, переметнувшийся к врагу, или наместник-маркграф.
На языческую чашу неустойчивого равновесия Руси ложился тяжелый варяжский меч. Христианская партия, а значит, и власть Ольги, или то, что казалось ей властью, - доживали последние годы. Вдовая княгиня заметалась, совершая одну ошибку за другой.
То, сватаясь к оголтелому византийскому шовинисту Константину, унижая себя и Русь в его дворце. То, уговаривая креститься сына, чувства которого к новой вере не потеплели после поездки в Царьград. То, наконец, бросаясь за подмогой к тем, кто и выжил с родных мест напугавших ее язычников.
Последнее уже было совершенным политическим самоубийством. Ведь не могли не знать на Руси, чем была для славян Византийская держава. И равнодушными к этому быть не могли. Особенно русско-варяжская знать  после появления беженцев.
Да и великий князь уже не был подростком, способным лишь глотать злые слезы, глядя на добровольный позор матери. Как истинный язычник, Святослав чтил старших в роду. И именно, как почтительный сын, он  помешал Ольге и впредь позорить себя и Русь, навлекая на себя, - да и на весь народ - гнев богов.
Он не принял христианства. Очевидно, переворот в Киеве был не бескровен, хотя немало вооруженных сторонников Ольги могли уцелеть. В те годы в Византии появляются дружины россов, сражавшихся в Италии и на Ближнем Востоке.
Скорее всего, это и есть русские христиане, спешно покинувшие отечество. Может, среди них были и те варяги-христиане, которых на свою беду взял в дружину отец Святослава. Им, если дожили, точно не оставалось места на Руси после падения Ольги-Елены.
Любопытно, задумались ли они хотя бы там, почему потомки римлян, покорителей полумира, крестившись, оказались на четвертинке владений предков и вынуждены нанимать их, вчерашних язычников?
На обратном пути многие из спутников Адальберта были убиты, сам же он с великим трудом едва спасся. Вот уж и правда - русское коварство. Обещали без боя сдать страну Русь, превосходящую по размеру державу норманна Оттона чуть не в два раза - и выгнали.
В 962 году князь Святослав одержал свою первую победу. Ольга с тех пор никем и ничем не распоряжалась. На ее долю осталось сидеть в светелке княжьего терема, прясть да покрикивать на служанок.
Так закончилось правление мудрой Ольги, начавшееся беззаконной резней данников-славян и ознаменовавшееся двумя унизительными посольствами к врагам и ненавистникам славянских народов, а так же утратой власти над землей вятичей.
Больше - ничем. Дутый миф о ее мудрости основан на одном-разъединственном факте - она крестилась. Начала она с невольного соучастия в убийстве мужа, и едва не закончила виновницей геноцида своего народа.
Спасибо, сын не покарал за первое и уберег от второго. Ольге повезло, что она жила в языческой Руси, а не в христианской Византии. Сын не убил, не ослепил ее, не сослал в дальний монастырь, на такое способны лишь византийцы-христиане.
Адальберт, после киевского провала, не успокоился. Отправился крестить воинственных пруссов, племя, жившее на землях нынешней Калининградской области.
Племя это еще много веков будет отстаивать свою веру от преемников Адальберта и будет ими уничтожено. Все. До последнего человека. Останется Пруссия, а пруссов не будет. В Х же веке пруссы очень даже были. Они и прославили неугомонно рвавшегося в святые Адальберта в качестве мученика.
Вернемся к нашему герою. 962 год - первый год полновластия Святослава. Год окончательного превращения из княжича в князи. Из юноши в мужчину. Итак, пред нами двадцатилетний князь. Возможно, уже отец, и даже не единожды. Его дальний потомок, Владимир Мономах, женился в 12 лет.
Скорее всего, в Константинополь юный государь ездил еще неженатым - даже премудрая Ольга не могла рассчитывать, что император Восточного Рима выдаст родственницу в жены.
Хотя, как знать, один сын нашего героя выклянчил таки византийскую принцессу-невесту, имеючи на момент сватовства пять жен и восемьсот наложниц. Да и нашего героя в дни вступления на престол это не особенно заботило.

                6

По христианской истории, что бы не делал Святослав, когда стал  правителем и военным вождем огромной державы, все не так. То он предстает, как гуляка-разбойник, то пьяница. Лучше бы начал налеты на соседей, выбирая позажиточнее - и послабее, но бандиты всегда трусливы.
На худой конец, если соседи оказались бы бедноваты, пристроился б пощипать крымские владения Византии - земли богатые, но слабо защищенные, особенно от набега с моря.
Именно так, к слову, поступил его недостойный сын, коего, как раз отчего-то числят в государственных умах и собирателях Руси. Начал с грабежа соседей, выбирая послабее и побогаче. Ятвяги, радимичи, вятичи, опять вятичи, ляхи. То, что жертвы набегов были братьями по языку, крови, вере, его не волновало ничуть.
Но Святослав воин - и выбирает наиболее опасного врага. Он князь - и направляет оружие против смертельного, старого недруга Руси. Он  поднимает меч на исконного врага Руси - Хазарский каганат.
Первейший долг воина и правителя народа - защищать свой народ, защищать истинную веру, славу предков и воинскую честь. Когда-то спартанцы не строили стен вокруг городов, говоря, что их города защищены отвагой жителей. И хотя русские города окружали стены, а в Ладоге даже каменные, сам дух этого обычая был близок русам.
Русы-язычники не укрепляли свои границы великими стенами, или цепями городков. Безопасность земли зависела от грозной славы князя и его победоносной дружины.
Русы верили, что нападение - лучшая оборона. Этот дух блестяще выражен в древних былинах. Воплощением этой же мысли были походы Вещего Олега и отца Святослава Игоря.
Под стенами Царьграда они не только бились с врагами своих богов и своего племени, но и защищали Русь - не всякий решится напасть на народ, не боящийся нового Рима и берущий с него дань.
Той же цели, помимо прочих, будут служить и походы нашего героя. Чем опаснее враг, тем славнее победа. А чем славнее победа, тем крепче безопасность родной земли победителя.
Об озере Ильмень, реке Волхов, о городе Ладога в те далекие поры хазары и не слыхивали. Разве что от приходивших по Волге-Итилю купцов с далекого Севера.
Но купцы приходили отовсюду, и Ладога была такой же полусказкой, как Рим, Багдад, или страна за каменной стеной по ту сторону Великой Степи.
Ученик Асмунда Святослав знал историю отношений своего рода с державой каганов. Но Святослав не мог не видеть, не понимать, что война Руси и Хазарии могла закончиться лишь гибелью одного из соперников.
И пошел Святослав на хазар. Услышав об этом, хазары вышли навстречу со своим князем каганом, и сошлись биться, и одолел их Святослав  и град их Итиль и Белую Вежу-Саркел взял.
Святослав, во-первых, пошел за год до хазарского похода в землю вятичей, но не стал облагать их данью, во-вторых, он сперва взял град хазар - Итиль - и только потом Саркел, Белую Вежу.
Его тяжелая пехота передвигалась от одного места сражения к другому верхом. Так они могли оказываться в самых неожиданных для врага местах, и не вымотанные дальним переходом, а готовые к бою. Ведь ездить-то на коне на Руси умели все без исключения мужчины.
Помощь в войне против каганата оказали и старые вассалы отца Святослава, печенеги. Святослав сделал земли угнетателей своей державой. В особенности это касалось земель у Дона и Сурожского-Азовского моря. Хазарские Саркел и Самкуш стали русскими городами Белая Вежа и Тьмутаракань.
Их славянское население из забитых данников-полурабов превратилось в полноправных подданных Киевского князя. Святослав достойно продолжил дело отца и его воспитателя, Вещего Олега. Не Дон, а Волга стала при нем восточным рубежом Русской земли. Святослав подвел своим походом черту под вековым противостоянием Руси и Хазарии, под двумя столетиями хазарского ига.
В том же году в Константинополь приехало болгарское посольство. Византийский базилевс решил стравить болгар с русами. Бедные болгары. Хорошо же отплатила им Византия за свое спасение от русов Игоря в 941 году. Что ж, такова участь предателей. Ими пользуются - и уничтожают по истечении надобности.
Однако император Никифор перехитрил сам себя. К золоту Святослав, как мы увидим, был совершенно равнодушен, всякую наемщину презирал и от попытки нанять его самого пришел в ярость.
Да и тайная политика византийцев давно уже казалась тайной только им. Все труднее было Второму Риму находить охотников таскать им каштаны из огня чужими руками. И уж вовсе напрасно было искать таких простаков в Киеве.
Через несколько столетий эта тактика - варвары против варваров - погубит Второй Рим. Призванные ромеями против сарацин крестоносцы обрушатся на сам Константинополь. И так разгромят его, что Восточный Рим больше никогда не оправится, и через сто с небольшим лет спустя, будет без труда захвачен турками.
И в тот момент за его спиной грянуло обрекающее:
- Иду на вы!
Святослава в Болгарии можно сказать, ждали. Не только язычники - эти-то само собой, для них сын Перуна из северных краев был долгожданным освободителем от гнета чужеземной веры, от огречившихся господ византийцев.

                7

Отряды скамаров - полуповстанцев-полуразбойников - спускались с гор и шли за дружинами русского князя. Выходили из лесных убежищ старики волхвы, жадно вглядываясь в багряные стяги с соколом Рюрика и крестом Дажбога.
Покидали родовые грады во главе дружин бояре глухих окраин, сохранившие верность древним богам. Их ждала Болгария. Вся Болгария ждала воина, правителя, мужа - ждала после почти полувека под постылым  царьком, окончательно обабившимся под старость.
Святослав созвал в поход на греков все молодое поколение россов. Такие походы, где основную силу составляет вся масса свободных неженатых людей, в Новгороде будет зваться позднее повольем.
Именно повольники освоят земли до Урала, проникнут в Сибирь, и еще до Куликова поля и Вожи нанесут поражение Золотой Орде. Но городу, из которого ушли все молодые крепкие парни и большая часть прирожденных бойцов княжьей дружины, было оттого не легче.
Воевода Претич собрал ополчение северы, привел к Днепру, к Киеву, но никак не мог решиться переправиться через реку. Ни осажденные, ни черниговская подмога не могли связаться друг с другом.
А в городе между тем становилось нечего есть. Вече всерьез обсуждало сдачу города печенегам. Это, кстати, любопытная деталь. Мы уже припоминали, что в летописи дважды говориться об осаде печенегами русских городов, и оба раза осажденные всерьез помышляли открыть печенегам ворота.
О позднейших осадах русских городов половцами, тем более - ордынцами, ничего подобного не говориться. Или не рассматривали русы печенегов, как таких уж страшных врагов?
Но ведь знали, не могли не знать, что печенеги способны на многое. А плен, в особенности - плен у степняков, русы рассматривали, как величайший позор, и готовы были на самоубийство, чтоб избежать его.
В конце концов, стали искать, кого-нибудь, чтобы сообщить людям той стороны Днепра, что киевляне больше не могут терпеть. Вызвался один  младший дружинник:
- Я проберусь.
Ему ответили:
- Иди.
Парень вышел из города - ночью - и, с уздечкой в руках, расспрашивая встречных печенегов:
- Не видали ли моего коня? - добрался до реки, скинул одежду, кинулся в воду и поплыл.
Он знает печенежскую речь, у него есть печенежская узда, она отличалась от русской сплошными удилами, он может стремительно раздеться и плыть, ныряя, уходя от выстрелов печенегов - великолепных лучников.
Раздеться, кстати, было необходимо, и не только оттого, что одежда могла помешать плыть. Пробраться через печенежские становья отрок мог только в печенежской одежде, а вот с того берега человека в наряде степняка могли, долго не разбирая, поприветствовать стрелой, или копьем.
Ополчение ведь, пехота лапотная. А напуганный и вооруженный штатский - очень опасное существо, спросите любого военного. Печенеги приняли его за своего.
Они не так уж походили на привычный нам облик степняка с плоским носом, узкими глазками, торчащими скулами и чахлыми волосками на верхней губе и подбородке.
Они-то, видимо, и обеспечивали набегам хозяев ту самую быстроту удара молнии. По данным раскопок, кони печенегов столь же мало походили на въевшийся в наше сознание образ монгольской степной лошади, приземистой и толстомордой, как и их хозяева - на типовых плосколицых степняков.
Итак, благополучно миновав вражеский лагерь, избежав смерти от стрел кочевников и в холодных водах весеннего Днепра, отрок сообщил людям Претича:
- Если не подойдете завтра к городу, сдадутся люди печенегам.
Воевода обратился к своим ратникам:
- Пойдем завтра в лодьях, и, захватив княгиню и княжичей, умчим на этот берег. Если же не сделаем так, погубит нас Святослав.
Взял на внезапность, на испуг, с целью быстро вывести из Киева мать и детей великого князя. О судьбе стольного Киева, матери городов Русских, никто и не вспоминает. Основной довод - страх перед князем.
Страх перед грозным князем пересилил страх перед огромной ордой на другом берегу. В глухой предрассветный час ополченцы Претича в ладьях скопом двинулись на другой берег, трубя в рога и трубы, крича, и вообще производя побольше шума.
В ответ поднялся шум и в городе, киевляне сделали вылазку, и начали жестоко биться с печенегами. В сонных головах, не ожидавших ничего подобного, степняков молнией ударило:
- Святослав!
В один миг бесчисленное множество степняков словно слизнул языком их предок Огуз-хан. Только догорали непрогоревшие костры и темнели в утреннем тумане неопрятными грудами опрокинутые и затоптанные в паническом бегстве шатры и кибитки.
Конечно, печенегам не пришло в голову, что князь никак не мог подойти с другой стороны Днепра, что не мог он и появиться у днепровских круч из дальней Болгарии столь стремительно.
Во-первых, все произошло слишком внезапно, чтобы рассуждать, а страх перед Святославом был слишком силен. Печенеги ничуть не хуже Претича сознавали разницу между ополчением с топорами и рогатинами и княжеской дружиной - особенно той, которую ведет Святослав.

                8

Полки Претича радостно созерцали все это время; одна весть, одна мысль о появлении дружин Святослава обратила орду в безоглядное, повальное бегство.
Во-вторых, печенеги наверняка испытывали перед Святославом тот почти религиозный трепет, который вызывают сильные и жестокие полководцы цивилизованных народов у дикарей.
Вспомним поклонение азиатов Александру Македонскому, вспомним репутацию Ермака у народов Сибири, которого аборигены почитали богом и сделали его могилу местом почитания, и генерала Ермолова на Кавказе.
Святослав был силен и беспощаден, Святослав в один год уничтожил казавшуюся кочевникам вечной Хазарию - этого было достаточно, чтобы печенеги смотрели на него, как на бога.
Осаждая его родной город, кочевники, сознательно, или нет, ждали кары - внезапной и страшной, как удара молнии. Они ждали этого громового рева труб в предрассветье, потому и отреагировали на него мгновенно.
Только вождь печенегов, в силу своего положения вынужденный быть самым храбрым в племени, рискнул вернуться и посмотреть, что же на самом деле происходит. В бесчисленной орде не нашлось ни одного человека, рискнувшего к нему присоединиться.
Подъехав ближе, вождь печенегов увидел ничего не прояснившее ему зрелище эвакуации Ольги с двором и внуками. Его заметили. Претич  махнув отрицательно рукой какому-нибудь чересчур ретивому ополченцу, ухватившемуся за лук, сам выехал навстречу нарядному одинокому степняку на красавце-скакуне в пышной сбруе.
Еще не подъехав вплотную, печенег окликнул его. Вот еще недомолвка летописи, на каком языке они говорили? Претич мог знать язык кочевников.
Но, учитывая обстоятельства, скорее уж печенег обратился к нему, коверкая безбожно русские слова:
- Кто се приде?
Претич ответил:
- Люди с той стороны.
Ответ, что называется, дипломатичный - ничего нового печенег узнать из него не мог. Он и сам видел, что перед ним - люди, которые только что переправились из-за реки Варух, как сыновья степи звали Днепр.
Молчание повисло вслед за этими словами. Слишком важным был для дикаря следующий вопрос, слишком страшным мог быть ответ, чтоб его было легко задать.
Наконец, вождь решился:
- А ты князь ли?
Претич ответил:
- Я воевода его, пришел в сторожах, а за мной - бесчисленное войско.
Летописец замечает:
- Так сказал он, чтобы напугать печенегов.
Был он в сторожах? - говоря нынешним языком, в разведотряде, неизвестно. Так что пред нами диалог командира русских разведчиков с вражеским ханом. Печенег едва ли слышал его, буквально раздавленный свалившимся на него после первых слов воеводы облегчением. Не он. Пусть его человек, но человек, а не он.
Вряд ли привыкший перед своими воинами быть непроницаемым вождь удержал мальчишечью ухмылку облегчения. А может, и удержал, только вспыхнули бешеной радостью темные рысьи глаза.
- Будь мне друг, - сказал степняк Претичу.
- Так и сделаем, - отвечал ему воевода.
Они ударили рука об руку. Отсюда пошла потом русская поговорка:
- По рукам, и за бога?
Не был этот обряд чужд и восточным народам арийского происхождения, к которым  принадлежали и печенеги. Человек, в одиночку идущий туда, откуда сбежало огромное полчище - храбрец.
Человек, готовый ответить за свое племя перед богом - истинный вождь. Пусть он и дикарь из степного племени, но он человек достойный уважения и дружбы руса.
Печенег подарил Претичу коня, стрелы и саблю. О том, что такое конь для воина-степняка, написано немало. Этот дар, собственно, был символом безграничного доверия вождя печенегов к новому другу.
Конь кочевнику - друг, почти побратим. Больше того, это половина собственного “Я” степняка. Он живет верхом на коне. Как надо было стремиться к дружбе, кого видеть в новом друге, чтоб сделать такой подарок?
Претич оценил дар и ответил равноценно. Он подарил печенежскому вождю меч, броню и щит. Дар этот был, конечно, очень ценен и в чисто материальном плане - вспомните, читатель, как оценивали кольчуги и мечи славян и русов арабы, великолепный оружейники. Этот дар стоил печенежского скакуна.
Подарил воевода печенегу и коня - не пешком же ему нагонять свое племя? Его и на коне было теперь отыскать непросто, а пеший степняк в чужой, а после набега - просто враждебной стране почти готовый покойник.
Просто русский конь, пусть и неплохой, пусть и дружинный, на фоне скакуна вождя печенегов поблек и в летопись не попал. Это показывает, насколько серьезно отнесся воевода к дружбе с кочевым вождем.
Более того, он не расстался с дарами друга до смерти - его так и положили в могилу. С конем в печенежской сбруе, с печенежской саблей, с печенежскими луком и стрелами.
Его курган носит имя “Черной могилы” - предание связало его с именем защитника своего края от хазарской чумы, князя Черного. Но, после раскопок, в нем обнаружили останки руса Х века с доспехами, конем и печенежским оружием, в сопровождении жены и мальчика-подростка, нашли в кургане и византийскую монету.
Тогда и вспомнили знатного руса, жившего в одно время с византийцами и поменявшегося оружием с печенегом. Жаль, не найдено печенежской могилы, с русской кольчугой и шлемом, с мечом, меченым именем Людоты, или Славомира.

                9

Хотя, как знать - судьба степняка переменчива. Может, и не было у храброго вождя никакой могилы, и тризну по нему правили коршуны с воронами, а плакала на ней пробегавшая дождевая тучка.
Но боги степи не оставили храбреца. Уже после гибели нашего героя от рук печенегов, к его старшему сыну пришел и поклялся служить ему печенежский князь Илдея. Что-то уж очень знакомое в этой преданности и беззаветной отваге.
Уж не Илдея ли выехал тогда к Претичу? Как видите, тактика киевских князей себя вполне оправдывала. Правда, при этом князь должен внушать уважение даже самым диким разбойным соседям.
Вот младший сын нашего героя печенегам такого уважения уже не внушал. Вспомнить только, как у брода на Трубеже - в 50 километрах от Киева, в одном дне пешего пути - печенежский вождь кричал нашему воеводе:
- Выпусти мужа, а я своего, да пусть борются. Твой одолеет - дам три года мира, мой одолеет - будем вас три года разорять.
Печенеги ушли, но память о них осталась. И не только память - еще долгое время бродили по русской земле разбойные ватаги печенегов и хазар. Киевляне боялись поить коней в речке Лыбеди, названной по имени сестры основателя Киева и первого полянского князя.
На Русь, очевидно, пришел не один вождь, и не одна орда. Тогда на Дунай и поспешил гонец с черной вестью. Жизням русичей и их имуществу угрожала опасность, а князь был где-то в далеких краях.
Дожили ли они о того дня, когда византийский Христос развернул свои знамена над Киевом, когда рухнули древние боги, а Перуна копьями сверзли в Днепр и кнутами погнали народ в купель?
Святослав не стал брать с собой молодое и быстрое, но бестолковое поволье. Оставил его сидеть в гарнизонах - засадах по-древнерусски - на воеводу Волка, оседлал коней и поспешил с дружиной в Киев.
Там он, поприветствовав мать и детей, собрал ополчение и устроил кровавую баню печенежской орде и бродячим бандам - захватчикам Русских земель. “И был мир”, заключает летописец. 
Святослав знал, как надо за мир бороться. Во Второй Балканский поход он взял печенегов. Князь встретился с печенежскими вождями при посредничестве воеводы Претича и его нового друга - выслушал их и согласился взять в поход на ромеев.
Но, понимая всю опасность похода, он решает главный вопрос, кто должен был остаться на Руси за князя, чтобы государство не оказалось беспомощным при нападении врага.
Другое дело поход, когда князь - пусть мальчик, едва сидящий на коне, едва способный толкнуть ручонкой легкую сулицу за конскую морду, но это князь. 
Как Вещему Олегу, когда сошел он из ладьи на песок днепровского берега и бросил Аскольду и Диру, указывая на малыша Игоря на руках дюжего варяга:
- Не князья вы, и не княжьего рода, а я княжьего рода и вот он князь - сын Рюрика.
Руководствуясь этими важными соображениями, Святослав решает посадить сыновей в князья. Речь идет, естественно, не о разделе Руси. Это будет уже позже, при его младшем сыне и внуках. Ведь не разделилась же Русь при отце Святослава, когда сам он был в Новгороде.
Итак, в Киеве Святослав посадил князем Ярополка, своего старшего сына. Здесь он был во главе Киева и полянской земли, но и всех тех, обезглавленных хазарами земель - Северской, Радимичской, Вятической - на которых русы возлагали легкую дань, которые видели в киевских князьях не столько захватчиков, сколько освободителей.
Кстати, Ярополку - мальчишке было лет тринадцать - Святослав привез из Балканского похода живой подарок, юную монашку Юлию. Ее-то и нарекут Предславой. Летописи говорят, что она была царского рода.
В Деревской земле, кроваво замиренной Ольгой на памяти еще живущих, был посажен Олег. Он был князем над примученными данниками Киева, уличами и бунтарями древлянами. Сторонники Киева в тех неспокойных краях тоже должны были иметь живое знамя.
Это было необходимо и в случае мятежа - болгарский царь Боян должен был рассказать князю, как вовремя вспыхивали восстания за спиной его отца, Симеона Великого, во время его походов на Византию.
Это было необходимо и в случае еще одного внешнего нападения - тех же печенегов. Император Константин Багрянородный уговаривал печенежскую орду ходить набегами в земли уличей и древлян.
На этом летописный список детей Святослава исчерпывается. Но  византийский летописец Скилица упоминает, что флот империи подавил мятеж хазар в крымских владениях Византии под руководством крещеного хазарина Георгия Чулы.
Сильно помог византийцам сын Святослава, имя которого византийский летописец Скилица передает как Сфенг, княжич, напавший на мятежников со своей дружиной и взявший в плен Чулу.
Святослав не оставил обезглавленными и земли, отвоеванные им самим у Хазарии. Вряд ли княжич помогал ромеям из любви к ним, или хотя бы из христианских чувств - нигде не сказано, что он был христианином, но имя он носил явно языческое.
Да и многие православные соседи Второго Рима - Грузия, Болгария - не питали к нему никаких братских чувств, впрочем, и оснований к тому не имели. Сыном победителя каганата двигала ненависть к хазарам, кровным врагам русов. Судя по быстроте действий княжича, княжил он в Тмутаракани.

                10

Итак, Ярополк в Киеве, Олег во Вручьем - этот город, ныне Овруч, стал столицей Древлянской земли, вместо сожженного Ольгой Искоростеня. Княжич Сфенг, как его назвали летописцы, в Тьмутаракани. 
Но пришедшие в это время в Киев знатные люди из Новгорода возмутились таким распределением княжичей. Что ж они - хуже древлян и уличей?
Им тоже нужен князь. Или государь позабыл, в каком городе он сам начинал княжить? Позабыл, откуда пошел здесь, по эту сторону холодного Варяжского моря его соколиный род? Если так, новгородцы вновь, как во времена Рюрика, сами призовут себе князя!
Святослав не воспринял всерьез эту угрозу. Усмехнулся:
- Да кто к вам пойдет?
Но Новгородская земля и за сто лет до того была велика и обильна, а уж теперь, когда новгородцы могли ходить в арабские и персидские земли, не опасаясь хищного хазарского каган-бека, когда проложен был путь из варяг в греки, торговля Новгородская и вовсе стала процветать.
Новгородские послы приуныли. Но тут встретился им добрый молодец. Звали молодца по-былинному - Добрыня. Добрыня и его сестра Малуша были детьми древлянского князя Мала, плененного Ольгой по подозрению в причастности к убийству ее мужа князя Игоря.
Красавица Малуша была рабыней-ключницей старой княгини Ольги. Её и полюбил юный князь Святослав, от которого она родила княжича Владимира. Ее брату Добрыне и поручил великий князь присматривать за любимой рабыней и ее сыном, сказал:
- Будь, мол, им за защиту.
Княгиня Ольга воспитывала Владимира, как своего внука. В Никоновской летописи, сохранившей множество древних подробностей - например, что поход на болгар Святослав начал по наущению цесаря Никифора, что Аскольд воевал с черными болгарами, и многое иное, - в этой летописи сохранено и подлинное имя сестры Добрыни - Малуша.
Так вот, Добрыня потихоньку подошел к новгородским послам и посоветовал им просить у Святослава Владимира. Оказывается, красавица рабыня успела соблазнить молодого князя и родила от него мальчика.
Мальчика назвали Владимиром, и отправили вместе с матерью подальше, с глаз долой. Сердобольная Ольга выслала их в принадлежавшее ей сельцо Будутино, спасая от Святослава, так как не известно, как бы отнесся Святослав к правлению сына от рабыни.
Следует напомнить, что у балтийских славян, от которых происходил его род, отец мог убить нежеланного младенца, и это было в порядке вещей. Новгородцы вновь пришли к Святославу снова и попросили в князья Владимира.
- Вот он вам, - был краткий ответ.
Князю не хотелось говорить о сыне от рабыни. Возможно, он предполагал, что именно в северном Новгороде, рюриковой твердыне, столь близкой к стальным волнам Варяжского моря, сын рабыни будет в безопасности.
Может, он даже надеялся на то, что воспитание людей новгородских от рода варяжска уравновесит хазарскую кровь его младшего сына. В таком случае, князь не учитывал, или не знал, что вместе с Владимиром на север отправился и Добрыня, не собиравшийся пускать воспитание племянника на самотек, или доверять его северным язычникам. Да и мысли Святослава были заняты уже совсем другими делами.
Раздел престолов между сыновьями Святослава был завершен. Теперь Святослава ничего не держало в городе, ставшем ему почти чужим. Его столицей отныне была его дружинная ставка.
Город на Днепре после нескольких лет походов казался скучным и тихим, его расписные терема и стены - обузой. Люди, жившие здесь, купцы и ремесленники да владетели ближних полянских земель, жили в каком-то другом мирке.
Не для их спокойствия он крушил каганат и приучал степных дикарей видеть в нем гром небесный. Поляне, когда-то звавшие с севера Соколиный род Рюрика на княженье, искренне считали, что потомки Рюрика сделали все, что нужно.
Ведь хазары разгромлены, на горизонте славянских земель больше не маячат их разбойные гнезда из белого камня. Кованая конница каган-бека больше не будет топтать полянские нивы, не будут полыхать деревни. Чего ж еще надобно государю?
Святослав смотрел на мир по-другому. Он видел долг князя и воина в защите правды, а не набитых добром лабазов киевских бояр и купцов. Да, и в том, чтоб простые люди могли спокойно жить по заветам предков, собирать урожаи, возиться в мастерских, торговать с дальними землями, не боясь ни лихих людей, ни дикарей из лесных, степных, или горных племен.
Киевляне думали, что мир изменяется к лучшему. Платили дань хазарам, теперь не платим. Хазары могли напасть - теперь не могут. Была смута - теперь на престоле сильный и страшный врагам государь.
Разве не лучше стало? А христиане, что они? Ну, страна - так за морем, далеко. Ну, в Киеве - так горстка. Святослав видел, как изменяется мир. Но  болгары стали одними из братьев одного государства, а мы не умели и не хотели воевать с братьями.
Те же из знатных христиан, кто хочет остаться верным Христу - забиваются в леса, горы, в глушь. Они ждут, а вдруг все вернется на круги своя. Ответ дал Олег Вещий, отец наставника Асмунда.
Он перенес столицу почти на поле боя - в Киев. Не в этот, тихий и мирный, а в то хазарское пограничье, что было здесь семьдесят лет назад. И уже отсюда, из нового военного стана - в походы, в свирепые непрерывные походы.

                11

С дружинами - за данью, а дань - на новые дружины. И собрать данников в единый кулак, народ к народу, гнуть выи упрямым, а если не гнутся, так ломать, как изменнику Аскольду.
Занять приграничные с империями земли. Поставить там столицу. Собрать окрестные славянские народы, отбирая данников у империй. Болгары уже приняли его, как поляне приняли Олега. Хорват и прочих смутьянов - примучить, как Олег и отец примучили уличей с древлянами.
Дикарей-язычников - в союзники. Но перед этим - показать силу. Чтоб мадьяры запомнили его имя, как помнят печенеги имя отца. Нечего и им тратить удаль в бессмысленных набегах на дальние страны. Пусть служат державе.
Возможно ли это? Святослав не спрашивал себя о таких вещах. Раз Олегу, отцу и самому ему удалось на Руси - и его потомкам удастся на Дунае. Под соколиный стяг встали поляне и северы, кривичи и словене, дреговичи и полочане, вятичи и древляне, уличи и радимичи, тиверцы.
Что ж, теперь очередь сагудатов и велегестичей, струменцев и смолян, драговитов и северов, верзичей и баюничей, рунхинов, милингов и езеричей. Всех болгар, хорват, сербов.
Теперь на Царьград! Не в лодьях, как Олег и отец, а по суше. Греки привыкли ждать врага с моря, а мы, как хазары - из степей и лесов. Не надо делать так, как привык враг. Пусть враг делает, как привык. А мы сделаем, как надо.
Не нужно щита на воротах. Пусть сбудется отроческая мечта. Пусть Царьград разделит место с Итилем. Еще до раздела престолов между сыновьями Святослав сказал матери и боярам:
- Не любо мне в Киеве. Хочу сидеть в Переяславце на Дунае. Там будет середина земли моей. Туда стекается все лучшее. Из Греции - золото, шелка, вина и плоды, из Чехии и из Венгрии - серебро и кони, из Руси - меха, мед, воск и люди.
В переносе столицы для Руси не было ничего особенно нового. Лет семьдесят назад Олег перенес столицу из Новгорода в Киев. Сейчас, после победы над каганатом, Киев из воинского стана на глазах превращался в сытый и тихий глубокий тыл.
Место же князю и дружине его, а значит - столице, в челе войска. Поближе к врагу. Это было естественно и более, или менее понятно. Князь оставляет детям безопасные мирные земли и отправляется туда, где нужна его рука и железная воля.
Святослав перечисляет земли, с которых собирается брать дань. Он уже берет дань с русских земель - теперь дань, естественно должна будет идти и в Переяславец. А теперь к списку данников присоединятся Балканы и Центральная Европа. Это для начала, чтоб свалить Византию, как свалил Хазарию.
Ольга ответила сыну:
- Видишь - я больна. Куда хочешь уйти от меня? Похоронишь меня - и иди, куда хочешь.
Старуха-мать просит повременить повзрослевшего сына. Ольга действительно была тяжело больна. Только три дня она прожила после этого разговора. Может, близость смерти и помогла ей освободиться от самого сильного чувства к сыну-язычнику, которое до тех пор испытывала будущая святая от страха.
Возможно, она поняла, что есть вещи и люди куда страшнее ее сына, когда вокруг Киева задымились костры степных полчищ. Перед смертью она просила Святослава о последней милости - позволить ей уйти к ее богу по христианскому обряду.
Без буйной тризны с хмельными ковшами, со звоном мечей и обильными жертвами, без надменно вздымающегося к небесам кургана. Лечь в могилку вровень с землей. Ольга, сообщает летопись, исповедовала христианство в тайне, и очень боялась, что по смерти ее похоронят по языческому обряду.
Сын пообещал. И исполнил. Хоронил Ольгу ее личный священник. Плакали по ней привыкшие к бабке внуки. Плакали люди киевской христианской общины. Плакал и Святослав.
Так говорит летопись, и возможно, это не просто литературный вымысел описания смерти праведного правителя. Люди той эпохи гораздо меньше стеснялись выражать свои чувства. Нелепое табу на мужские слезы - суеверие много более поздних времен.
Не стеснялись проливать слезы суровые и беспощадно-жестокие люди. Плакали патриархи Ветхого Завета и герои Гомера. Не прятали слез герои былин, саг и рыцарских романов. Плакали русские князья и монгольские ханы. Им не приходило в голову, что мужчины не плачут - может, потому, что у них не было оснований сомневаться в собственном мужестве?
Нарушили завещание Ольги много позднее. Уже после смерти Святослава. Не язычники - единоверцы Ольги. Молодой русской церкви требовались святые реликвии. Могилу разрыли, извлекли кости и поместили их в  саркофаг Десятинной церкви.
Даже после смерти не получила она покоя. Хотя, как знать, может, ее и утешило бы, что она и по смерти послужит делу христовой веры на Руси. Теперь больше ничто не мешало Святославу в осуществлении его помыслов.
Ничто не держало князя в городе, который в его глазах уже перестал быть столицей. Земли Киева и Искоростеня, Новгорода и Тьмутаракани обрели юных князей, наместников своего отца.
Теперь у русов и местных сторонников Рюриковичей будет вокруг чего сплотиться в случае беды. А большего пока и не надо. Ни на одной из границ нет врага, способного напасть на державу сынов сокола.

                12

По Волге Русь вроде бы граничит с Хорезмом, но на деле там дикая, пустая степь, по которой кочуют орды торков-гузов и половцев-кипчаков. Предкавказье после хазарского похода - выжженная земля.
На Тьмутаракань долго еще не посягнет никакой враг. Что до запада, где княжат сын Олег и два данника-союзника под рукою Святослава, полочанин Рогволод и дрегович Турый - там попросту нет врагов.
Тесть Волисуд, шурин Мешко-Мечислав. А между ними и Русью - полоса диковатых лесных и болотных народов, от Карпат до Варяжского моря.
Белые хорваты, дулебы, мазуры, ятвяги, литва, жмудь, летьгола с земьголой, пруссы. Не враги и не друзья, не нужные ни как данники, ни как союзники. Печенеги теперь мирные.
На Руси все спокойно - кроме новых земель. Место его там, на переднем краю, в передовом полку. В его новой столице - Переяславце Дунайском.
И князю напомнили об этом очень скоро. Ольга, согласно преданию церкви, преставилась 11 июля за несколько дней до столь важного для Святослава праздника - Перунова дня.
Князь, судя по всему, и в первый поход на болгар вышел после праздника своего небесного покровителя, метателя молний, бога побед. В это время пришли худые вести - в Болгарии мятеж против русов, воевода Волк собрал все войска в Переяславце и держит оборону.
Святослав, не дожидаясь окончания сборов ополченцев, возложил это дело на воевод и поспешил с отдохнувшей в Киеве дружиной и новыми союзниками - легкими на подъем печенегами - в Болгарию.
Пока дружины Святослава шли на Киев, пока разгоняли от русских границ кочевничьи шайки, пока делил великий князь престолы-наместничества своей огромной державы между сыновьями и хоронил мать, в Болгарии люди цесаря Никифора Фоки не теряли времени даром.
Святослав еще не покинул Руси, а болгарское посольство уже коленопреклоненно стояло в Константинополе перед престолом того самого цесаря, который столь недипломатично обошелся с их предшественниками.
Болгарские бояре с воздетыми руками умоляли императора защитить их от злого язычника. Кого могло представлять посольство? Болгарское государство? Но царем болгар в то время считался Святослав, на основаниях не менее и не более законных, чем те, на которых сам Фока занимал престол Царьграда - по праву сильнейшего.
Он княжил над болгарами, чеканил монеты и облагал данью пограничные греческие города. Западной Болгарией, выделившейся в отдельное царство, правили Комитопулы - четверо братьев, сыновей комита покойного царя Петра, Николы - Давид, Самуил, Моисей и Аарон. Братья, с их ветхозаветными именами, были христианами.
Их земли частично соседствовали, частично включали в себя земли сербов и хорватов, уже три века к тому времени принявших христианство. Но при этом, на протяжении всей истории Западно-Болгарского царства, оно будет непримиримым врагом Восточного Рима.
Болгарский народ? Но многие болгары до конца, до освободительной резни Цимисхия и страшных дней Доростольского сидения, будут биться бок о бок с русами против освободителей из Второго Рима.
Так кого же представляли люди, что, воздев руки, стояли той весною перед императором? Надо полагать, то был, так сказать, актив христианской партии Болгарии, верные сторонники Константинополя, из тех, что окружал беспомощного Петра Сурсувула.
Конечно, император принял это посольство куда ласковей прежнего. Куда подевались нищее, грязное, и во всех прочих отношениях низкое племя и его одетые в шкуры вожди, грызущие сырые кожи?
Император внезапно вспомнил, что болгары - братья ромеев по вере, и проникся величайшим сочувствием к бедствиям соседа. С послами обошлись в высшей степени любезно, но никакой реальной помощи не обещали.
Войска империи увязли в боях на арабских провинциях. Все лучшие силы направлены туда. Вы, как христиане, должны понять. Еще чего не хватало - проливать лишний раз ромейскую кровь, или губить наемников, за которых дорого плачено из имперской казны и кармана подданных Второго Рима!
Ради этого, что ли, Никифор Фока терял любовь своего народа, облагал его зверскими налогами, выгадывал каждую копеечку? Нет уж, пока только это возможно - пусть варвары бьют варваров!
Вместо этого император отпустил с посольством на родину Бориса и Романа Петровичей, сыновей покойного царя болгар. Пусть у мятежников будет знамя, а у врага Святослава - соперники в праве на болгарский престол.
Трудно сказать, что чувствовали в это время молодые сыновья Петра. Они, конечно, были христианами, выросли в сугубо христианской семье и полжизни провели в столице православия, Константинополе.
Но вряд ли они были большими сторонниками Византии. Узник редко любит тюрьму, даже отделанную золотом и пурпуром, и подавно никогда не любит тюремщиков.
В роскошных дворцах города царей царевичи чувствовали себя пленниками, да они ими и были. О Святославе они могли слышать лишь очень немногое.
Скорее всего, они считали и его, и Никифора в равной степени врагами своей несчастной страны. Отделаться от византийцев пока невозможно, что ж, попробуем отбить хоть одного врага.
Заговор был сработан на совесть. Спецслужбы императора Фоки смело можно было поздравить. Никто не предупредил воеводу Волка о готовящемся мятеже, никто из других городов и не пришел на помощь.
Гарнизоны русов и их сторонники были захвачены врасплох и попросту вырезаны. Да и население пребывало в некоторой растерянности - Петр мертв, новый цар болгар ушел куда-то на север, и неведомо, вернется ли еще, а воевода Волк явно не царь и не болгарин.

                13

Зато на стороне мятежников - царевичи, дети Петра, Борис и Роман. Скоро Волк со своим войском молодых повольников был осажден в Переяславце. Пищи не хватало - никто не готовился к осаде, а в городе, кроме жителей, пребывало многочисленное русское войско.
Приступ за приступом отбивало воинство воеводы Волка, но припасы таяли. Кроме того, некий доброжелатель известил воеводу, что в городе зреет заговор с целью открыть ворота войску царевичей.
В это время на Востоке византийский полководец Никифор Фока в битве с мусульманами захватил меч, принадлежащий пророку Мухаммеду. Тому самому пророку Мухаммеду, который основал ислам.
Никифор Фока был хорошим командиром. Он действительно заботился о своих солдатах и офицерах. За освобождение своих пленных он передал египетскому эмиру Аль-Муизу меч пророка.
Потрясенный эмир Аль-Муиз, в чьих руках оказался клинок посланца Аллаха, повелел освободить из египетских зинданов не только Никиту, но и всех, взятых в плен вместе с ним. И более того - всех пленных ромеев, сколько их ни было в его государстве.
Никакие деньги, никакие сокровища казны Восточного Рима не помогли бы добиться такого; никакие сокровища не стоили бы в глазах эмира этого меча.
Весть быстро разлетелась по всему мусульманскому миру, и толпы паломников устремились в Египет, надеясь увидеть если не саму святыню, то хотя бы дворец, ставший ее вместилищем.
А навстречу им по дорогам Египта брели, цепляясь друг за друга, щуря отвыкшие от дневного света глаза, брели сотни и тысячи живых скелетов, еле прикрытых лохмотьями, со следами кандалов на руках и ногах. Начинали свой долгий и опасный путь на родину освобожденные щедростью своего государя и благочестием эмира Египта византийцы.
Когда первые корабли с возвращавшимися домой пленниками показались в гавани Царьграда, по всем церквям Константинополя зазвонили колокола.
Император устроил праздник в честь освобождения из сарацинского плена своих подданных. И на сей раз ликование подданных было вполне искренним, не омрачилось безобразными инцидентами, вроде кошмарной и приснопамятной резни на ипподроме Константинополя.
Кроме того, завершались мероприятия по подготовке к обороне Константинополя, теперь уже казавшиеся, наверно, самому Фоке излишней перестраховкой.
Хотя Никифор всегда был очень осторожным человеком, но полагал, что от северных язычников можно ожидать всего. Наконец, подходила к концу постройка крепостных стен вокруг императорского дворца.
Воевода Волк в осажденном Переяславце был тверд присяге и крут. Но мятежные бояре-христиане, сторонники уже помазанного на царство Бориса II, стояли под стенами с огромным войском, а в городе зрел заговор против русов, подходили к концу припасы еды. 
Воевода Волк, несомненно, полагал себя не воеводой крепости Переяславец, но воеводой русского войска. И это войско, а не крепость - он хотел сохранить. Поэтому он прибег к тактической хитрости.
На городской площади прилюдно объявил о решимости отстаивать Переяславец до последнего, Волк повелел забивать коней, солить и вялить мясо.
Это оказалось военной хитростью. Той же ночью воевода собрал войско, подпалил город в нескольких местах и, пока болгары за стенами гадали, чтобы это могло означать, вырвался из города к реке, захватил ладьи сторонников царя Бориса, и в них ушел вниз по Дунаю. У самых пределов Руси, в устье Днепра, лодьи воеводы Волка повстречались с войском Святослава и новой силой - союзными печенегами.
Судя по тому, что рассказ о переяславском сидении воеводы до нас все же дошел, причем без единой нотки осуждения, можно предположить, что Святослав отнесся к нему благосклонно. В смысле, никого не казнил. Свой гнев Святослав берег не для выполнившего, как мог и умел, свой долг воеводы, а для изменников болгар.
Кому не стоило ждать для себя ничего хорошего, так это - болгарским мятежникам. Святослав в Переяславце княжил. Чеканил монету. Следовательно, ему присягали. А теперь присяга эта оказалась нарушена.
Святослав мог быть снисходителен к поверженному врагу. Примером тому был недавний мир с печенегами, да и сами болгары. Но он, как и все русы, был совершенно беспощаден к предателям.
Дружины Святослава, поволье Волка и печенежская конница ворвались в Болгарию. С другой стороны в Болгарию вторглась мадьярская орда. Кстати, в этом походе Святослав по-настоящему показал свой авторитет - воины двух разделенных кровной враждою племен, мадьяр и печенегов, не смели и думать рядом с ним о сведении старых счетов.
Устюжский летописец говорит, что переяславцы пытались обороняться от Святослава и даже решились на вылазку. Силы у сторонников царя-христианина были немалые, и какое-то время даже казалось, что они побеждают, но князь переломил ход сражения мощным ударом и на плечах бегущего неприятеля ворвался в город.
Он вновь провозгласил Переяславец своей столицей и начал возобновленное правление Болгарией с расправы над изменниками. В число таковых могли входить, как жители города, по сообщению Волка, сговаривавшиеся с воеводами Бориса, так и сами попавшие в плен бояре, особенно те, кто присягал царю болгар.
                14

Болгария всколыхнулась. Ревнители старой веры, ненавистники греков воспряли. Весь север Болгарии оказался ненадежной опорой для сторонников Бориса, и им пришлось отступать на юг - на близкие к Царьграду земли, к большим городам, в которых правили тесно повязанные с греками торговцы.
Центром мятежа стал Филлипополь, будущий Пловдив, основанный и нареченный в свою честь еще отцом Александра Македонского Филиппом. Ни в наших летописях, ни у византийцев не сохранилось и намека на хотя бы попытку болгар отстоять столицу своего царства - Преславу.
Видимо, его население мятежники сочли ненадежным. Уже много позже, болгары будут бок о бок с воинами Святослава отбиваться от греческого войска.
А Святослав шел по Болгарии за отступающим противником, страшный, как гнев его золотоусого бога Перуна. Замки и грады мятежного боярства превращались в руины, отмечая его путь.
Святослав взял Филлипополь едва ли не с налета. Победу он ознаменовал деянием, которого Балканы не видели со времен нашествия славян в VI веке, и не видели много лет после. По сообщениям византийцев, он приказал посадить на колья под стенами города двадцать тысяч пленных.
Если византийский летописец даже завысил число казненных в десять раз, то и в этом случае история получается все равно жуткая. Не один год, надо полагать, окрестности Филлипополя считались потом у болгар дурным местом. Лес кольев, тяжкий дух мертвечины, стоны тех, кто по природной ли живучести, по толщине ли кола еще не отмучился до конца, сытое карканье воронья.
Но, если вдуматься, это не хуже множества подобных расправ православных правителей Византии. И вполне в духе ненависти русов к клятвопреступникам.
С теми, кто ведет себя по-женски - неверен, не держит клятвы - и поступать следует, как с преступниками. Показательно два обстоятельства этой жуткой истории. Во-первых, сами болгары вполне поняли князя и долго еще сражались на его стороне.
Во-вторых, в Филлипополе, или раньше, в Преславе, Святослав захватил в плен Бориса и его брата. Казалось бы, именно их следовало бы казнить, но, как выяснилось впоследствии, сыновья Петра Сурсувула не были не только казнены, но даже не были лишены свободы передвижения и царских регалий.
Парадокс объясняется просто - братья никогда не приносили Святославу присяги. Не клялись ему в верности. А, следовательно, и расценивал их Святослав не как предателей, а как военнопленных, как побежденных врагов.
А к ним, как мы уже не раз видели, и отношение было совершенно иное. И в летописи, и в былинах русский князь, или богатырь может сидеть с побежденным врагом за одним столом, или попросту отпустить его восвояси, но предательницу-жену, или побежденного и прощенного, но пытающегося коварно, в ночи, предать врага убивает безжалостно и жестоко.
Конечно, молодые царевичи, выросшие в почетном заточении в Царьграде, попав на родину, не могли не оказаться в тесных объятиях соплеменников. И мятеж, и попытки сопротивления Святославу - не столько дело рук молодого царя и его брата, сколько работа их советников из близких к покойному Петру людей.
Святослав не стал лишать Бориса и Романа знаков царской власти. Он уже не был царем болгар. Он был правителем исполинской державы от Волги до Родопских гор, от Ладоги до злополучного Филлипополя. В Новгороде от его имени правил его сын Владимир, в Киеве - Ярополк, во Вручае - Олег, в Тмутаракани - Сфенг.
Борис явно сумел оценить отличия пребывания под властью князя-язычника от золотой клетки братского Константинополя. Это показывает то, что он и не пытался использовать предоставленную ему свободу, чтобы бежать к ромеям, или как-то связаться с ними, просить о помощи, о вызволении.
Более того, он решил, если уж не удалось избавиться от русов с помощью ромеев, расправиться с помощью русов с Византией. Он подробно объяснил Святославу, что весь мятеж был провокацией Царьграда.
Князя, в общем-то, и не надо было настраивать против Второго Рима. Еще осенью 969 года, пока доживал последние месяцы злополучный император Фока - дружины русов вторглись на земли империи.
Святославу пришло письмо от Цимисхия, в котором тот хотел нанять Святославову дружину, как варягов. Святослав презирал наемщину, и мало чем можно было бы заслужить большую ярость князя, нежели обращение с ним, как с наемником. Святослав ответил на имперскую наглость и спесь армянина Цимисхия соответственно.
Он издевательски потребовал приплатить выкуп за каждый город и каждого болгарина. В противном же случае пусть азиаты-византийцы покинут Европу, на которую они не имеют права, и убираются в Азию, если хотят сохранить мир.
Святослав явно собирался присоединить к своим владениям всю европейскую часть Византии. Цимисхий недвусмысленно намекает на участие пособников Византии в убийстве Игоря и угрожает Святославу, что очередные германцы-убийцы могут оказаться и рядом с ним. Увы, как показали последующие события - император не блефовал.
- Если ты вынудишь ромейскую силу выступить против тебя, - грозил император, - ты найдешь погибель здесь со всем твоим войском, и ни один факелоносец не прибудет в Скифию, чтобы возвестить о постигшей вас страшной участи. Скифия - это, конечно же, Русь.
Факелоносцами же в древней Спарте называли полковых жрецов, сопровождавших войска спартанцев в походы, и почитавшихся неприкосновенными. Гибель факелоносца была метафорой, символом гибели всей армии до единого человека.
                15

Намекает ли здесь Цимисхий на эту метафору, или подразумевает, что в русском войске были подобные жрецы? Трудно сказать. Наверняка, какие-то полковые жрецы в воинстве Святослава были.
Можно вспомнить искалеченного тевтонами жреца Стойгнева и Накона, захваченного в плен после битвы на Раксе. И снова хамство Цимисхия получила достойный ответ. В своем послании Святослав вежливо советует цесарю не утруждать себя путешествием в далекую горную страну варваров.
Скоро он, Святослав, намерен сам разбить свои шатры под стенами Царьграда. Если же сам Цимисхий осмелится встретить русов в чистом поле, то он на деле узнает, что русы - “не какие-нибудь ремесленники, добывающие средства к пропитанию трудами рук своих, а мужи крови, оружием побеждающие врага. Твои же угрозы способны напугать разве что очень уж изнеженную бабу, или грудного младенца”, презрительно завершает послание Святослав.
Прозвучало грозное предупреждение “Иду на вы”. И вслед за спешащими с ответом князя в Константинополь гонцами двинулось войско Святослава.
Разумеется, подготовка Цимисхия к войне не исчерпывалась написанием злобных и хамских ультиматумов. Прежде всего, император позаботился о своей личной безопасности в готовящейся войне. Он окружил себя живым доспехом - гвардией отборных воинов, получивших название “бессмертных”, как и телохранители древних владык Персии.
Командовал отрядом с персидским названием сын критского эмира Абд эль Азиса Анемас, урожденный Аль Ну Мин. Владыка-армянин, окруженный отрядом телохранителей с персидским названием, возглавляемым арабом. Поэтому Святослав называл византийцев азиатами и считал, что им не место в Европе.
Затем Цимисхий, прекратив столь близкие сердцу его предшественника войны против арабов, вызвал с восточного фронта двух уже становившихся легендами полководцев - Варду Склира и храброго скопца, патриция Петра.
Полководцев масштаба Петра бросают только на серьезные сражения. И они, как, например, Петр, эти сражения иногда проигрывают. Ибо, закончись бой победой византийцев, в труде Диакона он, конечно, стал бы не стычкой, а генеральным сражением.
Итак, Варда Склир и Петр должны были расположиться со своими войсками в пограничных областях и зимовать там, готовя воинов к боям в новых для них краях, при совершенно ином климате, и оберегать границу от русов.
Третьим мероприятием Цимисхия была подготовка корпуса шпионов для засылания их в тыл врага. Для этой работы были необходимы люди, владевшие языками и болгар, и русов. Их снабжали русской одеждой, снимая ее с павших в боях русских воинов.
Все эти меры рисуют нам лицо Цимисхия - полководца и человека - с поразительной ясностью. Это уже не православный крестоносец Фока. Это умный, хитрый, расчетливый и циничный человек. Никаких нравственных устоев у него нет.
Ему нужна победа, победа любой ценой. Он охотно заплатит за нее своей честью и чужими жизнями. Летопись говорит, будто греки, якобы испугавшись войны со Святославом, прислали посольство с согласием на уплату дани. Послы также смиренно просили сообщить им число русских воинов, для установления размера этой дани.
Святослав, чтобы дань была больше, вдвое завысил число своих воинов. Но хитрые ромеи интересовались численностью русских полков вовсе не для уплаты дани.
Выведав путем этой хитрости количество бойцов Святослава, они выдвинули вдвое большее войско. Князь оказался лицом к лицу с четырехкратно превосходящим его воинство армией византийцев, столкнулся с методами агентурной работы той самой шпионской сети Цимисхия.
Святославу противостояло вчетверо превосходящее его численно войско. Именно там Святослав произнес свои ставшие бессмертными слова:
- Некуда нам деться, надо биться - волею, или неволей. Так не посрамим  же земли Русской, но ляжем здесь костьми, ибо мертвые сраму не имут. Если же побежим - будет нам срам. Так не побежим же, но встанем крепко. Я буду впереди вас. Если паду я - сами о себе позаботьтесь.
И дружина ответила, как и надлежало воинам:
- Где твоя голова ляжет, там и мы свои головы сложим.
Что ни день - идут с запада подводы с беженцами. После того, как пал перед Святославом Адрианополь, только и осталась надежда на столичные стены, да на святыни града Константинова.
К Царьграду подходили авары и арабы, болгары и венгры. Но никогда враг, стоявший у стен города, не вызывал такого страха. Священники и патриархи привычно молились Христу, поэты столь же привычно прославляли оружие императора и не замечали суету грязных варваров и грубых солдат у древних стен Византии.
Остановить русов войска Второго Рима смогли лишь под городом Аркадиополем. Ныне это Люле-Бургаз в Турции. По современной карте - от Константинополя, ныне Стамбула, поле битвы отделяли 120 километров. Два дня пути по хорошей дороге, а дороги в этой части империи сохранились еще с римских времен.
Два дня пути отделяло Святослава от воплощения его мечты, от пира на руинах Константинополя.
- За малым не дошел Царьграда, - отмечает летопись.
Войско Святослава не смогли разбить лучшие воины империи. Его удалось только остановить. Только убедить пойти на переговоры. Итак, при приближении варварского войска Варда Склир с войском заперся за стенами Аркадиополя. К битве он приступил, выйдя ночью, тайком, из города, и расположив на местности засадные полки.

                16

Пропели трубы условный сигнал, и за спиной кочевников повалила из укрытия, торопливо смыкая строй, пехота из засадного полка. А навстречу им выехали закованные в латы клибанофоры-броненосцы тяжелой конницы, на неторопливо ступающих исполинских жеребцах.
Раньше бы печенеги мгновенно бросились на утек, и возможно, многие бы успели спастись. Но эти печенеги слишком долго воевали рядом с русами. Слишком долго шли под стягами Святослава. Может быть, они отвыкли бежать, привыкнув быть частью непобедимой силы? Как бы то ни было, печенеги не побежали. Они атаковали окруживших их ромеев. И погибли все.
В это время Варда Склир с главными силами ударил на войска русов. Битва длилась долго. Без прикрытия с флангов, которое осуществляли печенеги, боевые построения основной силы Святослава, тяжелой пехоты, были очень уязвимы для атак византийской кавалерии - тяжелой и легкой. Поэтому не удивительно, что воины Святослава не вышли победителями в этой битве.
В ходе боя, по свидетельству летописцев, полководец Варда Склир под Аркадиополем убил русского воина-вождя, развалив его надвое в доспехах, и отошел назад в крепость, а понесшее тяжкие потери войско русов отступило в свой лагерь.
Следует также отметить, что приемы войны, использованные Вардой Склиром против Святослава - заманивание врага ложным бегством в ловушку, засадные полки, по сигналу бьющие в спину неприятелю - все до одного были азиатскими.
Столь же азиатскими, как и их кривые сабли. На Руси их впервые применили в Куликовской битве. В этот момент к Аркадиополю и подошло высланное Иоанном Цимисхием посольство.
Послы пришли в лагерь Святослава, просить о мире. И опять принесли золото. Святослав, не глядя на него, мотнул чубом:
- Уберите.
Послы, говорит летопись, возвратились к императору и доложили о провале своей миссии. Один из приближенных цесаря посоветовал попробовать еще раз, но в качестве даров послать варвару меч и прочее оружие. Святослав новый дар принял, и просил поблагодарить цесаря.
- Лют будет муж сей, - доложили послы императору - богатством пренебрегает, а оружие любит.
Советники предложили Цимисхию уплатить дань, чтобы отвести опасность от столицы. Святослав дань принял, брал и на живых воинов, и на погибших - для их осиротевших семей.
Он согласился на мир. Слишком много русов полегло под Аркадиополем. Требовалось подкрепление, требовался отдых для войска. А для этого нужна была передышка и мир.
После Аркадиополя Царьград мог оказаться русскому войску не по силам. Этот мир стоил князю союза с печенегами. Во всяком случае, под Аркадиополем печенеги шли в его войске, а в конце войны Святослав говорит:
- Печенеги с нами ратны.
Печенеги были раздражены тем, что он заключил с ромеями договор. Возможно, печенеги не простили Святославу мира с теми, кто убил, коварно заманив в засаду, их детей и братьев.
Дикарям из степного племени были чужды абстракции вроде государственных нужд, или соображений стратегии. Ничто не могло оправдать отказ от мести за братьев.
И еще - Святослав пошел на мир с врагом. Он поступил не как бог, а как человек, он, бывший для степняков богом войны. Впервые он успокоился чем-то меньшим, чем полная покорность побежденных.
Впервые согласился всего лишь на дань. Печенеги, возможно, простили бы князю гибель сородичей, и мир с их убийцами. Но того, что он, их бог, вдруг оказался всего лишь человеком, они простить не смогли.
Почему Святослав все же пошел на этот мир, он, сам до тех пор рассуждавший исключительно категориями воинской чести, бывший идеальным вождем для русов, богом для их диких союзников?
После этой битвы Святослав производит страшное впечатление сломавшегося человека. Что случилось, что могло произойти? Почему Святослав так благодарил цесаря за подарок?
Мечи у византийцев вовсе не отличались таким уж отличным качеством скорее, наоборот. Арабы, столь восторженно оценивавшие русские клинки, о мечах ромеев отзывались более чем сдержано.
Да и сами воины Второго Рима в эту войну не стыдились обшаривать поля сражений, собирая мечи убитых русов. Тем самым они без слов, но очень красноречиво высказались о качестве своих и русских мечей. Так в чем престижность подарка?
Святослав вовсе не трепетал перед престижем цесарей Византии, лично же к Цимисхию он питал лишь заслуженное презрение. Правильней будет поставить вопрос так: чей меч принесли Святославу византийские послы? Второй вопрос: кого убил под Аркадиополем Варда Склир?
В описание этого поединка многое вызывает сомнения. Клинки византийцев не блистали качеством. Так как же ромейский клинок мог развалить надвое руса в доспехах? Ответ прост. Этот  рус не был взрослым мужчиной.
Романтически настроенный читатель может предположить, что вместе со Святославом в поход могла отправиться одна из жен, настолько любившая молодого государя, нашему герою едва исполнилось 28 лет, и так сильно любимая им, что у них не было сил перенести разлуку. 
                17

Позднее византийские мародеры будут находить на полях битв женщин в русских доспехах, так же, как после разгрома под Константинополем в VII веке, того самого, про который сложен Акафист богородице. Небесную царицу благодарили за гибель русских женщин, и этими же самыми словами их правнуки будут славить ее же за защиту православной Руси.
Возможно ли, чтобы Святослав всех своих сыновей оставил в Киеве, на попечение и воспитание не очень любимой матери? Ему самому было два года, когда от его лица говорил посол Вуегаст на переговорах с Византией, четыре - когда пришлось ехать впереди войска на бой с древлянами.
Он был сиротой, но не был сиротой Владимир Мономах, в 13 лет с отцовской дружиной отправляясь в опасный путь по земле вятичей. И младший сын Игоря Святославича, Олег, в десять лет отправившийся с отцом на половцев, тоже сиротой не был.
Где место сыну князя? С обряда постригов, что совершали над трех, пяти, семилетним мальцом, его место с мужчинами, с воинами. С отцом.
Летопись называет не всех сыновей Святослава Храброго. Так что сын Святослава и размерами тела он тоже отличался от прочих воинов вождя русов.
У молодости острые глаза. И княжич первым заметил, что воевода болгарских язычников-скамаров заваливается в седле, пробитый стрелой. Что его молодцы, увидев это, начинают придерживать коней. А то и вовсе поворачивать. Они сейчас побегут!
Княжич Сфенг помнил, что рассказывал ему на привале старый скамар. Они никогда не сходились с латниками ромеев, или царской дружины в открытом бою. Для них это - смерть. Поход вместе с братушками государя Святослава - первый, в котором не они бегут от латников, а те убегают от них.
И еще княжич помнил:
- Велик зверь, а головы нет - так и полки без князя.
А отец не успеет. Они с дядей Глебом - там, в переднем полку. И если сомнут болгар - ромеи пройдут в тыл и ударят им в спину. У него был хороший печенежский конь. Отец старался, чтоб у него все было только лучшее.
И старый дядька-боярин только отчаянно успел крикнуть вслед княжичу предостережение, а тот только пригнуться к гриве и пришпорить коня, уходя от пятерни гридня-телохранителя.
Княжич, пришпоривая коня, несся туда, где разворачивают коней черноусые скамары. Сзади топот коней телохранителей. Пусть, это уже неважно, главное - успеть.
- Стойте! Перун с нами, братья!
Услышали ли? Внезапно откуда-то сбоку появилась гремящая железной чешуей скала - ромейский конник. В черной кудлатой бороде - белый оскал.
- О, Перун!
Меч, направленный нетвердой рукой подростка, соскальзывает с чужого шлема. В ответ взблескивает перечеркнувший небо меч-спата. И разрубленное пополам небо плещет кровью в лицо.
Спафарий-оруженосец магистра Фоки спрыгнул с коня.
- Ну и мечи у этих нехристей! Да и ножны с перевязью в золотых бляхах тоже хороши. Просто грех будет оставлять ее на зарубленном господином отроке.
Тело княжича лежало на погребальном костре. Тела дядьки и гридней - на другом. Только этим мог гневный князь-отец наказать их - отпустивших его первенца на верную гибель, хуже того - допустившим, чтоб с его тела содрали перевязь с ножнами, а из коченеющих пальцев вырвали меч Рюрика. Да тот самый меч, которым он, Святослав, некогда благословил сына. Тот, с которым в руках он принял смерть.
- Как он предстанет теперь перед метателем молний? Что скажет ему Золотоусый?
Да, можно положить на костер и иной клинок, но это будет все равно, что обвенчаться с деревенской девкой, вместо оговоренной невесты-княжны. Даже себе Святослав не сознавался, что мыслями о мече отгоняет чудовищную боль. Сын. Любимый сын, первенец. Именно его он видел на престоле огромной державы посреди Переяславля Дунайского.
- Боги, боги мои, за что?
Когда ему доложили о появлении греческих послов, погасшие было глаза князя, страшно вспыхнули. Вот кто ляжет на костер сына. В ногах, как рабы, или собаки - те самые собаки, с которыми рабы мертвеца равняют русов, чтящих древних богов.
Он приказал позвать послов. Сел, наслаждаясь ожиданием. Какие у них будут лица, когда поймут, зачем их позвали сюда. Но он вскоре забыл обо всем этом. Вот воин в доспехах с золотой насечкой, с пышными белыми перьями на шлеме шагнул вперед, держа на протянутых руках меч.
- Его меч.
Князь вскочил, почти не слыша голоса толмача:
- Божественный Иоанн Цимисхий выражает соболезнование архонту россов и посылает меч.
- Тот самый. Узор рукояти с переплетенными в поединке чудовищами. Имя кузнеца на голомени. Красная кожа ножен и бляшка в виде Сокола на рукояти, знак Рюриков. Его сын Сфенг не один уйдет сегодня за небо. Не один.
Слезы, которых он тщетно ждал весь этот страшный вечер, хлынули на скулы. Он сморгнул.
- Передайте, - голос его сорвался, - Передайте мою благодарность императору.
Так Святослав сломался. Он заключил мир с Цимисхием. Русские войска, получив выкуп, покинули провинцию Фракия. В Болгарии и в Македонии хозяином положения оставался Святослав.
                18

Возможно, его даже устраивало такое положение дел. Ведь не Олег Вещий взял Саркел. Да, он не взял Царьграда, но закрепился на Балканах, создал здесь мощную державу, которая позже свалит Византию.
Беда была в том, что Цимисхий тоже отлично понимал, чем грозит его власти, его государству создание на Балканах языческой державы. К будущей войне с Русью он готовился всерьез. Он употребил все силы к тому, чтобы развязать себе руки для войны на западе.
Он торопил Варду Склира - надо поскорее покончить с мятежом Варды Фоки. Варда Склир, отправившись на восток, в охваченные мятежом провинции, действовал очень по-византийски. Для начала он снесся с вождем мятежников, уговаривая его сдаться на милость императора.
Варда Фока в милость Цимисхия верил слабо. Цимисхий убил его дядю, императора Никифора, а отца, того самого, ненавистного византийцам из-за спекуляции хлебом в голодные годы Льва Фоку вместе со старшим братом Варды, Никифором, ослепил и сослал на остров Лесбос. Сдаваться палачу своих родичей Фока не спешил.
Тогда Варда Склир отправил шпионов к его ближайшим сподвижникам, обещая полнейшее прощение и даже почести, если они предадут Фоку. Те, поразмыслив, решили, что синица в руках лучше журавля в небе, и вместе со своими войсками примкнули к имперской армии.
Сколько здесь родственных предательств, сколько братских убийств из-за угла. Потрясенный предательством близких ему людей, Варда Склир обращался к оставшимся, заклиная не предавать его, уверяя, что победа еще возможна, напоминая о принесенных им клятвах, о боге.
Те, истинные православные византийцы, слушали, кивали в нужных местах, крестились в нужных местах, а потом по ночам сбегали один за другим в лагерь Склира.
В полном отчаянии Фока с тремя сотнями личной охраны тайком покинул лагерь и бежал в крепость Антигус. А на брошенных предводителем мятежников обрушился с непомерно разросшимся из-за перебежчиков войском Варда Склир.
Уступавшие в числе, оставшиеся без командира воины Фоки сопротивлялись недолго. Всех их, захваченных в плен в лагере Фоки, Варда Склир приказал ослепить. Чтобы в следующий раз предавали быстрее.
Фока заперся в Атигусе, Склир осадил крепость, не переставая слать к мятежнику послов с требованиями сдачи, обещая сохранить жизнь ему, и его близким. Цимисхий торопил своего полководца. Мир, любой ценой мир на востоке, как можно быстрее. Армия нужна на западе!
Поразмыслив, Фока, прекрасно осознававший безнадежность своего положения, согласился. На сей раз Цимисхий сдержал обещание. Бунтаря всего лишь постригли в монахи и сослали вместе с семьей на дальний остров в Средиземном море.
А исполинская армия Склира, впитавшая в себя отряды перебежчиков Фоки и его последних защитников, двинулась на запад. Не терял времени и сам Иоанн Цимисхий.
Он, не скупясь, вербовал наемные армии, начисто выскребал гарнизоны, толпами гнал из деревень рекрутов-стратиотов. Из Средиземного моря в Черное друнгарий-адмирал Лев вел армады грозного флота Восточного Рима.
Для столь полного сосредоточения всех сил империи на единственном участке ее границы нужен мир со всеми соседями Второго Рима. Хмурится, оглаживая бороду, повелитель правоверных в Багдаде, внимая послам Цимисхия. Эмир Египта, кладет смуглую руку на рукоять меча пророка - да благословит его Аллах.
Против Святослава ополчилась не одна армия ромеев. Не империя Второго Рима. Даже не христианский мир. Весь юг ополчился против вождя языческого севера.
Не армии, не государства, не народы, - две Веры, два взгляда на мир сошлись в смертельной схватке на берегах Дуная. По длинным горным ущельям - клисурам - византийская армия одним броском вышла к столице Болгарского царства - Преславе.
В это же время в Дунай вошел огромный имперский флот, снабженный последним словом византийской военной техники - огнеметами с греческим огнем.
Но, как армия Второго Рима могла пройти через ущелья незамеченной? Этот кратчайший путь от сердца Болгарии к Византийским пределам и обратно был уже не один век известен воинам и полководцам обеих стран.
Именно в одной из клисур Крум настиг Никифора I и разгромил его армию. Возможно ли, чтобы болгары, сражавшиеся на стороне Святослава, не рассказали князю об этом опасном месте? Возможно ли, чтобы Святослав, опытный воин и полководец, не поставил охраны около ущелий? Но не следует забывать, что он был сломан болью о погибшем сыне.
Разумеется, Иоанн Цимисхий и не подумал предупредить врага о нападении. Пусть дикие язычники посылают врагам свое “Иду на вы”. А он - просвещенный правитель цивилизованной христианской державы. К чему ему какая-то варварская честь?
Впереди византийского войска двигался в окружении закованных в броню бессмертных сам император, а за ним - отборные воины империи - 15 тысяч пехоты и 13 тысяч всадников. А в отдалении движется остальные полчища.
С войском шли осадные машины и камнеметы. Подобравшись к Преславе в момент, когда русский гарнизон почти полностью находился на учениях за стенами города, ромеи, под вопли, грохот тимпанов и рев труб кинулись в атаку.
За стенами города, в чистом поле, находилось 6 тысяч русских воинов. Они вышли на учения с не полным вооружением. В абсолютном большинстве - пехотинцы. И на них накидываются с диким шумом готовые к бою отборные вояки, наполовину - конные.

                19

Да и превосходящие их числом в пять раз, таким оказалось превосходство врага над внезапно атакованными русскими ратниками. Цимисхий, безусловно, рассчитывал, что русы испугаются, и побегут.
А там можно будет настигнуть их в распахнутых воротах Преславы и на плечах бегущих ворваться в крепость. Так поступали многие полководцы до и после него.
Кто-то из русов, скорее всего, самый старший и опытный, прикинул расстояние до ворот. Понял: добежать до них раньше ромейской конницы они не успеют.
Византийцы не верили своим глазам. Варвары, вместо того, чтобы в панике броситься бежать, построились. Сомкнули огромные щиты. И с ревом, “наподобие диких зверей, испуская странные, непонятные возгласы”, рванулись на впятеро превосходящее войско врага.
Они понимали, не могли не понимать, что обречены. Тех, кто стоял против них, было впятеро больше. А за их спинами уже выливалась из жерл ущелий стальная лава несметных полчищ Иоанна Цимисхия. Но русских смертников это уже не пугало.
Надо было дать время другим русам, там, за стенами Преславы, закрыть ворота, подготовиться к отражению штурма. Они успели и дали время дружине для подготовки к сражению. Но полегли все, до единого.
Стальное море византийского войска захлестнуло окрестности Преславы. Их было триста тысяч. День и ночь били тараны - во все ворота города. Над стенами висели тучи стрел и камней, выпускаемых метательными машинами византийцев.
Русы не успевали скинуть одну лестницу, как на ее место клали сразу две новых. Шли на приступ арабы, сжимая в зубах кривые клинки зеленоватой дамасской стали, лезли по лестницам угрюмые наемники-франки, день и ночь шел непрерывный штурм.
Иоанн Цимисхий мог позволить себе не беречь человеческий материал - в его распоряжении было более чем достаточно солдат. Только к утру следующего дня войско православного владыки Иоанна Цимисхия прорвало первый круг обороны руссов, и ворвалось в крепость.
Рухнули под напором таранов ворота, муравьиное полчище латников Византии захлестнуло стены. Тут же, вне дворца, а стало быть, на свободе, а не в русском плену, был захвачен вместе с женой и малолетними детьми молодой царь Борис, у которого, по словам ромейского летописца Диакона, “едва пробивалась рыжая бородка”.
На нем были взяты захватчиками и царские регалии. Так что царь болгар не был лишен русами ни свободы, ни престола. Русское войско отступило в царский дворец. Командовал им воевода Сфенкел, по Диакону, или Сфангел, по Скилице. Уже давно предположили, что это и есть воевода, вошедший в русские летописи под именем Свенельд.
В некоторых списках этого персонажа называют Свенгельдом, что еще больше сближает звучание летописного имени с именем воеводы русов у Диакона и Скилицы.
Сфенкела греческие авторы называют первым после Святослава, а наша летопись называет таковым Свенельда. Иногда это отождествление пытаются отвергнуть: мол, Сфенкел-Сфангел погиб, а Свенельд пережил Святослава.
Запершись во дворце, воины Свенельда и Калокира дали ромеям отчаянный отпор. В конце концов, император, на исходе вторых суток штурма, не желая больше терять наемников, приказал закидывать дворец горшками с зажигательной смесью.
Когда огромные чертоги царей Болгарии были уже объяты пламенем, главные ворота дворца вдруг со скрежетом распахнулись - и в византийское войско врезался строй русской дружины.
Страшным стальным плугом двигались русы по железному полю царьградского войска, оставляя за собою кровавую борозду с отвалом из трупов. Они пробились к воротам, и ушли из горящей Преславы.
Так страшен был их натиск, что ни устоять против него, ни задержать отчаянных смертников наемники Византии не сумели. К тому же большинство из них погрязли в грабежах захваченного города и уже не слушали ни командиров, ни самого императора, интересуясь только добычей.
Войско Свенельда и Калокира вырвалось из кольца и двинулось на соединение с главными силами русов, к Доростолу. Узнав от Свенельда и Калокира о вероломном нападении Цимисхия и падении Преславы, Святослав пришел в ярость.
Он созвал около трехсот наиболее родовитых болгарских вельмож и с бесчеловечной жестокостью расправился с ними - всех их он обезглавил, а многих других заключил в оковы и бросил в тюрьму.
Иоакимовская летопись говорит, что именно в это время князь Святослав казнил своего брата-христианина Глеба, и обрушил кары и казни на бывших в войске христиан. Таковые, преимущественно, могли быть именно знатными болгарами, наиболее влиятельными.
Потом князь отправил гонцов в Киев с приказом истребить все церкви. Именно Святослав уничтожил церковь Николая Угодника на могиле лжекнязя, отступника Аскольда.
На руинах захваченной Преславы Цимисхий принял пленного Бориса. Хитроумный армянин оказал пленнику царские почести, именовал его царем болгар-мисян, чего от владыки Византии дождаться было очень трудно.
По Скилице, император заявил, что прибыл не для того, чтобы повергнуть болгар в рабство, но чтобы их освободить, и утверждал, что одних только россов он считает врагами и относится к ним по-вражески.


                20

В изложении Диакона ложь Цимисхия еще наглее: у него император заверил, что он явился отомстить за болгар-мисян, претерпевших ужасные бедствия от скифов.
А что это была именно ложь, со всею очевидностью показали дальнейшие действия византийцев уже в самой Преславе. В то время, как Свенельд с Калокиром еще отбивали натиск бессмертных гвардейцев Иоанна Цимисхия, а сам Иоанн рассыпался в уверениях в дружбе перед пленным Борисом,  византийские наемники уже рассыпались по узким улицам, убивая болгар и грабя их добро.
Вполне естественно, что никаких русов в узких улочках Преславы не было - там убивали и грабили горожан, болгар, освобождая их от имущества, а тех, кто сопротивлялся - и от самой жизни.
Летописец Скилица сообщает, что в городе византийцы захватывали в плен женщин и детей на продажу в рабство. Нигде, ни у византийцев, ни в русских летописях, не говорится, что на войну русы отправились с семьями.
Напротив, Диакон, как мы помним, говорит, что Святослав поднял в поход против Второго Рима все молодое поколение русов, то есть холостую молодежь.
Так что женщины и дети в Преславе могли быть только болгарскими. И именно их захватывали в плен православные освободители Преславы. Более того, византийское православное воинство разграбило царскую казну Болгарии.
Казну, два года пролежавшую в неприкосновенности рядом с грабителями и варварами Святослава. Да что там казна, православные захватчики не щадили даже православных болгарских церквей.
Иоанн Цимисхий впоследствии переименует взятую столицу Болгарии в Иоаннополь - скромный человек, а Доростол, в честь своей супруги, в Феодорополь.
Азия торжествовала на Балканах. Задолго до албанской резни в Косово, до янычар и башибузуков, до горького Косова поля, под православными стягами император-армянин назначал в Болгарии наместника сарацина. По дороге к Доростолу, как сообщает Скилица, Цимисхий отдал на разграбление своему войску захваченные многие города и крепости.
По возвращении в Царьград Иоанн Цимисхий устроил триумф, но как символы победы там везли не доспехи и оружие убитых россов. Впереди триумфаторов на особой повозке ехали снятые с Бориса регалии царя болгар и икона богородицы из разграбленного ромеями православного собора Преславы.
Словно ассирийский владыка, везущий в свою столицу пленных идолов побежденного народа. Не над язычниками-русами, а над освобожденными братьями по вере будет отмечать триумф православный государь Второго Рима.
С самого Бориса официально при всем честном народе, на Плакотийской площади, заставят снять с себя корону, багряную мантию и царские сапоги, и разжалуют в магистры, дабы имеющие уши слышали - славянской Болгарии больше нет, есть новая провинция богоспасаемой Византии.
Предвидя мощное и ожесточенное сопротивление славян, способное, самое малое, уравновесить подавляющее численное превосходство его интернациональной орды, Цимисхий и прибег к хитрым мерам вроде заявлений об освободительной цели своего похода, или приказов отпустить пленных болгар.
Кроме того, лукавый император отправил к Святославу послов с новыми требованиями немедленно признать себя побежденным, сложить оружие и покинуть Болгарию.
Летописец Диакон не скрывает огромного численного превосходства своих соотечественников, а войско русов определяет в шестьдесят тысяч воинов. 
Словно не было страшных битв с ромеями, аркадиопольской мясорубки и ловушки в Преславе. Летописец Диакон - единственный из авторов Восточного Рима, удосужившийся описать внешний вид, вооружение и обычаи русов. 
У того же Скилицы можно встретить фразу о геройски сражавшемся вожде русов. Можно уяснить лишь одно - перед осадой Доростола произошла еще одна битва войска Святослава с армией Цимисхия. Битва длилась целый день, до самого вечера.
Перевес клонился то на одну сторону, то на другую, и Скилица даже насчитывает двенадцать переломных моментов, изменявших ход битвы. Сражение, в котором схлестнулись лучшие воины Севера с самой многочисленной и хорошо оснащенной армией Юга, было, конечно, ожесточенным. К вечеру русы, однако, отступили в Доростол, и поле битвы осталось за их противниками.
Утром Иоанн Цимисхий первым делом отдал приказ возводить против ворот Доростола укрепленный лагерь. Войско расположилось на холме, который обнесли рвом. Земля изо рва образовывала насыпь, служившую лагерю дополнительной защитой. Гребень насыпи укрепили рогатками из щитов и кольев.
После этого произошла, как бы проба сил противников. Ромеи сходили на штурм, но русы без труда отбили приступ. После этого осажденные русы предприняли попытку вылазки.
В 920 году отец Святослава нанес сокрушительное поражение ордам печенегов и превратил их в вассалов Руси. Это было бы невозможно сделать, не имея конницы. Военные историки заметили, что после изобретения стремян, позволивших рубить с седла, стрелять верхом из лука и наносить таранные удары копьем, пехоте атакованной конниками, оставалось только с честью погибнуть.

                21

Русы без больших потерь отступили за стены Доростола, к которым византийские конники не решились последовать за ними, помня меткость стрельбы русских лучников.
Но тут произошло событие, превратившее бои у Доростола в затяжную осаду этого города. На Дунае завиднелись многочисленные паруса византийского флота. Шли огромные триеры с таранами-рострами под форштевнем.
Шли галеры для переброски солдат. Однако страшнее их для русов были небольшие, верткие, словно поджарые охотничьи псы, хеландии. Над их бортами поблескивали трубы огнеметов. Прибыл чудовищный греческий огонь, кошмар врагов Восточного Рима.
Русы отлично помнили, как по рассказам стариков окончился злосчастный поход отца Святослава в 941 году, где русские лодьи были сожжены этим огнем.
Корабли встали на якорь у противоположного берега Дуная, пресекая возможные попытки русов покинуть крепость по воде. Цимисхий хорошо запомнил прием, использованный воеводой Волком! Кольцо вокруг города было замкнуто. Началось долгое, трехмесячное Доростольское сидение.
В первый же день осады русы вышли в поле, построились в фалангу. После гибели, или ранения вождя русы отступили в крепость. Цимисхий после каждого боя выплачивал солдатам жалование и устраивал пиры, накачивая наемников вином для храбрости.
Святослав укрепил город вырытым ночью глубоким рвом под его стенами. А через несколько дней лично возглавил операцию по снабжению дружины.
Безлунной дождливой ночью русы во главе со Святославом, под носом у византийского флота собрали мешки зернового хлеба, пшена и прочего припаса, и отплыли в крепость. На обратном пути они высадились на берег и атаковали один из обозов армии Второго Рима, разогнав обозников по кустам и присоединив обозное добро к своей добыче.
Эту ночь трудно было назвать приятной и для императора, и для остальных ромеев. Взбешенный Цимисхий наорал на адмирала, пригрозив вздернуть его на мачте одного из кораблей его флотилии, если подобная ночная прогулка еще раз повторится.
Тем временем подошел Василий Ноф с арьергардом армии, в котором находились и стенобойные устройства. Командование над осадными машинами Иоанн Цимисхий вручил родственнику, Иоанну Куркуасу. В крепости же воины, уцелевшие в Преславе, рассказывали князю, на что способна эта деревянная нежить.
На следующий день русы вышли на новую вылазку. Ее целью стали деревянные машины империи. Строй русов прорвался через ряды ромейских солдат и начал поджигать и рубить деревянных чудищ. Обслуга бросилась врассыпную.
Иоанн Куркуас, хоть и маялся с сильнейшего похмелья, вскочил на коня и поскакал на русов. Увы, похмельная отвага не помогла толстяку-армянину. Он попросту вывалился из седла уже рядом с рядами русов. От похмелья он немедленно был избавлен - вместе с головой. Иоанн Куркуас имел милое обыкновение грабить болгарские церкви. Вот и наказал господь.
Варвар, язычник пощадил святыни болгарских христиан. А византийские братья и освободители их грабили! И Куркуас был не одинок в своем увлечении.
Причем священные сосуды из церкви он превращал в личные вещи. Даже не хочется думать, как это жертвенное животное с Кавказа их использовало - дай бог, чтоб только для вина. Хорошо вознаградили братья во Христе предательство болгарских христиан! Впрочем, такова участь всех предателей.
Приняв из-за роскошных позолоченных лат и не менее роскошного плаща, а так же характерной армянской внешности Куркуаса за его августейшего родственника, русы снесли ему голову, а жирное тело изрубили в куски и разбросали.
Голову они надели на копье и с этим жутковатым трофеем удалились за стены Преславы. На следующий день ее, на том же копье, выставили над стеной крепости и кричали ромеям, что обошлись с их владыкой, словно с жертвенным животным.
Надо сказать, то действительно был ритуал жертвоприношения. Русы, отрубив голову жертвенному животному, насаживают ее на кол в ограде капища. Что-то подобное, по всей видимости, имеет в виду ромейский летописец, обвиняя россов в таврическом избиении чужеземцев.
Дикари античного Крыма, тавры, тем и прославились, что, убив чужака, выставляли его голову на колу над оградой жилища. И, может быть, именно поэтому византийские авторы Диакон и Скилица, именуют русов таврами, или тавроскифами. 
Русы добились своей цели лишь отчасти - метательным машинам был нанесен невосполнимый урон, и штурмы города прекратились. Скилица сообщает, что Иоанн Цимисхий пытался вызвать Святослава на поединок, мол, чем губить войско, не лучше ли решить дело смертью одного мужа; кто победит, тот и будет властелином всего.
Практичному, циничному и абсолютно бессовестному армянину подобные романтические порывы были совершенно чужды. Поэтому надо полагать, что речь шла о хитрости, и Цимисхий попросту хотел завлечь врага в ловушку, сыграв на отваге и благородстве князя и обычае русов решать судьбу битвы поединком.
Именно так это и понял Святослав, попросту велевший передать цесарю, что он, Святослав, в своем уме, и сам знает, чего ему надо, а если же императору ромеев неймется на тот свет, то в его распоряжении множество иных, известных ему способов.
Последняя фраза, несомненно, была намеком на грязную историю с убийством Иоанном его друга, брата и вождя Никифора Фоки. Поединок был привилегией, которой удостаивали не всех. Поединок с братоубийцей, вероломным клятвопреступником и законченным лжецом унизил бы князя, даже происходи он по всем правилам. 

                22

Вновь потянулись дни осады. Шел третий месяц Доростольского сидения, второй месяц лета. Приближался столь важный для русов и их вождя праздник - Перунов день.
20 июня 971 года хорошо врезалось в память наблюдавшим за осажденной крепостью ромеям. К вечеру русы вышли из города, но не стали строиться к бою, а принялись собирать трупы павших соплеменников по всему усыпанному телами полю.
Затем они относили их к городской стене, под которою возвели огромные погребальные костры. На следующее утро Святослав собрал своих воевод на совет. Святослав попросту советовался с кметами, с дружиной.
На этом совете одни, по словам Диакона, советовали погрузиться на корабли и тайно уплыть по Дунаю прочь, воспользовавшись безлунными ночами. Возможно, совет этот подал воевода Волк, уже воспользовавшийся таким способом отступления.
Другие, указывая, что после памятной операции по войсковому снабжению византийский флот настороже, и попросту спалит из огнеметов любое судно, пытающееся покинуть крепость. Поэтому следовало-де замириться с ромеями, благо мир этот был бы скорее ничьей, чем проигрышем.
Итак, к вечеру следующего дня, после празднования громовержца Перуна, русы вновь вышли из крепости. Они построились, как обычно, стеною, выставили копья и ударили на врагов.
На сей раз натиск русов был столь страшен, что над многократно превосходящими числом ромеями нависла угроза поражения. Варда Склир с патрицием Романом, внуком императора-адмирала, Романа Лакапина попытались обойти фалангу россов с тыла, и, отрезав их от города, истребить.
Анемас, глава личной охраны императора жаждал новой славы, и потому отправился к войску. Поначалу казалось, что армия Второго Рима побеждает, и Анемас даже схватился в поединке со Святославом, который, своей яростью в схватке воодушевлял русских воинов.
Летописцы сходятся на том, что Святослав упал с коня. Летописец Диакон, он был впоследствии рукоположен в священники, добавляет, что его защитил кольчужный доспех. В любом случае, сын критского эмира недолго радовался своей победе.
Через недолгое время русы подняли его на копья. Невзирая на падение Святослава, русы ничуть не были испуганы подвигом Анемаса, скорее - воодушевлены его гибелью.
Это говорит, что Святослав, скорее всего, не был даже серьезно ранен в поединке с Анемасом. Напротив, русы с новой силой ударили на врага. И даже обратили его в бегство. Только тут на поле боя появился Цимисхий со своей гвардией.
Однако даже его пример воодушевил не всех. Византийские авторы говорят, что в этот момент вся огромная армия Второго Рима не могла противиться горстке осажденных. Спасло ее от разгрома под стенами Доростола только чудо.
В решающий момент битвы вдруг в тылу византийцев поднялся страшный ветер, и разразилась настоящая буря, погнавшая облака пыли в глаза наступавшим русам. Плескали им в лицо и струи хлынувшего дождя.
А впереди войска ромеев показался воин на белом коне, атаковавший варваров, воодушевивший греков своим примером и увлекший их в атаку.
Ряды грозных русов, только что смявших и обративших в бегство солдат Восточного Рима, не могли устоять пред натиском этого одинокого воителя. Русам пришлось вновь отступить.
Император долго разыскивал храбреца на белом коне, дабы достойно наградить пред войском. Однако не только не нашел его, но выяснил предельно странные вещи.
Никто в армии не видел этого воина ни до, ни после этого сражения, более того, не видели его на поле сражения до начала бури. Даже на осторожных и трезвомыслящих людей Средневековья, не падких в большинстве своем, в отличие от наших современников, на всевозможную дешевую мистику, история с воином произвела впечатление.
Война шла неудачно для русичей, а на помощь не приходилось надеяться. Одноплеменники были далеко, соседние народы, из числа варварских, боясь ромеев, отказывали им помощь в поддержке.
А русская земля далеко и помощи ждать неоткуда.
И по летописи, и по Льву Диакону, Цимисхий с величайшей радостью согласился на переговоры. Возможно, цесарь чувствовал, что еще одного такого же удара его войску не выдержать, что силы его войска тают с каждой вылазкой русов.
Между тем, за его спиной в городе царей уже зашевелились враги Цимисхия. Лев Фока, дядя недавно поверженного мятежника Варды и брат убитого Цимисхием Никифора, тот самый ненавистный жителям Константинополя хлебный спекулянт, оказался вовсе не ослепленным - палач, подкупленный его сторонниками, лишь обжег ему раскаленным железом веки.
Он сбежал из темницы при помощи все тех же друзей, и готовился покинуть город, что могло стать началом еще одного мятежа. Предотвратило такое развитие событий лишь предательство одного из заговорщиков.
Он сообщил властям города о бегстве и местонахождении узника, и злополучный Фока был, после недолгой схватки его сторонников с солдатами Цимисхия, схвачен, и ослеплен второй раз уже на совесть.

                23

А сколько еще могло тлеть заговоров за спиной Цимисхия?
На следующий день два государя встретились. По берегу Дуная к месту переговоров подъехала группа сверкавших золотом всадников, во главе с императором, наверняка облаченным в парадные доспехи, включая традиционный Стефанос - украшенный зубчатым венцом шлем императоров Второго Рима.
С другой стороны подгребла русская лодья. В ней сидело сорок дружинников Святослава. В белых рубахах, с бритыми подбородками и головами, они на взгляд византийцев, мало отличались друг от друга.
Святослав греб веслом наравне со всеми. Иоанн, которому, наверняка, накануне доложили об ударе мечом по ключице русского князя, который ему, якобы, успел нанести перед смертью глава его телохранителей, мог разве что дивиться прочности варварского доспеха, либо сетовать на количество вранья, которое приходится выслушивать правителям.
Князя отличали от дружинников вовсе уж белоснежная чистота одежд, золотая серьга с рубином и двумя жемчужинами в одном ухе и прядь волос, свисавшая к этому уху от макушки.
Среднего роста, курносый, длинноусый, с крепким затылком и широкой грудью, князь сидел на гребной скамье на всем протяжении беседы с повелителем Восточно-Римской империи. Светло-синие глаза угрюмо смотрели из-под кустистых, мохнатых бровей.
Эта встреча, живописный контраст между варварской простотой государя Руси и ромейской раззолоченной пышностью, вдохновили не одно поколение художников. Ромеям в память она врезалась рядом обстоятельств.
Во-первых, сама внешность русов, диковатая на взгляд византийцев. Остригать волосы среди подданных Второго Рима было принято разве что по случаю траура, или судебного осуждения. Усы часто брили, зато бороды, наоборот, отпускали.
Серьги носили среди мужчин только моряки. Так же, как типично славянскими являются вооружение, боевое искусство и обряды воинов Святослава, равно как и имя их вождя.
Вторая причина, по которой византийцам должна была запомниться эта встреча - Святослав, как я уже сказал, сидел все время разговора с императором. В то время, как владык Восточного Рима полагалось приветствовать падением ниц - проскинезой.
Этот азиатский обычай перейдет на Русь во времена дальнего потомка нашего героя, Ивана III, вместе с титулом царя - до того на Руси так называли правителей Византии и Золотой Орды - и уродливым двуглавым хищником.
Впрочем, до этого не опустилась даже Ольга - в свой визит в Город царей она лишь кланялась рожденному в Пурпуре, но не более. Ее сын не почтил императора-армянина даже вставанием.
Итак, условия мира были вполне почетны. Русы покидали Болгарию. Но не зря Цимисхий, принимая послов Святослава, заметил, что обыкновение ромеев состоит в том, чтобы побеждать неприятелей более благодеяниями, нежели оружием. Он уже хорошо знал, что, пока жив этот человек, ни ему, ни Византии не будет покоя.
Христианский священник епископ Евхаитский отправляется со шпионской миссией подкупа к печенегам. Он вполне мог, скрупулезно соблюдая букву договора с русами о мире, заявить в печенежском лагере:
- Верный союзник империи Святослав отправляется на Русь. Император требует “пропустить” своего союзника.
При этом многозначительно мигнул и выложил перед вождем печенегов Курей мешок золота. Итак, все формальности были соблюдены, а враг империи обречен. Ибо ничто так не могло задеть печенегов, как превращение их грозного земного божества в союзника презренных ромеев, да еще мешок золота в придачу.
После костров Перуновой ночи и нечеловечески мощного натиска русских дружин на следующий вечер северные варвары вызывали у византийцев попросту суеверный ужас.
Иоанн Цимисхий более не хотел сталкивать свое войско с этими людьми. Недавно Второй Рим спасло только чудо. Но ведь оно может и не повториться! Не следовало искушать Господа. В силу вступал древний, как сама империя, принцип - пусть варвары бьют варваров!
После мирного договора с ромеями Святослав пошел в лодьях к порогам. И сказал ему воевода Свенельд:
- Обойди, княже, пороги на конях - там стоят печенеги.
Но роль Свенельда в этой истории в высшей степени сомнительна. Он был со Святославом на Дунае. Но он не погиб вместе с ним и остальным русским войском, а выжил, и оставался влиятельнейшим человеком при сыне нашего героя, Ярополке.
Что подразумевает, что вернулся он на Русь не одиноким беглецом, а с некоторым количеством воинов. Уж не сам ли он обошел пороги на конях? Но тогда отчего он не прислал на выручку Святославу киевское войско? Он там, за Дунаем, должен был вместе с остальной дружиной, клясться:
- Где твоя голова падет, там и свои положим.
Но он пережил князя, не сдержал клятвы. Это поведение тем более странно, что Свенельду, собственно, не надо было ехать за подмогой в Киев. Согласно первой Новгородской летописи, отец Святослава дал ему в кормление дань с уличей, живших не то в Среднем Поднепровье, выше порогов, в междуречье Южного Буга и Днестра. Он, по сути, был наместником великих князей киевских в этих землях.
Иоакимовская летопись говорит, что Святослав сам отправил Свенельда степью в Киев. После этого князь с большей частью войска двинулся на ладьях и зазимовал в Белобережье, на берегу Черного моря между устьем Днестра и Днепра.
Зимой русское войско очень быстро съело выданное византийцами припасы хлеба. Под конец зимы воины Святослава стали уже покупать у местных жителей мясо, причем по огромной цене - полгривны за конскую голову.

                24

Кстати, еще один штрих к портрету грабителей и хищнической дружины. Они покупали мясо, вместо того, чтобы попросту отобрать его. Наступила весна, за нею - лето. И все яснее становилось ожидавшим помощи воинам - помощь не придет. В Киев придется возвращаться самим.
Русское войско, перенесшее множество битв, все тяготы осады, голодную зиму Белобережья и долгий переход на веслах, встретили на днепровских порогах несметные орды степняков.
И все же - почему? Почему Свенельд, почему Ярополк не послали воинов в помощь государю и отцу? Целый ряд историков, занимавшихся этим вопросом, пришли к неутешительному заключению: виновен Свенельд, бывший с князем на Дунае, добравшийся до Киева первым, не пославший никакой помощи своему князю, и ставший самым влиятельным человеком у престола его наследника, он сознательно предал Святослава.
Именно так считали, похоже, и современники. Сын Святослава, Олег Древлянский, встретив в своих угодьях охотившегося сына Свенельда, Люта, спросил: кто гонит зверя? Услышав в ответ гордое Свенелдич, Олег тут же убивает его.
Если бы причиной убийства было нарушение охотничьих владений, не было смысла задавать какие-то вопросы, следовало просто покарать нарушителя.
Но какие же причины побудили его к этому? Почему он убил, узнав, что перед ним - сын Свенельда? Первое, что напрашивается - месть Святославича за преданного отца. Итак, Свенельд - предатель? Но опять встает все тот же вопрос - почему?
Причина предательства Свенельда в том, что после ухода самых ревностных сторонников древней веры на Дунай с князем Святославом, в Киеве исподволь возросло влияние христианской общины.
Та же Иоакимовская летопись говорит о симпатиях Ярополка к христианам и христианах в его окружении. Это подтверждают другая, Никоновская, летопись и данные западных хроник.
Послы Ярополка в Германию в 973 году, в Кведлинбурге, участвуют в праздновании пасхи, что, конечно, было бы невозможно, будь они язычниками.
А то, что именно они представляли в державе Оттона киевского князя, говорит о большой роли этих христиан. Описанная Иоакимовской летописью расправа с христианами в войске Святослава, произошла уже после того, как русы оставили Доростол.
Свенельд - глава уцелевших христиан, которые вместе с ним бежали степью в Киев, тогда как Святослав с верными языческими воинами пошел речным путем.
Расправа над христианами произошла не после окончания военных действий в Болгарии, а после падения Преславы. Известия о ней дошли в Киев с гонцами, принесшими приказ о разрушении церквей, равно как и угроза поголовного истребления христиан. Святослав обычно исполнял свои угрозы и обещания.
Христиане Киева должны были это знать. Поэтому в их жизненных интересах было устроить в Киеве в отсутствие государя и самых ярых его единомышленников тихий переворот.
С сохранением княжеского стола за сыном государя, дабы не восстанавливать против себя киевлян. Свенельд мог явиться к уже созревшему заговору со сравнительно небольшим отрядом.
Ему предложили участие в нем - и старый воевода согласился. Был ли Свенельд все это время тайным христианином, сказать невозможно. В поведении приехавших за князем новгородцев и отношении к ним князя столичные мужи вполне могли увидеть собственное будущее - при Святославе. Так что вновь оправдались намеки Цимисхия. Германцы нашлись и в окружении Святослава.
Интересы христиан Киева и христиан Константинополя сошлись. Как в Болгарии во времена Бориса, христиане не просто вмешались в политику, как было при убийстве Игоря, но пошли об руку с врагами своего племени.
Причина неприятия киянами Святослава возникла не на религиозной, а на политической почве. Смерти князь не боялся. Как скажет одни из его потомков:
- Дивно ли, если муж умер на войне? Умирали так лучшие из предков наших.
Святослав закрыл дорогу на Русскую землю немецкому первопроходцу теории похода на Восток, епископу Адальберту. Он завершил дело предков, добил чудовище Хазарского каганата. Он поверг в трепет город царей, вселив в сердца его обитателей ужас, какой не удалось пробудить в них никакому иному воителю.
Как нам, сегодняшним, поверить, что совершившему все это человеку было только тридцать лет? И не зря местом гибели Святослава становится Перунья рень - отмель ниже порогов.
Та самая, что станет последним приютом киевскому кумиру Перуна в кровавые дни крещения. Так в последний раз встретятся свергнутый бог и его погибший воитель.
Так закончилась эта жизнь, которая была, кажется, одной войной. Мы встретились с нашим героем на поле битвы - на поле битвы мы с ним и расстались.
Те, кто ценил золото больше оружия, жизнь - дороже чести, могли вздохнуть спокойно. Северный полубог вернулся в те пределы, из которых пришел в наш средний мир. Самый сильный и беззаветный поборник древней веры погиб, и никто не мог уже всерьез помешать обращению людей в Христову веру.

                25

Вскоре вслед за ним ушел и тот, кто подарил ему смерть - Куря. Во всяком случае, никто больше не упоминает его ни в летописях, ни в византийских хрониках.
Согласно летописи, из отрубленной головы Святослава печенежский князь сделал кубок, оправив его в серебро и золото. Летописцы-монахи добавляли, что на этой чаше он, якобы, сделал надпись “Чужих ища, своя погуби”.
Даже напоследок они старались кольнуть ненавистного Святослава. Для них такой конец был унижением, доказательством всеконечного поражения язычника.
Они смаковали его, как смаковали гибель лодей отца Святослава от греческого огня, как смаковали его смерть в Древлянской земле. В поступке печенежского вождя было только надругательство над останками русского героя.
На самом деле для потомков скифов это был знак величайшего уважения к благородному врагу. Некоторые скифские племена поступали так с умершими родственниками, причем с самыми почитаемыми из них. Уходит этот обычай к седой арийской древности, к обрядовым чашам из людских черепов древних ариев - капала.
На Руси были песни про ведьму, сделавшую ендову - пиршественную чашу из черепа молодца. Так что не надругательством это было. Во всяком случае не большее, чем средневековый обычай расчленять на части мощи святых и делить их между разными соборами и монастырями.
В одном из поздних летописных списков приведена очень любопытная подробность. Чашу эту, оказывается, печенежские князья, использовали в обряде зачатия детей.
Перед тем, как лечь на ложе, князь и княгиня поочередно пили из этой чаши, твердя, словно заклятье:
- Пусть дети наши будут такими, как он.
А с Русью после гибели Святослава случилось то же, что было с империей Александра после смерти ее основателя, что с римской республикой, когда погиб Цезарь. Те, кто княжил на Руси, слишком мало видели отца, да и погиб он слишком молодым, чтоб оставить свой отпечаток в их душах.
 Между теми же, кто остался на Руси, честь, воля и ум отца распределились неравномерно. Вспыльчивому Олегу хватало и чести, и воли, но недоставало ума и мудрости.
Ярополк был честен и даже умен, только вот воли в нем было ничтожно мало, слишком мало для правителя даже Киевского княжества, не говоря уж про всю громаду оставленной отцом державы.
Наконец, на севере, под бдительным оком внимательного и умного хазарина вольноотпущенника, скрывшегося за славянским древлянским именем Добрыня, подрастал Владимир, которому судьба вдосталь отмерила и ума, и воли - вот только начисто обделила честью и совестью.
Князья, разбросанные по просторам державы, не очень ощущали себя одною семьей. Гораздо ближе им были их дядьки-воспитатели, да окружавшая их местная знать. Подвижный центр державы - великий князь со своею дружиной - погиб.
Среди уцелевших сыновей князя не нашлось никого, способного стать главой княжеской семьи. Подчинение отцу объединяло их, теперь, после его гибели, они чувствовали себя равноправными.
Такое положение было чревато катастрофой. И она вскоре разразилась.
Я уже говорил, что сын Свенельда Лют заехал, в 974 году, на охоте в Древлянские земли - отделенные от полянских, киевских, только лежащей не так уж далеко от Киева.
С ним столкнулся охотившийся там же Олег, и, узнав, что перед ним - сын Свенельда, убил его. Обезумевший от горя отец стал требовать у Ярополка мести за своего сына. Отношения между братьями разладились, и через два года вражда, подогреваемая давней распрей полян и северян с древлянами, вылилась в настоящую войну.
Дружина Ярополка, киевское и северское ополчения вкупе с печенегами князя Илдеи опрокинули небольшую дружину Олега и древлянское земельное ополчение.
В повальном бегстве сбросили с моста у ворот Вручьего самого Олега - юный князь, очевидно, пытался остановить бегущих. На плечах бегущих дружина Ярополка и печенеги Илдеи ворвались во Вручий.
Древляне в панике бросали оружие. Стали искать Олега, не нашли - и тут какой-то древлянин вспомнил, что видел, как князя столкнули с моста.
Полдня разбирали чудовищный завал из людских и конских трупов под мостом. К полудню нашли Олега, вынесли, уложили на ковер. Потрясенный Ярополк, заливаясь слезами ужаса, горя, раскаяния, бросил Свенельду:
- Смотри - этого ты хотел?
История не сохранила ответа старика воеводы, служившего уже третьему поколению Рюриковичей. Во всяком случае, после гибели Олега Свенельд навсегда покидает страницы летописи.
В это же время, убоявшись якобы судьбы Олега, бежит за море, к варягам Владимир. Скорее всего, Владимир и Добрыня были в землях захваченных немцами полабских славян и вербовали там наемников из перебежчиков и изгоев.
С ними они и вернулись на родину через несколько лет, изгнав из Новгорода людей Ярополка и захватив город. После этого Владимир посватался к дочери полоцкого князя Рогнеде, нареченной невесте Ярополка, нарвался на отказ, вспылил, ударил на Полоцк, захватил его.
Отметил победу тем, что сначала изнасиловал Рогнеду на глазах отца, Рогволода, и двух братьев, а потом приказал убить их на ее глазах. Захватил Киев. Люди Ярополка предали его, и он, согласившись на переговоры, был убит из засады варяжскими наемниками Владимира.
                26

Это было первое на Руси братоубийство. Не оправданное ничем, кроме жажды власти, сжигавшей сына хазарки. Разве мыслимо представить Святослава, Игоря, или Олега - прячущимися от вражеской конницы под мостом, или спокойно выслушивающих и принимающих наглые условия степного дикаря, вассала, холопа предков?
Это при нем достались диким кочевникам отвоеванные отцом и дедом черноземы Дона, Донца, нижней Волги. Они могли уже тогда стать житницами Руси, а стали логовами терзающих ее хищников. На пять, а то и на восемь веков.
Потом наступила зима монгольского нашествия. Казалось, что о Святославе на века забыли. Кому было о нем вспоминать? Отатарившейся московской знати? Ненавидевшей его христианской церкви? Или обезглавленному, втоптанному в азиатское рабство, задавленному данью русскому народу?
С появлением новой русской литературы, когда столица отодвинулась к Варяжскому морю, а в глазах русских вновь мелькнул стальной имперский блеск, о нем начали мало-помалу вспоминать.
Ими стояла и стоять будет Русь: Олег, Игорь, Святослав, Мономах, Невский, Дмитрий Донской, Ермак, Минин, Пожарский, Петр I, Суворов, Кутузов, Ермолов, Скобелев, Брусилов, Рокоссовский, Жуков - самые яркие из несметных легионов немеркнущих звезд, имя которым - ратная слава России.
Одни считали его первым Великим князем Киевским, а он был последним князем языческой Руси. За ним стояла не страна - мир. Уходящий в небытие мир языческого севера. Святослав был последний представитель быта владетельного рода русов - поколения людей древней веры.
      В 972 году он погиб на днепровских порогах, попав в засаду кочевников печенегов. А его страна, его народ все глубже погружались в воды христианского прогресса.
      Но не только друзья его помнили, о нем не забыли и враги. На пирах печенежский князь Куря, выпивая вино из черепа Святослава, говорил:
- Пусть дети наши будут такими, как он!