Час собаки, час волка. Перемена участи. Глава VI

   Еще три дня в запертой комнате. На закате за Анлилем пришли. Бесконечные лестницы, коридоры, анфилады, стража с горящими факелами в руках. Он оказался в полутемной зале с мраморными стенами, в середине залы был стол, а за ним сидели принц Тэйчи, Ланин и еще двое. Двое в черных плащах и фиолетовых масках.
   Тэйчи приказал страже удалиться. Анлиль остался стоять у двери. Сидящая за столом четверка внимательно рассматривала его.
   — Он достаточно силен, чтобы сделать это, — сказал один из магов Ордена.
   Эти двое парализовали Анлиля одним своим видом. Присмотревшись к ним, он понял, что они — не из старших братьев Ордена. Так, среднее звено.
   — Принц! — сказал один из них. — Объясните ему, что он должен сделать, и уберите отсюда это отвратительное существо.
   На сей раз вид у принца был неуверенный и подавленный. Искоса посмотрев на Анлиля, он сказал:
   — Нужно выполнить одну работу… Это послужит на благо Харракану…и поможет мне занять подобающее положение.
   Анлиль молчал. Ланин сидела, положив ногу на ногу, и курила изящно завернутый в темно-зеленые листья ворт.
   — Ты понял? — раздраженно спросил один из магов Ордена.
   — Нет, — прошептал Анлиль.
   Маги расхохотались.
   — Что я вам говорил, принц? Он — всего лишь нибтейни, тупой убийца. Ты, подойди ко мне.
   Анлиль пересек залу и подошел к столу.
   — Ты должен уничтожить паутину магической защиты, созданной Верховным Магом Ордена вокруг императора Эмбаука Гренча. Есть вопросы?
   — Да, — сказал Анлиль.
   Чуть приподнявшись, маг наотмашь ударил его по лицу. Тэйчи, прищурившись, наблюдал за этим. В руке он держал серебряный кубок с вином.
   — Есть еще вопросы?
   — Мне непонятно, как я смогу…
   Еще один удар. На этот раз Анлиль с трудом удержался на ногах.
   — Дай ему сказать, — брезгливо сморщившись, проговорила Ланин.
   — Как я смогу убить его, если сила возвращается ко мне только на арене?
   — Мы можем снять с тебя эту руну, — сказал маг.
   Голова Анлиля закружилась от неожиданно охватившего его счастья. Он сказал, что они смогут снять ее…Он слишком долго ждал, чтобы кто-нибудь сказал ему эти слова.
   — Но есть одно затруднение. Мы снимем с тебя руну. Но мы должны быть уверены, что после этого ты выполнишь свой долг. Может быть, ты надумаешь сбежать?
   — Я не сбегу, — сказал Анлиль.
   В глазах мага появился жестокий блеск:
   — Докажи это! Если ты сможешь сейчас сказать нам, почему мы можем верить тебе, тогда… Если же нет, мы заставим сделать это другого нибтейни.
   — Мы можем снять с тебя эту руну, чтобы ты разрушил защиту Эмбаука Гренча — сказал  другой маг. — Но где доказательства, что, когда сила вернется к тебе, ты не предашь нас?
   — Я…не предам вас.
   — Докажи!
   — Я даю вам слово, — сказал Анлиль.
   — Вы слышали это, принц? Он хочет, чтобы мы поверили слову нибтейни. У тебя не может быть слова! Ты — даже не человек. Если хочешь избавиться от этой руны, придумай что-нибудь получше!
   Анлиль отчаянно пытался придумать хоть что-нибудь, но не мог.
   — Все! Мне надоело! — сказал один из магов: тот, кто чувствовал себя старшим. — Лучше  вернуть его на арену. Это ничтожество годится только для нее. Будем искать другого нибтейни.
   — Такого, как Канлир? — спросил Анлиль.
   Старший маг еще раз ударил его по лицу. Они оба были в ярости, эти братья в фиолетовых масках. Тэйчи раздраженно морщился, Ланин спокойно курила ворт. И неожиданно Анлиль понял, что он должен сказать:
   — Если вы…вернете мне силу, я…не хотел бы покидать Харракан. В Зерте у меня много врагов...вайвери, например. Они…преследуют меня. Мне…нужна защита.
   — Если ты получишь свободу, то останешься в Харракане? — с интересом спросил Тэйчи.
   — Если это возможно…Только здесь вайвери не настигнут меня.
   Маги молчали, глядя друг на друга. Тэйчи казался довольным.
   — Что ты сделал в Зерте? — спросил один из магов.
   — Я сбежал из школы, и меня исключили из ордена. Я…занимался корыстным использованием колдовства и контрабандой. Я убил двух человек. Меня приговорили к пожизненному заключению. Я бежал из тюрьмы. Мне только чудом удалось покинуть Зерт.
   — В какой школе ты учился? — спросил старший после небольшого молчания.
   — В Замке Семнадцати Спящих Королей.
   Младший маг быстро поднял голову. Старший негромко рассмеялся.
   — Теперь понятно, почему этот ублюдок до сих пор жив. Он — профессиональный убийца. Замок Семнадцати Спящих Королей — это секретная школа убийц, — пояснил  старший маг, обращаясь к принцу.  — Принц, пусть охрана уберет отсюда эту тварь. Тогда мы сможем поговорить.

   Было раннее утро. Из окна кабинета виднелись старые дубы, дорога, крепостные стены. Серое небо, листва, гравий на дорожках парка — все казалось пропитавшимся влагой. Когда Анлиля привели в кабинет, там уже находились четверо — сам принц Тэйчи, его поверенный в делах, младший маг из вчерашней пары и суетливая рабыня.
   Перед Анлилем разворачивалось священнодействие продажи собственности. Оно было бы еще торжественнее, если бы не чудовищные страдания покупателя, терзаемого похмельем. Младший маг (представлявший интересы Ордена) и поверенный принца Тэйчи долго и тщательно сверяли бумаги, утыканные имперскими печатями. Тэйчи сидел в расстегнутой на груди рубахе; его заплывшие глаза, казалось, ничего не видели; дрожащие пальцы неуверенно выводили подпись. Суетливая рабыня то открывала то закрывала ставни. Иногда Тэйчи словно погружался в забытье, и поверенный мягко но настойчиво говорил ему «Господин принц!». Поверенный был седым стариком с ласковыми глазами.
   Священнодействие близилось к концу. Анлиль понял, наконец, зачем его сюда привели: сверить описание продаваемой вещи с ее внешним видом. Его возраст, рост и даже национальность были названы приблизительно, он стоял тут же, рядом с ними, но никому и в голову не приходило уточнить у него, сколько же ему лет, и кто он по национальности. Наконец, младший маг и Тэйчи встали из кресел. Младший маг взял Анлиля за запястье, другую руку положил ему на затылок, нагнув его голову вниз; потом он подтолкнул его к Тэйчи. Тэйчи, в свою очередь, тоже взял Анлиля за руку, дотронулся почему-то до его лба, почти закрыв ему глаза, потом отстранил его от себя. На этом передача собственности была завершена. Младший маг уточнил, где и когда состоится передача денег и закладных, затем откланялся.
   — Это — грабеж, господин принц, — сказал поверенный. — Миллион!   
   — Он стоит этих денег! — возразил Тэйчи. — Мне станет лучше, если я выпью вина... Можешь идти! — сказал он Анлилю.
   Под проливным дождем Анлиль пересек вымощенный булыжником двор. Отвесные струи вбивали в лужи листья тополей. Рабы в холщовых туниках, перешептываясь, смотрели из-под деревянных навесов.

   В сумерках к нему в комнату вошла Ланин. Фаворитка была в белом платье с капюшоном, из-под которого выбивались пряди иссиня-черных волос.
   — Все решится скоро, — сказала она. — Через несколько дней мы с Тэйчи покинем этот дом. Ты останешься здесь вместе с этими магами, и они...они сделают то, что должны сделать. Потом вы поедете в безопасное место и там  начнете работу.
   Она позвонила в колокольчик.
   — Бутылку вина! — и пока слуги выполняли ее приказание, она молча стояла у окна, глядя во двор. Теплый и радужно-серый дождь шел все сильнее.
   — Тэйчи запретил мне говорить тебе, но я скажу... Если все закончится хорошо, он даст тебе грамоту об освобождении и предложит тебе работу — уже как свободному.
   — Какого рода работу? Того же самого?
   Сидя на подоконнике с бокалом в руке, Ланин пожала плечами. Она красиво смотрелась на фоне виноградных лоз и серого неба.
   — Не очень-то я верю в то, что эти маги могут сделать то, что должны сделать — сказал Анлиль.
   — Не смей так говорить! — Ланин побледнела, и в ее глазах появилось что-то ведьминское, горящая чернота. — Сглазишь! Сглазишь!
   0на спрыгнула с подоконника.
   — Я боюсь, — сказала она, прижавшись к Анлилю и обнимая его за плечи. Потом она поцеловала его в губы. Он отстранился.
   — Я не могу быть с тобой под его крышей.
   — Да? А в чем же дело-то? Боишься? — заговорила она, заглядывая ему в глаза с какой-то мрачной взволнованной насмешкой.
   — Может быть! 
   — А ведь не стоит бояться-то!
    Она хрипловато рассмеялась:
   — Да ему плевать, с кем я сплю! 
   Она вынула бокал из руки Анлиля, подошла к окну и принялась рвать виноградные листья и опускать их в бокал — один за другим. Они плавали на поверхности зеленоватого вина и не тонули.
   — И между прочим, — проговорила она сквозь зубы, — наш Тэйчи обычно бывает очень иерархичен. Подумай об этом!
   Виноградные листья падали в бокал. Ланин снова взглянула на Анлиля:
   — Когда эти маги снимут с тебя клеймо, я расскажу тебе нашу с Тэйчи историю. И ты поймешь, почему я не рассказала ее раньше.
   Она вложила ему в пальцы забитый листьями бокал и ушла. Он с трудом удержался, чтобы не крикнуть ей вслед: «Если они снимут это клеймо, меня в тот же день уже не будет в Харракане!».   

   Несколько дней спустя Анлиль наблюдал из окна за оживленным, поспешным движением. Из дома выносили все — мебель, зеркала, свернутые трубками ковры, статуи, вазы. Рабы тащили тяжелые ящики. Наверное, сотни ящиков. Все это грузилось на телеги и с медленной важностью вывозилось со двора. Домашние рабы, кое-как притулившись, сидели на ящиках. Наконец, в крытой повозке уехали горничные и кухарки. Изящная маленькая карета увезла Ланин. Принц Тэйчи, как и подобает капитану, покинул дом последним. В развевающемся плаще, с мечом на бедре, он уселся в карету, которая стремительно умчалась прочь, окруженная конными дружинниками.

   Это происходило в проданном загородном дворце принца Тэйчи, в просторной зале, на стенах которой была выставлена коллекция старого харраканского оружия. Маги посадили Анлиля в кресло и хотели связать, но он сказал:
   — Зачем? Мне же самому нужно, чтобы вы ее сняли.
   Маги в нерешительности посмотрели на него.
   — Это будет очень больно, — сказал один из них. — Ты можешь не выдержать.
   — Ничего, справлюсь как-нибудь, — насмешливо возразил Анлиль.
   — Мы предупредили тебя о том, что не надо нас предавать…
   — Да вы сначала снимите ее! — проговорил Анлиль, постепенно теряя терпение.
   Он засмеялся и почувствовал, что не может остановиться. 
   — Прекрати смеяться! — сказал  младший. — У тебя истерика.
   — Нет, мне просто смешно.
   — Прекрати, сейчас же! — сказал старший и угрожающе поднял руку.
   — В чем дело, друг мой? Ты собрался бить чужую собственность? Я пожалуюсь своему господину.
   — Заткнись. Иначе я первый на тебя пожалуюсь.
   Анлиль замер, не сводя глаз с пальцев мага, который начал делать что-то с ярко-зеленой мерцающей руной на его ладони. Второй встал сзади и взял его за плечи.
   Неужели они действительно смогут снять ее? Они кажутся такими спокойными, такими самоуверенными.
   Руна разгоралась все ярче, и ладонь жгло, будто он держал руку над огнем. Это странное жжение ползло все выше, достигло локтя, потом — плеча. Когда оно охватило шею, Анлиль начал задыхаться.
   Спокойно, нельзя подавать виду. Иначе они испугаются. А они должны снять ее.
   Когда старший маг снял перчатку, Анлиль увидел его пальцы: очень тонкие и белые, похожие на женские. Сейчас эти пальцы поглаживали, ощупывали руну, пытались растворить ее. Они хотят применить тай-шедж, понял Анлиль. Растворение руны. Но…это вряд ли сработает. Это было бы слишком просто.
   — Вы уверены, что делаете все правильно? — спросил он, задыхаясь. Раскаленный обруч стягивал шею. — Лучше …лучше будет лейм-фимил. Гибель руны.
   По их молчанию он понял, что они никогда и не слышали ни о каком лейм-фимил.
   — Ты учить нас вздумал? — грозно спросил тот, что стоял сзади.
   Старший, крепко сжимая ладонь Анлиля, начал бормотать какие-то слова, потом он сделал такое движение, словно хотел сорвать руну. Но это даже и не тай-шедж. Они вообще знают, как снять ее?
   Обруч сдавил шею. Он становился все более горячим, а левой руки Анлиль и вовсе не чувствовал.
   — Дайте воды, — услышал он свой собственный, неузнаваемо изменившийся голос.
   Младший принес ему стакан воды, и Анлилю на несколько мгновений стало легче.
   — Кровь ослабляет действие руны, — сказал он.
   Старший кивнул. Он взял нож и вонзил его прямо в середину руны на ладони Анлиля. Нож пронзил ладонь насквозь, хлынула кровь. И в тот же миг, почувствовав настоящую опасность, руна сделала все, чтобы защитить себя. Несколько мгновений невыносимой боли, пронзившей все его существо, и Анлиль потерял сознание. Потом — струйки холодной воды на лице и возвращение боли. Эти двое склонились над ним. Они сняли маски. Анлиль смотрел на их лица, но не видел их. Они были в ужасе.
   — Как ты себя чувствуешь? — спросил  старший.
   — Хорошо. У меня все хорошо. А у вас?
   Они молчали.
   — Вы не можете снять ее?
   — Это оказалось труднее, чем мы думали, — признался старший.
   Анлиль взглянул на свою ладонь. Она была наскоро перевязана чем-то.
   — Вы остановили кровь? — спросил он.
   — Иначе руна бы убила тебя, — сказал старший. — Я  не знаю, как снять ее.
   — Значит, вы не были уверены, когда шли на это?
   — Я был уверен, что все получится, — запальчиво возразил старший. — Иначе я бы не решился.
   — Думаешь, ты один рискуешь? — дрожащим голосом воскликнул младший. — Если все раскроется, они сделают из нас нибтейни.
   — Возьми себя в руки! — сказал Анлиль. — Делайте лейм-фимил.
   Они переглянулись. У них были обычные, не слишком злые, не слишком хитрые, обычные человеческие лица.
   — Мы не знаем, как это делается.
   — Я объясню вам. Делайте быстрее, недоумки! Сейчас сюда придут ваши хозяева!
   — Хорошо... — старший, наконец, взял себя в руки. — Как  это делается?
   — Над этой руной рисуйте другую. ДЕЙ. Руну контроля. Постарайтесь объединить их. Когда они полностью объединятся, попробуйте уничтожить руну ДЕЙ. Если слияние будет полным, зеленая руна тоже погибнет.
   — Но для этого нам придется снять повязку.
   — Снимайте!
   — Но руна убьет тебя.
   — Нет, если вы сделаете все быстро!
   Старший принялся за работу, он делал все медленно, но довольно искусно. Все-таки, у него была неплохая подготовка. Нет, слишком медленно.
   — У меня не получается объединить их.
   Еще несколько попыток. Руку жгло так, словно он держал ее на раскаленной жаровне. Острая режущая боль в сердце. И ладонь, и плащ — все теперь было в крови.
   — Кажется, готово! — сказал старший. Он сделал знак уничтожения и сразу же закричал от ярости и отчаяния. Слияние было неполным. Он уничтожил руну ДЕЙ, а руна НАБАТ осталась нетронутой.
   — Он  умирает, — сказал младший.
   — У нас ничего не вышло! — закричал старший. Его лицо было искажено и казалось сейчас гораздо более страшным и отвратительным, чем фиолетовая маска. — Все кончено! Мы теперь нибтейни!
   Анлиль открыл глаза. Невидимая рука ледяным лезвием наносила ему удары прямо в сердце. Он был почти полностью парализован, но еще мог говорить.
   — Попробуйте отрубить мне руку.
   — Нам говорили, что именно это ни в коем случае нельзя делать! — возразил старший. —Могут быть неожиданные последствия. Так нам говорили, когда учили нас, как обращаться с нибтейни.
   — Нам уже нечего терять! — крикнул младший. Он сорвал со стены кривой линдрианский меч и размахнулся. Но невидимая сила остановила меч в одной дюйме над рукой Анлиля. Младший закричал отчаянно и дико. На его ладони появилась руна НАБАТ.
   Анлиль засмеялся. Это действительно было очень забавно:
   — Остроумно придумано! Рад видеть, что не все в вашем Ордене ничего не умеют.
Он еще успел услышать новый вопль младшего мага, в истерике упавшего на пол. Потом перед глазами потемнело, и Анлиль снова потерял сознание. Когда он очнулся, ему показалось, что зал был пуст. Он осторожно поднялся и шагнул вперед.
   Этот шаг оказался роковым. Анлиль читал где-то о такой боли и о том, что от нее умирают. Болело уже не только сердце, но и вся грудь. Анлиль медленно опустился на пол и замер.
   Он лежал неподвижно, пытаясь не думать о боли, и чувствовал, как холодеют кончики пальцев. А потом он увидел младшего мага. Тот сидел на корточках у стены, обхватив голову руками и глухо рыдая.
   Дышать становилось все труднее, в голову лезли какие-то глупые, совершенно неуместные мысли. Может ли младший маг сбежать отсюда? Навряд ли. Нибтейни не может бежать. Он может только покорно следовать за тем, кто ведет его. Так действует руна.
   А если его поведет старший маг? Ничего не получится — руна прочитает в сознании младшего мысли о бегстве.
   Старший широкими шагами пересек комнату, остановился у окна. Выругался.
   — У меня сердце очень сильно болит, — сказал Анлиль.
   — Мы бы сняли эту руну, если б ты не был жалким больным слабаком!   — не оборачиваясь, процедил сквозь зубы старший.
   Потом он подошел к младшему, крепко обнял его и зашептал ему что-то — ласковое, успокаивающее. Он гладил его по волосам и целовал в мокрые глаза.
    Старший подошел к окну.
   — Нам  не сбежать, — сказал он. -- Повсюду солдаты...
   
   Вернувшись в мир после нового обморока, Анлиль увидел, что зала полна народу. Десятка полтора солдат императорской гвардии, два мага в фиолетовых масках. Люди в обтягивающей черной одежде — такую носили свободные, служившие во дворце. Анлиль лежал в луже собственной крови. Впрочем, рану наскоро перевязали, кровотечение остановилось. В нескольких шагах от себя он увидел высокую широкоплечую фигуру в длинных одеждах пурпурного и фиолетового цветов.
   Оба мага — старший и младший — стояли перед этой фигурой на коленях, склонив головы до пола. 
   — У тебя было много заслуг, Ниррик! — сказал человек в длинных одеждах.— Поэтому  я предлагаю тебе выбор.
   Старший маг посмел чуть-чуть приподнять голову.
   — Выбирай — или руна НАБАТ и бои на арене, или публичное четвертование.
   Старший рванулся вперед, пытаясь прикоснуться к подолу пурпурной мантии, но один из солдат оттолкнул его ногой.
   — Мой император! — прошептал он, содрогаясь от рыданий, — мой император, позволь мне вымолить прощение...
   — Нет, — кратко ответил человек в длинных одеяниях.
   Его голос был глухим и низким. Слова он выговаривал очень отчетливо.
   Старший снова склонился до земли:
   — Умоляю...позволь мне оправдаться...
   — Выбирай, Ниррик.
   В этом голосе было что-то, способное убить любую надежду. Старший, казалось, понял это. Еще несколько мгновений он всхлипывал и рвал на себе волосы, потом медленно повернул голову к магу в фиолетовой маске и кивнул ему.
   Маг подошел ближе и поднял над головой старшего сверкающий зеленый предмет.
   — Протяни левую руку ладонью вверх! — приказал он.
   Старший вдруг начал крупно дрожать всем телом — как человек, попавший на мороз в одной легкой одежде. Он поднял руку, но сразу же опустил ее.
   — Помоги мне, — сказал он.
   Младший, не распрямляясь, поднял руку своего товарища. Зеленая искра вспыхнула и погасла.       
   Старший тяжело повалился на бок и завыл. И Анлиль вспомнил. Так выла собака, на которую напал волк. Он слышал это однажды в горах Минджшенга.
   — Мой император, это — раб твоего сына, — сказал маг в фиолетовой маске. — Какова  будет твоя воля?
   Несколько мгновений молчания, потом низкий голос раздался снова:
   — Властью императора и отца я лишаю своего сына, принца Тэйчи Торинио Нейдва, права владения и пользования его имуществом — как способным двигаться, так и неспособным. Имущество его временно переходит под мою опеку, пока не будет на то новых распоряжений. Что же до этого раба, пусть Орден решает его судьбу.

 В тюремном госпитале Анлиль провел месяц. Во время неудачной попытки снять руну он получил то, что харраканцы называли эппон арани — разрыв сердца. Несмотря на то, что маги Ордена провели над ним довольно действенный ритуал, и несмотря на тщательное лечение, улучшение все не наступало. Ему давали такие дозы успокоительного, что он все время спал, а когда просыпался, сам просил лекаря о новой дозе, чтобы уйти в забытье и не думать о свободе, которая была так близко и так неожиданно и коварно ускользнула. Если не удавалось заснуть, он сидел на кровати, обхватив колени руками и покачиваясь. Он боялся, что нарушит свое незыблемое табу, запрет, данный однажды самому себе — и заплачет. Плакать хотелось очень сильно, но он сдерживался. Ему казалось, что если это произойдет, то случится нечто совершенно непоправимое; нечто, находящееся за последней гранью кошмара.      
   Ходили слухи, что принц Тэйчи отправлен в ссылку куда-то очень далеко, Ланин —тоже в ссылке, но на другом конце Империи. А старший наблюдатель Псарни по усиленному режиму господин Джелли и его заместитель Хиллок получили приказ. Им было предписано сдать дела и в течение трех суток добраться до отдаленного тхайба Рочайбо, где они должны будут служить надзирателями в трудовом лагере, обитатели которого представляют из себя обращенных в рабство военнопленных.   

 
   Шел проливной дождь, выла буря. В парке с унылым скрипом качались фонари. Анлиль подскользнулся на мокром щебне дороги, на него прикрикнули, и кто-то взял его под руку. Анлиль поднял глаза и увидел возвышающееся над парком здание Термитника — главное здание Ордена Ущербной Луны.
   Оно имело странную форму, напоминающую звезду, и Анлиль почему-то подумал: “Сколько у нее может быть углов?”. Стены здания были построены из гладкого черного камня. Ровные ряды зашторенных окон и гирлянды из бесконечных повторений харраканской имперской символики.
   Пока они поднимались к бронзовым дверям Центрального Входа, пока шли по лестнице, Анлиль невольно сравнивал это здание с обителью Седьмой Службы Ордена вайвери и пришел к выводу, что разница значительна. У вайвери все было гораздо меньше, мельче и как-то по женски уютнее. Здесь же было величие, монументальность и угрожающая пустота. Центральная лестница поражала воображение. Ее ступени из красного мрамора внизу были длиннее и шире, а сверху — короче и уже, поэтому создавалось впечатление огромного треугольника, уходящего прямо в небо. Там, наверху, под самым потолком, сиял золотом герб Харракана, находящийся в тени красно-зеленого знамени Ордена. Еще выше —запечатленные в мраморе слова “Власть, Святость, Служение”. Все это находилось на огромной высоте, но было ясно различимо даже с первой ступеньки лестницы.
   Они поднялись не очень высоко. Длинный коридор. Черный ковер на полу. Бесконечные двери. Блестят золотые ручки. Охрана в темных доспехах. Тяжелые взгляды. Ощущение всеобщего безразличия. Только одна дверь в самом конце коридора была открыта, и Анлиля повели туда.
   Там, над очередным глобусом с изображением той картины мира, что существовала не в действительности, а в планах харраканских властителей, под портретом императора в золотой раме сидели трое.
   Он не знал, чей это был кабинет. Не знал, зачем его сюда привезли. Стены обиты темно-синим сукном. Черная штора на окне.
   Трое были облачены в пышные одеяния изумрудно-зеленого цвета. В середине сидел смуглый человек с темными волосами и горбатым носом. На его груди блестели золотые ордена.
   — Я — барон Канкуз Хамбаджи, повелитель Службы Разъяснения Событий в составе Ордена Ущербной Луны, — сказал он. — Ты переходишь в собственность нашей службы.
   Анлиль смотрел на глобус. Над четко обрисованным Зертом и прилегающими островками было написано: Островная Харраканская Территория.
   — Я очень устал, — прошептал он.
   Барон огляделся по сторонам в каком-то замешательстве, потом приказал солдату:
   — Дайте ему стул!
   Потом он продолжил:
   — Тебя переведут на Южную Башню, и ты займешься работой, которая, возможно, больше подходит тебе, чем бои на арене, ибо для раба ты достаточно хорошо образован. Условия у нас хорошие. 
  Анлиль поднял голову, и в его глазах впервые появилось что-то похожее на оживление.
   — А где она, эта Южная Башня? — спросил он чуть слышно.   
   — Здесь, прямо над нами! — насмешливо фыркнул тот, что сидел справа.
   Анлиль молчал. Несколько секунд барон Хамбаджи, приподняв брови, всматривался в его лицо, потом резко скомандовал:
   — Увести! — и добавил чуть более мягко:  — Пусть его осмотрит наш врач.
   
 
 Служба Разъяснения Событий располагалась на Южной Башне — одной из башен Термитника — под библиотекой и маленьким госпиталем. Несколько лабораторий, кабинетов, тренировочных залов. Тут же — тюрьма для З.С.О., «заключенных, сотрудничающих с Орденом». Анлилю приказали переодеться в куртку и штаны зеленого цвета, нашли припрятанный на черный день кусок хлеба и долго смеялись. Потом они повели его по коридору. На полу лежал красный коврик. В конце коридора возле зарешеченного окна — растения в глиняных горшках. Камер было шесть, они находились в нишах, и решетки, отделявшие их от коридора, были закрыты ширмами из тонких деревянных пластинок.
   — Заходи!
   Анлиль увидел каменные стены, покрытые картинками; зарешеченное окно под самым потолком и две кровати, застеленные темно-синим бельем. На той кровати, что справа, лежал человек в зеленой униформе. Линдрианец с темно-коричневой кожей. Его курчавые волосы были длиннее, чем у нибтейни в «нижней тюрьме». Он читал книгу. Толстые фолианты громоздились вокруг его кровати. 
   — Добрый день. Меня зовут Анлиль, у меня пятьдесят боев, я был  захвачен в 1015 году на севере Харракана. Сидел на усиленном режиме.
   Глубокие черные глаза выглянули из-за переплета.
   — Добрый день, — сквозь зубы ответил линдрианец. — Цынкыбат.
   Необходимо было узнать, является ли этот линдрианец "волком", сколько у него боев, и на каком этаже он сидел. Лишенный этих ценных сведений, Анлиль не мог понять, как вести себя с ним. Но линдрианец  все плотнее надевал на лицо книгу.
   Стены были увешаны дешевыми кичаппи. Так назывались красочные и яркие картинки с изображением богов. Коричневое лицо Валлат Кортэлэмийской соседствовало с хватающим самого себя за хвост крокодилом, одним из линдрианских божеств. Рядом — вставший на задние лапы белый медведь с мечом на бедре. Продд, бог шенгджи. Коршун с ягненком в когтях. Женщина с головой гиены, держащая на ладони глобус. Орлиный профиль обожествившего самого себя тирана Дишонака. На столике у линдрианца — еще два десятка глиняных и фарфоровых фигурок. Тоже божества. Лазурные глаза Звайне смотрели строго и серьезно, большие круглые глаза — в половину кукольного личика. Анлиль снял сандалии и улегся на кровать. Несколько часов прошло в мертвом молчании.   
   — А это правда, что ты пятьдесят человек убил? — спросил сосед. 
   — Правда.
   — Меня предупреждали, что сюда посадят какого-то «великого убийцу», ну вот и посадили!
   В голосе линдрианца читалась подавленная агрессия. У Анлиля вдруг зашумело в голове, в глазах начало двоиться — после учиненной Тэйчи расправы это повторялось часто. 
   — У тебя — сколько боев? — спросил он, глядя на двух Цынкыбатов.
   — Это тебя называют «великий убийца»? — был ответ. 
   — Меня.
   Линдрианец помолчал, потом разразился нервным смехом: 
   — «Великий убийца»! Ты — жалкий искалеченный мальчишка. Ты убиваешь потому, что твои рефлексы были в свое время, подобно музыкальному инструменту, точно настроены. Ты убиваешь тупо, по команде, как тренированный боевой пес.
   В этой речи не содержалось, впрочем, ни одного из тех оскорблений, за которые "волк" должен был, забыв про неизбежное пробуждение руны, вцепиться в горло обидчика.  Анлиль молча пожал плечами.   
   — Я уже пять с половиной лет сижу в этой камере, — сказал Цынкыбат. — У меня сложился определенный образ жизни. Я дорожу своим покоем и внутренней гармонией... если тебе понятны такие слова. В конце коридора сидят бандиты. Может, тебе с ними веселее будет? Здесь легко переводят.
   — Я — не бандит.   
   Линдрианец громко хмыкнул.
 
   На прогулку выводили по двое. Гулять полагалось прямо на крыше Южной башни, на смотровой площадке, окруженной высокими стенами. В стенах были проделаны узкие зарешеченные бойницы, из которых открывался вид на парк, императорский дворец, Термитник и тюрьму Даргат-Нибтейни. Сверху была натянута частая металлическая сетка.
   Анлиль устроился на узком выступе возле бойницы. Он держался обеими руками за решетку и рассматривал окрестности. Кроны деревьев звенели птичьими голосами. Клонящееся к закату солнце серебрило флюгер на крыше маленького домика по ту сторону реки. Тонкая березка, каким-то чудом выросшая на выступе тюремной стены, дрожала под порывами ветра. Была весна.
   Анлиль пересек площадку: ему хотелось посмотреть, что видно из других бойниц. Он увидел нижнюю тюрьму, основной корпус Даргат-Нибтейни. Анлиль обнаружил, что  тюрьма только снаружи была покрыта слоем черного минерала. Со стороны внутреннего двора она была уродливого коричневого цвета. Гигантское бесформенное здание…Облезлые стены без окон. Над зданием царила тишина.
   Прогуливаясь по ровным плитам на смотровой площадке, Анлиль вспоминал Алвена Ройда, опального историка, промышляющего скупкой краденого.
   Где ты, Алвен Ройд,  думал он. Отдыхаешь ли ты в раю на листке огромного клена или сидишь где-нибудь на лавке в деревенской избе и учишь грамоту? Боги, в величие которых ты верил, могли пренебречь твоей молитвой и снова послать тебя на землю. И складывает Алвен Ройд из букв слова, забыв о том, что он читает на пяти языках  и знает историю семи цивилизаций. 
   Линдрианец сидел на скамейке и читал книгу.    
 
   На следующий день Анлиля отвели в комнату с высоким потолком, расписанным сценами из харраканской мифологии: желтолицыми феями степи Алраб, разделяющей мир живых и мир мертвых. Вдоль стен тянулись узкие, причудливой формы шкафы с книгами на разных языках. Окон в комнате не было. Магический шар горел под потолком. Это была одна из зал секретной библиотеки Ордена Ущербной Луны.  В центре комнаты за столиком из малахита сидел барон Хамбаджи.
   — Ты будешь преподавать магию моему племяннику, наследному барону Шарту Хамбаджи. Вы будете работать в руническом круге. Если, находясь в круге, ты позволишь себе хотя бы одно слово, хотя бы один жест, которые можно будет принять за агрессивные, ты будешь немедленно перемещен вниз. Если же все пойдет хорошо, вмешиваться в ваши занятия я не буду.
   Он вышел. Анлиль мрачно рассматривал узоры на зеленой столешнице. Барон-наследник! Дело принимало не самый приятный оборот.
   Барон-наследник оказался молодым еще парнем, смуглым, с курчавыми черными волосами и серыми глазами навыкате. Он протянул Анлилю руку. Когда Анлилю удалось преодолеть охвативший его столбняк, он неуверенно пожал ладонь барона-наследника, которая была сухой и шершавой.
   — Я  хочу научиться убивать, — сказал барон-наследник. 
   Новая затянувшаяся пауза. Барон-наследник вышел на середину залы и расправил плечи.
   — Давайте, я покажу вам, что умею делать, а там — посмотрим! — сказал он с улыбкой.
 
   Занятие продолжалось три часа. Обычно барон-наследник приезжал вечером. Все остальное время Анлиль дремал, отвернувшись к стене, чтобы не видеть Цынкыбата. Линдрианец уходил на работу рано утром, а возвращался — уже к обеду. Цынкыбат читал не переставая. Страсть к чтению развилась в нем настолько, что он читал во время обеда, читал на прогулке, читал целый день напролет. Наверное, он читал бы и ночью, но в полночь их заставляли гасить свечи и ложиться спать. Анлиль помнил еще линдрианский язык и перевел названия излюбленных фолиантов Цынкыбата: все они были посвящены философии. Иногда Цынкыбат откладывал книгу и долго смотрел в потолок, шевеля губами.
   Еще этот линдрианец кашлял по ночам. Анлиль частенько слышал такой кашель на усиленном, впрочем, чахотка считалась естественным концом. 

   Однажды вечером к решетке их камеры подошел парень лет тридцати с рыжими волосами и ярко-зелеными глазами. Его униформа была дополнена парой пестрых носков, клетчатым платком на шее и деревянным амулетом на груди.
   — Позволь поинтересоваться, — начал он с сильным акцентом. — Это ты и есть тот непобедимый  убийца, лучше которого не было? Ты и есть тот великий боец?
   — Где  разговор, а где — дело? — отозвался Анлиль.
   — Меня Гверс зовут. Девять боев. Меня сюда забрали за денечек до того, как ты на усиленном объявился. Мы здесь о тебе наслышаны... Вот я локти кусал, что поглядеть на тебя не удалось! А теперь — вижу!
   — Не ослепни, парень!
   — Поговори с нами, брат, выпей! Мы — просто серые волки, брат. Без пятен.
   — А егеря проскачут?
   — Егеря спят, волчонок, спят. Охоты нет нынче.

   Анлиль понял, что эти трое из Южной Башни — действительно, настоящие "волки". Все они когда-то сидели на усиленном и работали на Джелли. У всех были татуировки, отдаленно похожие на ледниковские, и все они в прежней своей, свободной жизни шли "тропой сумерек", как они называли тот или иной вид грабежа и контрабанды.
   Они замечательно скоротали вечер. У них было вино. Вино здесь смешивали с растолченными таблетками марримейни. Такая жидкость была желтой с черными полосками, поэтому ее называли «шмель».
   Анлиль был встречен, как живая легенда. “Правда ли, что ты...” Анлиль понял, что его персона обросла таким количеством сказок и слухов, что их хватило бы на несколько толстых книг. “Правда ли, что однажды ты дрался с целой сотней магов из подпольной школы Дару?” Казалось невероятным, что люди, кое-что понимающие в магии, могут верить таким историям и пересказывать их. “Правда ли, что руна не полностью контролирует тебя, и что однажды ты перерезал горло дерзко взглянувшему на тебя бсоллу?”
   — Ни один бсолл не посмел бы взглянуть на меня дерзко! — высокомерно ответил Анлиль.
   Скинув сандалии, Анлиль небрежно бросал зертианские термины: харизейн, мальбартад. Даже в устах человека с руной они действовали магически. "Волки" наблюдали за каждым  его движением. Анлиль привык к такому вниманию на закрытых вечеринках, и оно не смущало его. Настала очередь "волков" говорить с подчеркнутой загадочностью и бросать многозначительные взгляды сквозь зеленоватый дымок. Анлиль понял, что «путь монеты» здесь короток. Нынешний праздник в честь знаменитости был приятным исключением из сонных унылых будней.
 

   Оставшиеся до полуночи двадцать минут Цынкыбат спешил потратить на чтение. Отвернувшись к стене, Анлиль вспоминал. Почему-то именно здесь тот факт, что все они — убийцы, вдруг предстал в своей страшной и обнаженной простоте. Когда надзиратель велел поднять ширму и погасить свечу, а Цынкыбат начал читать молитву, Анлиль подумал вдруг, что эта Южная Башня и есть то самое, последнее дно человеческого падения, ниже которого падать уже некуда.
   Он в оцепенении смотрел на золотые буквы на корешках книг. Ублюдки! Заставили меня убить пятьдесят человек, а теперь предлагаете читать книжки... Предлагаете стать заторможенным полутрупом? Ни одного нарушения — иначе выгоним? Ну и выгоняйте, к Эсилтейр! Играть по вашим правилам не стану.
   Посреди ночи он проснулся в холодном поту. Сердце выскакивало из груди, острая боль блуждала по телу, удушье сжимало горло. Его охватил панический страх смерти. Инстинкт подсказал ему: не двигаться. Он вспомнил, что на столике есть пузырек с лекарством. Анлиль протянул руку и начал шарить в непроглядной темноте. Что-то упало со звоном. Анлиль замер. Он ожидал услышать стук надзирательских сапог в коридоре. Но все спало. Вторично искать лекарство Анлиль не решился. Он лежал, пытаясь дышать глубоко и ровно, и всматривался в темноту.      
   Плевать! Плевать на этих ЗСО в зеленых куртках и штанах, с бисерными четками на запястьях! Плевать на их бесконечные разговоры об обедах и ужинах, и о том, будет ли завтра дождь! Невелика беда — вымокнуть на площадке в десять шагов шириной, к тому же удобная сетка над головой неплохо защищает от капель. А вместо прогулки можно остаться в камере, валяться на кровати, почесываться, зевать, что-нибудь исподтишка грызть, мурлыкать песенку... Точить когти. 
   Уроды... Этот барон-наследник, который говорит мне «Будьте любезны, покажите еще раз», и испытывает удовольствие, унижая меня столь вежливым обращением ... все эти предупредительные любезности «прошу заранее меня извинить», «если вам не трудно»...(а если я скажу, что трудно?!)... эта преувеличенная вежливость обращения с приговоренным к смерти рабом ... этот харраканский барон выучится той крошечной доле моей техники, что будет ему по зубам, и уйдет в бесконечный, бесконечный мир. А что будет со мной? Хватит обманывать себя! Я обречен сдохнуть в этой тюрьме! 
   И он подумал, что был бы готов умереть немедленно, отказаться от всех будущих рождений, отказаться от самого бессмертия души, если бы ему позволили прожить один день на свободе. И тут же желание целого дня показалось ему слишком дерзким. Он подумал: «Мне бы хватило и часа». Ему представлялся Васта-Райнас. За час он успел бы сделать круг по Мраморной площади, дойти до пристани, выпить стакан вина под красно-белым тентом на набережной и выслушать рассказ соседа о той буре, что прошла над Аркиллой.

   Занятия продолжались всю долгую ветреную жаркую харраканскую весну. Барон-наследник научился делать дунджу, позволяющую с точностью определить, как работает мозг противника. Научился поочередно отключать ту или иную часть мозга. Научился вносить незаметные изменения в сознание своего противника: это называлось засс-эръа. Научился ослеплять, оглушать противника; ломать кисти рук; вводить в состояние безумия или сна. Теперь он мог парализовать другого человека, набросить ему на шею обруч и задушить, перекрыть поток крови, сломать шею, внушить мысли о самоубийстве. Он учился тому, чему учили в Замке Семнадцати Спящих Королей. И он хотел научиться большему.
   Пока они тренировались на иллюзорных мишенях, как и ученики Замка. В конце второго месяца барон-наследник сказал Анлилю:
   — Я думаю, уже достаточно теории. Будем тренироваться на живых существах.
   — Вы имеете в виду, на животных?
   — Нет, на людях.
   Анлиль обернулся. Заходящее солнце окрасило лицо барона-наследника в бронзовый цвет. Корешки книг горели червонным золотом.
   — Откуда вы возьмете этих людей?
   — Я попросил управляющего моего дяди привезти из имения провинившихся рабов, —пояснил  барон-наследник. — Начнем через пару дней.

   После занятия Анлиль попросил, чтобы его отвели в библиотеку. Долго блуждал по узким коридорам. Шкафы были из черного дерева. В глубине прохода, в сумрачной тени книжных полок сидел осужденный сотрудник. Он переписывал какую-то книгу. 
   Анлиль увидел табличку на одном из шкафов. Запрещенная литература. Уровень доступа №1.  Открыв створку, Анлиль увидел книги о магии подпольных школ.
   Он стоял и не верил своим глазам. В Замке говорили, что все эти книги давно уничтожены. Маги государственных орденов по всему миру охотились за такими книгами, уничтожая заодно их владельцев.
   Он бережно взял одну из книг. Ему казалось, что это—сон, и он очень боялся проснуться.
   Книга оказалась Принципами линдрианской школы. Как обнаружил Анлиль, почти все эти книги были посвящены запрещенным школам юга и юго-востока. В книгу была вложена карточка “Последний экземпляр в мире”.
   На книге в черном переплете с алыми буквами заглавия Анлиль прочитал имя ее автора. Шипохвост. Под этим, немного странным псевдонимом, писал один из основоположников школы линдри, живший более семисот лет назад.
   Шипохвост. “Гнездо под Камнем”. Последний экземпляр в мире.
   И еще одна книга:
   Шипохвост. “Освобождение человека”. Осталось два экземпляра. Второй принадлежит Старшей вайвери.
   Впечатление от того, что он может прочитать книгу, которую в Зерте читала только эта ведьма, было весьма сильным. Анлиль взял обе книги и несколько комментариев к ним. Отыскал линдрианский словарь, так как сомневался, что его знания языка хватит, чтобы полностью понять смысл. Вернувшись в клетку, он разложил книги на столе и принялся за чтение. Читал он медленно, то и дело обращаясь к помощи комментариев и словаря. 
   Линдрианец ворочался, ерзал на койке и презрительно смотрел на Анлиля.
    -Хочет показать, что он там что-то понимает! – фыркнул он. – Мальчишка совсем свихнулся!
   Анлиль не обращал на него внимания.
   -Ну, хватит уже! – взбесился Цынкыбат. – Ты даже языка моего не знаешь!
   Он выхватил у Анлиля книгу.
   -Сотеа лаппи! – выругался он. – Безумная лисица!
   -Таччан эндод аппарид, конголи тусси? – спросил Анлиль. – Что ты сказал мне, нечистый конголи?
   Линдрианец выронил книгу и сел на кровать.
   -Это комментарий Боскеля Раата, историка Четвертой Династии, - сказал Анлиль.  – На этой странице сказано: пустыня и звезды сожгут душу свободного, и пепел его станет жилищем термитов. При виде миннаджарской мускусной крысы лицо линдри выразит отвращение. Миннаджари подберут птичий помет на руинах нашего знания. Дерево соц разорвет корнями кубические храмы народа, и самки севера будут танцевать на костях в наших безжизненных долинах, еретики срубят священные деревья, растущие на гробницах вождей и сделают из них корыта для скота.
   Цынкыбат поднял глаза, такие черные, что казалось—на дне его зрачков копошатся жучки.
   -Да кто ты, вообще, такой? – спросил он.

   Через три дня линдрианец назвал Анлилю имя своего предка: Муравьед. Внешне этот Цынкыбат из Пустыни был похож на тех здоровых чернокожих парней, что устраивались телохранителями к менгарским купцам. Но внешность была обманчива: жестокая чахотка давно уже подтачивала его силы. Знания его оказались неисчерпаемыми. Он был глубоко осведомлен не только в магии, таримедхли, которую в Харракане именовали секретной наукой—он знал также дисциплины, созданные древними: астрономию, философию. Оказалось, что картинки на стенах развесил он. Маг, на которого он работал, дарил их ему. 

   Цынкыбат принадлежал к школе Дару — той, что нагоняет страх на добропорядочных людей по всему Материку. Говоря об этом, он в негодовании скалил зубы. По сравнению с Орденом Луны и вайвери, мы — пестрые ягнята-однолетки. Цынкыбат знал о тюрьме Даргат-Нибтейни. В течение многих лет его жизнь подчинялась законам конспирации. В каждом встречном он видел ищейку. Потом, не выдержав постоянного ожидания опасности, он бежал в Лахлах-Лашит: город, в который не пускают иностранцев. Это—отвратительный город, но там я был в полной безопасности. Никто меня не гнал, я сам вылез из этого сундука с устаревшими религиями. Решил идти в Антариат, а по дороге заглянул в Менгар-Ролд. В Менгар-Ролде меня и взяли.
   И Цынкыбат ударил себя в грудь и оскорбил сам себя страшным для линдри словом:
   — Лисица!

  Анлиль  изучал в те дни книгу историка магии Энга Хонбера, “Возвышенный заговор или Подлинная История Магических Орденов”. Эта книга тоже была запрещенной. Второй сохранившийся экземпляр хранился в Доме Волчьей Стаи, изолированных от внешнего мира апартаментах Старшей вайвери.
   "Именно тогда, в году 10431 по Общему Летоисчислению, так называемая Святая Роза (Старшая Сестра ордена вайвери, ее святость госпожа Плантор-Лиленда), впервые ответила на тайное послание Повелителя Чистоты Пустынь Линдрианской Республики и выразила согласие с необходимостью пересоздания человеческого общества. Заговор вступил в новую, завершающую фазу. Диццо Эсси, мистик и монах Монастыря Бархатной Фиалки, лично встречавшийся с Плантор-Лилендой, утверждает, что после 10431 года Старшая вайвери утратила человеческую природу. Как далеко зашла мутация ее организма, коснулась ли она не только духа, но и тела? На этот вопрос нет ответа. Но есть другие, более странные вопросы. Действительно ли, после 10431 года, человеческая цивилизация стремительно теряет свою суть и форму, назначенные ей богами? Действительно ли величайшие магические ордена, внешне сохраняющие взаимную вражду, втайне следуют единой кощунственной цели: заставить людей жить по законам чудовищных демонических иерархий?
   Начнем с утверждения Диццо Эсси, что Старшая вайвери держала в своем доме каменный идол Хупы, омерзительного жабоподобного линдрианского божества, и вступала перед ним в противоестественные любовные отношения, притом, в процессе акта, тело ее частично становилось телом огромной жабы, что является…"
  Страшный кашель с соседней койки заставил его забыть о книге. Цынкыбат поднес пальцы к губам.
   — Донно цайт! — с усмешкой проговорил он. — Кровь. Это мой конец!    
    Глядя в потолок, Цынкыбат долго читал молитву южных пустынь — пока на него не прикрикнули и не приказали замолчать. Тогда он начал беззвучно шевелить губами. Я буду говорить на площадях о силе государства, о слабости народа и святости войны, вспомнил Анлиль. Когда над землей поднялось солнце, надзиратель повел его на работу.   

 
   Шарт Хамбаджи открыл дверь в другую комнату библиотеки, в которой они раньше не занимались. Анлиль увидел, что стены и пол сплошь покрыты рунами защиты. Ровные ряды знаков, мерцающих синим огнем. Эти знаки могли помешать любопытному магу подслушать или подсмотреть то, что происходит в комнате.
   Шарт Хамбаджи был одет в красивую черную тунику и алый плащ. Он опустился в кресло, сжимая в руке бокал вина.
   — Помните, вы однажды сказали мне что, располагая полными сведениями о каком-то человеке, можно создать эссию, куклу, которая будет его абсолютной копией?
   — Она не будет разумной.
   — Это нам и не нужно. Мы сделаем эссию, копию одного человека. Копию мага. Мы изучим особенности его защиты и найдем единственно верный способ убийства.
   Анлиль взял протянутый ему бокал и улыбнулся: 
   — Кто этот маг?
   В тусклом свете лампады глаза барона казались бесцветными.
   — Вы уже догадались. После его смерти я стану руководителем службы.
   — Но почему вы так уверены, что станете руководителем Службы?
   — Служба Разъяснения Событий находится в собственности семьи Хамбаджи.
   — Я думал, что это — государственная служба.
   — Разумеется, государственная, что не мешает ей находиться в собственности семьи.
   — Я не стану вам в этом помогать.
   — Для принца Тэйчи ведь вы же готовы были сделать это? Помочь ему с решением проблемы! Разве нет? Или это — по дружбе? Вы хорошо знали принца Тэйчи?
   — Я несколько раз разговаривал с ним. Какая дружба у меня могла быть с принцем?
   — И правда...какая? — со смехом сказал барон. — Я умнее Тэйчи. Провала я не допущу. 
   — Я не могу участвовать в этом. Это раскроется.    
   — Хорошо. Давайте займемся уроком, — холодно сказал Шарт Хамбаджи.
 
   Он создал круг и вступил в него вслед за Анлилем. Мерцающие руны на стенах, зеленые руны на полу... Горящие алым огнем знаки защиты над окнами... Казалось, что залу секретной библиотеки украсили терри-дерри — волшебными зертианскими фонариками.
   — То, что мы делали — обычный мальбартад, — сказал Анлиль, надеясь, что гроза отступила. — Он может быть двойным. Вы поднимаете вверх правую руку...вот так...
   Шарт Хамбаджи взмахнул инджи-джартом, и рунический круг исчез.
   — Вы только что напали на меня, Анлиль. Вы набросились на меня, как только мы вошли в круг. Пытались убить меня. Я остался жив только потому, что смог дотянуться до инджи-джарта, — сказал барон-наследник, глядя Анлилю прямо в глаза. — Вы же — убийца. Чего от вас еще ожидать? Сейчас я пойду и сообщу об этом тюремной охране и дядюшке. И не надо быть пророком, чтобы предсказать ваше будущее.
   Он повернулся к Анлилю спиной, сложил в папку  записи. Пригладил перед зеркалом свои всегда красиво уложенные волосы. Из глубины зеркала пристально взглянул на лицо Анлиля.
   — Барон, обещайте мне, что когда...когда этот человек умрет...вы продлите договор о моей аренде. Вы можете обещать мне это? 
  —  Договор будет продлен пожизненно,  — четко и строго ответил барон.

 
 
   Анлиль работал в зеленом круге, создавая эссию. Через две недели она была готова. Барон-наследник с наслаждением  рассматривал ее: точную копию своего дяди, высокую и статную, но с бессмысленно-апатичным выражением на худом лице. Ее сердце билось в том  же ритме, что и сердце барона. На ее груди был шрам, оставшийся после давнего ранения. Вероятно, она  испытывала боли в ноге: когда-то в юности барон упал с лошади. Ее зрение было не столь острым, каким могло бы быть. Барон уже начинал терять остроту глаз. Ее кровь нуждалась в очищении: барон любил вина и жареное мясо. Создавая это существо, Анлиль воспользовался древним приемом, хорошо известным в Замке — только первая стадия творения была осознанной, а потом эссия созидала себя сама.
   Заглянувший в комнату раб побледнел, увидев ее. Сам барон Канкуз Хамбаджи стоял в середине зеленого круга, его черные глаза смотрели прямо, полные губы были сжаты. Но…чувствовалась в бароне какая-то неправильность. Он казался полупрозрачным.
   Рядом с ним стоял этот ужасный убийца…раб однажды купил билет на представление, но почти ничего не увидел с верхней галереи: ослепительный песок и две фигурки в серых плащах. Одна из фигурок упала через двадцать минут. Сейчас на убийце была не серая, а зеленая одежда. Он взглянул прямо на раба холодными пронзительными глазами. Взгляд был быстрым, как удар кинжала.
   — Вы уверены, что она завершена? — спросил барон-наследник.
   — Она завершена и совершенна, — раб вздрагивал каждый раз, когда слышал этот лишенный интонации голос.
   Барон-наследник парализовал эссию при помощи предмета по названию хаст. 
   — Ведь она, на самом деле, ничего не чувствует?
   — О, на этот счет в Замке существовала целая теория, — сказал Анлиль. — Вероятно, она чувствует, но не способна заставить нас почувствовать это.
   Раб не понимал, как барон-наследник может без опаски находиться рядом с этим убийцей. Все равно, что стоять близ ядовитой кобры!
   — Что тебе? — резко спросил барон-наследник.
   — Его светлость господин барон приглашают вас принять участие в обеде.   
   — Проклятье! Нечего делать, придется ехать. Идите в библиотеку, Анлиль, и еще раз проверьте все. Завтра начнем тренировки.

   Анлиль вынул из тайника толстую папку. Вся информация о бароне Хамбаджи, что удалось собрать Шарту. Именно эта информация помогала Анлилю создавать эссию. Барон-наследник воспользовался архивами своей службы и некоторыми сведениями Ордена Луны.
   С чисто харраканской аккуратностью на первом листе было написано:
 Оглавление.
Биография барона.
Перенесенные заболевания.
Женщины.
Ранения и травмы.
Уровень магической техники.
Уровень образования.
Описание строения.
Наследственность.
Образ жизни.
Результаты обследования незаконных детей.


Стремительными шагами Анлиль мерял смотровую площадку и думал, думал, думал. Шел дождь. Остальные от прогулки отказались. Синие тучи неслись по небу, в парке шумели старинные дубы. Над императорским дворцом сверкнула молния.
   Эта тюрьма существовала всегда: еще в те времена, когда не было людей, она уже возвышалась над окрестными холмами, суровая и безмолвная, и ждала своих первых узников. Высохнет река, и дубы когда-нибудь упадут, дворец будет разрушен, новые народы сметут Ашрум-Лозе с лица земли, но эта тюрьма переживет века, и даже если ее сожгут, она возродится.   
   Он спустился в библиотеку. Сгущались ночные тени, горели факелы, и четкие тени решеток лежали на ковре, похожие на скелеты огромных ископаемых птиц.   
   — В лаборатории барон держит ручных демонов, — сказал Анлиль барону-наследнику.—Я видел там демона вайа-цвинт. Постарайтесь раздобыть его. Скажите, что демон нужен нам для занятий. 
   — Да! — барон-наследник прищурил близорукие глаза. — Но как мне узнать демона вайа-цвинт? 
   — “Существо сие суть демон, имеющий форму престранного животного, что только в лесах Южной Линдрианы и живет, именуясь циветой. Этот прередкий демон черной шерстью покрыт и пятна вдоль туловища имеет желтые. Морда же его напоминает кошачью, но хвоста сей редкий демон не имеет. Когти же на его лапах зелены, как камень пумс, а престрашные глаза демона очень ярко горят”. Этот демон без труда проникает в любую пентаграмму. Другого способа выполнить задуманное я не вижу.
   — Я завтра же принесу вам демона. 


 — Вот о чем я подумал! — задумчиво сказал Шарт Хамбаджи, любуясь медным бюстом императора Эмбаука Гренча.   — Может быть, когда мы примемся за это...вы понимаете...следует воспользоваться одним отличным снадобьем?
   Он протянул Анлилю изящный деревянный флакон, инкрустированный жемчугом и слоновой костью. Флакон был полон бледно-зеленого порошка.
   — Это — афидус. Слыхали?
  Анлиль нахмурился и отодвинул флакон.
  Он прекрасно знал, что это было такое: им рассказывали в Замке, рассчитывая напугать и рискуя вызвать опасное любопытство. Афидус был наркотиком, очень полезным для магов, ибо, когда маг творил волшебство, это ароматное снадобье многократно увеличивало его силу и обостряло зрение. Но была у афидуса и обратная сторона: слишком частые его применения разрушали мозг и отравляли кровь, действуя при этом гораздо более губительно, чем любой другой наркотик. Его изготавливали в Линдрианской республике, а потом долго везли через весь Материк, в пресыщенные города Харракана. Порошок можно было вдыхать, но истинные ценители предпочитали принимать его иначе. Они наносили тонкий слой порошка на влажную марлю, делали на коже надрез и забинтовывали его этой, пропитанной наркотиком марлей. Считалось, что именно так можно почувствовать все необъяснимые и божественные свойства этого линдрианского порошка.
   — Барон, я не стану принимать наркотик.
   — Это — не наркотик, а отличное лекарство. Я называю его "помощником".  Принимая это средство, я выиграл пятнадцать тренировочных боев с людьми, которых  не смог бы победить иначе.
  — Я надеюсь, господин барон, что принуждать меня вы не станете?
  — Если так будет нужно — стану. Ваша самоуверенность граничит с глупостью.
   — Барон, если вы будете и впредь применять это...средство, ваше сознание навсегда останется в плену тех видений, которые оно вызывает, а внутренние органы отомрут один за другим, — резко сказал Анлиль. — Что до меня, я отказываюсь работать под афидусом. И...можете вернуть меня в тюрьму. 
   — Хорошо. Я уступаю, — медленно кивнул барон. — Хотя должен заметить, что для приговоренного к смерти раба вы слишком часто спорите.
   И он засмеялся, словно это была шутка.
    
Стремительными шагами Анлиль мерял смотровую площадку и думал, думал, думал. Шел дождь. Остальные от прогулки отказались. Синие тучи неслись по небу, в парке шумели старинные дубы. Над императорским дворцом сверкнула молния.
   Эта тюрьма существовала всегда: еще в те времена, когда не было людей, она уже возвышалась над окрестными холмами, суровая и безмолвная, и ждала своих первых узников. Высохнет река, и дубы когда-нибудь упадут, дворец будет разрушен, новые народы сметут Ашрум-Лозе с лица земли, но эта тюрьма переживет века, и даже если ее сожгут, она возродится.   
   Он спустился в библиотеку. Сгущались ночные тени, горели факелы, и четкие тени решеток лежали на ковре, похожие на скелеты огромных ископаемых птиц.   
   — В лаборатории барон держит ручных демонов, — сказал Анлиль барону-наследнику.—Я видел там демона вайа-цвинт. Постарайтесь раздобыть его. Скажите, что демон нужен нам для занятий. 
   — Да! — барон-наследник прищурил близорукие глаза. — Но как мне узнать демона вайа-цвинт? 
   — “Существо сие суть демон, имеющий форму престранного животного, что только в лесах Южной Линдрианы и живет, именуясь циветой. Этот прередкий демон черной шерстью покрыт и пятна вдоль туловища имеет желтые. Морда же его напоминает кошачью, но хвоста сей редкий демон не имеет. Когти же на его лапах зелены, как камень пумс, а престрашные глаза демона очень ярко горят”. Этот демон без труда проникает в любую пентаграмму. Другого способа выполнить задуманное я не вижу.
   — Я завтра же принесу вам демона. 
 
  Четыре долгие ночи ушло на то, чтобы усовершенствовать эссию. Она стояла перед бароном-наследником, великолепная и завершенная, воплощающая в себе весь ужас и все величие человеческой мысли. Зала имела полукруглую форму. Кусочки паркета образовывали сложный узор из повторяющихся геометрических форм. Эссия стояла в центре странной схемы. Вдоль стен на гранитных постаментах — девять уродливых фигур. Жаба с крыльями. Олень с головой гиены. Мангуста, облепленная пауками-трупоедами. Статуи линдрианского культа, которому тайно следуют вайвери.
   — Начинаем! — промолвил барон-наследник.
   Его глаза были устремлены не на эссию, а на странное существо в пентаграмме.
   Барон-наследник вошел в круг и встал рядом с Анлилем. Следом за ним, в круг шмыгнул демон, без труда преодолевший пентаграмму.
   Перед ними были песочные часы и медное зеркало. На поверхности зеркала можно было различить фигуру барона, склонившуюся над детской кроваткой.
   Смуглая женщина подошла к барону и положила ему руку на плечо.
   — Кто это? — спросил Анлиль.
   — Его рабыня. В колыбели скулит его отпрыск-бастард!
   Барон-наследник сделал знак рукой: ждем.
   Они нанесли удар в тот миг, когда барон поцеловал смуглую женщину в губы. Но удар был нанесен не по барону, а по эссии, соединенной с бароном прядью его волос.
   Эссия сопротивлялась в центре зеленого круга. Барон сопротивлялся на поверхности зеркала. Женщина рыдала.
   Разбилась хрустальная ваза. Каждая руна НАБАТ горела, подобно тысяче факелов. Подчинение. Повиновение. Покорность.
   Анлиль сделал знак. В ту же секунду Шарт Хамбаджи совершил ди-сонг-джайвель. Демон вайа-цвинт превратился в уродливое существо, похожее  на огромного раздувшегося жука. Его тело окуталось зеленоватым сиянием. Он вцепился в лицо эссии.
   Барон соединился с эссией. Было ли это осознанным жестом — кто знает?
   Барон пытался оторвать от себя демона. Мысли Шарта Хамбаджи звучали громче, чем зимний ветер на Леднике:
   Я возьму власть. Возьму власть. Власть.
   Демон не боролся с бароном. У него была задача: продержаться достаточно долго, чтобы вызвать удушение.
   Забавно все-таки, если мы не сможем прикончить дядюшку...забавно. Какую казнь мне тогда назначить этому гению?
   Продолжая бороться, барон рухнул на пол. Падение принесло барону смерть. Голова его была раздроблена.

   — Нарисуй  мой кальбириум, — попросил Цынкыбат из Пустыни.
   Линдрианец умирал в госпитале. На столике возле его кровати уже не было лекарств. Глубокой ночью Анлиля позвали к нему—попрощаться.
   — Ты умеешь рисовать... Нарисуй мой кальбириум. То, что убило меня в прошлой жизни. Нарисуй моего бога.
   Анлиль взял лист бумаги и карандаш. Пододвинул к себе свечу: 
   — Что рисовать? Какой у тебя кальбириум?
   — Стрела  и склянка с ядом. Сто лет назад я погиб от отравленной стрелы конголи.
   — Похоже?
   Линдрианец не мог поднять голову. Анлиль принес подушку и приподнял его.
   — Не очень похоже, — линдрианец слабо улыбнулся. — У конголи другие стрелы. Но дух предмета — тот же.
   Анлиль подумал, что его всегда поражала исступленная вера линдрианцев в перевоплощение душ. Их истинными божествами были предметы, прервавшие их прошлую жизнь: им они приписывали магические свойства, разговаривали с ними и молились им.
   — Мысли путаются, а сейчас я должен размышлять ясно, — сказал Цынкыбат. — Я  должен понять, каким будет мой новый кальбириум. Что убивает меня сейчас? Болезнь? Тюрьма?
   — Клетка.
   — Пусть таким и будет мой четвертый кальбириум.
   Цынкыбат замолчал и долго лежал с закрытыми глазами:
   — Мой третий кальбириум уже говорит со мной и произносит пророчества.
   Снова наступило молчание. Губы Цынкыбата шевелились. Анлиль подумал, что линдрианец уже ушел в кинцо, священный разговор с убившим его предметом. Помешать линдрианцу вести такой разговор — значит оскорбить его. Анлиль  решил уйти.
   Голос Цынкыбата сказал за его спиной:
   — Ты будешь коронован в Лахлах-Лашите, как Повелитель Пустынь.
   Анлиль обернулся. Глаза Цынкыбата были открыты, но казались мертвыми.
   — Что ты сказал?
   Молчание.
   — Эндод ха-кинцо-зи?
   Не дождавшись ответа, Анлиль подошел к линдрианцу. Взял за руку, нащупал пульс. Сердце не билось. Анлиль ждал, сжимая запястье линдрианца. Прошла минута, другая, третья. Цынкыбат был мертв. Остекленевшие глаза смотрели в белый потолок палаты.
   Анлиль выпустил его руку. Губы Цынкыбата снова шевельнулись:
   — Кальбириуммо ха-ишод сиданици гай. Мой кальбириум хочет, чтобы ты знал это.
   Странными движениями — словно его руки и ноги стали мягкими изнутри и могли гнуться во всех направлениях — Цынкыбат сел на кровати, скрестил ноги так, что вывернул себе ступни, завел руки за спину и перевил их друг с другом  наподобие веревок. Потом он запрокинул голову назад, и его шейные позвонки хрустнули. Его глаза—черные, как у всякого линдри — стали белыми, и в этих белых глазах одна за другой мелькнули четыре картинки. Дряхлая старуха. Змея. Стрела и склянка с ядом. Клетка. Все четыре его кальбириума появились на дне его глаз и скрылись. Линдрианец умер так, как должен был умереть маг Школы Хаоса.


  Шарт Хамбаджи носил теперь великолепную зеленую мантию и серебряный орден на цепочке. Он унаследовал Службу Разъяснения Событий, два поместья и почти десять миллионов маталле наличными. А для тех, кто работал на Южной Башне и носил на груди буквы З.С.О., важным было небольшое реформирование, предпринятое новым бароном. Он торжественно продлил договор аренды, вернул прежних надзирателей, дал лишние полчаса на прогулку и сменил повара.
    Бывший сотрудник подтвердил мнение волков, что голова любого бсолла столь же пуста, как карман пойдарского предсказателя. Вместо того, чтобы высказать благодарность за улучшение условий содержания, он в присутствии всего этажа набросился на господина барона с самыми гнусными обвинениями. Этот жалкий крысеныш обвинил Шарта Хамбаджи в убийстве барона предшествующего, заговоре, интриганстве, доносах и узурпации власти. Эти обвинения отчасти коснулись и нибтейни, работавшего на господина барона, лучшего убийцу нижней тюрьмы, известного под именем “Анлиль из Зерта”. Барон выслушивал безумную речь бсолла с презрительной улыбкой на устах, а его нибтейни — с холодным и окаменевшим лицом. Потом барон ударил бывшего сотрудника хлыстом по щеке и приказал перевести его на другую работу: отныне он должен был следить за чистотой на Южной Башне.   
   Анлиль вспоминал эти события, не замечая, что воск с покосившейся свечи падает на страницу книги “Освобождение человека”. Барон Шарт Хамбаджи больше не прятался в пыльных комнатках секретной библиотеки. Под кабинет он переделал зал для аудиенций. Кружочки черного и красного паркета были отполированы с такой тщательностью, что по ним можно было скользить, а вдоль стен высились мраморные статуи харраканских божеств. Шарт Хамбаджи сидел за столом и приводил в порядок бумаги.
   — Замечательно мы с вами провернули это дело! — воскликнул он.   
   На столе перед бароном стояла шкатулка, и эмалированный рисунок на крышке точно повторял пейзаж, который можно было увидеть со смотровой площадки Южной башни.
   — А теперь, к сожалению, нам придется расстаться!
   Анлиль медленно поднял глаза на спокойное лицо барона:
   — Расстаться? Господин барон, прошу вас объяснить мне, что вы имеете в виду... 
   — Понять меня просто: я решил не продлевать договор аренды! — сказал  барон.
   — Но вы обещали мне...      
  Барон подошел к зарешеченному окну, увитому пышными лозами вьюнка. Кончиком пальца дотронулся до розового цветка, помолчал немного:
   — Вам? Вы это серьезно? Бароны Хамбаджи не заключают сделок с рабами! Даже с чужими. 
   Барон сорвал цветок и начал ходить по палате. В саду оглушительно пели птицы.
   — Что теперь будет со мной? -- спросил Анлиль.
   -- Вы снова займетесь тем, что у вас так хорошо получается. Боями на арене.
  Анлиль резко, отрывисто рассмеялся.
  -- О, нет! -- сказал он. -- О, нет! На арену я больше не выйду! Достаточно.
  — Я полагаю, что это уже не моя проблема, и другие найдут, чем сломить вашу непокорность, — сказал барон.
   — Я больше не выйду на арену.
   Барон негромко рассмеялся в ответ. Тогда Анлиль шагнул вперед, сжимая руку в кулак...и руна проснулась мгновенно, словно укусив его за ладонь, предупреждая: еще секунда, и она проснется. Барон понял это и рассмеялся снова.
   — Я всем расскажу о том, что мы сделали! 
   Барон уронил цветок и тут же поднял его: 
   — Сомневаюсь. Поскольку я не хочу, чтобы вы считали меня безжалостным извергом, я заранее распорядился о том, чтобы вам было позволено провести остаток жизни не в тюрьме, а в больнице. Там вам просто некому будет рассказать об этом. Как видите, я все предусмотрел. 
   Он резко распахнул дверь. В палату вошли трое: сотрудники Псарни и врач.
   — Забирайте его! — сказал барон.
   — Сила -- на вашей стороне, — в отчаянии сказал Анлиль. — Но и у меня есть выбор. На арену я больше не выйду. 
   — Я думаю, Анлиль, вам сейчас следует немного успокоиться, чтобы не причинять лишних хлопот сопровождающим вас лицам, — невозмутимо ответил барон. — Господин лекарь!
    Как только служители Псарни схватили его, Анлиль начал сопротивляться с такой отчаянной энергией, что сразу они не смогли заставить его вдохнуть серо-зеленый порошок афидуса. Руна сразу же откликнулась, он почувствовал признаки надвигающегося паралича. Задыхаясь, Анлиль укусил одного из них. Кто-то из служителей ударил его по лицу и сбил его с ног, другие заломили ему руки за спину, так что он не мог больше пошевелиться. Кто-то из них  полоснул его по руке бритвой. Потом они принялись втирать афидус в кровоточащую ссадину.
   — Зачем ты ударил его? Чтобы этого больше не было! — раздраженно бросил барон. Он осторожно положил цветок на шкатулку и откинулся на спинку кресла.
   Пока лекарь накладывал на рану повязку, Анлиль лежал неподвижно, с закрытыми глазами. Потом его резко поставили на ноги и повели к выходу, крепко держа под руки.
   — Мне жаль, Анлиль! Мне, правда, очень жаль! — сказал барон.

       
     Больница Святой Хассии внешне представляла из себя очаровательный двухэтажный домик, окруженный старыми деревьями. Его серые стены были  так густо увиты плющом, что сам домик иногда казался сотканным из плюща шатром. В аллеях росли фиалки и пестрые лилии, и малиновки безбоязненно вили гнезда в кустах розмарина. Благоухающие заросли жасмина, а за ними - стена в четыре человеческих роста, утыканная острыми шипами, и железные ворота, и днем и ночью охраняемые сотрудниками Псарни. 
  Анлиля заперли в маленькой палате. Сквозь двойную решетку открывался очаровательный вид на цветущие розовые кусты. Дверь закрывалась только снаружи на два замка и три медных щеколды. 
   Очевидно, больным его не считали. Во всяком случае, никаких врачей он так и не увидел. Три раза в день безмолвная сиделка приносила ему еду. Анлиль был достаточно опытен, чтобы понять, что никаких лекарств туда не подмешивают.
   У него возникло предположение, что эта больница должна быть популярна представителей высшего имперского общества, желающих избавиться от неугодных родственников, но недостаточно дерзких, чтобы избавиться от них на манер барона.

   Но он содрогнулся, когда на четвертый день его посетил маг Ордена.
   — Я слышал, ты отказываешься выходить на арену, — сказал маг. — Ты по-прежнему упрямишься?
   Анлиль смотрел на него молча.
   — Начинаются великие бои в честь его императорского величества. Император желает видеть на арене тебя. Против лучших бойцов. 
   — Я не выйду на арену.
   Маг чуть заметно пожал плечами:
   — Надеюсь, ты понимаешь, какие последствия для тебя может иметь этот жалкий бунт?
   — Понимаю. Меня уже обрабатывали. Во второй раз это не пройдет.
   — Обрабатывали? Это, что, били? Кому теперь это нужно? — скучающим голосом сказал маг.
   Он вышел. Даже дверь за собой не запер. Анлиль ждал, бессознательно ломая пальцы.
   Маг вернулся почти мгновенно. Его сопровождали служители больницы, младшие лекари, носившие синие мантии и короткие белые фартуки.
   — Как я и ожидал, он упорствует,  — проговорил маг.   —  Выполняйте приказ барона!
 И Анлиль увидел в руке одного из служителей знакомый серо-зеленый пакетик с афидусом.   
  — Нет. Не надо,  — сказал он, отступая к стене.  — Я выйду...так... Я передумал. Не надо. Я согласен, я буду драться!
  Повинуясь знаку старшего лекаря, его помощники набросились на Анлиля, повалили на кровать и лишили возможности двигаться. Старшый лекарь подошел к нему с бритвой в руке.
   — Нет! Пожалуйста, нет! Я клянусь: все сделаю, как надо! Умоляю вас! Хотя бы вы, — закричал он, обращаясь к магу Ордена,  — хотя бы вы скажите им, что я все сделаю...все, что угодно! Только не надо мне этой дряни!
   Отчаяние придало ему сил. Он сумел высвободиться. Огонь, разгоравшийся в руне, был смешон...как можно было раньше придавать ему столько значения? Анлиль бросился к магу Ордена.
   — Умоляю! Хотя бы раз пожалейте меня! Сколько миллионов я заработал для Ордена! Можно хотя бы раз пожалеть меня! Я клянусь, что выйду и буду драться! Пожалуйста! Я хочу умереть человеком!
   Помощники лекаря снова схватили его и повалили на пол. Сил сопротивляться больше не было. Руна сжигала ладонь.
   — Я же еще живой! — крикнул он.
   — Человеком? — проговорил маг. — И этот считает себя человеком?! Через месяц он должен быть готов. Так, чтобы ползти за дозой афидуса хоть в саму Унниджати.
   — Месяц? Это мало,  — покачал головой старший лекарь.  — Но мы попробуем.

    Они непрерывно давали ему этот афидус. Стоило ему немного придти в себя, как они заставляли его принять новую порцию. Сопротивляться было бессмысленно. В промежутке между приемами афидуса Анлиль был способен на анализ происходящего, но это состояние длилось недолго. Афидус рождал галлюцинации необычайной красоты и яркости. Они были очень похожи на те видения, что посещали Анлиля, когда он был магом. За ними следовала другая стадия: абсолютная апатия. Он часами лежал на кровати, не снимая одежду, находясь в забытье настолько глубоком, что служители больницы иногда проверяли, жив ли он еще. Анлилю давали какие-то лекарства и заставляли гулять в саду. Таков был приказ барона Шарта Хамбаджи, сказавшего: “Я — не изверг и хочу облегчить вашу агонию”. Он гулял отдельно от других пациентов, за решеткой по аллее, окруженной кустами жимолости. Аллея заканчивалась огромным дубом, как говорили—третьим по величине в Харракане. При Анлиле был надзиратель, который вел себя очень миролюбиво, потому что за час зарабатывал здесь больше, чем тюремные надзиратели — за неделю. Анлиль медленно ходил по аллее, держась рукой за решетку, или сидел на скамейке, опустив голову и глядя в землю. В небе щебетали стрижи.
   Однажды лекарь и надзиратель сидели рядом с ним на скамейке и разговаривали о том, куда катится наш мир. Мелодичная песня кукушки из дальнего леса казалась Анлилю громче, чем их голоса. Эту песню можно было не только услышать, но и увидеть. Она была золотисто-зеленой, и на боку у нее мигали глаза в форме кленовых листьев.
   И молодые дубовые листочки вдруг стали трепещущими в солнечном свете иволгами. Весь мир стал ясной поющей иволгой — как божественная утопия близкого будущего.

 
   
  Орден потребовал его выхода на арену.  Анлиль отказался. Тогда ему перестали давать афидус и привязали его к койке. Ремни свободно обвивали его руки и ноги — он почти не чувствовал их — но они были перевиты таким образом, что выпутаться он не мог. Он яростно вырывался. Он часами выкрикивал обвинения, вперемешку на харраканском и зертианском языках, он проклинал все магические ордена, все города, все религии, всех богов и правителей, все законы и государственные устои, свою семью и самого себя. Никто не обращал на него внимания. Он не мог больше оставаться связанным, ремни сводили его с ума. Когда начался озноб, у него отняли одеяло. Он уже не мог говорить, только дрожал крупной дрожью; в суставах была такая боль, словно его подвешивали на дыбе; сердце вырывалось из груди, и беспросветный ужас затопил гаснущее сознание.
  И когда в очередной раз за ним пришли, он безропотно позволил дать себе наркотик и вышел на арену.

 ...Он поднял глаза на императорскую ложу и увидел принца Тэйчи. Принц сидел, облокотившись о бархатные перила, и чернокожая рабыня отгоняла от него мух. На голове принца был венок из роз. Линдрианец, с которым сражался Анлиль, атаковал стремительно и смело. Анлиль поднес руку к губам и увидел, что пальцы испачканы кровью. Небо было бездонно-синим, только далеко на горизонте клубились облака. Анлиль разрушил защиту линдрианца. Потом он зачерпнул ладонью немного песка, прошептал заклинание, сотворил иллюзию, милле-хайтон, которую могут видеть глаза обычного человека. Иллюзия имела облик отвратительной белой змеи. Змея кинулась на линдрианца, лежавшего в песке и бессильно бьющего по нему окровавленной рукой. Линдрианец понимал, что это иллюзия, но боль и ужас парализовали его сознание. Змея обвилась вокруг линдрианца, потом раздвоилась, и новые твари, в свою очередь, раздвоились тоже. Анлиль смотрел на Тэйчи. Целый клубок змей обвивал тело линдрианца. В ложе для аристократов истерически разрыдалась женщина. Анлиль сделал едва заметное движение и уничтожил свою иллюзию. Потом он опустился на песок, как будто совершенно ослабел и сидел так минут пять. Маг-наблюдатель не делал ему никаких знаков. Анлиль поднялся, отряхнул плащ от песка и три раза обошел кругом тело умирающего линдрианца, продолжая смотреть на Тэйчи. Принц не отводил глаз. Лицо Тэйчи казалось Анлилю ярко-красным, голова —  длинной и вытянутой. Так действовал афидус. Анлиль поднял линдрианца в воздух и бросил вниз. Облака приближались, пышные, белые. Будет гроза. Трибуны были заполнены тучами насекомых с веерами и ветками в лапках, с фасетчатыми глазами, одетые в смешное тряпье. Этим тряпьем насекомые хотели прикрыть свои тельца, созданные для спаривания, убийства и смерти. Анлиль подумал, что они — муравьи, которые пришли взглянуть на поединок богомола и медведки. Голова Тэйчи начала вращаться вокруг своей оси. Афидус волновал каждую каплю крови. Раб не может купить место на трибуне, он может только сопровождать своего господина и находиться на боковой лестнице. Это не относится к аристократии: они приводят с собой десятки рабов и держат их в своей ложе. Анлиль заставил линдрианца на коленях пересечь арену и остановиться под императорской ложей. Зертианин сделал джайвель, придав телу линдрианца облик Высокого Рогатого Ашри, волка с рогами и крыльями, священнейшего харраканского символа. Магическим мечом он ударил волка в горло, и зверь издыхал, долго и безобразно. Они, в императорской ложе, были растеряны, не зная, как им реагировать на это немыслимое кощунство. Храмовые жрецы удалились. Император Эмбаук Гренч сказал что-то, обращаясь к Верховному Магу. Женщины закрыли лица руками. Тэйчи улыбался.


   Доза афидуса была увеличена вновь. В саду запели вьюрки. Супруга лекаря родила сына.
   Утром Анлиль выпивал стакан молока, в который лекарь добавлял немного размоченного хлеба. Больше он ничего не мог есть. Чтобы заснуть хотя бы на пару часов, ему приходилось принимать снотворное. Видения окончательно вытеснили реальный мир. Чаще всего Анлиль видел женщину с лицом  и фигурой Ланин, которая твердила ему, что она — Эльви. Она была отвратительна. Ему было очень важно доказать ей, что она — не Эльви, и он опускался на дно сквозь мутные толщи буро-зеленой воды. Там он видел труп, безобразный, изъеденный рыбами и, как он не хотел избавиться от этого видения, оно преследовало его. Анлиль начинал метаться на своей койке, обхватив голову руками, иногда он забирался под койку и лежал так, пока сиделка не вызывала служителей больницы и они не вытаскивали его. Он был слишком слаб, чтобы спускаться в сад, поэтому гулять его выводили на веранду второго этажа недалеко от его палаты. Вдоль веранды росли прекрасные айвовые деревья, дарившие ароматный полумрак и прохладу. Причудливые растения в каменных вазах были выращены женой лекаря. Уже началось лето. Несмотря на жару, Анлиль сидел в шепе — толстой вязаной рубашке — и кутался в шерстяное одеяло. Сиделка  читала сборник религиозных гимнов. Иногда Анлиль брал в руки лист, веточку или камень и начинал рассматривать свою добычу помертвевшим, остановившимся взглядом.

  От солнечного света и жары у него начались обмороки, и ему запретили выходить на веранду. Целыми днями он лежал в палате. Молоко заменили целебной водой из источников. На ночь давали снотворное, но все равно он спал не больше двух-трех часов. Иногда он сползал с койки и медленно, хватаясь за стены, шел в квартиру лекаря. Он проходил мимо надзирателя, который полагал, что на этот полутруп не стоит обращать внимание, и коротал время за кружечкой пива. Жена лекаря встречала Анлиля сдавленным вздохом, но роптать не смела. Он сидел на кухне, наблюдая за тем, как она моет тарелки, печет лепешки, перебирает зерна. Жена лекаря уже не боялась его и однажды сунула ему в руки мешок с овощами и нож.
   — Почисти! Все равно, сидишь без дела…
   Он механически начал очищать кожуру, но его руки дрожали так сильно, что он не мог это сделать. Лекарь вернулся с обхода.
   — Обед подай! — велел он жене. — Почему ребенок так кричит? А ты, иди в свою палату!
   Анлиль пошел к выходу, но пошатнулся и схватился за стену.
   — Помоги ему дойти! — сказала жена.
   — Для этого есть надзиратель. Ты с ним осторожнее, моя красавица! Он может быть опасен.
   В палате Анлилю дали афидус, и он погрузился в беспамятство. Он снова видел мертвое тело Эльви. Но на этот раз, перед тем как исчезнуть, она приблизила к нему свое ужасное лицо и сказала:
   — Город убил меня.
   Анлиль лежал, глядя в потолок и испытывая ни с чем не сравнимую слабость. Надо уничтожить города, с неожиданной ясностью подумал он.
   И ему показалось, что эта мысль должна быть очень серьезно обдумана. Но он не мог сосредоточиться, затылок взорвался острой болью. Анлиль приподнялся и знаком попросил сиделку закрыть свечу. Она закрыла свечу веером, поправила подушку, взяла песочные часы и села поближе к кровати. По инструкции она должна была следить, не остановилось ли у него сердце, и если это случится — записать время.

   Огромный расколотый плод айвы плыл по черному бескрайнему морю. Небо плескалось у самого порога, отпугивая крыс. Потом появилась тропа, которая вела к подножию статуи из черного камня. На ней зелеными рунами было написано:
                ПОДЧИНЕНИЕ, ОШИБКА ЕСТЬ КРОВЬ, НЕОБХОДИМОСТЬ
   Невозможно было представить себе, каким же станет мир после того, как мелкие черные муравьи прочитают те, другие слова, стертые временем и покрытые паутиной. Внезапное чувство холода. Боль. Искры.

   Потом он перестал видеть галлюцинации. Афидус вызывал такую слабость, что иногда не хватало сил, чтобы открыть глаза. В голове стоял жуткий пронзительный свист. Огонек свечи был огромен и неясен, как Млечный путь. В каждом, даже самом крошечном суставе, пульсировала боль. Зрение стало нечетким, он как будто смотрел на мир сквозь мутную воду.
   Эльви.
   Он не чувствовал боли, когда нож помощника  вскрывал старые ссадины. Ходить он больше не мог. Иногда его поднимали, закутывали в одеяло и усаживали в выписанное из Менгара кресло на колесиках. Его вывозили на веранду. Ему иногда казалось, что он мог бы увидеть дно, но дна у этой пропасти не было.
он как будто смотрел на мир сквозь мутную воду.
   Эльви.
   Он не чувствовал боли, когда нож помощника лекаря  вскрывал старые ссадины. Ходить он больше не мог. Иногда его поднимали, закутывали в одеяло и усаживали в выписанное из Менгара кресло на колесиках. Его вывозили на веранду. Ему иногда казалось, что он мог бы увидеть дно, но дна у этой пропасти не было.

   
 
   Свет ослепил его. Анлиль вскрикнул, закрыл глаза и забился под одеяло. Голоса. Чьи-то руки сорвали одеяло с его лица, кто-то ощупывал его, и он закричал.
   Свет продолжал жечь ему глаза даже сквозь плотно сомкнутые веки. Голоса были невыносимы. Он начал ползти по какой-то холодной поверхности, волоча за собой одеяло. Свет постепенно становился мягче. Стена. Дальше ползти нельзя. Здесь можно лечь и немного отдохнуть.
   Снова прикосновения. У него начинался истерический припадок. Он смутно чувствовал, как его заворачивают в одеяло и несут куда-то. Потом его положили на что-то мягкое. Были слышны голоса ... множество голосов.
   Наконец, он рискнул немного приоткрыть глаза и увидел красную и мягкую шерсть. Он вспомнил, что это — диван в комнате для посетителей. Жмурясь и часто моргая, он приподнял голову и увидел рядом с собой двух сотрудников больницы.
   Кто-то положил ему на лоб влажную тряпку, другой сотрудник пытался удержать его трясущуюся руку, чтобы сосчитать пульс. А потом в поле зрения появился принц Тэйчи. Анлиль никогда не думал, что Тэйчи так огромен. Он загораживал собой весь дверной проход, и голова его была выше притолоки.
   Огромный и темный Тэйчи стоял и молча смотрел прямо на Анлиля, и лицо его выражало какое-то сильное, но непонятное чувство. Анлиль вдруг увидел что-то еще. Черные сапоги с узкими шпорами. Сапоги, которые он бы узнал из тысячи.
   Барон Шарт Хамбаджи был совсем рядом, сидел в кресле. 
   Они стали такими ласковыми, эти сотрудники больницы, так суетились вокруг. Анлиля охватила страшная уверенность, что Тэйчи поверит в их доброту и уйдет. Он приподнялся на диване, но кто-то взял его за плечи и попытался уложить снова. Тогда Анлиль закричал, показывая на  врачей и сиделок:
   — Это он! Это он! Это она! Это они сделали!
   Тэйчи сказал что-то, обращаясь к черным сапогам, но слов его Анлиль разобрать не смог. Он слышал только смутный гул, из которого выделялись отдельные звуки. Потом он увидел другое лицо, с глазами такими черными, что могли напугать. Ланин приподняла его и прижала к себе, гладя по волосам.
   Анлиль содрогнулся, услышав скрежещущий голос барона:
   -- Принц, вы будете разочарованы -- он не заменит Вам Марбейта!   
   Удар, которым Тэйчи поддел подбородок барона, внешне показался слабым, но все увидели, как барон поднялся над креслом, пролетел немного и тяжело расшибся о стенку. Оказавшись на полу, барон выплюнул окровавленные зубы и привстал. Второй удар пришелся ему в живот, и барон с хриплым стоном упал на четвереньки.
   Тэйчи вновь рванулся к барону, но Ланин вцепилась ему в руку.
   Служители больницы привязали Анлиля к носилкам и понесли вниз по лестнице.

 — Ничего себе! — воскликнул Тэйчи.
   Он несколько раз прошелся по комнате, глядя на Анлиля. В движениях принца было что-то птичье: когда он вышагивал, высоко поднимая колени, напоминал чем-то исключительно толстую цаплю; а когда поворачивал голову, смахивал на филина.
   — Уж лучше бы ты пил,  — заметил он.
   Под глазами Ланин залегли темные тени. Она выглядела как смертельно измученный человек.
   — Что ты говоришь! Ты же знаешь, что ему насильно давали эту отраву! — отчеканила она.
   — Знаю, знаю! И все равно, мне кажется: лучше бы он пил, — глубокомысленно отозвался Тэйчи. — И что же, давно он так...лежит?
   — Ну ты же помнишь, Тэйчи, уже четыре дня! — всплеснула руками Ланин.
   Принц пожал плечами, высоко поднял брови и дотронулся до плеча Анлиля:
   — Эй, может тебе нужно чего?
   Анлиль лежал на кровати, придвинутой к пышущему жаром камину. Он был накрыт тремя шерстяными одеялами и все равно трясся от безудержного лихорадочного озноба.
   — Не трогай меня! Не трогай! Проваливай! Вон отсюда!  — закричал он на единственного наследника харраканского трона. — И шлюху свою с собой забери!
  — Тэйчи, он болен. Он не понимает, кто ты. Он не понимает, где находится,  — поспешно сказала Ланин.
  Тэйчи медленно покачал головой: слева направо.
  — Мне нужно в Ашрум-Лозе. Батюшка вызывает...и вызывает в форме приказа, заметь!  — фыркнул он, отвернувшись от Анлиля. — Да отверчусь там как-нибудь, не в первый раз. Оставайся здесь и никуда не выезжай. И сделай ты что-нибудь с этим, умоляю тебя, на это же смотреть невозможно!
  Он поцеловал Ланин в щеку и зашагал к выходу, похожий уже не на цаплю, а на смешную прыгающую птицу. Вслед ему полетела подушка.            
   — Ты забыл здесь свою шлюху!!! Убери ее от меня!!!
  Тэйчи обернулся и еще раз глубокомысленно покачал головой.
  — И кто-то смеет после этого осуждать пьяниц!

   Ланин была неправа: он отлично понимал, где находится  — в доме, который Тэйчи когда-то подарил своей фаворитке, в уютном доме с огромными окнами на окраине столицы. В комнате, где он лежал, окна были наглухо зашторены: он не мог выносить даже слабого солнечного света. Ему очень хотелось замереть, превратиться в спеленутый кокон, лежать неподвижно, но еще какая-то сила, помимо невыносимой боли во всем теле, заставляла его метаться, биться в судорогах и рвать подушки. На пятый день он дошел до полного изнеможения. Но самым отвратительным было присутствие Ланин. В первый же день она поставила у дверей диванчик и приготовилась к продолжительному бдению. Она постоянно дотрагивалась до него, гладила по волосам, по лицу; назойливо предлагала что-то ненужное, оскорбительное: стакан молока, тарелку бульона...поправить подушку, поменять насквозь мокрую от пота одежду. Он гнал ее прочь, называя самыми оскорбительными именами, услышанными еще в тавернах во время странствий с дружиной Аугни или позже, в тюрьме. Она садилась на свой нелепый диванчик и раскачивалась, сжимая виски ладонями. Самыми ужасными были четвертые сутки. Незыблемое табу было сломано, он плакал первый раз в жизни, сначала чуть слышно, потом  — навзрыд, а у этой дворцовой потаскухи хватило ума прискакать к нему с платочком. А на пятый день, когда он совершенно ослабел и лежал, время от времени вздрагивая всем телом, она зачем-то обняла его, изо всех сил прижимая к себе.
  Он все равно не смог бы высвободиться, но...было что-то дурманящее в теплых руках Ланин, в ее мягких, пахнущих медом волосах, в ее спокойном дыхании, и он провалился в забытье и спал до рассвета.
  Проснувшись, он медленно встал и сделал несколько шагов. Ноги болели так, словно все кости были переломаны, но он добрался до окна, отдернул штору. Было пасмурно и серо: кроны дубов, гравий на дорожках парка, все казалось тусклым и пропитанным влагой.
  Ланин положила ему руку на плечо:
   — Какое сегодня яркое солнце! — сказала она.
   Анлиль в недоумении посмотрел на нее.
   — Солнца нет, -- сказал он. -- Вообще нет никакого солнца. 
 
 На следующий день состоялся визит принца Тэйчи. Несмотря на то, что ему было дозволено оставаться в постели, Анлиль перебрался-таки в кресло. Ланин казалась помятой и неряшливой. Она ограничилась тем, что зачесала волосы наверх и заколола их, и стало заметно, что ее волосы от природы завиты крупными кольцами. Значит, она выпрямляла их: в Харракане вьющиеся волосы считаются признаком «низкого» происхождения. Ланин была в смешных пестрых тапочках. Она бесцельно блуждала по комнате, громко шаркая, и в этом шарканье было что-то милое, уютное, домашнее, и это немного развеяло ту неловкость, что неизбежно случилась бы иначе.
   — Святая Валлат! Ты превратился в скелет... Ужасное зрелище! — сказал  Тэйчи. — Но я знал, что Ланин тебя поставит на ноги. А потом я подыщу тебе иностранного врача. Иностранцы — лучшие врачи в мире. У меня тоже все было скверно... Батюшка запер меня в крепости Ларшо. Если бы не наличие винного погреба, я бы умер от скуки.
   — А так ты чуть не умер от пьянства, — заметила Ланин.
   — Женщина, умирают не от пьянства, а от неумения пить! — отрезал Тэйчи. — Кстати, вот так свинья этот барон! Но с ним все кончено! Можно считать, что он уже мертвец!
    — Вы собрались отомстить за меня барону? — тихо проговорил Анлиль.
   Ланин споткнулась о краешек ковра и засмеялась.
   — При чем здесь месть? Я выложил за тебя миллион...МИЛЛИОН золотых имперских монет, а барон надумал притравить тебя, как надоевшего пса. Кстати, я затеял тяжбу с Орденом и намерен требовать, чтобы они выполнили условия сделки и навсегда отказались от всяких прав на тебя. Я выиграю это судилище, — сказал Тэйчи. — Давно бы выиграл, если бы не батюшкины козни. Потом мы отвезем тебя в Бемию. 
   — Зачем я вам нужен?
   — Странный вопрос и даже совершенно непонятный! Я заплатил за тебя миллион, а ты спрашиваешь: "Зачем я вам нужен?"
   — Я родился свободным человеком и когда-то был им.
   — О себе я этого не могу сказать, — ответил Тэйчи. — Я — не был.
   Он немного помолчал, потом заговорил с насмешкой:
   — Я никоим образом не собираюсь пользоваться твоим «беспомощным положением», или как ты это называешь, и заставлять тебя делать что-либо, чего ты не захочешь делать. Так что, — добавил он, вставая из кресла,  — выздоравливай-ка ты побыстрее! Собака-барон!      
 
  Тэйчи и Ланин уехали в Ашрум-Лозе: заниматься своим судебным процессом. Анлилю разрешили гулять в парке, но на долгие прогулки у него не хватало сил, и он ограничивался тем, что медленно бродил по затененной виноградными лозами веранде. Солнечные лучи начинали пробиваться сквозь серую пелену, и он не знал, что ему думать об этом.
   Анлиль услышал шаги. Обернувшись, он увидел магов Ордена. Их было двое, и им наверное было очень жарко в черных плащах и удушливых фиолетовых масках.
   — Ты пойдешь с нами! — сказал один из них, и Анлиль узнал южанина.  -- Необходимо  уладить кое-какие формальности. Это займет немного времени.
   Анлиль молча смотрел на них, не двигаясь с места.
   — Не вынуждай нас применять силу! — сказал  южанин. — Ты должен пойти с нами.
   Они прошли по аллее. Спустились по каменной лестнице, ведущей в нижней сад. Анлиль постоянно оборачивался на дом.
    Раб-привратник отворил тяжелый замок. Они вышли на дорогу.
   — Садись в карету! — сказал  южанин.
   Дверца защелкнулась. Окон в карете не было, только узкие щели, сквозь которые проникали солнечные лучи, поэтому Анлиль отчетливо видел своих спутников. Но разглядеть дорогу сквозь эти щели было невозможно. Карета подпрыгивала на ухабах.
   — А принц Тэйчи знает об этом?
   — Насколько я знаю, у принца Тэйчи появились неотложные дела в Ашрум-Лозе — ответил  южанин. — Он скоро приедет тебя навестить.
   Они остановились и стояли довольно долго. Вдалеке звучали голоса. Потом карета тронулась. Копыта зацокали по мощеной мостовой. Почему-то наступила темнота, солнечные лучи больше не проникали в карету. Анлиль с трудом мог разглядеть силуэты магов. Стало светлее. Карета остановилась. 
   Зеленые глаза второго мага пренебрежительно рассматривали нарывающие ссадины на руках Анлиля.
   — Подобная живучесть обычно бывает свойственна низшим организмам, не правда ли, брат мой? — сказал он южанину. — Не знаю, к какому роду существ его можно отнести, но точно не к млекопитающим.
   — Какая же ты все-таки дрянь, брат мой! — с неожиданной яростью ответил южанин. Потом он отчеканил, обращаясь к Анлилю. — Его высочество принц Тэйчи проиграл судебный процесс. Лица, принявшие решение продать тебя, осуждены как государственные преступники. Их решения не являются легитимными.   
   Он распахнул дверцу кареты:
   — Выходи!
   Анлиль шагнул на ступеньку и чуть не потерял равновесие. Надзиратель в форме служащих Ордена схватил его за руку. Анлиль ступил на каменную плиту. Они находились во внутреннем дворике тюрьмы Даргат-Нибтейни. Темно-коричневые стены без единого окна. Сверху — металлическая сетка, такая частая, что почти не пропускала солнечный свет.
   Надзиратель повел его через двор к тюремным воротам из черного металла, с огромным бронзовым гербом Харракана и словами, выложенными золотом:

                ПРАВОСУДИЕ  ДАРОВАНО  БОГАМИ

   Другие ворота с грохотом и лязгом захлопнулись за каретой. 

   
   Анлиль сидел, глядя на кирпичную крошку, отслоившуюся от стены. Сотрудники Ордена заполняли бумаги. Ему приказали переодеться в тюремную униформу.
   Коридор извивался, как щупальце. Шаткие ступени. Стальные прутья. Когда за ним заперли дверь клетки, Анлиль упал на пол. Не было ни мыслей, ни чувств — только до ужаса реальное ощущение пустыря. И не было афидуса.

     —Ешь! — сказал новый наблюдатель Псарни по усиленному режиму (третий этаж). Раньше этот человек служил надзирателем и звали его Марол.
   Кусок баранины был завернут в тонкую овсяную лепешку, смоченную в луковом соусе.
   — Вина хочешь? Пей! — сказал Марол.
   Металлическая цепь, соединяющая кольца наручников, звякнула о стакан.
   — Сними это! — приказал Марол своему подчиненному. — Как думаешь? Он работать сможет?
   Подчиненный брезгливо пожал плечами.
   — Работать сможешь? — раздельно произнес Марол.
   — Как...работать? — прошептал Анлиль.
   — Да ты, что, не работал...не знаешь?! На тебя заказов много. Я ведь — не Джелли. Я с тобой хорошо обращаться буду, по человечески... Хочешь, в клетке у печки размещу? Налей себе еще!
   Анлиль закашлялся и отодвинул стакан.
   — Если я работать начну, ты будешь давать мне афидус?
   — А в бумагах твоих сказано, что в смысле травы ты — чистенький... Что, надоело чистеньким быть?
   — Надоело. Будешь давать афидус — буду работать.
   — Деньги будешь приносить — буду давать, — сказал Марол. — Ты порядки знаешь. 

    Он вышел на арену под вопль и...и...и...великолепный и непобедимый...ужасающий и могучий...великий убийца из Зерта! Толпа выла. Белые и алые розы с еще влажными лепестками летели через сетку.
   Он поднял руки и обошел арену кругом, вдоль сетки, улыбаясь и делая приветственные жесты. Потом взглянул на нечто, стоявшее в центре арены. Нечто в ужасе смотрело на него.
 
   Он сделал джайвель. Он превратил противника в дюжину крыс, и они с бешеным визгом сожрали друг друга. Осталась только горстка белых косточек. Косточки взлетели в воздух, упали на песок и ими теперь было сложено слово ХАРРАКАН.

   Руки, протянутые сквозь сетку. Женские руки в кольцах. Грубые пальцы воинов. Татуированные черные кисти линдрианцев. Бумажки. Карандаши. Имя. Только имя. Напиши мне свое имя...или я умру. Цветы. Снова цветы. Черные розы из Катицани. Лилии. Золотые имперские монеты. Неистовые крики. Слезы. Признания в любви. Записки. Прикосновения.
   Он стоял, скрестив руки на груди. Выбрал троих и дал им автограф. Поцеловал одну девушку через сетку. Взял несколько роз.
   Ему бросали монеты. Их так много падало на песок, что, после того, как амфитеатр закрывался, чернокожая рабыня сметала их в корзины под надзором сотрудников Ордена.   

 
   Логово. Четыре волка. Вино в узких бутылках. Фигурки лоджо. Миски с остывшей кашей. Обглоданные кости. Бумажки с подсчетами. Во главе стола сидел нибтейни из Дишонака —  ввалившиеся глазницы на белом остове лица.
   — Доброй ночи! — сказал Анлиль.
   Волки переглянулись.
   Он бросил на стол то, что ему удалось спрятать: большой имперский золотой.
   — Всех интересует: сотрудничал ли я с Орденом? Да. Сотрудничал. Чтобы продлить себе жизнь, я согласился преподавать магию сотруднику Ордена. Что это значит после того, как я, подобно каждому из вас, согласился на большее? Ради продления жизни мы все согласились убивать, господа сотрудники Ордена Ущербной Луны. Выпьем за это!
   — Законы нижней тюрьмы, — начал нибтейни из Дишонака.
   — Законы? Посмотри на это! Видишь золотой кружок? Монета достоинством в десять маталле! Видишь этот профиль, голову волка? Звезду видишь? Ты читать умеешь, сотрудник, убийца, волк? ИМПЕРИЯ ЕСТЬ НЕОБХОДИМОСТЬ. Все видят? НЕОБХОДИМОСТЬ ЕСТЬ ВОЙНА. Искатели приключений, каторжники, рабы моют золото в харраканских реках! Работают гигантские плавильни! Сколько таких монет выплавляется в год? Мастера чеканят монету. Чеканят этот профиль, эти слова! Потом они швыряют их народу. Рыбы так мечут икру! Рыбы! Потом вступает необходимость! Я грабил на больших дорогах! Я знаю, что за такую монету в Ишаре можно купить коня. В Проннене  — доспехи. В Даргат-Нибтейни — бутылку вина. Законы? Законы плавильни и купеческой лавки?
   Анлиль замолчал. Нибтейни из Дишонака осторожно придвинул к себе монету.
   — Мы тебя крысой не считаем, — сказал он. — Ты — хуже. Ты — волкодав. 
   Анлиль молча рассматривал надписи, в несколько слоев покрывающие стены логова. Я скоро умру. Бойня. Это — бойня века, чтоб ее. Все — суки. Кошка. Лойган, ты мне должен. Я имел Кошку.  Кошку имели все. Менгарцы здесь быстро дохнут. Анлиль из Зерта всех убьет. Здесь бойня. Святая Эджа-Звайне, спаси мою душу. Помогите мне! Меня зовут Хонгд, я  убью тебя  на арене. Молитесь, тогда ваши души будут жить. Не тюрьма, а публичный дом какой-то, мать его. Я выживу. Надо бежать. Здесь бойня. 
   Анлиль взял со стола кусок мела и большими буквами написал на стене:
   Я ненавижу государство.
   Он прижался лбом к стене и громко смеялся. Дышать становилось все труднее. Острая боль в груди, как будто по сердцу полоснули бритвой. Анлиль бессильно осел на пол. Он пытался расстегнуть ворот куртки.
   — Подыхает?
   — Да, — сказал другой волк. — Эппон арани. Омертвение сердца.
   — Хрипеть начал.
   — А вдруг еще не помрет?
   — Помрет.
   Анлиль попытался встать. Ноги отказались слушаться. Удушье становилось невыносимым.
   — Надо позвать кого-нибудь, - сказал молодой нибтейни из новых волков.
   — Сидеть! — крикнул главный. — Ему же самому лучше сдохнуть.
 
   Он открыл глаза. Увидел больничный потолок. Сел. А потом он услышал истошный визг. Визжал помощник лекаря.
   — Ты же — мертвый! — закричал он. — У тебя остановилось сердце. Ты умер!
   Анлиль поднес пальцы к виску. Раскрыл другую ладонь и взглянул на руну.
   —Я — живой.
   — Это невозможно! Ты был мертвым! У тебя не было пульса.
   Помощник лекаря сел рядом с ним на кровать и залился истерическим смехом.
   — Они успели записать в твое дело, что ты умер! Как теперь выкручиваться будут...
   — Поесть мне принеси чего-нибудь, — сказал Анлиль. 
 
   Прошло три дня. Он находился  в зале с высоким потолком, расписанным батальными сценами. Харраканский воин, пронзавший копьем кочевника на авадри, был в центре.  Анлиль сидел в кресле, а рядом стоял массивный золотой подсвечник, и языки пяти-шести свеч почти не дрожали в неподвижном воздухе. Напротив, в кресле, положив руки в кожаных перчатках на резные подлокотники, сидел человек в фиолетовой маске и рогатом венце — глава Ордена Ущербной Луны.
   Поймав взгляд Анлиля, этот человек снял маску. Он был уже весьма стар, хотя на его худом лице с очень тонкими губами и крючковатым носом почти не выделялись морщины.
   — Это было хорошо, — сказал он. Его голос был неожиданно ласковым и мягким. — То, как ты дрался. Очень хорошо.
   Анлиль замер, не сводя глаз с этого человека.
   — Я давно наблюдаю за тобой, но только недавно увидел, как ты умеешь делать джайвель.  Подобную технику описывают в старых книгах. Не думал, что увижу это воочию. Поразительно! Один только взмах руки...но сколько связей, нитей, переплетений! Какой гениальный анализ! И это делал очень больной человек! Ты можешь говорить сейчас, или нам отложить беседу?
   — Я готов говорить, — сказал Анлиль.
   — Но думаю, это — твоя вершина. Выше ты уже не поднимешься. Мы же не ради низменного удовольствия смотрим на поединки, подобно людям толпы. Мы наблюдаем. Изучаем. Делаем выводы. Нас интересует предел возможностей человека.
   — У них нет предела! — вырвалось у Анлиля. Хотя он всего лишь повторил то, что было общепринятым мнением в Зерте, собственные слова показались ему многозначительными и почти пророческими.
   — Да, так думают в Зерте, — снисходительно улыбнулся старик. — Но мы-то знаем, что это не так. Перед нами прошло слишком много нибтейни. Мы знаем, когда иссякают силы. Мы можем даже предсказать это, хотя иногда ошибаемся. Никто не предсказал, что ты так долго продержишься. Мы здесь не очень высокого мнения о зертианской школе.
   — Вы делаете ставки, кто сколько продержится?
   — Нет, — в улыбке старика появилось лукавство, — мы делаем не ставки, а прогнозы. Это—медицинский эксперимент, живущий по законам политики зрелищ. Я сказал: предел возможностей? Лучше сказать: предел выживаемости. Мы ищем закономерности.
   — Вы хуже, чем падальщики.
   Глаза старика все время смотрели мимо Анлиля, куда-то в сумрачную глубину комнаты. Но сейчас он чуть заметно наклонился вперед и посмотрел прямо.
   — Тебе оказана очень большая честь, Анлиль из Зерта, — сказал он. — Никогда еще Владыка Ордена не говорил с нибтейни.
   Анлиль ждал.
   — Я должен поблагодарить тебя, Анлиль. Ты изменил мое мнение о способности человека выживать. Ты был великолепным подопытным. Ты разрушил все уже найденные нами закономерности. Нам придется переписать наши книги заново.  Хотя, может быть, ты один был таким. Во-вторых, ты был великолепен, как знаменитость. Искусства и техники недостаточно. Нужны привлекательность, обаяние, умение показать себя. В тебе все это было. Как ты выходил на арену, как смотрел на трибуны, прикрывая глаза от солнца... Но ты должен согласиться, ведь ты же умный человек... Твое время прошло.
   — Кажется, ты назвал меня человеком, — сказал Анлиль. — Я удивлен.
   Старик засмеялся:
   — Через три дня ты выйдешь на арену и будешь сражаться с нибтейни из Шенгенодда. Ты позволишь ему убить себя. Он станет новой знаменитостью. Если ты этого не сделаешь, ты будешь умирать в подземельях Даргат-Нибтейни. Долго. Мучительно. Вся боль, испытанная тобой в тюрьме, покажется тебе ничтожной.
   — Непобедимый убийца должен погибнуть, чтобы дать жизнь новому непобедимому убийце? Вам никогда не бывает страшно?
   Старик скрестил руки на груди и прищурился: 
   — Мое мнение таково: ты — прирожденный преступник. Потому что это у тебя в крови. Потому что волк не может быть ягненком. Если бы ты не был магом, тебя бы все равно поймали и повесили. А так...ты выиграл пять лет жизни.
   — Я ничего не выиграл, — сказал Анлиль. — Я не играл с вами.