Детство моё вспоминается, как не совсем счастливое, не совсем сытое, но и не совсем голодное. Были семьи и победнее, особенно многодетные.
Жили мы, как и все. В нашем байкальском посёлке кроме местных жителей, тех, кто приехал сюда за 100-200 километров, были и «бендеровцы» с Украины, «лесные братья» с Прибалтики и многие другие. Одни были сосланы на поселение, другие оставались на поселении после лагерей. И фамилии в семьях причудливо перекликались. Отец был Иванов, а один из детей носил фамилию Шишкин и наоборот. Когда были детьми, то не задавали себе вопросы-почему? Это потом уже с годами узнали. Но это не мешало всем дружно жить.
Одеты тоже были почти одинаково. Пацаны носили летом кепки, ходили в майках и шароварах. Шаровары летом носили сатиновые, а зимой утеплённые с начёсом. На ноги надевали сандалии или ходили босиком.
Летом целыми днями были на Байкале, купались, загорали. Мальчишки буряты или те, кто был смугл от рождения, к осени были чёрными, как эфиопы. Одной из, мальчишечьих, забав на берегу, было утащить чьи-нибудь шаровары, набить их песком, завязать узлы. А чтобы хозяин не развязал их написать на узел и чтобы это он видел. Потом все безобидно хохочут, наблюдая, как очередной горемыка тащит домой этот узел с песком.
Одним из таких шкетов был и сын нашего местного участкового из бурят, старшего лейтенанта Бориса Тыхеева – Витька. Участковый, ходивший, в тёмно синей форме, и ездивший на служебном мотоцикле «Ирбит», мало занимался своим отпрыском, но если добирался, то шкуру с него спускал. Витька же был маленького роста, ходил, как и все в майке и шароварах, и часто босиком. Руки и ноги его были покрыты толстыми коростами цыпок, которые лопались и кровоточили. Короткая стрижка с чубчиком. Лицо круглое, как шайба, с узким разрезом плутовских глаз, с приплюснутым носом и вечными соплями под ним, с монгольскими бугорками над щеками. Кожа на них летом от воды и солнца трескалась, за что, видимо, его и прозвали на всю жизнь – Дынькой. Сельские жители всё очень тонко подмечают и если дадут прозвище, то оно ещё и детям перейдёт. Так вот, этот Дынька был вороватый малый, за что ему частенько попадало.
Было это году в 1962, уже после денежной реформы. Собрался, Дынька, в кино, а родителей дома не оказалось, чтобы денег попросить. Недолго думая, начал шарить в родительских карманах и нашёл в материнском пальто носовой платок с завязанными в нём деньгами. Только собрался выбрать купюру поменьше, а там было 300 рублей новыми деньгами, слышит кто-то входит в дом. Сунул он узелок за пазуху и был таков.
На улице выбрал себе денежку на кино, а остальные засунул под пенёк дерева, что торчал у дороги за их ним огородом. Со спокойной совестью направился в клуб. Надо сказать, что по этой дороге ходило много народа, но никто не обратил внимания на этот узелок.
На следующий день Дынька сидел у друзей, соседей через забор, Ангархаевых, тоже бурят. Семья у них была большая, плюс старая бабка. Запомнилась она тем, что ходила по посёлку с палкой, на которой был гвоздик, и этим гвоздиком нанизывала валявшиеся на земле окурки. Потом табаком из окурков набивала себе трубку и курила. Считала, что сдержавшийся в них никотин это самая вкуснятина для курильщика. Сколько бы домочадцы её не ругали за это, чтоб она не позорила свою семью, но она осталась верна своей привычке до самой смерти.
Так вот, сидят пацаны, болтают о том, о сём. И тут Дынька начинает завирать, как он нашёл где-то узелок с деньгами. Услышал эту басню и глава семьи Володя Ангархаев, подошёл поближе и попросил его повторить. Спрашивает Володя, а где же деньги и сколько там. Поскольку в школе ещё до трёхсот не считали, то Дынька, естественно не знал количество денег, но сказал что много. Разгорелись глаза у Ангархаева и он вокруг Дыньки, как за Буратино, вьётся, обещает халвы, пряников, конфет мальчишкам купить, если действительно деньги есть.
Всей оравой пошли за огороды, где действительно нашли под пеньком деньги.
Володе от такого подарка чуть плохо не стало, но он стойко выдержал такой «удар судьбы» и выполнил свои обещания, а деньги стал тратить на себя.
Через некоторое время в семье Тыхеевых хватились денег и отец – милиционер первым делом взялся за сынка, который после кожаного, офицерского ремня недолго упирался и рассказал всё, как было. Отец к соседям, где Володя Ангархаев сделал сначала удивлённое лицо, но Дынька, весь в слезах и соплях, шмыгая носом, подтвердил, что отдал деньги ему. Против власти не попрёшь и деньги, часть которых была потрачена, пришлось возвращать и недостающие тоже. Вот такая история. Дыньке урок впрок не пошёл и прожил он жизнь безалаберно.
В свой последний приезд на Байкал, летом 2005 года, пошёл я с моими братьями и внуками к родителям на кладбище, как раз мимо Дынькиного дома. А там вынос тела. Витька свёл счёты с жизнью – повесился. Не мог я пройти мимо и зашёл проститься с одноклассником, односельчанином. Во дворе в скорбном молчании застыли родные, родственники, друзья и земляки. В зрелом возрасте ещё больше видна принадлежность к монгольской расе, в узком разрезе глаз, скуластости, редкой бороде клинышком. Товарищи детства меня узнали, а я их с трудом. Тут же у гроба помянули покойного по бурятскому обычаю, тело вынесли и поставили гроб в машину. Затем только мужчины увезли тело в горы, в лес, где по обычаю предали его огню. Царствие ему небесное!
Сергей Кретов
Баден-Баден, 27 марта 2008 года
Фото пос. Хужир на Ольхоне из коллекции rambler.ru