Час собаки, час волка. Перемена участи. Глава VII

               

   
 
   Холодным осенним днем, когда в парках Ашрум-Лозе осыпались красные и золотые листья, принцесса Сихарди впервые посетила бои нибтейни. Рядом с ней сидели ее отец, Верховный Маг и герцогиня Лили Алшо. Еще до начала поединков Сихарди поинтересовалась, кто  эти люди и почему они сражаются на арене.
   — Они — осужденные на смерть преступники, — ответил Верховный Маг.
   — Сегодня будет шесть пар, — сообщила Лили Алшо. — Первые бои редко бывают интересными, душа моя. Знаменитости выходят последними.
   И первая же пара до глубины души потрясла Сихарди, а окончание поединка привело ее в ужас. Двое в одинаковых плащах какого-то отвратительного мышиного цвета дрожали от страха, бросали умоляющие взгляды на трибуны и всячески старались оттянуть миг  схватки. Один из них вышел на арену в первый раз, у другого была одна победа. Этот поединок был не слишком интересен высокородным зрителям. Герцог Диог Эрсон разговаривал с историком. Мерджи Феррад шептал комплименты своей даме. Герцог Хейдауг ел четвертую порцию мороженого. Принца Тэйчи в ложе не было. Он не приехал, нарушив церемониал.
   Новичок был убит. Вышла вторая пара. Один, опять-таки, новичок, у другого — две победы. Более опытный нибтейни атаковал, и новичок вынужден был сопротивляться. Он упал и кричал что-то, пока его добивали. Но люди на трибунах кричали громче.
   Третья пара. Снова новичок. У другого — одна победа.  Сихарди отвернулась.
   — В чем дело, душа моя? Слишком яркое солнце? Вот почему я всегда прихожу в шляпе, — поучительно сказала Лили Алшо.
   — Северная школа! — презрительно сказал Верховный Маг про новичка.
   Нибтейни из северной школы вышел победителем. На краткий миг им овладела бешеная радость. Он топтал тело своего противника ногами и хохотал.
   — Ему повезло! — сказал Верховный Маг, пожав плечами.
   Четвертая пара. У одного из них была одна победа, у другого — пять. Сихарди пристально смотрела на убийцу пяти человек. Это казалось ей невозможным. Это больше походило на страшную сказку, а не на действительную жизнь. Убийца пяти человек! Этот нибтейни держался увереннее, чем его предшественники. Он продемонстрировал то, что всегда пользовалось успехом у публики: стоя на расстоянии двух шагов от противника и протянув вперед руку, сжатую в кулак, задушил своего врага. Бешеные аплодисменты были ему наградой.
   — Сейчас вы увидите знаменитостей! — сказала Лили Алшо.
   — Под знаменитостями вы имеете в виду самых отъявленных убийц?
   — Удачная шутка, дорогая! Нам повезло: сегодня мы увидим зертианина. На прошлых боях его не было.
   — Что с ними делают, если они не хотят сражаться на арене? — спросила Сихарди у Верховного Мага.
   — Приводят в исполнение смертный приговор, госпожа принцесса.
   Эти люди в мышиных плащах, которые убивали друг друга, чтобы еще немножко просуществовать в тюрьме, показались Сихарди отвратительными бессмысленными животными. Такая участь недостойна даже раба. Правильно их называют нибби-ни-тейни. Они должны были выбрать смерть.
   Пятая пара. Один из противников одержал две победы, другой — три. Придворные оживились: большинство из них сделали ставки.   
   Этот поединок продолжался долго. Нибтейни из Земмемит потерял глаз. Он ответил  ударом, и менгарец долго катался по песку. Это происходило прямо под императорской ложей, и очень хорошо было видно, как лицо и руки менгарца покрывались вполне реальными синяками и ссадинами. Он поднялся на ноги, выкрикнул что-то и набросился на врага. Нибтейни из Земмемит с расколотым черепом упал на песок.
   — Сейчас будет зертианин! — сказал Диог Эрсон.
   Герцог Хейдауг передал рабу чашку с недоеденным мороженым. Алемат откинула фату.
   Все обернулись. Стремительными шагами в ложу вошел принц Тэйчи. Он был закутан в широкий шерстяной плащ, заколотый на груди золотой фибулой.
   — Я опоздал? — спросил он у Диога Эрсона, тяжело переводя дыхание. — Последний  поединок закончился?
   — Сейчас начнется, принц! — отвечал  герцог с понимающей улыбкой.
   Тэйчи не стал садиться. Он встал у самых перил, скрестил руки на груди и устремил глаза на арену.
   С противоположного конца арены вышел высокий широкоплечий человек с абсолютно черной кожей. Сихарди решила поначалу, что это и есть зертианин, потом сообразила, что зертиане не бывают чернокожими. Человек был представлен, как Орселий из Страны Линдри, пять побед. Трибуны ревели от восторга.
   Другой нибтейни вышел из прохода, который находился  под ложей для аристократов. В отличие от своего противника, он не поднял капюшона.
   — И...и...и...непобедимый Анлиль из Зерта, тридцать две победы!
   И Сихарди поняла: то, что она слышала раньше, еще не было настоящим ревом.
   Она поймала себя на мысли, что в этих тридцати двух победах, так же как в абсолютной самоуверенности этого человека есть что-то волнующее. Он держался очень прямо, не уклонялся от ударов. Впрочем, удары не достигали своей цели. Иногда этот нибтейни поднимал руки и делал красивые сдержанные жесты, и увлеченная зрелищем Сихарди не замечала, что каждый из этих жестов был ударом.
   Чернокожий линдрианец упал, но почти сразу же поднялся на ноги. На двадцатой минуте поединка нибтейни из Зерта откинул с лица капюшон. Трибуны взорвались воплями.
   Он стоял прямо под императорской ложей, и Сихарди могла отчетливо разглядеть его. У него были светлые волосы и самое красивое лицо, какое когда-либо видела Сихарди. 
   Линдрианец стоял на коленях, прижимая руку к груди. С третьей попытки у него получилось встать. Он делал странные жесты, Сихарди уже поняла, что это — магические удары. Она страшно испугалась за этого Анлиля с его горящими глазами. Но он как будто и не чувствовал ударов. Он повернулся к своему противнику спиной и подошел к самой границе арены. Его лицо было спокойным.
   — Хочет произвести впечатление! — насмешливо сказал Верховный Маг.
   — Он, в любом случае, производит впечатление, — резко произнес Тэйчи.
   Потом Анлиль обернулся, взмахнул рукой. Линдрианец, схватившись за живот, медленно рухнул на песок арены. По песку заструилась кровь.
   — И...и...и... — глашатай, казалось, пытался превзойти самого себя, — непобедимый  Анлиль из Зерта одерживает тридцать третью победу!!!
   Анлиль из Зерта стоял, скрестив руки на груди, и смотрел на трибуны. Зрители аплодировали,  кричали его имя и бросали ему цветы. Тэйчи улыбался, облокотившись о перила ложи. Сихарди повторяла имя: Анлиль.

   Иногда он выходил с непокрытой головой, иногда так и не снимал капюшон. Иногда, после поединка, долго и пристально смотрел на трибуны. Иногда уходил сразу. Однажды сражался с осужденным на смерть магом Ордена Ущербной Луны. Однажды — с варваром. Однажды его противником был горбатый человек с безумной улыбкой. Сихарди люто ненавидела их всех, как своих личных врагов. Его лицо с этими странными глазами не шло у нее из головы.
   Отныне, каждое утро, после церемонного завтрака и молитвы в храме Валлат Сихарди шла в библиотеку, которую уже несколько поколений харраканских императоров обходили своим вниманием. В одном из залов были собраны книги о магии. Девять шкафов, битком забитых фолиантами. Сихарди садилась за стол и открывала книгу. Так она читала до обеда. После обеда Сихарди возвращалась в библиотеку и читала до поздней ночи. Иногда — до самого утра. Она была уверена, что одна из книг скрывает ответ на вопрос: как избавиться от зеленой руны?
   Но она ничего не находила. Пять книг о всевозможных таинственных знаках, их влияниях и взаимовлияниях и разного рода необычных воздействиях. Даже в этой книге не было ни слова про руну НАБАТ.
   Руны, знаки и рисунки и доказательства разумности Луны.
   Путь мудреца через лес глупости.
   Анлиль продолжал выходить на арену и сражаться. Его слава достигла апогея. Проезжая по улицам Ашрум-Лозе на торжественное богослужение, Сихарди видела, что его лицо  рисовали на стенах домов. На него ставили состояния. Про него любили говорить при дворе.
   Рекомендации для всех, использующих знаки рунические и прочие изображения.
   Магия созидания и магия разрушения как сестры секретной науки.
   Сихарди проклинала себя, что не может читать быстрее. Она почти перестала спать.
   Происхождение рун от древних знаков иероглифических для растений лекарственных и прочих организмов животных.
   Магия в самом общем смысле.
   Потом он исчез. Его поединок был назначен на десятый день месяца эффель, но вместо него на арену вышел какой-то линдрианец. Анлиль не появлялся долго.
   Люди, одержимые духом животного, и животные, одержимые духом демона.
   Руны демонического происхождения и противодействие внушениям.
   История борьбы с магией.
   Магия.
   Анлиль сражался с варваром из Шенгенодда. И какое-то время Сихарди казалось, что этот русый широкоплечий варвар с жестоким выражением лица побеждает. Она готова была вскочить и закричать, броситься на арену и встать между ним и его убийцей. Но Анлиль победил, набросил на лицо капюшон и ушел с арены, сильно шатаясь.
  Как поймать тень в зеркало или еще кое-что о научном познании мира.
    Следующий поединок был так же ужасен. Анлиль сражался с узкоглазым нибтейни из Длона, сотворившим  черную нить. Сихарди уже видела такие нити, они могли разорвать человека на куски. Узкоглазый нибтейни наступал на Анлиля, размахивая своей нитью. Это продолжалось долго. Потом Анлиль зачерпнул пригоршню песка и как-то отвлек внимание противника. Узкоглазый нибтейни растерялся,  и…его же собственная нить разрубила его пополам. Когда Анлиль уходил с арены, принц Тэйчи встал в ложе во весь рост и сделал жест, каким в Харракане приветствовали воинов, возвращающихся с поля боя.
   Император бросил на него негодующий взгляд.
 
   Медленно тянулся второй год: месяц за месяцем, день за днем, час за часом. Несколько раз Сихарди почти решалась умолять отца, чтобы он даровал ему свободу. Но как она могла объяснить это? Во всем Харракане не было ни одного человека, с которым она могла бы посоветоваться. И она ясно видела, что он меняется. Но в нем, все равно, оставалось это, отличающее его от других нибтейни, и вообще, всех других людей, то, для чего Сихарди так и не смогла подыскать название. Однажды она услышала обрывок фразы, сказанной магом Ордена Ущербной Луны. Сихарди не смогла понять, о чем шла речь, но слова  были странными. Имена Анлиля, Тэйчи и госпожи Ланин были названы вместе.
   Потом Анлиль снова исчез. Одновременно с ним исчез Тэйчи.
   Как чертить руны любовные и руны, для хозяйства полезные. Советы дамам и девицам.
   Теория первой руны.
   Магия без рун или новая чистая магия.
   Потом Анлиль появился снова. Он сражался часто и одержал еще несколько побед. Снова исчез. Два боя с его участием были отменены, и больше его имя в афишах не появлялось.
   — Когда же мы снова увидим зертианина? — недовольным голосом спросила Лили Алшо. — Верховный Маг обещал показать нам его пятьдесят первый бой.
   — Эти скупцы придерживают его, чтобы еще больше повысить цену, — вполголоса  ответил Диог Эрсон. — Они и так зарабатывают на нем два миллиона в год, но им этого мало! 
   Еще магические советы или сто двадцать пять способов. Для сугубых профессионалов.
   Использование летучих мышей и мускусных кошек. Две Дискуссии.
   Сихарди не очень много знала о собственной стране: в Харракане не принято было обременять своих детей образованием. Поэтому она была поражена, когда, среди книг по магии ей почему-то попался трактат путешественника Еллу Химра, который бегло описывал географию и новейшую историю Харракана. Еллу Химр был менгарцем, и каждая строчка в трактате дышала скрытой ненавистью. Сихарди безразлично пролистала это сочинение, понимая, что не найдет нужного знания. Следующие строчки в трактате привлекли ее внимание:
 В харраканской империи все население делится на шестнадцать категорий.
 1.Императорская фамилия и узкий круг ближайших родичей (2-3 рода)
2.Маги Ордена Ущербной Луны
3.Военно-земельная аристократия
4. Риллинка—профессиональные воины
5. Жрецы харраканских божеств
6. Лично свободные крестьяне (в настоящее время сохранились только в Пойдаре, Лециа и, частично, в Ар-Нарите)
7. Лично свободные горожане, занятые торговлей
8. Лично свободные горожане, занятые ремеслом (сохранились только в Ашрум-Лозе)
9. Жрецы иностранных божеств
10. Частично несвободные крестьяне
11. Частично несвободные горожане, занятые ремеслом (торговлей заниматься лишены права)
12. Вдовы
13. Лица свободной воли (менестрели, бродячие актеры, таргеры, а также—работающие на сборе плодов)
14. Рабы с правом освобождения
15. Каторжники  и содержащиеся в тюрьмах
16. Рабы без права освобождения
 Ниже последней категории стоят заболевшие проказой, проститутки, палачи и нибтейни.
   Сихарди отшвырнула трактат. Потом в отчаянии посмотрела на оставшиеся книги. Их было очень много, и наверняка в одной из них скрывался секрет зеленой руны. Но прочитать их все невозможно, даже если она потратит на это всю жизнь. Сихарди долго плакала, уткнувшись лицом в холодную поверхность стола. Потом вытерла слезы и принялась за книги из третьего шкафа. Нижняя полка, первая книга слева. Сихарди открыла ее на середине, и —
 Зеленая руна, та, что сковать магическую силу у любого посвященного может, снимается с заколдованного так: кровью посредника и кровью нибтейни нарисовать вокруг нибтейни семь следующих старых рун, и заклятие снимется, и руна сгинет, и вновь уже не сможет быть поставлена.
   Сихарди не знала рун, тем более старых, но она старательно перерисовала их, а на всякий случай еще и запомнила.
   Она слышала, что некоторые знатные дамы заводят романы с нибтейни. Они встречаются с ними в тюрьме, …хотя непонятно, как их туда пускают. Как пускают? Именно это ей и предстояло выяснить. 
   Она густо насурьмила брови, нарумянила щеки, надела тяжелые золотые серьги и яркий красный плащ, выскользнула из дворца и направилась в Даргат-Нибтейни.

   Немного побродив вокруг, Сихарди догадалась, что ей не имеет смысла стучаться в главную дверь. Она отыскала совсем небольшую дверцу в стене, выходящей прямо в парк Ашрум-Лозе. Умирая от страха и стыда, она постучала, сначала очень тихо, потом громче, и наконец, изо всех сил. Минут через десять дверь приоткрылась, и принцесса увидела старика с хитрыми пронзительными глазами.
   — Проходите! — улыбаясь, сказал старик. — Осторожно, здесь ступенька.
   Внутри, за столом из необструганных досок под полками, забитыми всяким хламом, сидели два воина в черной одежде. Они пили вино и играли в какую-то азартную игру. И стены и пол были из серого булыжника.
   — А я вас вроде как раньше не видал, тамшид? — по-прежнему с улыбкой спросил старик.
   — Нет, — прошептала Сихарди.
   Наступило молчание. Старик благосклонно смотрел на принцессу, но не собирался помогать ей в ее затруднительном положении. Мужчины в черном продолжали играть.
   — У вас свидание? — спросил старик.
   Сихарди не знала, что сказать. В конце концов, никто не назначал ей свидания.
   — Да, — тихо проговорила она.
   — С кем?
   — Из Зерта, — ответила Сихарди, не в силах произнести имя того, к кому шла.
   Недоумевающие взгляды. Они пытались заглянуть ей под капюшон. Сихарди отвернулась. Потом они стали шептаться. Старик потягивал вино и изучающим взглядом смотрел на принцессу.
   Ей показалось, что она слышит слова: “Да нет, псарня так работать не будет… Обычная  волчица...” Потом они оба поднялись и ушли.
   — Прошу вас подождать, тамшид, — с улыбкой проговорил старик.
   Она ждала недолго. Двое вернулись, и с ними пришел другой человек. Он тоже носил черную форму, но на плечах у него сверкали серебряные нашивки. Этот человек заговорил, обращаясь к Сихарди, и принцесса окончательно растерялась. Он говорил о правилах аренды.
   — Я не понимаю, почему вы говорите о какой-то аренде, — прошептала она.
   Несколько мгновений он изучал плащ и сандалии Сихарди, потом сказал жестким голосом:
   — Тысяча маталле наличными. Вперед.
   — Что вы сказали? — не поняла Сихарди. Она  даже приподняла капюшон. — Какая тысяча маталле?
   Смуглый взглянул на ее лицо, согнулся в поклоне и быстро пробормотал:
   — Нет, нет, вы не так меня поняли, тамшид! Простите меня. Пожалуйста, пойдемте! 
   Они пошли по длинному, озаренному факелами коридору. Сихарди почти физически ощущала злобу и раздражение своего спутника. Этот сотрудник тюрьмы, очевидно, считал ее визит  совершенно излишним.
   — Сюда, пожалуйста.
   Сихарди увидела небольшую дверцу. Смуглый тюремщик открыл ее и знаком пригласил Сихарди войти.
   Сихарди осматривалась. В комнате было темно, принцесса с трудом смогла разглядеть очертания мебели. Потом она задохнулась. Анлиль сидел  возле камина и был не очень хорошо виден ей: только светлые волосы и серая одежда. Он не обернулся, когда хлопнула дверь.
   Еще несколько мгновений Сихарди стояла на пороге. Анлиль не оборачивался, и в этом было что-то жуткое.
   Набравшись смелости, она пересекла комнату и села напротив. Украдкой посмотрела на него. Он показался ей еще более красивым, чем на арене, прямо-таки умопомрачительно красивым, но и каким-то очень странным. На нем была широкая бесформенная одежда, которая ничем не отличалась от униформы рабов без права освобождения, кроме цвета: она была серой, а рабы носили коричневую. Но даже эта одежда ничем не могла испортить его поразительную красоту.
   Почему-то совершенно не глядя на нее, он взял бутылку, наполнил бокал, потом—еще один. Второй он, ни слова не говоря, протянул ей.
   — Мне не надо, — испуганно сказала Сихарди.
   Тогда он в первый раз посмотрел на нее, как ей показалось, с едва заметным удивлением. Потом он залпом осушил свой бокал.
   — Ты опоздала, - произнес он глухим невыразительным голосом и, чему Сихарди была немало удивлена, совершенно без акцента. — Теперь у них будет другой.
   Анлиль приступил ко второму бокалу.
   — Я знаю, как снять эту руну, — сказала Сихарди. — Я прочитала об этом в одной книге.
   Он сидел, сжимая в руке бокал и смотрел на тлеющие угли в камине. Ей показалось, что он ее не слушает. Это было то, чего Сихарди вовсе не ожидала.
   — Нет, правда… Там речь шла о крови. И еще семь рун, как там…старых, да, старых.
   — Ты хочешь поиграть в магию? — поинтересовался Анлиль, допивая второй бокал.
   Сихарди  достала бумажку с перерисованными рунами.
   — Вот, посмотри, пожалуйста!
   Не обращая на нее никакого внимания, он в третий раз наполнил бокал.
   — Не надо…Это слишком много! — сказала Сихарди умоляюще.
   — Ахат-дидж тахху олди! — произнес он самое непристойное из богатого набора харраканских ругательств. — Почему нельзя-то?
   — Но мы же сейчас будем снимать эту руну! — закричала Сихарди, и, спохватившись, понизила голос. — Я уверена, что все получится. Это была большая и очень умная книга.
   Анлиль внезапно посмотрел на принцессу снизу вверх, и она увидела его глаза, близко-близко.
   — Подожди-ка! — с вызовом сказал он. — Ты — девушка из императорской ложи. Я тебя помню. Ты…ты — принцесса Сихарди. Что ж ты раньше не приходила? Мне бы все завидовали.
   — Посмотри на эти руны! Они должны помочь!
   Он даже не взглянул на бумажку. Забившись в угол дивана, он жадно пил вино. Потом в четвертый раз наполнил бокал и сразу же приступил к нему.
   — Да посмотри же! — закричала Сихарди.
   Анлиль взглянул на бумажку, и его лицо стало предельно сосредоточенным.
   — Это может помочь, — сказал он. — И правда, это может помочь.
   — Так давай попробуем, скорее, — прошептала Сихарди.
   Он разглядывал тщательно нарисованные ею руны: 
   — О, боги… Откуда это у тебя?
   — Из книги! — повторила Сихарди. — Давай попробуем снять руну!
   Он как-то жалко и криво улыбнулся:
   — Давай попробуем.
   Он медленно поднялся, отодвинул к стене оба кресла. Свернул трубочкой ковер и задвинул его под диван.
   — Что это за комната? — спросила Сихарди.
   — Для посещений. Начнем?
   Сихарди не знала, сможет ли она пронести с собой нож,  поэтому они разрезали друг другу руку у основания большого пальца предварительно заточенной золотой булавкой. Принцесса впервые увидела эту проклятую руну:  с трибун ее нельзя было различить, даже когда они поднимали руки. Руна показалась Сихарди совсем небольшой. Она напоминала те узоры, что делают себе на ладонях захваченные в южных странах невольницы, только они рисуют их не зеленой, а красной краской.  Сихарди вздрогнула, когда увидела страшную рану на ладони Анлиля.
   — Что у тебя с рукой?
   — Это неважно, — ответил он. — Непонятно, должна ли ты стоять внутри круга или за его пределами.  Вероятно, все же внутри.
   Они опустились на колени, и она прижимала его руку к своей, а он рисовал руны — очень красиво и очень быстро, одну за другой. Потом они ждали, но ничего не происходило.
   — Наверное, тебе не надо было входить в круг, — сказал Анлиль.
   В этот же миг руны, начертанные им, из красных вдруг стали зелеными, и омерзительный знак на ладони Анлиля начал таять. Он исчезал, становясь все бледнее и бледнее прямо на глазах. Он исчез.
   — Ее нет. Ее больше нет, — прошептал Анлиль. — Это оказалось так просто.
   Сихарди показалось, что он вовсе и не рад случившемуся. Он в шоке, подумала она.
   Он по-прежнему стоял на коленях, среди гаснущих рун и широко раскрытыми глазами смотрел на свою ладонь.
   — Давай уйдем отсюда, — сказала Сихарди.
   Он поднял голову:
   — Ты уверена, что можешь вывести меня отсюда?
   Сихарди растерялась. Она была уверена, что самое главное — это уничтожить руну, а остальное сложится само собой.
   — А разве ты теперь не сможешь выйти отсюда? — испуганно спросила она.
   — Нет, - сказал он.
   — Но…разве твои способности не вернулись к тебе?
   — Вернулись. Но моей силы не хватит на то, чтобы перебить всю охрану, чтобы сломать решетки и запертые двери. Если бы ты пришла раньше! Все тогда было бы иначе.
   — Что я сделала не так? — прошептала Сихарди.
   — Нет, нет, ты все сделала очень хорошо, но немного поздно, — сказал Анлиль. Он медленно опустился в кресло.
   —Таохэ даро мар илда. Эс кир де тейг бинтер кир, харет, айфим мелит! — сказал он вдруг на непонятном языке. Его лицо было искажено от боли. — Через два дня меня должны убить. Где ты раньше была, глупая девчонка!
   Странные слова зачаровывали Сихарди и она сказала ему то, что мечтала сказать давно:
   — Я люблю тебя, Анлиль. Я люблю тебя больше жизни.
   — Таохэ даро мар илда. Терми! Муа ши айси даро’нтер фэйш мэй кер. Цхэйба иран лэйк эйглейт! Ла онидж би тип тэсхар де тейг! Кир де уннейт де тейг энтер айтобби! —говорил он. — Через два дня меня должны убить! Бред! И это как раз, когда я получил надежду. Ты бы еще через год пришла! Книги ты, видите ли, читала! Странно, что ты вообще грамотна!
   — Что ты говоришь? — прошептала Сихарди. — Скажи, что надо сделать, чтобы ты вышел отсюда? Я сделаю все. Для тебя — все.
   Его лицо изменилось. Он словно пришел в себя:
   — Я знаю один способ…Сейчас тебе лучше уйти. Приходи завтра, когда стемнеет, и скажи охране, что тебя послал твой брат.
   — Кто? — в недоумении переспросила Сихарди.
   — Твой брат. Принц Тэйчи. Скажи, что он пригласил свободного мага из Хдолже-Вирты, и они хотят устроить поединок. Нужно сказать именно это. Хотя лучше бы ты…
   — Что лучше? — робко спросила Сихарди.
   Он молчал, не решаясь что-то сказать:
   — Нет. Нет. Не лучше. Скажи так, как договорились.
   — Я приду! — воскликнула Сихарди. — Я все сделаю!
   — Я верю тебе, верю, — говорил он. — Иди!
   Она была смущена. Он слишком настойчиво выгонял ее.
   — Я буду готовиться, все это время, — сказала она, уходя.
   Всю дорогу она пыталась отогнать от себя навязчивую мысль, которая была слишком ужасна для нее, особенно сейчас.
 
   На закате Сихарди вышла из Ашрум-Лозе и направилась к Даргат-Нибтейни. Она шла той черной, непроницаемо-мрачной еловой аллеей, которую высадила некогда ее прабабка, тосковавшая по девственным лесам своей родины. Именно она привезла сюда саженцы елей, и деревья прекрасно прижились на влажной почве парка и подавили все другие породы. И Сихарди думала, что точно так же новые чувства в ее душе — страсть, ненависть, унижение — вытесняют сейчас остальные, детские, навсегда ушедшие в прошлое. Было темно, тихо, безветренно, своими колючими ветками ели щекотали лицо и плечи Сихарди. Дойдя до реки, она бросила взгляд на Ашрум-Лозе — высоко, в комнате ее брата были зажжены огни, и девушка представила, как он проводит там время с госпожой Ланин, там, наверное, собрались его друзья... Сихарди задержалась на мостике и взглянула на темную речную воду внизу. Лилии спали. Еще совсем недавно и она сама спала по ночам. А теперь она уподобилась тем порочным девкам, что проникают в сумерках в Даргат-Нибтейни.
   Девушка пересекла уже почти весь парк, и черное здание Даргат-Нибтейни показалось ей зловещим, отвратительным, запятнанным злом и человеческой низостью, несовместимым с ее любовью. Сихарди разрывалась между желанием помочь Анлилю и страхом перед этим зданием. Неужели ей недостаточно того, что уже произошло, что она стояла на коленях и признавалась в любви этому смертнику? Но что-то толкало ее вперед, по еловой аллее. Над рекой поднимался туман.
   Услышав чьи-то быстрые шаги, принцесса остановилась. Навстречу ей по аллее шла Алемат. Волосы Алемат были растрепаны. Она забыла, как того требовал этикет, прикрыть лицо капюшоном. В своем белом платье, расшитом серебряными нитями, Алемат казалась изящным призраком из нестрашных харраканских сказок. Сихарди хотела было спрятаться, но не успела. Алемат увидела ее.
   И, по тому, каким взглядом девушка взглянула на принцессу, Сихарди поняла, что старые сплетницы были правы: Алемат действительно бегала по ночам к любовнику. Сейчас юной преступнице больше всего хотелось остаться наедине со своими мыслями, она была разозлена и раздосадована, что попалась на глаза принцессе. Кем бы ни был ее возлюбленный, он, наверняка, не нибтейни, подумала Сихарди с неожиданным смирением. Поэтому она ласково улыбнулась Алемат и постаралась, чтобы ее голос звучал мягко:
   — Сегодня славная ночь! Вот и ты, Алемат, решила прогуляться?
   Алемат низко поклонилась принцессе. Набросила на лицо капюшон.
   — Моя госпожа, падает роса. Прогулки в такой поздний час вредны. Не вернуться ли вам во дворец?      
   — Нет. Мне угодно прогуляться по парку.
   — В таком случае, госпожа, позвольте мне скрасить вашу прогулку своим ничтожным обществом. Может быть, я сумею как-нибудь развлечь вас.
   Сихарди была вынуждена согласиться. Нужно выиграть время, и она придумает, как избавиться от навязчивой спутницы. Принцесса повернула назад. Ее сердце бешено колотилось, она готова была ударить Алемат за то, что та появилась так невовремя. Сейчас Сихарди могла бы сама, не дожидаясь, пока ей откроют, перелезть через стену Даргат-Нибтейни. Ей хотелось кричать об этом.
   Но она заставила себя улыбнуться. Алемат шла в двух шагах позади принцессы.
   — Ах, я не понимаю, почему госпожа Ланин думает, что ее праздники так интересны, - лепетала Алемат. — Вот когда вы, госпожа, затевали увеселительные балы в садах, тогда, верно, весь двор сходил с ума от радости! Так многие с тоской вспоминают сейчас то время. И если мне будет дозволено высказать свое мнение…
   Алемат замолчала. Суровость принцессы начинала беспокоить ее.
   Они взошли на мост, и Сихарди остановилась. Она не могла идти дальше. Ей было сказано вчера, что в полночь они запирают двери. Если она сделает еще несколько шагов, пройдут все сроки, а привратник не станет дожидаться ее. Поэтому Сихарди остановилась на мосту, ломая пальцы под тонкой тканью лазурного плаща.
   — Вам угодно передохнуть, моя госпожа? Да, здесь очень красиво. Ах, посмотрите, лунный луч бежит по воде! — говорила Алемат.
   Сихарди панически хотелось бежать, но фрейлина парализовала ее своей болтовней. Черная вода манила ее, кружила голову, и Сихарди подумала: не лучше ли сразу покончить со всем?
   — Взгляните на те развалины, моя госпожа! Не правда ли, они кажутся такими изысканно загадочными?
   Стремясь восполнить недостаток природного ума и красноречия, Алемат выучила великое множество старых стихов и рада была любому поводу продекламировать их. Вот и сейчас она начала читать — высоким, хорошо поставленным голосом — а Сихарди, вцепившись в перила, тщетно боролась с отчаянием.
    Королева смотрела в воду
  И видела древние звезды
 И видела лунные блики
И видела желтые листья
 Пели и пели о свете
 Нежные струны арфы
 А менестрель белокурый
Тихо играл на флейте
Пел он о древнем мире
Пел он о лунном лике

Королева смотрела в воду
И проходили годы
 В ласковых звуках арфы
В лунном тревожном свете
Нежные струны арфы
Ей разрывали сердце
Грубого света дневного
Щеки ее не знали

 Путник рукою тронул
  Тайно калитку сада
 Где ты моя царица
Где ты моя отрада

  В час роковой явился
  Ты на порог мой, странник
 Яркого света дневного
                Эти края не знали
Остановилось время
 И гиацинт не вянет

    О, моя королева
  Солнце мое ночное
  Я тебя не покину
  Вечность буду с тобою

   Мир и тебя обманет
   И зазвенит  струною
   Если разыщешь дочку
  Стану твоей женою

   Где мне найти принцессу
 Солнце мое, царица
 Голубь мне не расскажет
 О том, что в неволе снится.
 Ищи ее в черном мире
  Ищи ее в алом снеге
   Там где дракон и демон
   Шепчутся о побеге
               
               
                И Сихарди, не в силах больше  сдерживаться, громко разрыдалась. Она взглянула на Алемат, и та увидела, что лицо принцессы покрыто слезами, большими и ясными, как жемчужины. Алемат вскрикнула и отшатнулась. Не слезы принцессы испугали ее, а та ярость, что переполняла Сихарди.
   — Ты мне надоела! — сказала Сихарди. — Убирайся! Или я прикажу выпороть тебя плетьми, как простолюдинку!
   Алемат склонилась в низком поклоне, она невнятно бормотала какие-то извинения. Не обращая более на нее внимания, Сихарди побежала назад по еловой аллее. Она бежала все быстрее, высоко придерживая подол юбки. Она должна была успеть! Сихарди потеряла сандалию и, недолго думая, сбросила и вторую. Теперь она смогла бежать быстрее. Принцесса прекрасно понимала, что Алемат смотрит ей вслед, но это больше не имело значения. Ничто не имело значения, кроме Даргат-Нибтейни, черного здания, обнесенного мрачными стенами. Принцесса сошла с дороги и побежала по холодной колючей траве, нырнула в заросли крапивы — ведь она уже вышла из парка, здесь было царство тех, кто охранял нибтейни. Сихарди быстро разыскала маленькую дверь, сквозь которую однажды уже вошла в тюрьму. Дверь была закрыта. Сихарди охватило отчаяние. Она принялась колотить в дверь, но никто не открывал ей. Тогда она закричала. Спустя мгновение на пороге появился привратник, мрачный и невозмутимый.
   — Опоздали, госпожа! — сказал он, обращаясь к принцессе так же, как обратился бы к любой девице, вздумавшей пробраться в Даргат-Нибтейни. — Я  уже хотел запереть двери.
   Сихарди скользнула внутрь. Опять эта отвратительная конура, зарешеченное окошко, какие-то надписи на стенах. Сихарди приняла гордый вид и сказала:
   — Мой брат, его высочество принц Тэйчи, устроил праздник нынче ночью. У него маг из Хдолже-Вирты. Он хочет, чтобы я привела к нему нибтейни из Зерта.
   — Обычно так не делается. Я не могу выпустить никого из нибтейни.
   — Если ты этого не сделаешь, — сказала принцесса, — то, когда мой брат станет императором, тебе не поздоровится, старик.
   — Я покину этот мир много раньше, чем принц станет императором.  Я могу устроить вам встречу с этим зертианином. Больше я ничего не могу сделать.
   И тогда Сихарди сказала, неожиданно для самой себя, и долго потом удивлялась, как решилась она тогда сказать эти слова:
   — Мой брат станет императором Харракана этой ночью.
   Несколько мгновений старик смотрел ей в глаза. Потом повернулся и исчез в полумраке темного коридора. Сихарди кусала губы. Что теперь будет с нею? Вероятно, сейчас ее схватят и отведут к отцу, а он потребует объяснений. И все же она не жалела о своих словах. Если бы ей дали еще хоть раз увидеть Анлиля…Все равно, будущего у них нет.
   Привратник вернулся. За ним шел Анлиль, в своем сером плаще, подавленный и безразличный. Сихарди была  счастлива, что снова  видит его и даже не сразу заметила двух охранников с копьями. Настороженно глядя на принцессу, они пересекли каморку и остановились по обе стороны полуоткрытой двери, перекрыв таким образом выход. Анлиль остался у противоположной стены. Он смотрел на Сихарди взглядом, значение которого она понять не могла. Привратник неспешно прогуливался по скрипящим половицам.
   — В чем дело? – высокомерно спросила принцесса. — Почему вы преградили нам выход?
   — Странненько это все, — сказал старик. — Почему принц Тэйчи не прислал Ланин, а? Полногрудую Ланин с мешочком золотых маталле?
   Сихарди не знала, что сказать. Впрочем, про себя она заметила, что Ланин хорошо известна в этой тюрьме.
   — Что за странные слова, про господина принца? — продолжал допытываться привратник.
   — Почему господин принц нас  не предупредили? — спросил один из охранников, чернявый и смуглый. — Ему на песок завтра. А если вы его не вовремя вернете?
   Под ним, судя по всему, имелся в виду не принц, а Анлиль.
   — Решать это дело Марол должен, потому как Маролу с ним ехать. Марол — он и деньги гребет, Марол — он и отвечает. Я сейчас за Маролом схожу, как он решит, так и будет, —подвел итог привратник
   И он ушел, чем поверг Сихарди в некоторое смятение.
   — Да,  с крестьянкой-то проще было? — заметил чернявый охранник, взглянув на Анлиля и хрипло рассмеявшись.
   Анлиль поднял глаза и улыбнулся. Сихарди замерла. От этой улыбки по коже у нее пробежал озноб.
   — Да вы бы сели, — сказал белобрысый охранник. — Что же вы стоите-то?
   Сихарди в оцепенении посмотрела на сиденье. Потом села, аккуратно подобрав юбку.
   — Жаль-таки, что господин принц не прислали госпожу Ланин, — сказал чернявый. — С  вами мне неудобно как-то.
   Скрипнула дверь, и в каморку вошел привратник. Он был один.
   — Марол на обходе. Третий этаж обыскивают. Придется ждать.
   Привратник опустился на стул, напротив принцессы. Он тяжело дышал, как человек, страдающий одышкой. Протянул руку и перевернул большие песочные часы.
   — Будьте покойны! — сказал он. — Вот еще два разка перевернем, время и выйдет.
   Чернявый охранник сдавленно фыркнул. Привратник погрозил ему кулаком, но с  улыбкой на лице. Сихарди заметила, что эти трое постоянно обменивались взглядами. Анлиль так ни разу и не пошевелился. Принцессе было непонятно, как живое существо может быть таким неподвижным. Ей становилось очень страшно.
   — Господин принц не помнят разве, что мы деньги вперед берем? — спросил  белобрысый.
   — Потише вы, там! — проворчал привратник.
   Долгое молчание. Сихарди замерзла. Она поняла вдруг, что здесь очень холодно—холод шел от каменных стен.
   — Я не хочу больше ждать, — сказала она. — Ступайте и приведите сюда этого Марола!
   Потом она сказала Анлилю:
   — Садись!
   Он посмотрел на охранников. Сихарди почувствовала, что может выйти из себя.
   — Сядь рядом со мной! — резко крикнула она.
   Анлиль подчинился. Он опустил голову на сплетенные пальцы и исподлобья посмотрел на Сихарди. В его глазах был упрек.
   Привратник вернулся. Он снова был один:
   — Заминочка у нас, госпожа. Марол сейчас не может спуститься.
   — Мы уходим! — сказала Сихарди и поднялась на ноги.
   Они остолбенели.
   — Как…уходите? — проговорил чернявый.
   Сихарди подошла к Анлилю и протянула руку.
   — Возьми  меня за руку! — сказала она.
   Анлиль смотрел на нее широко раскрытыми глазами. Потом он сделал резкое движение и так крепко вцепился ей в руку, что она почувствовала боль. Его пальцы были очень холодными. Он медленно поднялся, по-прежнему не отводя от нее взгляда, как будто не видел ничего, кроме ее лица.
   Они подошли к тем, кто стоял у двери.
   — Дорогу! — сказала она.
   Эти двое не знали, что им теперь делать. Они побледнели. Она подошла так близко, что они вынуждены были отойти от двери. Они трижды подумали бы, прежде чем коснуться ее, даже если бы она была просто чужой женщиной — это было бы почти то же самое, что попытка изнасилования — но она была трижды неприкосновенна: как незамужняя девушка, как дочь императора, как отдаленный потомок Рогатого Ашри.  Чернявый охранник все же попробовал преградить ей путь.
   — Она священна! — сказал другой.
   — Верно…Но он-то не священен! — возразил чернявый, хватаясь за копье.
   Но Сихарди и Анлиль стояли, обнявшись так тесно, что нельзя было ударить нибтейни и не задеть принцессу, и перед ними расступились в молчании. 

   Они долго шли через парк, через бурелом, все в полном молчании. Луна стояла высоко над вершинами елей. Где-то в сторожевой башне Даргат-Нибтейни ухнула сова. Анлиль и Сихарди вышли на мостки, ведущие к реке, и остановились.
   — Что ты затеяла? — спросил Анлиль шепотом. — Ты сумела договориться с Тэйчи?
   Она не понимала, откуда Анлиль знает имя Тэйчи, и это не имело для нее значения.
   — Ты придумала что-то? — он говорил резко и испуганно. — Я не могу находиться здесь.
   — Я подумала, что самое главное — просто вытащить тебя оттуда. Сейчас мы придумаем что-нибудь.
   Сихарди была счастлива и спокойна. Они наконец-то вместе! Кто теперь попробует разлучить их?
   — Но Тэйчи знает об этом? — спросил Анлиль.
   — Мы ему расскажем, — сказала Сихарди.
   Они прошли еще немного. Анлиль шагал все медленнее, и Сихарди постоянно обгоняла его.
   — Я не могу больше идти, — вдруг сказал он, прислонившись к дереву и беспомощно глядя на Сихарди.
   Она сначала испугалась, а потом вспомнила, что они — всего в нескольких шагах от речной пристани.
   — Здесь должна быть лодка…
   Она и сама не знала, каким образом пришла к ней в голову мысль о лодке, но это, несомненно, был выход. В лодке они могут добраться до дворца по реке, бегущей сквозь парк Ашрум-Лозе.
   Они медленно плыли вниз по течению, и полная луна помогала принцессе, ибо в ее слепящих светлых лучах все казалось призрачным, ненастоящим, и можно было без страха плыть по реке. Они удалялись все дальше от Даргат-Нибтейни. Река медленно текла сквозь цветник Сихарди. Бутоны спали в ожидании рассвета.
   Сихарди вдруг поняла, что не знает чего-то очень важного, и ей стало страшно.
   — Ты говорила с Тэйчи? — повторил Анлиль.
   — Нет.
   — Нужно рассказать обо всем Тэйчи.
   — Мы расскажем ему обо всем, — сказала Сихарди. Она хотела успокоить его. 
   Ясные лунные лучи скользили с одного бутона на другой, и розы еле заметно вздрагивали, словно их касались чьи-то невидимые пальцы. Дурманящий аромат кружил голову. Сихарди снова почувствовала беспокойство. Ей показалось, что цветы исполнены скрытой угрозы.
   — Скоро ты будешь в безопасности, — сказала она. Он молча смотрел в темноту.
   Они выбрались из лодки, прошли через залитый лунным сиянием луг и поднялись по лестнице, украшенной каменными изваяниями грифонов. Сихарди и Анлиль долго шли по ступеням, переходя из черных полос тени в белые полосы света. У дверей их встретила закованная в латы стража. Но Сихарди откинула с лица капюшон, ее лицо ярко сверкнуло в лунном луче, и стражники не посмели ни о чем спросить принцессу. 
   Сихарди привела Анлиля в свою комнату. В углу стояла кровать под пурпурным балдахином с кистями. В каждом из четырех углов комнаты находился небольшой столик. На столиках Сихарди держала шкатулки, вазочки и фарфоровые статуэтки. Рядом с заколоченным золотой решеткой окном был еще один стол. На нем лежало платье цвета морской волны и какие-то ленты.
   — Когда ты расскажешь Тэйчи?
   — Я переоденусь, и мы пойдем к нему.
   Она заметила, что он пристально разглядывает герб династии Нейдва,  вышитый на балдахине. Герб этот представлял из себя дракона, скованного цепями, с подрубленными крыльями.
   Принцесса ушла за перегородку и отпустила девушку, которая должна была помочь ей раздеться и расчесать ей волосы. Потом она переоделась в белое платье. Принцесса только сейчас заметила, что все это время была босая. Она надела туфли и завязала волосы лентой. Вернувшись, Сихарди обнаружила, что Анлиль сидит на ковре у слабо тлеющего камина. Он тоже снял плащ и повесил его на каминную решетку. Рядом лежали сандалии.
   — Надо бы найти тебе какую-нибудь одежду, — сказала Сихарди, — но…у меня нет ничего.  Положи сандалии поближе к огню.
   — Они погибли, — сказал Анлиль и улыбнулся, как будто подумал о чем-то забавном.
   Эта улыбка окончательно сбила Сихарди с толку. 
   — Что ты будешь делать дальше? — спросил Анлиль. — Что ты придумала?
   — Я была уверена, что ты сам что-нибудь придумаешь.
   Ее голос прозвучал резко, и она сразу же пожалела об этом.
   — Почему ты надеешься на помощь Тэйчи? — спросила она.
   — Тэйчи поможет. Я рассчитываю... 
   Тэйчи... Опять этот Тэйчи! Но у меня, и правда, нет никакого плана! Сихарди думала, что вполне могла бы разбудить Тэйчи прямо сейчас. Но ей безумно хотелось еще хоть немного побыть с Анлилем. Она украдкой смотрела на него. Когда он снял плащ, стала заметнее его болезненная худоба, запавшие глаза горели лихорадочным блеском. Сихарди разрывалась от любви и жалости. Ей хотелось успокоить его и защитить от враждебного мира.
   — Если хочешь, я сейчас разбужу Тэйчи? — спросила она.
   — Нет. Отдохнем немного.
   Сихарди в полной растерянности сидела на краешке кресла. Анлиль прислонился к каминной решетке и закрыл глаза.
   — А хочешь, я покажу тебе дракона, а потом мы разбудим Тэйчи? — спросила Сихарди.
   — Дракона? — Анлиль открыл глаза. — Ты опоздала на пять лет. Но все равно — покажи.
   Она повела Анлиля по коридору, повернула потайную ручку, и они оказались в полутемном помещении. Слабый свет проникал сюда из небольшого окошка под потолком. Здесь было очень сыро, из угла раздавался мерный перестук капель. Большую часть этого склепа занимала клетка  с черными, частыми и очень толстыми прутьями. Сихарди вплотную подошла к решетке и заглянула внутрь.
   — Посмотри! — сказала она Анлилю.
   В дальнем углу клетки слабо копошилось какое-то существо. На первый взгляд оно могло показаться очень большой птицей со сломанными крыльями, но это был дракон, точнее, детеныш дракона, малыш, которому не исполнилось еще и пяти лет. Драконыш выглядел больным, измученным и запуганным.
   — Ла зейни кей де нибтейни эп де канесит, — сказал Анлиль на своем родном языке и сразу же перевел. — Это у вас дракон-нибтейни? 
   — Это дракончик моего брата, — сказала Сихарди. — Его поймали пять лет назад.
   — Зачем он ему понадобился?
   — Для забавы. Этот дракон еще не научился извергать пламя. За ним наблюдает один из магов Ордена. Он предупредит нас, когда у дракона начнет просыпаться эта способность.
   — Отпусти его, — сказал Анлиль. Он отпустился на колени перед клеткой и, схватившись руками за прутья, внимательно рассматривал дракона.
   — Я не могу! — Сихарди была смущена и расстроена. — Стоило таких трудов поймать этого дракона…
   — Да, меня поймали без особого труда, — с коротким странным смехом сказал Анлиль.
   Дракон тем временем начал медленно подползать к Анлилю. Он был настолько слаб, что не мог встать на лапы и неуклюже полз вперед на брюхе, волоча за собой бесполезные крылья. Дракон пытался приподнять голову, но она каждый раз бессильно падала на пол. Его глаза не были еще красными, как у взрослых драконов, они были желтыми, тусклыми и абсолютно нечеловеческими. Сейчас эти мрачные глаза были устремлены на Анлиля. На Сихарди дракон и вовсе не смотрел, словно не замечал.
   — Ему меньше пяти лет. Если очень постараться, можно научить его летать, — сказал  Анлиль, взглянув на Сихарди.
   И тогда принцесса закричала.
   То, что она увидела, показалось ей кошмарным сном и, хуже того, она вспомнила, что однажды  у нее уже было такое видение. Ибо во тьме сырого склепа Анлиль и дракон обменялись глазами. На плоской, вытянутой, темно-зеленой голове дракона холодно горели  светло-серые глаза Анлиля, а с исхудавшего лица нибтейни смотрели фасетчатые желтые очи дракона. Принцессе стало дурно, она схватилась за решетку, пытаясь удержаться на ногах, но колени ее подкосились, и она упала на холодные плиты пола.
   Через несколько мгновений она очнулась. Анлиль сидел рядом с ней и поддерживал ее. Его глаза снова стали прежними.
   Немалым усилием воли Сихарди заставила себя посмотреть в сторону клетки. Дракон свернулся клубком возле решетки. Правый его глаз был закрыт, левый наблюдал за Анлилем. Желтый и очень холодный, зоркий взгляд.
   — Что случилось? — спросила Сихарди. — Вы вдруг…как будто…Как будто ты стал драконом,  а дракон—тобой.
   — Тебе показалось, — ответил Анлиль. 
   Анлиль подошел к клетке, и принцесса снова услышала странные слова чужого языка. И ей снова почудилось что-то странное. Как будто Анлиль и пленный дракон были чем-то сходным, чем-то, что имело родственную силу и волю.
   — Анлиль! — сказала она, стараясь скрыть слезы. — Пойдем отсюда, скорее! Мы потеряли много времени… Нужно что-то сделать!   
   Они вернулись.  Анлиль подошел к окну и взялся обеими руками за решетку. Сихарди показалось, что в его сером плаще и мягких светлых волосах было что-то призрачное. И вдруг она вспомнила, что из ее окна виднелся чернеющий над парком остов Даргат-Нибтейни. Сейчас слишком темно, подумала она. Он не может видеть тюрьму.
   — Иди к Тэйчи, — неожиданно сказал Анлиль.
   — Я хочу побыть с тобой еще немного, — прошептала Сихарди. — Я боюсь, что потом все изменится.
   И вдруг она увидела, что Анлиль обернулся, и его взгляд остановился на чем-то за ее спиной. В его глазах появилось страшное выражение загнанного зверя. Сихарди порывисто обернулась. В двух шагах от нее, на пороге комнаты стоял ее отец. Сихарди поднесла руки к лицу. Отец смотрел на нее так, как не смотрел никогда, и она не могла понять значение этого взгляда. В нем не было злобы или презрения, нет, что-то другое…Может быть, удивление? И тогда все, что давно уже таилось в душе Сихарди, вдруг ожило, обрело силу, закружило ей голову. Перед ней стоял убийца, который наслаждался боями нибтейни, который однажды назвал ее Анлиля «этот зертианский зверь».
   Отец шагнул вперед и схватил Сихарди за руку. Она закричала и попробовала удержаться на месте, вцепившись в косяк двери, но хватка ее отца была сильной. Он одним рывком оторвал ее от двери и швырнул на ковер. Он так сильно схватил ее за руки, что на коже мгновенно появились длинные кровоточащие царапины, и потащил прочь из спальни. Тогда Анлиль вышел из своего оцепенения и наотмашь ударил императора по лицу. Этот удар только на один миг отвлек отца Сихарди от расправы над дочерью, но и этого было достаточно. Принцесса рванула цепочку медальона, что висел на ее шее — серебряный бутон розы, скрывавший смертоносный шип — нажала на потайной замочек и с криком вонзила пропитанный ядом шип в шею отца.
   Как и было задумано, яд подействовал мгновенно. Только несколько секунд император Харракана стоял неподвижно, с ужасом глядя на дочь. Потом он тяжело рухнул на ковер.
 
   Теперь, когда все было кончено, они стояли и смотрели на мертвого императора. Милосердный яд не исказил его черты, не обезобразил лицо. Император казался просто уснувшим. Медленными движениями Сихарди подняла с ковра свой плащ и набросила его на плечи.
   — Надо рассказать обо всем Тэйчи, — сказал Анлиль.
   Сихарди закрыла лицо ладонями:
   — Нет, нет…
   Она чувствовала, что с ней в любой миг может случиться истерика.
   — Он все равно узнает. Будет лучше, если мы сами ему расскажем.
   — Что мы скажем? — воскликнула Сихарди, ломая руки.
   — Мы скажем правду. Сейчас ты пойдешь к нему и приведешь его сюда!
   Он смотрел на нее с холодной злобой, и Сихарди стало страшно.
   — Ты хочешь, чтобы я сказала ему, что убила нашего отца? — заплакала она.
   — Скажи ему, что это я  убил твоего отца!  Говори, что хочешь! Иди! Иди к нему!
   И Сихарди пошла. Она прикрыла лицо капюшоном, чтобы случайные встречные не видели ее слез. Но ей никто не встретился. Туман клубился в парке, за золотыми решетками и цветными стеклышками окон. Мрамор, настенные росписи, статуи — все было тусклым, призрачным и абсолютно незнакомым. Сихарди не узнавала ничего.
 
   Высокородные гости принца Тэйчи уже успели разойтись, и Сихарди, обнаружила брата и Ланин сладко спящими. Тэйчи долго не мог понять, почему его сестра так бледна и испугана, и лишь после долгих уговоров согласился проследовать за Сихарди и посмотреть на что-то очень важное.  Тэйчи не спеша оделся, плеснул себе воды в лицо, а Ланин, нежась под одеялом, насмешливо разглядывала принцессу. Вокруг кровати в беспорядке были разбросаны вянущие розы.
   — Так что все-таки случилось? — спросил Тэйчи на пороге спальни. — Ты убила кого-то? О многоразцелованные сосцы Валлат, чтоб меня!
   — Это я убила его. Я приму любое наказание, — сказала Сихарди, обессиленно прислонившись к двери.
   Тэйчи с интересом взглянул на сестру. Его глаза сверкали:
   — Ты? Или этот нибтейни?
   Он низко склонился над отцом и закрыл ему глаза. Внимательно осмотрел его шею и голову.
   — А ведь ты не солгала, сестричка! Яд из наших медальонов! Кстати, свой медальон я отдал Ланин, так что будь с ней поосторожнее.
   — Что ты будешь делать? — спросила она.
   Тэйчи несколько раз прошелся по комнате, задумчиво глядя на бледное лицо императора:
   — Не знаю. Пока не решил…Ты вытаскиваешь меня из постели, чтобы я посмотрел на мертвеца, а потом еще и торопишь с ответом…Да не знаю я, что делать! Давайте выпьем что-нибудь и обсудим!
   И принц сел на кровать своей сестры, и в любое другое время Сихарди содрогнулась бы от такого возмутительного нарушения  этикета. Подложив себе под локоть подушку, принц в первый раз обратился к Анлилю:
   — А ты не стесняйся. Садись рядом. Я так понял, что мы с тобой — тарайбирад, как говорят жрецы. На самом-то деле, я жалел о том, что тогда произошло. Я дал тебе надежду, а потом не смог защитить тебя. Я виноват. Но я думал о том, как тебе помочь. Третьего дня мы с Ланин как раз говорили об этом… Но вот чудесное избавление, хвала счастливой судьбе!
   Анлиль улыбнулся. Принцесса заметила, что с каждой минутой он становится все более уверенным в себе.
   — Пока вы думали, Тэйчи, меня тысячу раз могли убить, — Анлиль сказал это таким тоном, словно это была шутка.
   — Да, — согласился принц. — Но ведь тебя же не убили. Так что все разрешилось наилучшим образом. Кстати, о моем отце. Ты не находишь, что он слишком маленького роста? Странно, но он всегда казался мне огромным. Или этот чудо-яд уменьшает рост жертвы?
   Сихарди вскочила на ноги:
   — Как ты можешь так говорить над его мертвым телом!
   Глаза Тэйчи сузились, и в них неожиданно появилось выражение осознанной жестокости и холодной насмешки, напомнившее принцессе живого Эмбаука Гренча.
   — Не ожидал я, что отцеубийца потребует от меня, чтобы я должным образом почтил память нашего отца. Ты убила его, потому что испугалась за себя? Или — за любовника? И долго тебе удавалось скрывать свои похождения, святоша?
   — Я его убил, — сказал вдруг Анлиль.
   — Ой, ну хватит лицемерить! — поморщился Тэйчи. — Расскажи тогда, как ты его убил? Возьми бутон! Не бойся, яда в нем больше нет! Покажи, где здесь замочек, на который нужно было нажать? Давай, покажи мне, как ты убил императора, человек с руной!
   Анлиль растерянно взглянул на гладкие серебряные лепестки. Вдруг он отбросил бутон, поднял руку и показал принцу свою левую ладонь. Полулежа на кровати, Тэйчи прищурился.
   — Если бы ты убил его, — отчетливо сказал он, — ты бы сам пришел ко мне! Если бы ты убил его... Но я еще поговорю с тобой об этом. Впрочем, у нас остается проблема. Видишь ли, Анлиль, у меня есть честолюбивый дядя. Тардж Амарчи. Пятнадцать лет тому назад —веселое это было времечко, скажу я тебе — мой дядя решил свергнуть нашего с Сихарди батюшку. Ну, разумеется, отец с позором выгнал дядю из Империи. Сейчас эта личность проживает в Ар-Нарите. Там он выстроил себе замок и все свободное время проводит в сварах с соседями и охоте на горных медведей. Вот уже пятнадцать лет от него ни слуху ни духу. Учитывая все это, жрецы, несомненно, признают императором меня. А я, в свою очередь, не обижу родную сестру. Я отдам ей Бит-Бинджи. Отец хотел, чтобы это поместье было ее приданым. Вот пусть и живет там.
   Сихарди подняла голову:
   — Нам можно будет поехать в Бит-Бинджи?
   — Вам?  Разумеется, ты сможешь поехать, как только закончится траур.
   Сказав так, Тэйчи пару раз подпрыгнул на кровати. Сихарди никогда еще не видела на его лице выражение такого бесконечного довольства.
   — Я-то не лицемерю, — невинным голосом сказал Тэйчи. — Я не притворяюсь, что мне жалко папашу. Я его никогда не любил, потому что он не давал мне стать императором. Теперь настала пора не любить дядю. Хотя вряд ли он, конечно, осмелится вернуться…
   — Не стоит даже думать об этом! — отозвался Анлиль. — Тот, кто убил несколько десятков не самых слабых нибтейни, сможет поставить на место вашего дядю.
   — Я знал, что ты меня поймешь! — Тэйчи спрыгнул с кровати, подошел к Сихарди и погладил ее по голове. — Успокойся, милая сестра! Император Харракана прощает тебя.
   Послышался испуганный возглас. Ланин стояла в дверях, остановившимися глазами глядя на мертвого императора.
   — О, нет! Сейчас не время падать в обмороки! — воскликнул Тэйчи.
   — Что здесь произошло? — Ланин смотрела на Анлиля, Анлиль — на нее. 
   — Произошло то, о чем давно мечтала Империя. Вот что, Ланин, позови рабов и вели им унести тело как можно дальше отсюда и от моих покоев — тоже. И проследи, чтобы в коридоре никого не было.
   — Где оставить тело? — спросила Ланин.
   — На лестнице! Да, да, на лестнице! Он упал, это был внезапный приступ! Я верю, ты сделаешь все, как надо, олененок, все — как надо! Принцессе требуется успокоительное питье, пусть Норфия позаботится о ней. Пойдем со мной, Анлиль!
   Сихарди медленно подняла глаза. Она не могла понять, почему ее брат уводит куда-то Анлиля.
   — Он ни в чем не виноват! Все сделала я, я одна! — воскликнула она, бросаясь к ногам Тэйчи. — Умоляю, пощади его! Это я — убийца!
   Тэйчи в недоумении посмотрел на нее, осторожно отстранился, обнял Анлиля за плечи и вывел из спальни. Сихарди разрыдалась, не замечая, что подол ее платья касается головы мертвого императора.

   Как только они вышли на лестницу, Тэйчи мгновенно переменился. Он прислонился к стене и закрыл глаза, и Анлилю показалось, что еще немного — и принц свалится в обморок. Но Тэйчи справился с собой и сказал:
   — Так…Сейчас нужно решить, что же нам делать дальше.
   Потом он схватил Анлиля за руку и спросил:
   — Как это произошло?
   — Я объясню вам это позже.
   — Да…да… Вот что. Нам нужно пойти к ним. К магам Ордена. У меня там есть друзья. Последние лет пять они пытались расколоть Орден.
   — Разве ваш отец не уничтожил всех, кто был замешан в том заговоре?
   — Он хотел, — шепотом ответил Тэйчи. — Но то ли не успел, то ли не решился. Не знаю.
   — Если мы первыми придем к ним, то покажем, что мы их не боимся, — сказал Анлиль.
   — Да. Но, я думаю, нужно позвать Ланин!
   — Ни в коем случае! Ланин там нечего делать.
   — Наверное, ты прав. Но с Ланин мне было бы спокойнее, — ответил Тэйчи. Он отошел от стены и несколько раз провел руками по волосам. — По-моему, у нас ничего не получится.
   — Что у нас не получится? Вы — император, Тэйчи, и должны вести себя, как подобает императору. Тогда у нас получится все.
   — Все! Я решился. Пойдем! — сказал Тэйчи и они быстро зашагали по черным мраморным плитам коридора. Факелы в бронзовых кольцах тускло освещали их путь.
   — Я придумал! — сказал Тэйчи. — Я же могу позвать свою дружину и…
   — Это не те люди, которых можно запугать дружиной. Они должны бояться вас и только вас.
   — Да, это было бы хорошо, — согласился Тэйчи.
   Они долго спускались по узкой винтовой лестнице, потом был еще один темный коридор, потом — огромный и совершенно пустой зал с черными стенами. Дверь, а над дверью —семиконечные серебряные звезды и стяг Харракана. Тэйчи остановился перед дверью и прикоснулся пальцами к серебряной ручке.
   — Я не могу, — сказал он. — Я очень боюсь. А если мы проиграем?
   — Сейчас видно будет, — ответил Анлиль и сам распахнул дверь.
   И он сразу пошел навстречу им — тот самый старик, который предложил тогда Анлилю выбор, Верховный Маг Ордена. Он был без маски, так же как и другие, сидевшие за узким черным столом. Их было человек двадцать. Прямо в воздухе над столом висели прозрачные шары, распространявшие слабый свет, достаточный, чтобы были видны лица магов, но недостаточный, чтобы рассеять сумрак, в котором терялись стены и потолок этой огромной залы без окон, из-за чего она казалась бесконечной.
   Старик в черной мантии, на которой теперь появились какие-то красные символы, пристально посмотрел на Тэйчи холодными, без малейшей живой искры, глазами. Очевидно, принц испугался, ибо он заговорил слабым и нерешительным голосом:
   — Мой отец, его величество император Харракана Эмбаук Раханди Гренч…
   — Мне известно, что случилось с его величеством, — перебил Верховный Маг. — Принц, вы должны были немедленно  взять под стражу убийцу.
   — Я должен был взять под стражу свою сестру? Посреди ночи? — крикнул Тэйчи. Анлиль видел, что с каждым мгновением принц все больше теряет даже ту небольшую самоуверенность, что была у него.
   — А почему ты указываешь своему императору, что он должен делать? — спросил  Анлиль.
   Глаза Верховного Мага медленно скользнули с Тэйчи на Анлиля. Он высоко поднял голову и сказал:
   — Убирайся отсюда! Я не собираюсь разговаривать с тобой!
   — Ты один раз уже говорил со мной.
   — Ты думаешь, раз на тебе нет больше этой руны, ты перестал быть нибтейни? Нет! Убейте его! — крикнул Верховный Маг, повернувшись к тем, кто сидел за столом.
   Анлиль почти неосознанно создал себе сиам — магическую защиту. Их слишком много, думал он. Двадцать человек. У меня нет шансов.
   Но никто и не торопился нападать на него. Верховный Маг презрительно улыбнулся. Его глаза снова стали ласковыми и ярко-голубыми:
   — В чем дело? Чем объяснить вашу медлительность?
   — Мы можем убить его только, если получим приказ от самого императора, — сказал один из них. Его голос показался Анлилю знакомым.
   — Чтобы убить этого нибтейни, вам не нужен приказ императора! — крикнул старик.
   — Нужно еще определить, является ли он теперь нибтейни? Согласно уставу Ордена, нибтейни является тот, кто находится под контролем руны. А на нем ее нет. Она снята.
   Анлиль вспомнил его голос. Это был тот самый южанин.
   — Согласно уставу Ордена, ты не имеешь права оспаривать мои приказы!
   — Не было еще такого, чтобы Верховный Маг приказывал что-то противоречащее как уставу Ордена, так и законам Империи, — возразил кто-то другой из двадцати.
   — Этот старик будет приказывать тебе, Тэйчи! — внезапно крикнул Анлиль так громко, что даже Тэйчи отшатнулся от него.
   — Тебе будет приказывать этот убийца! — яростно возразил Верховный Маг. — Вы  безумцы! Вы не понимаете, что теперь начнется в Харракане!
   — Я собираюсь хорошо править Харраканом, — умоляющим голосом сказал Тэйчи.
   Кое-кто из них начинал сомневаться, и Анлиль прекрасно видел это. Проклятый Тэйчи, ведет себя, как тряпка!
   Тогда он подошел к черному столу, за которым сидели эти двадцать, и спросил:
   — Ну, кто из вас хочет убить меня? Ты? А может быть, ты? Или ты? — он смотрел им прямо в глаза. Их лица были бесстрастны. — Я буду сражаться с каждым из вас, с этим живым мертвецом, который вами командует, со всеми вами, вместе взятыми! Признайте Тэйчи вашим императором или превратитесь в то, что оставалось от моих противников!
   Южанин  вышел из-за стола и подошел к Тэйчи, который попытался отодвинуться.
   — Этого ни в коем случае нельзя делать! — сказал Верховный Маг.
   — Нельзя присягать законному императору? — поинтересовался один из двадцатки.
   — Вы не оставляете мне выхода! — крикнул тогда Верховный Маг. Он поднял руку и в ней вспыхнул зеленым огнем инджи-джарт. — Я могу превратить в нибтейни любого из вас!
   — Не сможешь! — ответил ему южанин и поднял руку с точно таким же предметом, похожим на зеленый шар. — Мы давно уже изготовили еще один, потому что нам надоело, что за малейшую провинность братьев нашего Ордена превращают в нибтейни!
   — Участие в заговоре — это не малейшая провинность!
   — Не надо лгать! Ты прекрасно знаешь, что это делалось не только за участие в заговоре! Это делалось из личной мести!
   — Может быть, ты добровольно отречешься? — спросил один из двадцати у Верховного Мага. — Ради блага Империи!
   — Хорошо! Я отрекусь, — сказал Верховный Маг. Он спокойно подошел к столу и положил на него свой зеленый шар и странный серебряный орден, висевший у него на груди. Потом он сказал Анлилю. — Думаю, теперь ты захочешь убить меня?  Убивай. Это войдет в историю.
   — Да пребудет с тобой благословение Валлат! — сказал Анлиль. — Я вовсе не хочу никого убивать.
   — Будет лучше, если ты сделаешь это сам, — сказал южанин. — Ведь ты же харраканец.
   — Бесспорно! – старик медленно кивнул. Потом он поднял голову, и посмотрел на своих бывших братьев. — Я шлю вам свое проклятие. Вы все умрете, один за другим. Тебе предстоит долгая жизнь в изгнании, позор династии Нейдва! Что же до тебя, Анлиль из Зерта… Ты умер уже давно и никогда не воскреснешь.
   Сказав так, старик медленно вышел из залы.
   — А он взаправду сделает это? — с опаской спросил Тэйчи.
   — Он сделает это, — с легчайшим презрением в голосе ответил южанин. Он подошел к столу и надел себе на шею серебряный орден, изображающий грифа, схватившего когтями пустынную ящерицу. — Волей Рогатого Ашри, волей Валлат, волей Таг-Джагаччи, я принимаю на себя ношу Верховного Мага империи Иртэб Кумба!
   — Волей богов! — отозвались остальные.
   Новый Верховный Маг степенно подошел к Тэйчи, опустился перед ним на колени и поцеловал ему руку. Тэйчи во все глаза смотрел на Анлиля.
   “Что мне теперь делать?” — казалось, кричал он.
   — Туррабитавву-да балли исва ир нарру-ди, рагаб! — сказал маг.
   — От имени Ордена Ущербной Луны присягаю тебе, император!
   — Аттасва ир нарру-ди, райдо! Принимаю твою присягу, маг! — ответил Тэйчи, неожиданно припомнив старинную формулу.
   — Волей богов! — эхом повторили маги.   

   Стол из орехового дерева. Красный коврик. Полки, заставленные бесчисленными папками. Здесь Эмбаук Гренч еще вчера читал важные донесения. После того, как новый Верховный Маг признал Тэйчи императором, прошло два часа. Тэйчи держал в руках красивый черный ларец, на крышке которого бриллиантами был выложен силуэт Рогатого Ашри. Четыре императорских печати скрепляли края ларца.
   — Вскрыть ларец мы не можем. Это — страшное преступление. Ларец должен быть вскрыт завтра, в присутствии сановников и жрецов, — сказал Тэйчи.
   — Вы не уверены, что там ваше имя? — спросил Анлиль.
   — У меня был пренеприятный разговор с батюшкой. Там может быть указ о лишении меня права наследования и завещание на имя Хейдауга. Хейдауг — слабоумный. Его опекуном будет назначен Амрир Харрат, прирожденный военный диктатор.
   — Верховный Маг признал вас императором.
   — Да! Да! Но этого недостаточно!
   — Давайте посмотрим, что там за имя! Срывать печати не будем.
   Анлиль мягким движением вынул ларец из крепко сжатых ладоней Тэйчи и поставил его на стол. Небрежно отодвинул в сторону правительственные бумаги. Он сел за стол, закатал до локтей рукава серого плаща. Глядя на ларец, несколько раз провел тыльной стороной ладони над каждой печатью.
   — Нет. Не так.
   Он приподнялся, сжал в кулак правую руку и сделал такой жест, как будто бьет ею по крышке ларца — но рука его в последний миг остановилась, не коснувшись крышки. Вокруг ларца появилось красноватое сияние. Какая-то свернутая трубочкой бумага появилась в этом сиянии, словно просочившись сквозь крышку.
   — Это — завещание? — охрипшим голосом спросил Тэйчи.
   — Да.
   Тэйчи сел в кресло и обхватил голову руками.
   — Читай завещание! Читай с первой строчки! Хотя нет... Я не вынесу этого. Имя!
   Анлиль быстро пробежал завещание глазами.
   — Что там?
   Анлиль молчал.
   — Что там?!
   — Принцесса Сихарди.
   Тэйчи выхватил бумагу.
   — О, боги! Боги! Валлат и Таг-Джагаччи! "Возлюбленные дети мои, во времена славы Империи, всею землею нашей часто правили мудрые и достойные жены, сильные как духом, так и разумом своим...и не пора ли нам вернуться к забытым обычаям нашим...тем паче, что единственный сын мой не способен владеть не токмо что короной, но и своими низкими страстями....падший винопийца и распутник, имеющий склонность к таковым видам тайного разврата, кои его не токмо что права на корону, но и самого права на жизнь лишают..." Дальше тут — одна ругань.
   Тэйчи молча дочитал бумагу до конца, расхохотался, но лицо его сразу же исказилось от бешенства. Он уселся в кресло и с мрачной безнадежностью уставился на бумагу.
   — И что теперь делать? Поборем сестричку? Все они будут за нее — женщиной легче управлять. Да и ты мне не союзник! Она влюблена в тебя. Станет она императрицей —возвысит тебя до небес! Что, не так? Уйдешь ведь сейчас?
   — А знаете, Тэйчи, давайте-ка я покажу вам фокус! — с улыбкой сказал Анлиль.
   Указательным пальцем он закрыл имя Сихарди. Крепко зажмурился. Пробормотал какие-то слова. Потом, все с той же широкой улыбкой, показал Тэйчи результат.
   — Что это? Здесь теперь мое имя? И куда исчезла эта гнусная клевета?
   — Это очень просто и очень эффективно. Ваше имя останется здесь навсегда. Еще я сделал то, что в зертианской магии называется Затмением Луны. Вторая скрытая защита. Даже если маги Ордена устроят проверку, они ничего не поймут. А теперь вернем завещание на место. Видите? Оно снова внутри. Печати целы. А что касается гнусной клеветы, то я просто убрал ее отсюда и украсил лист вот такой виньеткой. Она — немного зертианская, но думаю, никто на нее смотреть не будет.
   Тэйчи хотел сказать что-то.
   — А ну-ка, быстро, вон из кресла! — рявкнул вдруг Анлиль.
   Тэйчи медлил всего секунду, потом он каким-то сверхъестественным движением перенес свое тучное тело набок, оттолкнулся от перил и одним прыжком оказался у окна. Уже в следующий миг спинка кресла затрещала, как старое дерево, гнущееся под порывами ветра. Потом она треснула, посыпалась стружка. Послышался звук, похожий на вращение точильного камня, и зазубренное длинное лезвие с чудовищной силой вырвалось из спинки, рассекло воздух и вздрогнуло, словно нашло все-таки свою мишень.
   — Да что у вас за мебель?! — воскликнул Анлиль. 
   Тэйчи в данный момент не был склонен к юмору. Он нервно глотал воздух.
   — Прощальный подарок бывшего Верховного Мага. Видите? — Анлиль провел рукой над столом, и стали видны зеленые и красные нити, соединяющие ларец и лезвие. — Тот, кто открывает ларец, приводит в действие механизм в спинке кресла. Верховный Маг, очевидно, понимал, что вы сядете только в это кресло, Тэйчи — у него же герб на спинке.
   Стоя у окна, Тэйчи молча смотрел на Анлиля круглыми тусклыми глазами.
   — Что тебе нужно? — вдруг спросил он треснувшим голосом, и словно с угрозой.
   — Что вы имеете в виду?
   — Что ты желаешь получить? Ты пять лет провел в аду. Во сколько миллионов ты оцениваешь каждый год?
   — Эти пять лет не стоят одного ржавого медяка.
   — К воронам деньги! Хочешь титул барона? Герцога? Хочешь мою сестру? Хочешь любое имение, хоть Ай-Межжот? Любой придворный чин, любое звание? Хочешь получить Орден Ущербной Луны?
   — Мне ничего не нужно.
   — Завтра ты привыкнешь к свободе и заговоришь иначе. Ты получишь все, что захочешь! Все! В обмен я прошу об одном — не покидать меня! Всегда быть рядом и быть готовым придти на помощь! Понимаешь?
   — Чтобы предупредить, если вы снова сядете в неудачное кресло?
   — Да, — без улыбки ответил Тэйчи. — Именно так.
   Анлиль смотрел на него молча.   
   — Я не умею просить! — умоляющим голосом заговорил Тэйчи. — Тебя я готов просить, но не знаю, как. Все слова кажутся пустыми. Наверное, ты — олани-кемо, святой защитник, дарованный мне духом моей покойной матери... Клянусь, я буду по глазам угадывать любое твое желание.
   В полутьме глаза Анлиля казались черными.
   — Да помилуйте, Тэйчи! — сказал он со смехом. — Какой я вам «святой защитник»? Я —довольно потасканный и циничный тип, только и всего, но я еще кое на что пригоден... И у меня все же есть одно желание. В тюрьме они завели на меня бумаги. Так вот, я хочу, чтобы эти бумаги...все до единой...были отданы мне.
   — Мы сделаем это немедленно. Но скажи мне — как случилось, что руна исчезла? Кто это сделал?
   — Я пять лет пытался разгадать шифр, разрушающий руну. Наконец, у меня получилось. Я сам снял ее со своей ладони.
   — Это воистину замечательно, — сказал Тэйчи.

   Саркофаг с телом харраканского императора был выточен из черного дерева и украшен изображением Рогатого Бога, покровителя Харракана, защитника воинов и охотников; отца, супруга и сына Валлат. На саркофаге серебряными буквами горело страшное имя императора: Эмбаук Раханди Гренч из династии Нейдва. Церемония прощания с повелителем Империи проходила в храме Рогатого Бога — гигантском монолитном сооружении из черного мрамора — внутри храма было не менее пяти сотен колонн, и именно здесь стоял единственный на всю Империю идол Рогатого Бога, и рога его были рогами могучего оленя, познавшего многих самок, победителя во многих битвах. Человеческое лицо идола казалось живым в таинственном свете факелов. Народ собрался за стенами храма на площади, внутри же были только высокие слуги императора. То были маги Ордена Ущербной Луны, как всегда, в черных плащах, бритоголовые, с жезлами в виде скованных цепями драконов. Маги полумесяцем окружили саркофаг. На расстоянии от них стояли сановники и придворные в траурных красных одеждах. В знак скорби по умершему, многие из них отрубили себе безымянный палец на левой руке. Высшие военачальники Харракана, закованные в латы, в полном вооружении занимали почетное место у алтаря. Здесь не были ни благовоний, ни цветов, ни молитв — все это оскорбило бы память великого императора. После непродолжительной церемонии саркофаг с телом должен быть унесен вниз, в усыпальницу под храмом, чтобы навеки остаться там, после того, как дети императора простятся со своим отцом.
   И церемония началась.
   Ряды магов раздвинулись, и вперед вышел знаменосец императора, тот, кто сопровождал его во всех битвах. Тот, кто поднимал знамя над покоренными городами; тот, кто был с императором во всех победах, а поражений Волк Харракана не знал. В ратной кольчуге и шлеме, в алом плаще, высоко неся в руках знамя Харракана, знаменосец приблизился к саркофагу и опустился на одно колено. Сделав так, он воскликнул:
   — Амтаджон-ди, рагаб!  Слава тебе, император!
   На мгновение знаменосец склонил голову, и так же поступили все. Поднявшись на ноги, верный слуга императора положил знамя на саркофаг и воскликнул:
   — Алмадат хай-ди Харракна!  Харракан склонился перед тобой!
   И все, кто был в храме, упали на колени, склонили головы и повторили:
   — Алмадат хай-ди Харракна!
   После чего Верховный Маг Ордена Ущербной Луны, Верховный Военачальник Харракана, Верховный Министр и знаменосец подняли саркофаг на свои копья — а копья их были хороши, сделанные на северо-востоке, чтобы убивать драконов, губительные и острые, они были достойны такой ноши. Ближайшие слуги ушедшего правителя понесли саркофаг вниз, в усыпальницу. На черных ступенях лестницы, ведущей в склеп, стояли лучшие воины Империи. Они ударили мечами о щиты, их лица были суровы. Даже сквозь могучие каменные стены доносился рев народа с площади:
   — Аргайа, хао, рагаб!  Приветствуем тебя, о император!
   Внизу, в усыпальнице, большинство каменных отсеков было уже наглухо замуровано —там покоились предшественники императора из династий Арбо, Лах, Кеммет, Нейдва. Дверь каждого склепа была покрыта руническими надписями и изображениями доблестных деяний самих императоров. Проходя мимо каждого склепа, исполняющий свой тяжкий долг слуги восклицали:
   — Амтаджон-ла-ди, ир тэб рагабба! И тебе слава, отец императора!
   У двери того склепа, что был приготовлен для покойного, саркофаг уже стерегли семеро отличившихся в боях воинов: на каждом кольчуга из сдвоенных колец, защищающая и шею и плечи, у каждого — щит с гербом Харракана, у каждого — два меча, короткий и длинный, и боевой топор. Они преклонили колени и воскликнули:
    — Аргайа!
   Сам склеп был не слишком обширен, ибо императору Харракана и так принадлежат оба мира — и тот, что он оставил, и загробный. Высокие слуги осторожно поставили саркофаг на возвышение из грубого серого камня, и знаменосец бережно поправил соскользнувший край черно-синего полотнища. Вместе с императором хоронили только его меч: ибо оружию не пристало ржаветь в склепе и не видеть живой крови. Воины и высшие слуги покойного окружили гроб и преклонили колени. Настал час, когда Тэйчи и Сихарди должны были проститься с отцом.

   Сихарди с самого утра готовилась к церемонии. Она заставила себя не думать об ядовитых намеках Ланин, которая, без сомнения, знала все. Принцесса молча позволила прислужницам раскрасить свои ладони и щеки в карминно-красный цвет, надеть на лодыжки в знак смирения серебряные цепочки, облачить себя в траурное алое платье, украшенное многократно повторяющимся руническим именем своего отца, распустить волосы и смочить их водой из подземного родника. И все это время одетая в красное старуха, мерно покачиваясь, бормотала в углу спальни заклинания и молитвы, мешая древний и новый харраканский язык. Наконец, все было готово. Принцессу с ног до головы покрыли полупрозрачной карминной фатой и на полчаса оставили ее одну.
   Сихарди не знала, как она сможет проститься с отцом. Сначала, в ужасе и раскаянии, она стала взывать к Валлат, чтобы та помогла ей. Но Валлат всегда была слишком хороша для принцессы: безупречная супруга, мать и дочь, идеал любой свободной харраканки. Что ей, этой просветленной богине, до мучений преступной Сихарди? К тому же принцесса осознавала, что в глубине души нисколько не жалеет о совершенном убийстве. Она с ужасом думала, что могла бы опоздать, могла бы струсить и была бы навечно разлучена с Анлилем. Разумеется, отец заточил бы ее в тюрьму — в его лице не было и тени надежды на то, что он сможет простить ее. Но еще ужаснее была бы участь Анлиля. Сихарди содрогалась, когда думала об этом.
   И тогда Сихарди решилась. Она упала на колени, подняла руки и воззвала к Эсилтейр, трижды проклятой, пагубной, опасной, ненавистнице рода людского, матери драконов и демонов, создательнице чудовищных магатерру:
   — К тебе взываю, Эсилтейр! Дай мне силы! Ибо сейчас я должна быть сильной! Не дай мне побледнеть, не дай уронить слезу, не дай задрожать под тяжестью моей тайны! Я первая из моего рода, кто обращается к тебе с мольбой!
   И тогда что-то произошло. Что именно, Сихарди даже не смогла понять. Воздух в комнате неожиданно потемнел, сияние факелов стало зеленоватым и померкло. Сихарди с ужасом почувствовала тонкий запах огнеглаза — цветка тьмы. Странный голос, не мужской и не женский, сильный и глухой, сказал прямо над ухом принцессы:
   — Аргайа, Сихарди!
   Этот голос был удивительно привлекателен и, в сгущающемся зеленоватом сумраке, принцесса ответила:
   — Аргайа, Эсилтейр!
   Раздался смех — красивый, звонкий и очень приятный для слуха, но было в нем что-то странное, что-то нечеловеческое, такое же враждебное людям, как и те древние камни, вокруг которых собирались когда-то драконы.
   — А знаешь ли ты, что значит мое имя?
   И Сихарди показалось, что ее пальцы удлинились, замерцали зеленым сиянием, и что за спиной у нее появились могучие перепончатые крылья.
   — Не знаю, — прошептала она.
   Таинственное сияние вспыхнуло в последний миг и погасло. Тихий голос, совершенно не похожий на прежний, шепнул:
   — Та, что рядом. Эззи-ла-теййира. Та, что рядом.
 
   Скрытая карминного цвета вуалью, спокойная и мрачная, Сихарди спускалась по каменным лестницам. Два мага из Ордена Ущербной Луны сопровождали ее. Принцесса больше не боялась ничего. Она чувствовала себя запятнанной контактом с запретной, непостижимой, заведомо враждебной силой, но именно эта сила дала ей ни с чем не сравнимую уверенность в себе. Принцесса шла, и откуда-то издалека доносился звук барабанов, и воины склоняли перед ней головы. Ее брат уже простился с отцом и стоял сейчас ближе всех к саркофагу. Сихарди откинула с лица фату и взглянула на людей лучистым и ясным взглядом. Все они стояли сейчас здесь: министры, казначеи. Их время миновало, ибо новый император, как велит обычай, сошлет их доживать свои дни где-нибудь на северо-востоке. Случалось, что туда ссылали и сестер, но она-то не даст так с собой поступить! Сихарди преклонила колени, поцеловала холодное дерево саркофага и нежным голосом шепнула—очень тихо, но так, чтобы ее услышали все.
   — Тайбад-ди, хао, ир тэб! Прощай, отец!
   После этого те, кто провожал императора в последний путь через зловещую степь Алраб, вышли из склепа и с бесстрастными лицами стали наблюдать, как воины замуровывают дверь. Тэйчи и Сихарди стояли рядом, их рукава соприкасались. Чувства принцессы обострились после явления Эсилтейр, и она всей кожей ощущала восторг, переполнявший ее брата. Осталось положить последний ряд камней. Покойный император Харракана был надежно замурован, чтобы его могучий дух не покинул свою темницу и не смутил покой императоров грядущих. На серых камнях, которыми был закрыт вход в склеп, рука мастера начертила прекрасные древние руны:
 
  Амтаджон-ди, хао, рагаб Харраканба!
 Ир тэб харба, ир бэ лба, ирми Валладба.
 Табаро хэ фэбди нан хадэ харанка,
 Адар ми харди ворту, лэй, идранка.
 Адар ми мэстай ланка, ки морэйди.
 Тай ир ракан арма аол на дрейди!
 Тай ир ракан арма тагаш на хазэ!
 Аргайа, ир тэб харба, ханд иргазэ!

 Слава тебе, император Харракана!
 Отец народа, сын бога, супруг Валлат!
 Сто городов дрожат под твоей пятой.
 Ты дал народу ворт, хлеб, мечи.
 Ты дал женщинам сыновей, а они вернут их тебе.
 Чтобы страна простиралась с запада на восток.
 Чтобы страна простиралась с севера на юг.
 Мир тебе, отец народа, все прославляют тебя!

   Следующие три дня, предшествующие коронации Тэйчи, Сихарди должна была соблюдать строжайший траур и не покидать своей комнаты. Принцесса надеялась, что Анлиль пришлет ей какое-нибудь письмецо или записку. Ничего подобного. Она понятия не имела, где он и чем занимается, и страшно беспокоилась за него. Скорее бы уехать в Бит-Бинджи, мечтала принцесса. И на закате третьего дня, нарушив траур, к ней пришла Ланин. Главная претендентка на титул королевы была одета в синее платье, расшитое золотыми рунами. Синие и красные ленты вились в ее черных волосах.
   Эти красные ленты — единственная дань трауру, которую Ланин решилась заплатить, язвительно подумала Сихарди.
   Не дожидаясь приглашения, Ланин опустилась на стул и расположила вокруг себя складки платья. Сихарди приготовилась обороняться.
   — Я подумала, что вам одиноко, что вы совсем заскучали, принцесса, — говорила гостья. — Я немного развлеку вас?
   — Я и сама могу развлечь себя, — резко сказала Сихарди.
   Ланин бесцеремонно оглядела комнату:
   — А как? Я не вижу ни книг, ни рукоделия, ни музыкальных инструментов. Впрочем, чтобы развлечься по настоящему, нужно другое. Для этого нужны мужчины!
   — Если так, у вас никогда не будет недостатка в развлечениях, Ланин, — сказала Сихарди.
   Мгновение они смотрели друг на друга горящими от ненависти глазами. Ланин сдалась первая. Она всплеснула руками и засмеялась:
   — Что это? Зачем мы ссоримся? Вы, Сихарди… Вы позволите мне называть вас просто Сихарди?
   — Нет. Вы слишком развязны, Ланин.
    Подруга Тэйчи слегка покраснела. Но оскорбленной она не казалась.
   — Почему же нет?
   — Потому что мой титул — принцесса Сихарди Арганат Нейдва.
   Большие темные глаза Ланин были опущены, и на щеках лежала тень от длинных, подкрашенных ресниц. Немного помолчав, она сказала:
   — Ты слишком высокомерна, Сихарди… Мне все известно: и про твое посещение Даргат-Нибтейни и про то, как умер отец Тэйчи. Кроме того, я знаю такие вещи, о которых ты и понятия не имеешь! Думаю, ты бы очень удивилась, услышав что я… Но зачем мне огорчать тебя? Я никому не хочу зла.
   Она сказала “отец Тэйчи”, а не “твой отец”, подумала Сихарди.
   — Ты докучаешь мне, Ланин. Уходи! — сказала она вслух, принимаясь за вышивку. У нее дрожали руки и Ланин, несомненно, видела это.
   — Позволь мне дать тебе один совет. Ты думаешь, что Тэйчи глуп, — фаворитка  произносила имя Тэйчи так, словно оно было тайным паролем, ведомым только ей и Сихарди. – Возможно, он — не один из десяти мудрецов Пай-Панара. Но он — значительно умнее тебя. Ты же просто — малышка, несмышленая дурочка... И правда ли это, что ты собираешься поехать в Бит-Бинджи со своим нибтейни? Тэйчи сказал мне. Эта новость позабавила меня. Уж не хочешь ли ты выйти за него замуж?
   — Почему бы и нет? — ледяным голосом ответила Сихарди.
   — Ты выйдешь замуж за раба своего брата?
   Сихарди в недоумении подняла глаза.   
   — Разве ты не знаешь? – спросила Ланин. – Твой брат купил твоего Анлиля у Ордена. Тэйчи дал за него миллион маталле. Это у вас, очевидно, семейное.
   — Мне все равно. Я буду с ним, даже если меня станут звать рабыней. Ты сказала «миллион маталле»? Его жизнь стоит дороже, чем все богатства мира! Мой брат не смог бы его купить. 
   — О, неужели?! Купил-таки, а перед этим — долго пытался сбавить цену.
   Ланин взглянула на лицо Сихарди и ушла с торжествующим смехом. Сихарди бросила вышивку на ковер и судорожно стиснула руки.   
   Как это ужасно! Он — самый красивый, самый талантливый, самый отважный — был продан ее жирному пьянице брату! Как он смог пережить это?! Но теперь она увезет его в Бит-Бинджи и будет ухаживать за ним, как мать за больным ребенком. Она вернет его к жизни!

   В первый день царствования Тэйчи принял три указа:

   «Я, Тэйчи Торинио Нейдва, милостью богов император Харракана, считаю возможным возблагодарить придворную танцовщицу госпожу Ланин, за ее многолетнюю службу при дворе нашем, и даровать ей титул придворной дамы второго ранга, с правом носить шлейф длиной в семь шагов и открывать веер в присутствии членов императорской фамилии».
   
   «Я, Тэйчи Торинио Нейдва, милостью богов император Харракана, признаю, что против свободнорожденного иностранца Анлиля Досто-рана было совершено тройное преступление, а именно: незаконное похищение, незаконное лишение прав и незаконное заключение в тюрьму. Дабы исправить содеянное, насколько это в моей власти, я дарую Анлилю Досто-рану подданство в третьей категории и земельное владение в Ашарате. Также я объявляю о заключении между Анлилем Досто-раном и моей сестрой, принцессой Сихарди Нейдва, брака по обычаю о «правой руке».

   «Я, Тэйчи Торинио Нейдва, милостью богов император Харракана, считаю возможным разделить Орден Ущербной Луны надвое: собственно Орден оставить в подчинении Его Божественности Верховного Мага, следующие же три службы: Службу Разъяснения Событий, Службу Дознаний и Расследований и Службу Защиты перевести в подчинение Министерства Границ и Тюрем».   

   В тот же день Тэйчи устроил для Сихарди и Анлиля бракосочетание в дворцовом храме Валлат, больше похожем на склеп, ибо он находился под землей, и огромные белые магнолии в фарфоровых вазах жили здесь не более одного дня. Перед идолом, облаченным в бархат, расшитый  фантастической красоты вышивками, правая рука Анлиля и левая —Сихарди были крепко связаны белой лентой, на которой золотом были вышиты их имена. Высокий жрец в красной тунике и такого же цвета перчатках, в маске, изображающей череп,  на лице, выступил вперед и развязал ленту — в знак того, что только смерть может расторгнуть этот брак. На свадьбе присутствовали жрецы, Тэйчи, и еще четыре человека —Ланин, придворный историк Родну Кенрум, герцог Диог Эрсон и новый Верховный Министр Мерджи Феррад, бывший руководитель разведки.
   Настал миг, когда Сихарди должна была произнести старинную формулу, и она сказала ее — высоким и звонким голосом, с торжеством посмотрев на всех:
   — Гхар арваччат ир шадар миззэ. Я хочу взять этого человека в супруги.
   К ней обратились первой, ибо брак был морганатическим, но потом Анлиль должен был повторить эти слова. Он молчал. Верховный жрец храма поднял голову и посмотрел на него с недоумением. Сихарди почувствовала, что у нее холодеют руки. Он молчал чуть больше минуты. Это время всем показалось вечностью. Тэйчи шагнул вперед и толкнул Анлиля в плечо. Тогда бывший нибтейни сказал глухим и холодным голосом:
   — Гхар арваччат ир мэста миззэ. Я хочу взять эту женщину в супруги.
   Но, выйдя из храма, Тэйчи со смехом обнял Анлиля, схватил его за руку и потащил к своей карете. Ланин шагала рядом, поддерживая тяжелую юбку и улыбаясь. Диог Эрсон шел неторопливо, глядя по сторонам. Они уселись в экипаж вчетвером и поехали по южной дороге —вероятно, в направлении загородной резиденции Тэйчи. Сихарди осталась одна, посреди дворцового сада.
   Родну Кенрум подошел к ней с поздравлениями.
   — Куда они отправились? — спросила Сихарди.
   — В Ай-Межжот, к его величеству. Если вы хотите присоединиться к ним, принцесса, я прикажу подать вам карету.
   — Нет, благодарю вас, — ответила Сихарди и пошла к себе.
   Поразмыслив, Сихарди пришла к выводу, что Анлиль поступил так только потому, что его заставил Тэйчи. Успокоившись на этой мысли, она полностью простила его. Компания вернулась через три дня, изволила отобедать в узком кругу, а потом отправилась провожать Диога Эрсона, удалявшегося в имение Рос, дабы поправить здоровье.

   Несколько дней спустя Тэйчи задумал устроить торжественный обед в честь бракосочетания Анлиля и Сихарди. В зале из зеленого мрамора, украшенной пальмами и цветами, озаренной десятками тысяч свечей, император Тэйчи торжествующе улыбнулся, взял Анлиля за руку и сказал:
   — Хочу представить вам — Анлиль, мой брат.
   В тот вечер Анлиль был одет очень изысканно и очень по-харракански, в одеяния из мягкой шерсти светло-коричневых, песочных и золотистых тонов, и на шее у него была тонкая серебряная цепочка, а в волосах — цветок борви, менгарская ромашка с очень длинными лепестками. И он улыбался так, будто всю жизнь провел в подобных залах и никогда не видел ничего другого.
   Он и Тэйчи стояли в середине залы, и все взгляды были прикованы к ним. Сихарди хотела было подойти к Анлилю, но услышала такие слова:
   — Как знаете, герцог, я никогда не смогу понять это. После этого остается поехать в имение, найти там раба погрязнее, назвать его братом и выдать за него свою сестру!
   Это сказал бывший Верховный Военачальник империи. Он разговаривал с Диогом Эрсоном,  обладателем ста миллионов маталле.
   Сихарди спряталась за пышными листьями меркванской пальмы и прислушалась.
   — Шутка довольно резкая, но справедливая, — сказал Диог Эрсон. — Впрочем, этот грязный раб неплохо носит приличную одежду.
   Все смолкли и обернулись: как будто холод пробежал по зале. Все смотрели на только что вошедших женщин. Обе они были очень высоки ростом. Эшши Шлейт крепко сжимала кроваво-красные губы, ее выбеленное лицо казалось маской. Пунцовое платье было оторочено мехом. Вторая, Клевия, чистокровная линдрианка с абсолютно черной кожей, сумела как-то выпрямить волосы и покрыть их слоем белой краски.
   Тэйчи радостно приветствовал их. Потом неожиданные гостьи подошли к Анлилю, и он поцеловал их так же, как Тэйчи, только с большим изяществом.
   — Великолепное животное! — сказал Диог Эрсон.
   — Он — символ разложения нашего общества, — вполголоса возразил бывший военачальник.
   — Да помилуйте, откуда у вас эта провинциальная манера все драматизировать? Какой там символ?! — брезгливо произнес Диог Эрсон. — Наше общество пошло трупными пятнами, когда бабушка этого зертианина еще не была брюхата его матушкой.   
   Придворные расступались, пока эти женщины шли занять места в креслах. Эшши Шлейт и Клевия сели, раскрыли веера и уставились на Тэйчи и Анлиля глазами голодных удавов. Зертианин стоял, высоко подняв голову, и улыбался.
   Начался обед. Во главе стола сел император Тэйчи. Корону заменял венок из фиалок. По левую руку — Сихарди, по правую — Анлиль. Рядом с Анлилем расположились Диог Эрсон и Гишейа с супругом. Рядом с Сихарди—Ланин и Мерджи Феррад.
   Сихарди сообразила, что оказалась в очень странной компании. Все ее родственники, друзья ее отца, вся старая свита сидела за другим концом длинного обеденного стола.
   Начались бесчисленные тосты и поздравления. Тэйчи был уже пьян, когда сели за стол. Сейчас он опьянел еще больше. Говорили громко, перебивали друг друга, смеялись. Вторая половина стола молчала.
   Лицо герцогини Лили Алшо было покрыто багровыми пятнами.
   — Я приглашаю всех в мое поместье в Кортэлэми! — воскликнула Гишейа. — Идет сбор винограда, крестьяне делают клендское вино. Отцветают розы — последние.
   — Хочешь поехать, Анлиль? — спросил Тэйчи.   
   — Поеду, — сказал Анлиль. — И даже, в виде исключения, бесплатно.
   Тэйчи посмотрел на него с удивлением и рассмеялся.
   Анлиль встал. В руке он держал бокал вина.
   — Это вино было сделано в Идрар-Дифте из линдрианского винограда. Я предлагаю выпить за нашу прекрасную Клевию.
   Потом он сказал несколько непонятных слов.
   — Прекрасный тост! — воскликнул Тэйчи. — А что это? Можно перевести?
   — "Когда смотришь на пустыню, помни:  песком засыпаны миллионы дорог, и каждая ведет к свободе", — перевела Клевия.
   — И за это тоже надо выпить! — воскликнул Тэйчи. — Как сказано!
   Над ослепительным сверканием хрусталя, над жаркими огнями свечей, над опаленными лепестками роз и узкими горлышками винных бутылок Сихарди искала глаза Анлиля, но не могла встретиться с ними. Всю вторую половину обеда Анлиль просидел неподвижно, сжимая бокал и не сводя глаз с одной из зеленых бабочек, вышитых на скатерти.
   Тогда она вспомнила что-то и взглянула на его ладонь, сжимавшую бокал. На руке — скрещенные копья, олень, солнечный диск. Солнце несло угрозу.
   Тэйчи спал, подложив под голову соболиную накидку Ланин. За окном занимался рассвет.
 
   После этого в Ашрум-Лозе началась новая жизнь. Пиры, балы, маскарады, рыцарские турниры, состязания менестрелей и просто попойки следовали друг за другом. Казалось, император Тэйчи из династии Нейдва хотел наполнить необузданным весельем каждый час своей жизни. И днем и ночью в роскошном дворце играла музыка, танцевали гости, звенело оружие—Тэйчи очень любил поединки, но не магические, а настоящие. Украшенные цветами и драгоценностями, полуобнаженные дамы пили вино и шутили так, что Сихарди не находила себе места. Император разослал гонцов во все провинции Харракана и велел везти во дворец все самое лучшее—редких зверей с красивыми шкурами, голосистых птиц, породистых лошадей, безделушки с каким-нибудь секретом, самых прекрасных женщин. В Ашрум-Лозе зачастили таргеры, предлагавшие дамам и девицам драгоценности и платья из чужих миров. Пиры начинались на закате и продолжались до рассвета, и принцесса собственными глазами видела, как благородные мужчины и женщины, потомки высоких родов империи, приглашали девиц из борделя и смотрели на их танцы, как лилась кровь, вспыхивали ссоры без малейшего повода, знать обнажала клинки и император Тэйчи велел однажды не выносить из залы труп молодого безумца. Сихарди уходила в самую глубь парка, но хохот, непристойные песни и веселые парочки настигали ее  и там. И в центре этого дикого веселья находились Тэйчи, Ланин и Анлиль. Бывший нибтейни, которого новый император ни на шаг не отпускал от себя, старательно избегал общества Сихарди. Он так и не переступил через порог приготовленной для молодоженов спальни, он поселился на той половине дворца, которую занимали Тэйчи и его фаворитка. Он не разговаривал с Сихарди и даже не смотрел на нее. Сама не отдавая себе в этом отчета, принцесса повсюду преследовала Анлиля: скрываясь за толстыми стволами столетних деревьев, она наблюдала, как Тэйчи, Хейдауг, Ланин и Анлиль катаются на лодке по спокойной реке, пересекающей императорский парк и о чем-то оживленно беседуют. Стоя на балконе, она следила, как Анлиль, Ланин и Диог Эрсон прогуливаются по ее цветнику и смеются. Все происходящее казалось Сихарди отвратительным дурным сном, который что-то слишком затянулся. Если она обращалась к Анлилю с вопросом, он очень мягко отвечал ей, что у него есть неотложные дела: он должен принять участие в охоте на оленей, сопровождать императора в храм Валлат или приготовить для Ланин давно обещанное ей целебное зелье. Если раньше принцесса любила слушать шелест листвы, пение птиц, плеск речной воды—все, что воспевают поэты—то теперь она внимательно подслушивала чужие разговоры. До нее доносились обрывки речей о красивом, остроумном и очаровательном Анлиле, которого, к сожалению, преследует эта скучная и озлобленная на весь мир принцесса. И Сихарди недоумевала, ибо эти же самые люди совсем недавно видели Анлиля на арене, кричали ему “Убей или умрешь сам!”, считали его самым презренным существом, предназначенным только для того, чтобы развлекать их. Как же быстро они забыли это…Или его прошлое вовсе не имело значения теперь, когда он стал правой рукой императора Тэйчи? Однажды, прогуливаясь по террасам дворца, Сихарди подошла к окнам библиотеки. Трое неразлучных были там. Тэйчи, Ланин, Анлиль. Скрытая портьерой, она прислушалась к их разговору.
   — Благословенная Валлат, стоит мне только подумать о том, какие лица сделались бы у всех этих ханжей и святош, если бы они узнали, кто взял да и убил их любимого императора! — говорил Тэйчи. — Если бы они только узнали!   
   — Она должна быть наказана! — строго сказала Ланин. — Она — отцеубийца! 
   Из-за портьеры Сихарди украдкой заглянула в комнату. Они втроем сидели на маленьком диване. На столике перед ними — тусклая лампа и чаша с вином. Ланин сидела между Тэйчи и Анлилем, ночной ветер из полуоткрытого окна перебирал ее синевато-черные волосы.
   — Я говорил тебе, что ты будешь отличной парой с Эшши Шлейт! — воскликнул Тэйчи. — Говорил тебе! А ты позволил Вьюрку упорхнуть в Менгар!
   — Лучшая роль Вьюрка — девушка за ширмой! — заметила Ланин.
   — Если судить по цвету волос, Вьюрок смахивает на иволгу, — заметил Анлиль.
   — А я смахиваю на старого гуся, посему сидеть за ширмой подобает мне, — давясь от смеха, проговорил Тэйчи. — Тихо! Не надо меня разубеждать! Льстецов при мне и без вас достаточно! Молчите, льстивые твари!
   — Девушка за ширмой! — сказала Ланин. — Эта роль мне подходит... 
   — Надо бы заказать Химмайлу поэму «Бесславная Смерть Тирана», — фыркнул Тэйчи. —Что может быть нелепее: всю жизнь ненавидеть сына и быть убитым обожаемой дочерью. 
   — Она раздражает меня, — сказал Анлиль.
   — Ты ее почти не видишь, — возразил Тэйчи.
   — Я повсюду вижу ее. Мне иногда кажется, что их — несколько. С этими выпученными слезящимися глазами и подбородком, как у твоего отца.
   — С неряшливой прической и в мешковатом платье, — добавила Ланин.
   — С манерами купеческой дочери и осанкой монахини! — кивнул Тэйчи. — Нужно  потерпеть. Когда вся эта история забудется, я сошлю ее в Ар-Нарит.
   — Сошли-ка ее побыстрее! — сказал Анлиль. — Мое терпение не беспредельно.
   — Будущим летом! — ответил Тэйчи.
   — Вот возьму, и разведусь с ней! — сказал Анлиль голосом капризного балованного ребенка.
   Тэйчи со смехом замахнулся на него подушкой:
   — Я тебе разведусь! Мы так здорово все придумали, а ты хочешь все испортить! В конце концов, припугни ее! Скажи ей, чтобы оставила тебя в покое, не то превратишь ее в таракана.
   — Замечательная идея, ничего не скажешь. Бесцветный таракан с выпученными глазами, который сможет забраться ко мне в постель! 
   Тэйчи и Ланин от всей души расхохотались.
   — В конце концов, спать с ней тебя никто не заставляет, — возразил Тэйчи.
   Почему-то эта фраза вызвала новый взрыв хохота.
   — Спать с ней? Ты можешь это себе представить? — спросил Анлиль.
   Они снова смеялись, глядя друг на друга. Задыхающийся Тэйчи проговорил:
   — Нет, не могу. Ты можешь, Ланин?
   — Я многое могу представить, — серьезно сказала Ланин, — но...только не это. 
   Они устали смеяться. Ланин обняла Анлиля и Тэйчи за плечи и прижала к себе. Тэйчи положил голову ей на плечо и полузакрыл глаза, блаженно улыбаясь. Они сидели в темноте, притихшие.
   — Гости уже собираются, — сказала Ланин. — Надо спуститься вниз.
   — Нет, нет... Я хочу спать, — сонно пробормотал Тэйчи.
   — Тэйчи, так нельзя! Ты сам созвал их. Что мне делать с твоими гостями?!
   — Не знаю, не знаю... Делай с ними, что хочешь! Дай же мне поспать... Почему женщины так жестоки? — жалобно бормотал Тэйчи, неуклюже устраиваясь на диване.
   — Отдохни, Тэйчи! — сказал Анлиль. — Я спущусь вниз и займу их, пока ты спишь.
   Ланин сняла с императора туфли, подсунула ему под голову подушку и накрыла его своей шалью. Анлиль подошел к окну. Сихарди в ужасе отпрянула, уверенная, что ее заметили. Анлиль потянул за шнурок и опустил тяжелую штору. С галереи Сихарди видела, как он идет через двор, но отнюдь не в направлении пиршественной залы. Он шел к  боковой пристройке, из которой можно было пробраться в казематы.   
 
   Ужасная ночь без сна, одуряющий запах роз из цветника. Сихарди ходила по спальне, кусая губы, и что-то невнятно бормотала. Прислужницы прислушивались за тяжелыми дверями. Сихарди ложилась на кровать и смотрела в потолок, потом закрывала глаза и начинала негромко петь. Все вокруг было ужасным, отвратительным, ненужным. Больше всего ее раздражали привычные вещи, все эти безделушки…  И тогда она решила уничтожить их. Она разбила бокалы, склянки с духами и баночки с розовым маслом. Разорвала расшитые бисером перчатки. Она искромсала ножом нежное, украшенное кружевами и лентами, постельное белье. Сожгла все письма и книгу стихов. Потом, шатаясь от усталости, она отворила окно и встала на подоконник, прямая и стройная, в легком белом платье. Освежающий ветер в окно. Смеркающееся небо над парком.
   Ночь уже близилась к концу, но пир во дворе продолжался. Сихарди слышала взрывы смеха, песни, веселые, оживленно-кокетливые голоса. Запах ночных цветов. Так сильно цветы пахнут. Это к дождю.
   Она легла на холодный пол, среди разбитых, сломанных, изрезанных ножом вещей. Она лежала, прислушиваясь к ударам собственного сердца. И, на исходе ночи, Сихарди немного успокоилась. Она села, опираясь на локти, и почувствовала голод. Все тонуло в зловещем предрассветном сумраке, стены приобрели странный серый оттенок.
   И неожиданно они окрасились багрянцем. Сихарди вскочила на ноги. Алые блики метались по спальне, каждая из сломанных вещей стала отчетливо видна. Из распахнутого окна потянуло гарью.
   Сихарди подбежала к окну. Ее глазам представилось удивительное, зловещее зрелище. Знаменитый парк Ашрум-Лозе горел. Столетние деревья превратились в огромные факелы, пламя жадно пожирало дерево за деревом, ветку за веткой. С ужасным треском дубы и сосны лопались от невыносимого жара, их горящие обломки падали на землю. Любимый дуб Сихарди  неподалеку от дворца был еще цел, но вот, на глазах принцессы, первая из его ветвей занялась огнем, потом другая, потом еще одна. Ломались сучья, огонь змеиными, уклончивыми движениями бежал по траве. Отовсюду доносились крики, это кричали несчастные, застигнутые пожаром в глубине парка. Придворные в трепете приникли к окнам пиршественной залы.
   — Дракон! Дракон поджег парк!
   Замелькали слуги с ведрами, полными воды: они боялись даже приблизиться к этому страшному, багровому огненному морю, но вооруженная копьями стража гнала их туда. Поднялся ветер, и первый язык пламени был брошен на старые гобелены сквозь окна пиршественной залы. Тогда началось бегство.
   — Госпожа! Надо спасаться, госпожа! — говорила Мойнаш, прислужница и наперстница Сихарди. — Прошу вас, пойдем!
   Сихарди была околдована огнем, ей хотелось исчезнуть в этом царстве яркого, пышущего жаром пламени, ей хотелось самой превратиться в факел и сгореть, проклиная и благословляя Анлиля из Зерта. Но Мойнаш бережно взяла принцессу за руки и, успокаивая ее, как малого ребенка, вывела из спальни. И как раз вовремя. Спальня принцессы загорелась и то разрушение, что начала Сихарди, завершил огонь.
 
   И дворец, и парк — все сгорело дотла. Только черный остов остался от Ашрум-Лозе, великого дворца, подобного которому на востоке так и не было построено. В парке, некогда зеленом и прекрасном, чернели обугленные пни. Ветер перебирал золу, оставшуюся на пепелище. Кое-где огонь еще слабо тлел, и черный дымок поднимался в небо. Парк сгорел весь. Огонь не пощадил и цветник Сихарди. Незадолго до отъезда, в сопровождении Мойнаш принцесса посетила бывший цветник и увидела несколько почерневших сучьев. Все погибло. Только одна обожженная роза с белыми лепестками лежала в золе, но и она была мертва, убита. Сихарди подняла розу, и цветок рассыпался у нее в руках.
   Император Тэйчи утешился быстро. Он решил не восстанавливать дворец и парк. Я еще выстрою свой собственный Ашрум-Лозе, еще прекраснее, заявил Тэйчи. А пока мы будем жить в Бит-Бинджи. Там хватит места для всех. Там можно охотиться, бродить по аллеям, там можно устроить любое развлечение. И наконец, в Бит-Бинджи лучше воздух. Решено, сказал Тэйчи, переезжаем жить туда.
   — Бит-Бинджи принадлежит мне, — сказала Сихарди. 
   Круглые глаза Тэйчи вспыхнули от раздражения.
   — Нет, вы посмотрите на нее! — сказал он присутствовавшим при ссоре Ланин и Анлилю. — У тебя больше нет ничего своего, Сихарди. Даже твоя жизнь не принадлежит тебе. Ты — убийца. Я могу сослать тебя на северо-восток, могу заточить в Хамаджат, могу просто убить тебя, и никто о тебе и не вспомнит. Но я этого не сделаю. Вместо того, чтобы обезглавить тебя, я разрешаю тебе поехать с нами в Бит-Бинджи.
   Несмотря на ранний час, лицо Ланин было уже умело и ярко накрашено. Анлиль стоял у окна, перемешивал в стакане с водой  какой-то лекарственный порошок.
   — Значит, убийца свободно будет жить в Бит-Бинджи? — спросила Ланин.
   — В Ашрум-Лозе ты же терпела общество убийцы, — отрезал Тэйчи.
   Анлиль выпил порошок, принял две-три пилюли. Потом он сбросил сандалии и забрался на диван с ногами. У него был отсутствующий вид: словно он находился здесь один.   
   — Вам не нужно превращать меня в таракана, — сказала Сихарди. — Вы и так уже раздавили меня.
   Тэйчи и Ланин с удивлением взглянули на нее. Тут же ей стало чего-то стыдно, и она спаслась бегством.

   Выяснилось, что дракон, которого Тэйчи держал для развлечения, ночью вырвался из клетки и улетел куда-то на север. По дороге он выдохнул сноп огня и сжег парк. Новый Верховный Маг обвинил в недосмотре своих подчиненных, братьев Ордена Ущербной Луны, и на стол перед императором легла бумага. Тэйчи поставил подпись, и пятьдесят магов были превращены в нибтейни. Через три дня в Даргат-Нибтейни были устроены потрясающие по размаху бои, в которых принимали участие только бывшие маги Ордена. Толпа, обрадованная падением тех, кто раньше стоял неизмеримо выше ее, ликовала в ожидании такого зрелища. Но ее ожидал еще больший сюрприз. Тех магов, кто вышел победителями, заставили сражаться по новому — уже друг с другом. Но это еще был не конец. Толпа замерла, когда выживших снова выпустили на арену. Бои продолжались весь долгий, изнурительный, знойный  день—до тех пор пока в живых не остался один человек, бывший руководитель Службы Разъяснения Событий барон Шарт Хамбаджи. Его увели в тюрьму.
   Сихарди пошла на эти бои потому, что узнала — их будет смотреть Анлиль. Она  поднялась на галерею над императорской ложей. Арена отсюда почти не была видна, зато отлично виднелись ложи. Сихарди стояла в безлюдной галерее, и солнце припекало ей затылок. Принцесса видела украшенную венком голову Тэйчи, фиолетовую маску Верховного Мага, и рядом — серый капюшон Анлиля. Потом зертианин снял капюшон, и его волосы заблестели на солнце. В ложе сидели герцог Хейдауг, герцог Диог Эрсон, Ланин. Затаив дыхание, Сихарди наблюдала за Анлилем. Он  удобно расположился в кресле, его руки лежали на бархатных подлокотниках. Он постоянно улыбался и говорил что-то, обращаясь то к Тэйчи, то к Диогу Эрсону. А потом что-то произошло…Ужасный день подошел к концу. Единственный выживший, бывший барон Шарт Хамбаджи стоял на песке арены, и в его лице не было уже ничего человеческого. Анлиль повернулся к Тэйчи и что-то сказал. Лицо императора приобрело испуганное выражение. Зертианин продолжал говорить. Тэйчи перебил его. Какое-то время они спорили. Внезапно Анлиль замолчал, пожал плечами и вышел из ложи.
   После праздников Сихарди не поехала в Бит-Бинджи,  а ночевала в доме герцогини Лили Алшо и поутру подслушала разговор двух своих фрейлин, Алемат и Гиштры:
   — Я говорила вам, друг мой,  вы пожалеете, что не поехали смотреть бои, так любезно устроенные для нас его величеством! — ворковала Алемат. — Все были в восторге!
   Далее следовал перечень особенно запомнившихся моментов зрелища, включающий в себя вырывание глаз, забивание друг друга до смерти волевыми ударами, (как объяснил нам очаровательный Анлиль, коридорами, нет, коридордами, дорогая!), истерические мольбы о пощаде, обращенные как к публике, так и к противнику…и, наконец, забавный поступок двух бывших магов, которые предпочли наброситься друг на друга с кулаками и устроить обычный рукопашный бой. Алемат и Гиштра хохотали до слез.
   — Но вы просто не представляете себе, душа моя, что было потом! Потом, когда на арене остался этот последний, который раньше был шпионом или ловил шпионов, что одно и то же, в общем, наш очаровательный Анлиль попросил императора доставить нибтейни в Бит-Бинджи, чтобы сразиться с ним!
   — И что же его величество? — спросила восхищенная Гиштра.
   — Его величество ответил отказом, — строго сказала Алемат.   
 
   В тот же день Сихарди вернулась в Бит-Бинджи, прихватив с собой своих кровожадных фрейлин. Там она узнала, что скоро будут праздновать день рожденья Анлиля. Анлиль сказал, что ему исполнится двадцать пять лет и потребовал поединка с бывшим бароном Шартом Хамбаджи. Тэйчи сопротивлялся яростно. Анлиль отказался от самого дорогого в мире алмаза, поместья «Пальмовый Лес» на юге Кортэлэми, Министерства Казны, должности Верховного Мага и искусственно выращенной для любовных утех рабыни с золотистой кожей и фигурой богини Уджри.
   Тэйчи сдался, но выдвинул условия. Во-первых, поединок должен происходить в Рос, имении герцога Диога Эрсона. Во-вторых, на поединке будет  присутствовать новый Верховный Маг. Если он заметит, что жизни Анлиля угрожает опасность, он должен будет уничтожить круг из зеленых рун и тем самым лишить Шарта магической силы. В-третьих, на поединке могут присутствовать только шесть человек, в том числе: сам Тэйчи, Верховный Маг, Диог Эрсон, герцог Хейдауг и Ланин. Одного Анлиль может выбрать сам.   
   Его выбор оказался для всех неожиданностью. Он пригласил принцессу Сихарди, свою супругу.
   Она сама не знала, зачем едет в имение Диога Эрсона: неприступный замок с пятью башнями, зубчатыми стенами и окованными железом вратами. Она думала что, может быть, Анлиль на самом деле хочет ее видеть.
   Несколько часов она провела в мучительном ожидании. В холодной спальне, принадлежавшей некогда матери Диога Эрсона, принцесса надела одно из тех платьев, которые она зачем-то взяла с собой. Руки неведомых мастериц расшили его драгоценными камнями и украсили кружевами.
   Ей сообщили, что праздник вот-вот начнется. Сихарди спустилась в богато украшенную залу. На покрытых золотой резьбой стенах висели портреты  предков Диога Эрсона. Служанки разносили узкие бокалы, наполненные самым дорогим вином Материка—ириатом. Драгоценный паркет был перерезан небольшим кругом из темно-зеленых сверкающих рун, точнее, из бесчисленных повторений одной руны: НАБАТ, “Подчинение”.
   Анлиль и Верховный Маг Ордена Ущербной Луны стояли рядом. Сихарди в первый раз увидела Верховного Мага без фиолетовой маски. Его миндалевидные глаза южанина отличались каким-то странным выражением. Даже неопытная Сихарди поняла, что это—признак страстной и осторожной любви к запретным для адепта Ордена удовольствиям. На кого бы не смотрели эти темные глаза, казалось, их обладатель определяет для себя, сможет ли этот человек доставить ему удовольствие, и какое именно удовольствие. Когда Верховный Маг посмотрел на Сихарди, она не смогла ответить ему прямым взглядом.
   Анлиль был одет в бесформенный темный плащ с капюшоном, падающий широкими складками и полностью скрывающий фигуру. На груди плащ был полурасстегнут, и оттуда проглядывала серая материя. На нем не было ни одного украшения. Впрочем, Тэйчи тоже перестал их носить.
   Сам Тэйчи, бледный и раздраженный, держал в руке кубок вина. Ланин  взглянула на Сихарди своими глубокими глазами, за которые ее называли «линдрианской ланью». Серебряная цепочка блестела на шее фаворитки, в волоса она вплела цветок ириса.    
   Диог Эрсон сделал знак слуге. Несколько минут спустя  появились воины с копьями. Следом за ними в залу вошли люди,  похожие на охранников Даргат-Нибтейни. Они вели Шарта. Сихарди боялась посмотреть ему в лицо.
   Шарт засмеялся. Судорожная гримаса исказила его лицо. Анлиль стоял, скрестив руки на груди, и улыбался ему.
   Охранники втолкнули Шарта в круг. Тэйчи резко повернулся к Верховному Магу:
   — Ты все предусмотрел?
   — Да, ваше величество! — Верховный Маг подошел к границе круга и поднял зеленый шар. — При помощи этого предмета, инджи-джарта, я могу в любой момент уничтожить круг.
   Тэйчи демонстративно закрыл лицо платком. Анлиль, улыбаясь, пробежал глазами по лицам гостей. Потом он перешагнул через круг из зеленых рун. Наклонился и, все с той же неподвижной улыбкой, дотронулся пальцем до одного из кусочков паркета. Из пола показался тонкий зеленый росток. Он начал стремительно расти и превратился в толстую бурую лозу. Лоза рванулась вперед и окружила Анлиля и его противника, пародийно повторяя круг из руны НАБАТ.
   — Проклятье! — воскликнул Верховный Маг. Он взмахнул шаром, шар треснул у него в руках и упал на паркет дождем сверкающих осколков.
   Тэйчи смахнул платок с лица.
   — Мне не понравилось одно из ваших условий, — сказал Анлиль. — Что за условие такое — сражаться до первой травмы? Разве я трус?   
   — Уничтожьте круг! — закричал Тэйчи.
   — Не могу, — сказал Верховный Маг. — Он сломал инджи-джарт.
   — Что ты наделал? — вскрикнул Тэйчи. — Я приказываю тебе: выйди из круга!
   — Не выйду, — улыбнулся Анлиль. — А теперь будьте добры, не мешайте! Я начинаю, Шарт!
   Все замерли. Шарт взмахнул руками и словно ощупал воздух вокруг себя. Потом он протянул вперед правую руку и сделал такой жест, как будто хотел прикоснуться к Анлилю. Несколько раз взмахнул крепко сжатыми кулаками.
   — Я поражен такой мощной атакой, — проговорил Анлиль. — Ты проверил свою защиту, потом мою, потом сделал несколько неплохих кори-дордов. А я еще даже не начинал.
   — Издеваешься, тварь! — Шарт отступил на шаг.
   — Нет. Продолжай!
   Шарт показал все, на что был способен. Этих приемов никто еще не видел на арене. И каждый прием разбивался о невидимую защиту Анлиля. Анлиль по-прежнему стоял, скрестив руки на груди и улыбаясь. И в этом странном поединке — когда сражался лишь один — было что-то запредельно жуткое.
   — Обрати внимание, Шарт! — сказал Анлиль. — Я еще не нанес ни одного удара.
   Шарт снова атаковал и снова — безуспешно.
   — Ну что ты, Шарт! — сказал Анлиль. — Кто же так делает мальбартад? То ли ты был плохим учеником, то ли я — плохим учителем... 
   Шарт замер. Он казался совершенно обессиленным.
   — Вьюнок, Шарт! — Анлиль наклонился и дотронулся до лозы. — Похоже, правда? Там был вьюнок, помнишь, Шарт? Рос на окне.
   Он вынул из складок плаща кинжал. Это был самый обычный кинжал, лишенный магии. Анлиль схватил Шарта за волосы, запрокинул ему голову назад и приставил кинжал к его горлу. Шарт закрыл глаза. Анлиль оттолкнул его, отбросил кинжал и вышел из круга.
   — Вы удивлены, дамы и господа? Я разочарую вас: убийства не будет. Тэйчи! Я хочу, чтобы этого человека продали с аукциона, как обычного раба! Вместе с этой руной! А не будут покупать — отдайте кому-нибудь даром! 
   — Урожденного барона? — воскликнул Верховный Маг.
   — Пусть это будет подарком, если ты хочешь такого подарка, — тихо сказал Тэйчи.
 
   Сихарди не могла уснуть.
   Она лежала в кровати и всматривалась в темноту. Когда-то, давным-давно, она боялась призраков. Теперь она боялась только одного: что уснет, и ей приснятся глаза Шарта в тот миг, когда его уводили, …или улыбка, с которой Анлиль за ним наблюдал. По сравнению  с этим кошмаром, все призраки казались милыми и симпатичными. Сихарди даже хотела, чтобы они явились.
 
   Весь следующий день император Тэйчи пил вино в одиночестве. Ланин вошла к нему, несмотря на запрет. Она вышла несколько минут спустя, и на щеке у нее была багровая полоса. Придворные шептались, что между императором и его всесильным фаворитом произошла-таки ссора. Но радость многих была преждевременна. Вечером Тэйчи вызвал к себе Анлиля и говорил с ним так же благосклонно, как всегда. Глубокой ночью императору пришла в голову фантазия вернуться в Бит-Бинджи. Все были вынуждены подняться, одеться и сесть в экипажи. Но, не успели они проехать и двух миль, как Тэйчи решил вернуться в Рос. Они провели еще две недели в имении Диога Эрсона. Праздники не прекращались. Проводились состязания: кто лучше всех сумеет изобразить Сихарди, распекающую своих фрейлин. Особенно изысканной была вечеринка в северном стиле:  гости вырядились как варвары и пили пиво. Потом имение Рос наскучило императору, и он принял решение вернуться в Бит-Бинджи.

   В Бит-Бинджи придворный художник Нарро Нариб рисовал Тэйчи, Ланин и Анлиля вместе. Работа шла медленно: Тэйчи не любил позировать. Пока неразлучная троица сидела на диване, на крытой галерее дворца, в окружении экзотических растений с пестрыми листьями, а Нарро Нариб щурился на свой карандаш, императору доложили о визите некоего господина, который до отставки был министром Эмбаука Гренча. Сихарди не смогла припомнить его, но Тэйчи побагровел от злости: как оказалось, этот господин был в партии недругов принца. Таким образом, в приеме господину отказали. Но в тот же вечер, когда мертвецки пьяного Тэйчи осторожно вынесли из залы, господин появился-таки среди гостей, прямыми шагами направился к Анлилю, поклонился и долго шептал ему что-то, заискивающе улыбаясь.
   Как оказалось, этот господин просил Анлиля похлопать о месте придворной дамы для своей старшей дочери. Неизвестно, что же ответил Анлиль, но уже неделю спустя в списке придворных дам появилось новое имя: Джатарэ Саринат.

   Бит-Бинджи, представлявшийся принцессе идиллическим местечком, предназначенным для одиноких прогулок, чтения стихов и любви был на самом деле хорошо укрепленным замком, выдержавшим не одну осаду. Его окружала стена с бойницами и ров, наполненный водой, с откидным мостом. По ту сторону рва начинались обширные зеленые парки и леса.   
   В Бит-Бинджи были приглашены герцог Хейдауг, герцог Диог Эрсон, Ланин, госпожа Джатарэ Саринат, новая придворная дама, придворный историк Родну Кенрум и множество высокородных друзей Тэйчи и их знатных и не очень знатных подружек. Впрочем, теперь праздники были более сдержанными. Тэйчи пришло в голову поиграть в идиллическую сельскую жизнь. Поэтому теперь никто, кроме самого Тэйчи, не напивался до безумия, никто не смел буянить и оскорблять других гостей, и само время ухаживания за дамой сердца стало длиннее — теперь только через два-три дня она падала в объятия победителя.
   Госпожа Ланин носила платья, отдаленно напоминающие крестьянские, но из тонкого шелка или бархата и украшала голову цветами. Ты — самая красивая крестьянка в Харракане, восхищенно говорил ей Тэйчи. Чтобы приобщиться к образу жизни простых поселян, сам император и его гости часами гуляли по лугам, искали птичьи гнезда, катались на лодках и беседовали только о любви. Однажды они даже отправились собирать ягоды ежевики, но дамы быстро устали и вернулись в Бит-Бинджи. Ланин великолепно смотрелась с изящной корзинкой для ягод. На ней было шелковое деревенское платье, белое с розовыми лентами.
   Госпожа Джатарэ появилась однажды в покоях Сихарди. Она почтительно приветствовала хозяйку, согнувшись в поклоне. Госпожа Джатарэ была красивее и моложе Ланин. Ее нежное золотисто-смуглое лицо уроженки юга привлекало внимание большими светло-карими глазами. Свои черные волосы Джатарэ носила носила распущенными по плечам. Она показалась Сихарди очень скромной и немного испуганной.
   — Не хотите ли присоединиться к нашей прогулке, благородная госпожа? – приветливо и очень почтительно спросила Джатарэ.
   — Нет.
   Еще несколько мгновений Джатарэ ожидала, не объяснит ли Сихарди свой отказ. Не дождавшись, она позволила себе изобразить на лице легчайшую тень недоумения, после чего еще раз поклонилась и исчезла.

  Черепам этих узкоглазых циртианок еще в детстве придали неправильную форму. Девушки играли на флейте, свирели и арфе, и желтый шелк их одеяний в полумраке отливал янтарем. Император Тэйчи полулежал на диване. Голова принца покоилась на коленях Ланин. Анлиль сидел рядом, скинув сандалии и забравшись на диван с ногами. Неразлучная троица слушала доклады министров.
   Прием был в высшей степени официальным, но проходил в полутьме: Тэйчи не любил яркого света. Придворные выстроились вдоль стен. Сихарди стояла у самого изголовья царственного дивана. За ней — шеренга фрейлин.
   Унизанные кольцами пальцы Ланин перебирали короткие волосы императора. Министр Государственной Казны рассказывал о недоборе налогов в тхайбе Пойдар.
   — Кто шьет вам эти платья? – спросил Тэйчи.
   Приподнявшись и отстранив Ланин, Тэйчи обрушился на сестру с насмешливыми обвинениями. Кто шьет вам эти нелепые платья? Вашей портнихе следовало бы отрубить руки! Принцесса, вы плохо сложены и безобразно одеты. Почему вы, находясь при моем дворе, не уделяете внимания вашему внешнему виду? Мы можем увидеть в этом самое досадное пренебрежение. Боги не наделили вас красивым лицом, но как раз для таких, как вы, придуманы ухищрения косметики. Вы не знаете, что в мире существуют румяна и краска для век?
   Министр Государственной Казны, закончивший фразу на слове «необходимость», сгибался в низком поклоне.
   — Вы — безобразны! — воскликнул Тэйчи. — Не правда ли, она безобразна, Анлиль?
   — Она слишком худа, но в ней есть определенная изысканность, — сказал Анлиль. —Изысканность некрасивости, возможно.
   — Ну, ты сказал! — со смехом воскликнул Тэйчи, снова укладываясь на обтянутые черным шелком колени Ланин.
   Слово «изысканность» было очень модным; после этого случая оно вошло в еще большую моду. У Сихарди тряслись руки. Придворные насмешливо смотрели на нее.
   В моду входило все, что было связано с Анлилем: болезненная хрупкость, короткая стрижка, простонародные сандалии, серый цвет, отсутствие украшений и татуировки с оленями. Стало очень модным жить раздельно с женой, принимать лекарства и забираться на диван с ногами. 
 
   Сихарди никогда не понимала причин отвращения и ненависти, которые ее отец испытывал к своему единственному сыну. До ужасного мора 1002 года в императорской семье было пятеро детей. Мор унес жизни трех детей и матери, позволив выжить лишь самому крепкому мальчику и самой слабенькой девочке. Тэйчи был на четырнадцать лет старше сестры.
   Эмбаук Гренч избегал даже встречи с сыном. Если она все-таки случалась, он смотрел на него с какой-то брезгливостью. Сихарди вспомнила, что это началось тогда, когда Тэйчи был еще очень молод.
   Однажды девятнадцатилетний Тэйчи взял ее на руки в присутствии отца. Ей это очень понравилось, и она схватила его за уши. Отец сказал старшей воспитательнице:
   — Возьмите у него ребенка!
   Тэйчи побледнел и крепче прижал ее к себе.
   — Никогда не смей даже прикасаться к сестре! – приказал отец.
 
   Однажды на закате Сихарди вышла из ворот, пересекла ров по откидному мосту и углубилась в парк. Смеркалось, летучие мыши с писком скользили по небу. В парке становилось темно, ночные птицы начали  перекличку. Сихарди услышала смех, плеск воды, голоса людей, и пошла к реке. Знакомая тропа, окруженная покрасневшими в лучах солнца деревьями. Над головой принцессы кружилась мошкара. Сихарди подошла к реке и опустила руки в теплую, спокойную, слабо мерцающую воду. Подняла голову и увидела лодку. Какое-то чувство подсказало принцессе, что лучше будет спрятаться. Сихарди легла, скрытая травой и ветками ивы, и вся замерла в ожидании.
   Лодка плавно скользила по воде, под низко склонившимися серебристо-серыми и зелеными ивами, рассекая заросли цветущих кувшинок. В лодке сидели император Тэйчи, герцог Хейдауг и Ланин. Ланин была одета в полупрозрачное розовое платье; ее шея, волосы и плечи были украшены венками из кувшинок, в этом убранстве она казалась настоящей речной девой. Тэйчи, в небрежно расстегнутой на груди одежде, был весьма пьян, он что-то говорил, и Ланин, смеясь, набросила ему  на голову один из своих венков. Анлиль перегнулся через борт лодки и смотрел в затянутую ряской воду. Герцог Хейдауг с важным видом глазел по сторонам.
   Рядом с ними сидела Джатарэ. Уроженка юга не рискнула надеть такое же открытое платье, на ней было что-то из черного шелка, на груди — причудливый золотой узор. Волосы Джатарэ, украшенные розовыми и белыми кувшинками, синели как вороново крыло, в руках она держала лютню. Сихарди отметила вдруг, что Ланин и Джатарэ похожи, только Джатарэ — молода и свежа, а Ланин рядом с ней кажется какой-то пожившей. Тэйчи вдруг приподнялся и поцеловал Джатарэ в смуглую щеку. Одна из кувшинок соскользнула с ее головы, упала в воду и медленно поплыла рядом с лодкой.      

На следующий день к Тэйчи приехал Мирги Минчо: человек, бывший доверенным советником императора Эмбаука Гренча. Это был почтенного вида старец с почти совершенно седой головой и внимательными выцветшими глазами. Он носил лисью шубу и перстень с огромным алмазом, и осанка его была полна надменности. Мирги Минчо потребовал немедленной аудиенции, но Тэйчи заставил его ждать два с половиной часа и только после этого допустил его в библиотеку, собранную прадедом Эмбаука Гренча, большим книголюбом. Утреннее солнце скользило по золотым корешкам старых фолиантов, и миллионы пылинок поднимались в воздух и вспыхивали, как крошечные язычки пламени. В библиотеке, помимо Тэйчи, находились Ланин, герцог Хейдауг и Анлиль. Они сидели вокруг небольшого столика, на котором лежали карты Бит-Бинджи, и обсуждали новый план Тэйчи. Пасторальная идиллия приелась императору, и он решил перестроить Бит-Бинджи, разбить здесь сады с фонтанами и увеличить замок раза в три.
   Мирги Минчо тяжелыми шагами вошел в библиотеку и поклонился императору. Бледно-голубые глаза бывшего советника казались вовсе лишенными выражения. Эти глаза остановились на лице Тэйчи и нельзя сказать, чтобы в них чувствовалась почтительность.
   — Присаживайся, Мирги! — сказал Тэйчи тоном человека, оказывающего огромную честь в общем-то не слишком достойному гостю. — Чем ты меня порадуешь? Моего покойного батюшку ты часто радовал, я помню…
   Ланин криво усмехнулась. Она смотрела на Мирги Минчо с открытой застарелой ненавистью. Бывший советник взглянул на рубиновое ожерелье, украшавшее полную грудь Ланин взглядом человека, который видит в комнате грязь, но из вежливости не говорит об этом хозяину.
   — Ваше величество! — сказал Мирги Минчо очень низким, негромким голосом. — У  меня для вас есть срочные сообщения. Необходимо обсудить их как можно быстрее. Я не сомневаюсь, что, когда вы услышите, о чем идет речь, вы простите мою излишнюю поспешность.
   — Хорошо…Говори! — ответил Тэйчи, поднимая к потолку свои круглые светлые глаза. За последние два месяца он еще больше располнел и казался сейчас на десять лет старше своего возраста.
   Мирги Минчо в первый раз посмотрел на Анлиля:
   — Ваше величество, я не могу говорить с вами в присутствии этого человека.
   Тэйчи побагровел, и его большие глаза стали еще светлее.
   — А в присутствии герцога Хейдауга Треджи и этой дамы ты можешь со мной говорить? — спросил он высоким пронзительным голосом, который, как точно знала Ланин, всегда предвещал бурю.
   Мирги Минчо  помрачнел. Постучал худыми бледными пальцами по инкрустированной слоновой костью столешнице.
   — Я не смею судить о том, насколько герцогу Хейдаугу интересны государственные дела, но бесспорно, что герцог Хейдауг, как сын одного из лучших родов Харракана, ваше величество, имеет полное право принимать участие в обсуждении судеб своей страны. Что же касается дамы, — и Мирги Минчо одарил Ланин кривой усмешкой, — то, отдавая должное ее несомненным достоинствам, могу сказать лишь одно: дамам следует помышлять об исконных своих обязанностях, а не о политике. Но если вы, ваше величество, доверяете этой даме, что ж…да будет так. Я не хотел оскорбить ни герцога, ни госпожу Ланин, и если это получилось, то невольно, и я прошу у них прощения. Но этот человек не должен присутствовать при обсуждении государственных дел и вообще не должен находиться в вашем обществе.
   — Я, только я, один только я решаю, кто может уйти, а кто должен остаться! Чем быстрее вы это поймете, тем лучше для вас! — рявкнул Тэйчи. — Старик! Ты приехал сюда, чтобы учить меня, как мне править Империей. Но я уже не мальчик, мне тридцать пять лет! Мне не нужны ни девки, ни советники моего отца! Я сам выбираю людей!
   — Я вижу, как вы их выбираете! С этими людьми вы собираетесь править Харраканом? Может быть, герцог Хейдауг, чье единственное достоинство—состояние, унаследованное от отца, кстати, уже наполовину разворованное и пропитое, может быть, этот герцог Хейдауг объяснит вам, как по-хорошему умиротворить тех, кто не очень-то доверяет вашей власти? Может быть, ваша женщина знает, как накормить и одеть армию? Может быть, этот нибтейни ездит к жрецам Кеджа-Кемо и просит их не признавать правоту притязаний вашего дяди? Но довольно! Я приехал, чтобы сообщить вам…
   — Почему вы назвали меня нибтейни? — спросил Анлиль.
   Услышав этот, обращенный к нему вопрос, бывший советник вздрогнул, как будто получил пощечину.
   — Ваше величество, я приехал, чтобы сообщить вам... — снова начал он.
   — Тэйчи! — снова перебил Анлиль. — Пусть этот человек объяснит мне, почему он назвал меня нибтейни! 
   — Успокойся! Успокойся! — заговорил Тэйчи. — Сейчас он ответит на твой вопрос.
   Мирги Минчо крепко стиснул пальцы.
   — Подчиняясь воле моего императора, я попробую объяснить вам, почему я называю вас нибтейни, — сказал он, глядя куда-то поверх головы Анлиля и делая ударение на слове “вы”. — Вы сидите здесь в этой позорной униформе, в которой появлялись на арене, а теперь, набравшись сверхъестественной наглости, вы считаете  возможным разгуливать в ней по дому, где рождались и умирали харраканские императоры. Как после этого прикажете вас называть? 
   — Эта одежда очень удобна. Я к ней привык. Вы предлагаете мне поехать в Кеджа-Кемо? Мысль довольно забавная.
   — Нет! — сказал Мирги Минчо. — Вы настолько же бесполезны, как эта женщина, которая еще недавно стояла на перекрестке улиц Квартала Своден! И вы занимались схожим ремеслом!
   Тэйчи стукнул кулаком по столу:
   — Скажешь ему еще слово — и я повешу тебя, как собаку!  Не твое дело, Минчи, с кем я обсуждаю свои решения! Единственное, что тебя касается — это то, что я не хочу обсуждать их с тобой!
   Эта фраза очень понравилась самому Тэйчи, и он мысленно повторил ее еще несколько раз.
   Тогда бывший советник заговорил торопливо и громко, словно боясь быть прерванным:
  — Кто делает это? Кто, как жук-черноусик, подтачивает изнутри Империю? Все эти указы... Система военных застав на пойдарской дороге была уничтожена одним росчерком пера! Зачем? Новый министр Мерджи Феррад ответил мне: мы должны экономить деньги. Армия обременительна. Отличные сторожевые башни в Лециа были сожжены в одну ночь! Зачем? Они давно прогнили, сказал мне новый министр. Было решено, что жители Пойдара недостаточно набожны, и десять миллионов маталле из военной казны были переведены в казну жреческую. Было решено, что незачем держать боевые корабли на реке Алдже, ведь со стороны Шенгенодда нам никто не угрожает! — Мирги Минчо громко рассмеялся. —Корабли загрузили лесом и, во время бури, отправили прямо на пороги Сиппариппы! Дальнейшая их судьба вам известна. Воля стихии, вздохнул новый министр. Харраканский запад — давно уже не Харракан! Принят указ о создании правительства в Мерате! Тардж Амарчи уже готов выступить, и...
   — Тэйчи! — сказал вдруг Анлиль. — Мне плохо.
   Тэйчи, который с видом насмешливой скуки выслушивал монолог бывшего советника, словно очнулся ото сна, перевел взгляд на Анлиля и...прыгнул вперед, как пантера.
   — Что с тобой? — закричал он. — Сердце?
   Анлиль слабо кивнул и прижал руку к груди.
   — Не надо волноваться... Это сейчас пройдет... Бывало хуже, — прошептал он, сделав попытку улыбнуться.
   Это заключительное «бывало хуже» произвело на Тэйчи совершенно особенный эффект.
   — Тебе нужно лечь! Нет, не вставай! Где твои лекарства? Ты можешь дышать? О, Валлат! Скажи мне, что делать, Ланин, я не знаю, что делать! — при этом Тэйчи то начинал вытаскивать Анлиля из кресла, то заталкивал его назад. Завершился монолог протяжным криком. — Лекаря!
   Ланин сделала знак слуге, подошла к Тэйчи, положила ему руку на плечо:
   — Все в порядке. Сию минуту здесь будет врач, — спокойно сказала она. Потом  наклонилась и погладила Анлиля по волосам. — Держись!
   — Где его лекарство? — крикнул Тэйчи. — Принеси!
   — Сию минуту принесу.   
   В ее голосе скользнула насмешка. Ланин подошла к застывшему у дверей Мирги Минчо, и он посторонился. Миндалевидные темные глаза взглянули на него из-под синеватых век, глаза почти совершенно черные и очень глубокие, и бывший советник нахмурил брови. Откровенность этого взгляда оскорбила его.
   — Господин Мирги Минчо, я думаю, что вам сейчас лучше незаметно и очень быстро уйти, — шепнула Ланин.
   Она вышла. Бывший советник последовал ее совету и своему собственному чутью. Остановившись на лестнице, он пропустил стайку иностранных врачей, рысцой бегущих в библиотеку, и услышал вопль нового императора:
   — Где этот проклятый старикашка?! Это он накапал здесь ядом!
   В тот же час Мирги Минчо «осторожно и очень быстро» покинул Бит-Бинджи.

   Тэйчи, Ланин и Анлиль позировали в тот вечер. Придворные полукругом выстроились вокруг мольберта. Сихарди сидела на табурете. Жаркое вечернее солнце заливало галерею — резные листья пальм и бело-зеленые цветы, разомлевшие в душном зное.
   — Принесите самое большое зеркало! — сказал Тэйчи.
   Зеркало поставили перед диваном. Тэйчи долго и брезгливо смотрел в него:
   — Ланин, встань-ка!
   Ланин вопросительно улыбнулась и отошла в сторону. 
   — Джатарэ Саринат! Будьте любезны сесть рядом со мной! — приказал Тэйчи.
   Джатарэ присела на краешек дивана и сложила руки на коленях. Тэйчи скрестил руки на груди и долго рассматривал себя, Анлиля и Джатарэ — отражение в золотых лучах заходящего солнца.
   — Джатарэ Саринат, вот он считает, что я должен жениться на вас! — сказал император, показав на Анлиля. — Да, да, он только вчера говорил со мной... Что вы об этом думаете?
   — Я не смею думать, мой император! — тонким голосом сказала Джатарэ.
   — Не смеете или не умеете?
   — Не смею судить, умею ли я, мой император!
   — Почему так? Сколько вам лет?
   — Шестнадцать, мой император.
   — Ланин, во сколько лет ты выучилась думать?
   — Если я скажу, что умела думать всегда, госпожа Джатарэ со страху вообще не возьмется за это дело.
   — Я попробую справиться с любым делом, какое вашему величеству угодно будет мне поручить, — проговорила Джаратэ.
   — С любым? — усмехнулся Тэйчи. — Опрометчивое обещание! Я могу поручить вам такое дело, с каким вы не справитесь, как бы не старались!
   — Я обещаю, что буду стараться, ваше величество.
   — Ловлю вас на слове! — Тэйчи пронзительно захихикал. — Положите руки на колени! Сядьте свободнее! Что же вы жметесь?
   Он вновь устремил взор на кукольное личико Джатарэ и раздраженно сказал Анлилю:         
   — Вот, полюбуйся — варварство, дикость, глупость. Харраканская женщина — либо запуганная овца, либо алчная шлюха. Исключений нет. Впрочем, на это детское личико приятно смотреть. Может быть...может быть... Ее научили так двигаться и отвечать, но она еще сохраняет в себе что-то от милых домиков и цветущих садов своего родного края... Мы хорошо смотримся рядом.
   — Особенно если заметить, что человек, сидящий справа от тебя, сохраняет в себе что-то от тюремной камеры — да, вы очаровательно смотритесь рядом! — сказала Ланин.
   Ее лицо было мертвенно-бледным, губы кривились. Анлиль улыбнулся:
   — Что касается тюремной камеры... — начал он, но Тэйчи перебил его:
   — Что ты хотела сказать этим? — проговорил он холодно и сухо.
   — О, я хотела сказать, что его манеры, которыми ты почему-то восхищаешься, годятся только для забитой уголовниками камеры, и сам он — только для нее и годится! — свирепо  отчеканила бледная и разгневанная Ланин.
   — Осторожнее! Ты сама не знаешь, что говоришь, — сказал Тэйчи.
   — Я знаю, что говорю: его лицо естественнее смотрелось по ту сторону решетки! —крикнула Ланин, теряя остатки самообладания, и выбежала из галереи.
 
   В тот же вечер Тэйчи, Анлиль, Джатарэ, Диог Эрсон, Хейдауг, Деджар и прибившаяся к стае Алемат уехали в Бемию и провели там три дня. Ланин приглашена не была. Было очевидно, что слуги, делавшие ставку на Ланин, останутся в проигрыше. Анлиль изменился, Сихарди почти не узнавала его сейчас. Она поняла вдруг, что у него отросли волосы, выбритых висков больше не было. Его лицо казалось моложе и почти утратило жесткость. Усаживаясь в открытую коляску, Анлиль улыбался и болтал о чем-то с весело смеющейся Деджар. Ланин смотрела на них из окна.
   Сихарди всегда боялась и не любила ее: эту странную чужую женщину с черными глазами и слишком густо накрашенными ресницами. Ланин платила ответной неприязнью, что не мешало ей при каждом удобном случае посылать в цветник Сихарди прислужницу, вооруженную длинными ножницами. Нынче звезда «линдрианской лани» была на закате; власть и успех ускользали из унизанных кольцами пальцев. Но она еще храбрилась, эта Ланин с ярким румянцем и синеватым оттенком черных волос... Фаворитка разыгрывала роль благородной дамы: ее наряды стали скромными, в облике появилась высокомерная застенчивость. Это уже не могло ее спасти. После возвращения из Бемии Тэйчи постоянно заводил речь о своей женитьбе на Джатарэ. Сихарди с недоумением замечала, что красота и свежесть Джатарэ совершенно не трогают Тэйчи, словно он не замечает их. Приводя свои доводы в пользу женитьбы, Тэйчи отмечал благородное происхождение девушки, ее незапятнанную репутацию — Джатарэ не была замешана ни в одном скандале — и, наконец, ее скромность и хорошие манеры. А придворным нравилось то, что  тридцатишестилетний уже император наконец-то заговорил о свадьбе, и — особенно — что он не пренебрег традицией жениться на харраканках и не искал иностранную невесту. Всем была известна роль Анлиля в этой истории: именно он уговорил Тэйчи пригласить Джатарэ ко двору, и он же указал на нее, как на возможную партию. Даже герцогиня Лили Алшо, которая раньше вся тряслась от негодования, стоило ей завидеть Анлиля, однажды благосклонно улыбнулась ему за обеденным столом: это заметили все. 
   Ланин терпела поражение: как мышь в окружении волков на доске для игры в лоджо. Ей было двадцать пять лет. Восемь лет назад, когда она, свежая деревенская девочка, танцевала в кабачке на окраине города, очарованный Тэйчи, имевший обыкновение посещать такие места инкогнито, увез ее в Ай-Межжот, а потом, превозмогая яростное сопротивление отца, стал жить с ней в Ашрум-Лозе. Безутешный вдовец Эмбаук Гренч сменил за эти восемь лет сотню любовниц, Ланин была бессменной и единственной фавориткой принца.   
 
   Наступила осень. Тэйчи торжественно открыл охотничий сезон. Но Анлиль отказался принимать участие в охоте, ссылаясь на слабое здоровье, и Тэйчи быстро переменил мнение. Он издал указ, запрещающий охоту в окрестностях Бит-Бинджи и приказал подданным спасать раненых и больных животных.
   В ненастный день Сихарди сидела в своей комнате и читала книгу. «Неподвижную иволгу в солнечных листьях увидеть нельзя — так и любовь». Сихарди не могла вспомнить, что напоминают ей эти слова.   
   — Госпожа принцесса, взгляните-ка! Что же это такое?! — воскликнула Мойнаш, вбежавшая в спальню. — С веранды видно!
   Сихарди вышла на веранду. Там стояли Анлиль и Ланин. Они смотрели в туман. В глазах Анлиля была мрачная решимость, во взгляде Ланин читались потрясение и ужас. Сихарди подняла глаза. Во влажном волокне тумана,  над золотыми кронами лип и серыми башнями Бит-Бинджи, поднималось особое знамя — черное с серебром. Это означало, что Империя Харракан подверглась нападению извне.
   
   Тардж Амарчи, брат покойного императора, выступил с северо-востока, из дикого края опустевших деревень и заснеженных полей, изрытых норами полевок. Он вел бесконечно преданных ему лучников, происходящих от харраканцев, которых столетиями ссылали в эти дикие края — там они брали в жены дочерей местных племен. Отличительной особенностью потомков от таких смешанных браков были бледные лица, светло-русые волосы, раскосые желтые глаза. Они не признавали харраканских законов, а жили по своим собственным законам и традициям. Но Тарджа Амарчи они почитали, как бога. Эти люди делали татуировки и брили черепа, ходили слухи, что они могут превращаться  в животных. Они убивали всех, кто вставал у них на дороге. Тардж Амарчи вел этих людей на свою родину, чтобы отвоевать императорский трон, восстановить Ашрум-Лозе и править Харраканом так, как велит традиция, восходящая к временам  Высокого Рогатого Ашри.
   В Бит-Бинджи больше не устраивали веселых праздников. Тэйчи созвал военный совет. В просторном, гулком зале с бледно-зелеными колоннами вдоль каменных стен, вокруг черного стола из крепкого, как гранит, дерева лоа, сидели:  император, герцог Диог Эрсон, герцог Хейдауг, высшие военачальники Империи Манчи Авад и Амрир Харрат, живущий без имени глава Ордена Ущербной Луны, придворный историк Родну Кенрум, наместник тхайба Битимми Итаз Каланд и Анлиль.
   — Тардж Амарчи был изгнан! — негодующе твердил Тэйчи. — Мои права признаны богами, Орденом, жрецами и народом.
   — Император был убит! — мрачно возразил Манчи Авад, высокий северянин с обезображенным шрамами лицом, в кольчужной рубашке до колен. — Ты не осудил убийцу.
   — Как я мог осудить убийцу, если это — моя сестра! — крикнул Тэйчи.
   — Ты должен был покарать сестру! — сказал Манчи Авад. — Смерть императора осталась безнаказанной. Кроме того, ты не выбрал себе супругу.
   Глаза Тэйчи перебегали с одного лица на другое:
   — Я еще успею сделать это! Я восстановлю Ашрум-Лозе! Я женюсь, на ком вы мне скажете! Хоть завтра женюсь! 
   Военачальники были бесстрастны, герцог Хейдауг сжимал кулаки и явно хотел устроить драку. Герцог Диог Эрсон делал вид, что рассматривает карту. Родну Кенрум, снисходительно подняв вверх седые брови, грыз кончик пера. Анлиль улыбался, глядя куда-то в сторону.
   — По твоей вине дракон спалил дом твоего отца, великолепнейший дворец в мире, —сурово сказал Амрир Харрат. — Если бы не дракон, Тарджу Амарчи пришлось бы штурмовать гораздо более могучие стены. 
   — Дракон вылетел не по моей вине! — воскликнул Тэйчи.
   — Ты не должен был держать дракона, — возразил Амрир Харрат. — Каждый дракон должен быть убит. Вспомни законы Империи!
   Родну Кенрум, лениво растягивая слова, вмешался в разговор:
   — Не в том вопрос, хорошо правит император, или нет. Это не нашего ума дело. Великий Рогатый Ашри отдал нас под его руку. Это судьба, ир лучча. Дело в том, как нам отбить этих варваров…
   — У него не только варвары, — мрачно сказал Манчи Авад. — У него, помимо этих мерзких полукровок, есть собственная дружина из настоящих харраканцев. Правда, их не так много.
   — Не следует недооценивать варваров, — сказал Амрир Харрат. — Они отлично умеют сражаться. Все, кто недооценивал варваров, умирали от их руки. Варвары не боятся смерти. Больше всего они боятся позора. Поэтому они так опасны.
  — Не так уж они и опасны, — возразил Анлиль. — Я жил среди варваров. То были варвары Ледника. Они способны разорить деревню или совершить нападение на купеческий караван…но они не возьмут Бит-Бинджи.
   — Верно, перебьем мы этих варваров! — кивнул Тэйчи.
   — Ты не имеешь права говорить на военном совете Харракана! — сказал Амрир Харрат, с ненавистью глядя на Анлиля. — Ты чужеземец, искатель приключений, нибтейни! Ты не смеешь говорить с нами, харраканскими воинами!
   — Что ты посмел сказать ему?! — послышался искаженный от ярости голос Тэйчи. Император был в бешенстве. Он сорвал с руки кожаную перчатку, свернул ее жгутом и несколько раз ударил Амрира Харрата по лицу. Манчи Авад, нахмурившись, отодвинулся от стола. Он уже несколько раз присутствовал при подобных рукоприкладствах и с тоской вспоминал о сдержанности Эмбаука Гренча.
   — Я  прошу прощения, — проговорил побледневший Амрир Харрат.
   — У него! — рявкнул Тэйчи.
   — Я прошу у тебя прощения, — одними губами, раздельно, произнес Амрир Харрат, обращаясь к Анлилю. В его глазах стыла тоскливая ненависть.
   — Принимаю! — сказал Анлиль.
   — Нужно опередить их. Мы не можем допустить, чтобы они штурмовали Бит-Бинджи. Нужно выйти навстречу и встретить их в поле. Там у нас будет преимущество. Наши пехотинцы великолепно сражаются в поле, — произнес Манчи Авад.
   — Да. Гибель Бит-Бинджи станет гибелью Харракана, — согласился Родну Кенрум.
   — Делайте, что хотите! — воскликнул Тэйчи. — Но если я увижу на земле Бит-Бинджи хоть одного полукровку, ваши головы слетят с плеч!
   — Мы не допустим такого позора, о император! — воскликнул Амрир Харрат.
   — Мой император, может быть, человек, который пользуется твоим безграничным доверием, даст нам какой-нибудь совет, — мягко предложил льстивый Итаз Каланд.
   Анлиль улыбнулся. Правую руку он положил на стол, и глаза придворных то и дело останавливались на татуировке банды Аугни.
   — Я знаю выход. Нужно убить Тарджа Амарчи. Лишившись предводителя, варвары утратят силу духа. Они станут как муравьи, лишенные царицы.
   Манчи Авад содрогнулся. Придворные переглядывались.
   — В этом предложении есть смысл, — сказал Верховный Маг. — Нужно убить его с помощью таримедхли, магии.
   — Вот и хорошо! — воскликнул Тэйчи. — Иначе зачем мой отец развел здесь столько магов, если они ничем не могут помочь? Пусть возьмутся за дело и навсегда избавят меня от паршивого дядюшки.
   — Нам понадобится твоя помощь, — сказал Верховный Маг Анлилю.
   — О, я всегда рад помочь своим собратьям по цеху, — улыбаясь, сказал Анлиль.
   И, глядя на его красивое оживленное лицо, Манчи Авад вспомнил, где он видел точно такую же улыбку. Несколько лет назад он видел играющего в саду душевнобольного ребенка. Ребенок ловил сеткой разноцветных бабочек а потом, радостно и безмятежно улыбаясь, убивал их. Зачем ты это делаешь, спросил у него Манчи Авад. Потому что живые они летают, а мертвые — нет, ответил ребенок.
   — Живой дядюшка нам опасен, а мертвый — нет, — сказал Анлиль. Тэйчи громко расхохотался. Манчи Авад опустил глаза. Ему хотелось обратиться к Валлат, но он давно уже забыл все молитвы.
 
   В свою последнюю ночь в Бит-Бинджи, Анлиль вспомнил тот день, когда взял у Тэйчи ключи от кабинета Эмбаука Гренча. Закрывшись в кабинете, он зажег свечи и осмотрелся. Начертил на стенах и полу несколько защитных рун, даже не для того, чтобы обезопасить себя, а чтобы вовремя обнаружить нападение. Стол был завален всевозможными бумагами, картами, записками. Другие бумаги были запечатаны в конверты и лежали на полках. Анлиль принялся разбирать бумаги.
 "Мой сосед уверяет, что ар-наританцы нас всех ненавидят  и скоро нас резать придут, и тем самым большой страх на базаре распространяет, так что народ начинает ямы преглубокие копать  и свой народный скарб туда складывать".
 "Давеча, в бытность свою на базаре, видел пришедших туда полукровок из Ар-Нарита, говоривших такое, что и написать-то неудобно — дескать, наш рагаб — Тардж Амарчи, а не тот, кто в Доме Ашри сидит и, стыдно сказать, в толпе кто-то кричал, что правильно они, наританцы эти, рассудили".

   Потом Анлиль просмотрел карты — подробные, нарисованные с замечательным искусством. Карта всего Харракана. Карты отдельных тхайбов. На некоторых из них были отмечены даже ручьи и колодцы. Карты соседних государств — естественно, менее подробные. Особенно заинтересовала Анлиля карта, на которой были отмечены тайные тропы, соединяющие Харракан, Менгар и Ледник. Ими пользовались разведчики.
   Еще на столе лежала толстая, переплетенная в кожу с золотым тиснением и очень старая тетрадь. В ней Эмбаук Гренч делал записи.
   Аккуратный, ровный, каллиграфический…нет, слишком строгий для того, чтобы быть каллиграфическим, почерк.
   "Пока Тардж Амарчи ведет себя тихо, ему ничто не угрожает. Я сам сказал тогда эти слова. Но он науськивает на меня своих полукровок".
   
   "И как, во имя всех богов, в нашем роду мог появиться этот Тэйчи?Чудовищно находить в его лице черты моей покойной Турратейни! 
   Но эта невозможная наглость — тайно протащить в столицу Марбейта... Я сохранил Марбейту жизнь и свободу лишь после клятвы, данной Тэйчи. Клятва нарушена. Следует показать, что я готов идти до конца".   
 
   "И сколько бы лет не прошло, я никогда не прощу Тэйчи того, что он продал Ай-Межжот: дом, в котором жила его мать, где прошли первые дни жизни Сихарди, и продал его, чтобы выкупить из тюрьмы раба, назначенного им на роль моего убийцы!
   Они собрались снимать с него руну. Верховный Маг говорит, что секрет снятия руны утерян полстолетия назад. Все это чудовищно".

   "Игра в заговор едва не зашла слишком далеко. Они чуть не выпустили на волю зверя. О, как он глуп, мой Тэйчи"!
 
   "Сведения о здоровье Тэйчи весьма расстроили меня. В  Ларшо он пил так много, что чуть не погиб.   
   Тэйчи  очень болен. Врачи по-прежнему опасаются за его жизнь. В Ларшо лечить его невозможно. Пусть возвращается — при условии, что будет жить трезво и скромно.   
   Тэйчи просил, чтобы я позволил Ланин вернуться в Ашрум-Лозе. После долгих уговоров и слез, я счел возможным согласиться, но с условием:  я высылаю из столицы Диога Эрсона".
 
   "Тэйчи снова пьет. Они праздновали годовщину заговора. Тэйчи посмел подарить этой девке кольцо своей матери. Апофеозом празднества был визит на него Ламитты Терс, любовницы моего отца, девяностодвухлетней ведьмы, исполнившей непристойную песню.
   Тэйчи осмелился заявить мне, что взял деньги  из наследства матери, завещанного ему, как “дар сыну”, посему я, видите ли, должен вернуть ему либо Ай-Межжот и деньги, либо — этого раба".
 
   "Пусть они снова поиграют в заговор. Потом — раскрыть и предать самой широкой огласке и осуждению. Тэйчи навечно заточить в крепости. Зверя пусть убьет другой зверь. Ланин повесить в Кеджа-Кемо. После этого объявить Сихарди наследницей трона".
   Это была последняя запись.

   Еще несколько дней спустя Анлиль оделся в простой темный плащ, замотал лицо шарфом и выбрался из дворца через пролом в стене — им пользовались рабы, желавшие ускользнуть на ночь в город. Через полчаса он был уже на улицах Подгорного Правобережья. Так именовался огромный анклав нищеты на восточной окраине Ашрум-Лозе. Ветер насквозь продувал узкие темные улицы, распространяя вонь гниющих отбросов и сточных труб. В лавке контрабандиста Анлиль купил деревянную маску в виде волчьей морды на кожаных ремешках. Он добрался до темного здания, ярко освещенного факелами — толпы народа стекались к нему. Как голытьба, так и богатые. Слышался бой барабанов, завораживающе-агрессивная линдрианская музыка. Анлиль протиснулся сквозь толпу, постучал в дверь и сказал привратнику:
   — Я — колдун. Я хочу драться за деньги.
   Привратник кликнул юношу с клеймом беглого раба на лбу, и тот повел Анлиля по лестнице — но не вверх, где расположились бордели и питейные заведения, а вниз, на подземные этажи. Они шли по узким тоннелям, тускло освещенным глиняными светильнями, сквозь зеленый дымок линдрианских трав, шли сквозь дым и чад, то в сумраке, то в красноватом свете. Им приходилось пробираться сквозь толпы, торгующие здесь и покупающие здесь наркотики, беспошлинное вино, женщин, мужчин, детей. По крутой лестнице они спустились в небольшой круглый зал, битком забитый орущим и свистящим народом. В центре Анлиль увидел маленькую арену, обнесенную стальной сеткой. Факелы горели на каменных тумбах. Вокруг арены стояли скамьи, рядов десять, не больше. Юноша с клеймом подвел Анлиля к рыжему толстяку, сидевшему за столом под надписью: ПРИНИМАЮТСЯ  СТАВКИ.
   — Драться хочешь? Новичок в этом деле? — спросил толстяк, не выпуская изо рта трубки.
   — Ну, не совсем новичок, но в столице — в первый раз.
   — Сам откуда? Звать как?   
   — Таргнир. С Ледника.
   — Таргнир — и все? Здесь кличка громкая нужна... «Разящая рука», к примеру...   
   — Просто Таргнир.
   Толстяк громко высморкался в ладонь:
   — Учти, парень, здесь тебя покалечить или даже убить могут... У нас — жестко.
   — Согласен.
   — Ну, насчет убить — давно никого не убивали, — сказал юноша с клеймом, — а вот без почек спокойно уйти можешь. Или — без ребер.
   — Ты как сюда, с почками и ребрами пришел? — спросил толстяк.
   — Уже без них.
   — А! Ну тогда я тебе пять маталле за участие ставлю. Если победишь — десять.
   — Согласен. 

   В тесном чулане Анлиль вывернул наизнанку свой плащ. Изнанка была покрыта волчьим мехом. Потом он надел на лицо свою маску, потуже завязал ремешки. Серые глаза смотрели в треснувшее зеркало, волчья пасть была приоткрыта. Скалились клыки.
   Темнокожий мальчишка постучал в дверь: 
   — Время! Ого! Отличная маска!
   Он прошел сквозь орущую и размахивающую руками толпу. Взобрался на помост. Там уже стоял темнокожий человек в ярко-красных шароварах. Он был обнажен по пояс и разрисован татуировками. На голове у него раскачивался настоящий плюмаж из перьев попугая.
   — Дамы и господа, сегодня на арене — непобедимый Клерфиус, Черный Лев Пустыни, против Таргнира....хммм....Северного Волка!
   Клерфиус поднял руки, натертые бальзамическим маслом.
   — Ты бы лучше собачью маску надел, недоносок! — гаркнул он.
   И он начал наносить удары...довольно точные и профессиональные...было понятно, что он поднаторел в подпольных боях. Впрочем, вся его техника сводилась к приемам нападения и обороны, в ней не было ни фантазии, ни философии, она была проста как эта арена, покрытая тонким слоем стружки; проста как воющая толпа. Анлиль не атаковал. Он только уворачивался от ударов, скользящих по поверхности его защиты, как водомерка —по водной глади, и всматривался в толпу.
   — Нападай, что ты трусишь, позор своего народа! — крикнул Клерфиус.
   У него нет «эффектов», как мы говорили в тюрьме. Джелли не взял бы его в волки.
   — Убей его! — скандировала толпа.
   Пора отрабатывать пять маталле «за участие»...
   
   ...когда Клерфиус уже лежал на спине, мокрый от пота, с рассеченным предплечьем, Анлиль поднял руки в знак своей победы и улыбнулся той же неподвижной и широкой улыбкой, какой он всегда улыбался на арене... Она была его особым отличительным знаком, другие волки тщетно пытались подражать этой странной и немного страшной улыбке. Потом он вспомнил, что на лице у него — маска.
   И была одна безумная секунда, когда он поднял руки, чтобы развязать ремешки...
   Потом он спрыгнул с помоста и пошел сквозь толпу смеющихся, аплодирующих, выкрикивающих имя Северного Волка людей...сквозь толпу мужчин и женщин...менял, гадалок, проституток, воров...людей с мутными от наркотика глазами и венерическими язвами на лицах... К нему тянулись руки, его поздравляли, хлопали по плечу.
   — Мои десять маталле, — сказал он рыжему толстяку.
   — Минуточку! — сказал тот, безропотно отсчитывая монеты. — Знаешь, Волк, а ведь мы могли бы заключить контракт... Как тебе?
   — Мне? Никак.
   — Назови цену! Ты — очень хорош, парень. Профессиональный боец, да? Да разве ты первый день в столице? Я тебя где-то уже видел... Ты в «Четырех Слонах» не дрался?
    — Может, и дрался. Что до контракта... Захочу сражаться — приду. Я — человек свободный.

   Это — море. Только море,  а люди — лишь огромные нелепые рыбы, лениво ползающие по дну в поисках пищи. И разума в нас не больше, чем в рыбах. И чести. И любви.   
   Быстрыми шагами он направился к Ашрум-Лозе. Тэйчи мог проспаться раньше времени и затребовать его по любому вздорному поводу... Нельзя было допустить, чтобы у Тэйчи появились подозрения. 

   Спустя неделю Анлиль опять вошел в кабинет Эмбаука Гренча. В руках у него был большой кожаный мешок, очень похожий на тот, который он носил в бытность свою кладоискателем. Он положил в него некоторые бумаги. Глубоким вечером, во время ужина, Анлиль пожаловался императору Тэйчи на неожиданное ухудшение здоровья. Он просил Тэйчи отпустить его на несколько дней к герцогине Лучче Кеммет, в ее прекрасное лесное поместье, отдохнуть от шума и жаркого воздуха столицы. Услышав имя герцогини, Сихарди подняла глаза. Подожди немного и поедем вместе, предложил Тэйчи. Анлиль понизил голос и сказал, что хотел бы провести несколько дней наедине с Луччей Кеммет. А это не повредит твоему здоровью, невинным голосом поинтересовался Тэйчи. Я кое-что слышал о темпераменте Луччи Кеммет. Анлиль улыбнулся. Сихарди вышла из-за стола и удалилась, но этого никто не заметил. Тэйчи отпустил Анлиля, при условии, что тот вернется самое большее через три дня и привезет с собой Луччу. Анлиль выписал сам себе разрешение на проезд через все заставы, выехал из Ашрум-Лозе и отправился в небольшой пограничный город Ихабу. Он выбрал его за то, что этот город находился очень далеко от столицы и граничил с Северным Менгаром. Анлиль искал несколько часов и, наконец, нашел то, что ему было нужно: доходный дом на окраине, относительно чистый и спокойный. Его содержала вдова, которая, несмотря на свой варварский вид, оказалась женщиной разумной и рассудительной. Он снял комнату и провел в ней два дня. Маленькая дочь хозяйки  заинтересовалась новым постояльцем и то и дело заглядывала в комнату, стоя на пороге комнаты и исподлобья глядя на Анлиля черными глазами.
   — Что тебе нужно? — спросил он, наконец. Чтобы как-то убить время, Анлиль записывал в дневник Эмбаука Гренча свои собственные путевые заметки — все, что он увидел, проехав через три тхайба. Сколько застав и где, насколько хорошо укреплены города, в каком состоянии дороги.
   — А мы с мамой можем как-нибудь помочь тебе? — спросила девочка.
   — Что ты сказала? — переспросил Анлиль. Даже если бы девчонка сделалась невидимой или обернулась призраком Эмбаука Гренча, она не смогла бы поразить его больше.
   — Мне кажется, ты хочешь, чтобы кто-то тебе помог. У тебя очень несчастные глаза.
   — Иди отсюда. Надоела! — как можно грубее сказал ей Анлиль.
   Через два дня он выломал из стены пару досок, спрятал туда мешок с бумагами и тщательно замаскировал свой тайник. Впрочем, некоторые бумаги он оставил себе, завернул в воловью кожу и перевязал веревкой. Потом он пошел к хозяйке, заплатил ей за полгода вперед и сказал, что может приехать сюда в любой день и ему нужно, чтобы эта комната оставалась незанятой и ожидала его. Как вам будет угодно, спокойно отвечала вдова. Он опасался женского любопытства, но хозяйка была совершенно лишена этого недостатка. Тогда Анлиль передал ей запечатанное гербовой печатью Ашрум-Лозе письмо:
   — Если я так и не вернусь, через полгода отправь письмо по этому адресу.
   Хозяйка бросила беглый взгляд на адрес: 
   — Хорошо.
   — Сколько денег ты хочешь за это?
   — Два маталле.
   — Почему так мало?
   — Потому что услуги почтовой кареты стоят два маталле.
   Анлиль кивнул ей и вышел на ярко освещенную утренним солнцем улицу. У порога стояла хозяйкина дочка. Она сделала несколько шагов, и Анлиль впервые заметил, что девочка хромает.
   — Ты решил уехать? — спросила она. — Ты думаешь, что там тебе помогут? Мы с мамой могли бы тебе помочь. Мы — очень добрые. А меня зовут Хошшу.
   Анлиль улыбнулся.  По харракански это имя значило “маленькое бревно”.
   — Ты — волшебник, — сказала девочка. — Ты можешь вылечить мне ногу? Так, чтобы я не хромала.
   Анлиль бросил на девочку короткий взгляд: травма была незначительна, но грозила в будущем еще более тяжелой хромотой. Исправить ее было бы легко, всего-ничего файрата…И Анлиль подумал: может быть, сделать это?
   Она стояла перед ним, и солнечные лучи падали на ее волосы, мерцающие черной синевой. И был момент, когда он совсем уже решился и даже протянул руку, чтобы передать ей свой файрат, но сразу же отвернулся  и зашагал прочь.
   — Я не могу сделать это, — бросил он.
 
   Покинув город Ихабу, Анлиль пересек границу с Северным Менгаром. Спустя несколько часов тряски по заболоченной дороге, он уже был в пограничном городе Джанта-Рубба. Улица, застроенная покосившимися деревянными домами. На площади — грубо размалеванный красной и голубой краской, почерневший от дождей идол Звайне. Анлиль вошел в таверну города Джанта-Рубба, в этот поздний час битком забитую мелкими контрабандистами, промышлявшими на одичавших землях в так называемом “Треугольнике Пустошей”. Хозяин услужливо подскочил к Анлилю и повел его к свободному столику в самой середине таверны.
   — Этот не годится. Мне нужен тот, — сказал Анлиль, показывая на стол в дальнем, темном углу, отгороженный от залы веревкой, с которой свисали куски вяленой рыбы.
   Сквозь чад от огромной печи помещение просматривалось плохо:  мешки с гороховой мукой у стены,  рядом лежала изможденная овца, которую предполагалось зарезать по заказу посетителя. Посетители носили безрукавки, просторные плащи и войлочные шляпы. Они пили из кружек, разрисованных черными и красными узорами; на столах перед ними лежали головки лука и чеснока.
   Несколько минут спустя в таверну проскользнул человек, который почти ничем не отличался от остальных: его плащ был так же сильно заляпан грязью, из-за пояса торчал охотничий нож, черное перо украшало шляпу. Этот человек, рыжеволосый толстяк, остановился посреди таверны и принялся разглядывать посетителей. Анлиль приподнялся  и сделал ему знак рукой.
   Толстяк плюхнулся на стул напротив Анлиля:
   — Уфф! Ну и ливень сегодня! Эй, хозяин, кружку пива! Я принес ответ.
   Он порылся в кармане, извлек оттуда свернутое трубочкой письмо. Анлиль прочитал его.
   — Это как раз то, чего я ожидал, — сказал он, потом поднес письмо к свече и сжег его.
   — Вы располагаете тем, в чем так заинтересована знакомая нам обоим особа? — живо  спросил толстяк. — Тьфу ты, что за пиво! Они, наверное, крысу сварили.
   Анлиль порылся в своей  сумке и отдал толстяку конверт с бумагами.
   — Благодарю вас! — сказал толстяк. — Вы желаете написать сопроводительное письмо?   
   — В этом больше нет необходимости.
   — О, разумеется! Как мы и договаривались, я могу…
   — Можете.
   Толстяк распахнул плащ и спрятал конверт в одном из бесчисленных  карманов.
   — Значит, как договорились? — спросил он, протягивая Анлилю руку. — Помните: вы всегда можете рассчитывать на нашу поддержку.
   
   Манчи Авад и Амрир Харрат возглавили наскоро собранное войско, двинувшееся через Шеппу, навстречу армии полукровок. Войско Тэйчи было невелико, хотя под копье были поставлены все свободные мужчины, жившие на прилегающих к Бит-Бинджи землях: в Ашарате, Лециа и Пойдаре. Слишком невелика была численность этих свободных мужчин, а рабам в Харракане никто не дал бы оружия.
   Войско Тэйчи на рассвете вышло из Бит-Бинджи, чтобы перехватить армию Амарчи. Женщины стояли на белых стенах, окружавших замок, и горько плакали. Плакала даже Ланин, правда, не при всех, а спрятавшись в спальне, зарыв лицо поглубже в подушку, чтобы никто не узнал о ее слезах. Сихарди не поднялась на стены. Ей некого было провожать. И Тэйчи и Тардж Амарчи были ей одинаково безразличны.
 
   Глубокой ночью они стояли в лесу, на озаренной лунным светом поляне. Они образовали круг. Девять высших магов Ордена Ущербной Луны в черных плащах и фиолетовых масках — и с ними Анлиль, в одежде нибтейни и с открытым лицом. Они призывали силу, чтобы убить человека по имени Тардж Амарчи.
   Каждый из них был главным и подчиненным в этом кругу. Все вокруг притихло, даже ветер не шумел, даже летучие мыши попрятались в скрытые лесные пещеры. Глава Ордена держал в руке пучок волос Амарчи. Он взял их  у бывшей любовницы Тарджа Амарчи, которая дралась за них, как за сокровище. Маги и Анлиль концентрировали файрат, и сила внешнего мира — ночного воздуха; странных миров, пересекающих реальность Харракана; страха и голода бесчисленных живых существ — столкнулась с силой, идущей изнутри, бережно накопленной за долгие годы тренировок. Теперь глаз посвященного легко смог бы увидеть силу, сверкающую черным, алым, темно-синим огнем над их головами и руками. Тогда они связали свои силы в один мощный и неразделимый узел, и Анлиль присоединил свою силу, отличную от прочих, к этому сверкающему, обжигающе-горячему клубку.
   Последний миг великой сосредоточенности, еще секунда — и клубок силы полетел бы прямо в сердце Тарджа Амарчи, с невероятной скоростью преодолевая огромное расстояние. Но случилось неожиданное. В последний миг Анлиль обратил свою силу против магов харраканского ордена. Их силы были так прочно связаны с его силой, что холодный приказ “Умрите!”, который он послал им, мгновенно проник в их души, в их сознание, и они умерли, даже не успев понять, почему умирают. Их тела лежали на поляне, по-прежнему озаренные нежным светом Луны, в смешных теперь плащах и масках. Но узы, связавшие Анлиля и магов, были сильны, и смерть этих людей, в свою очередь, поразила Анлиля. Он знал, что так будет. И все же в первый миг было слишком трудно, он упал в траву и несколько часов лежал, как мертвый. Потом пошевелился, нащупал какой-то амулет у себя под одеждой. Морщась от боли, встал на ноги. Анлиль сел на черного коня и помчался на север навстречу армии Тарджа Амарчи.
   На полдороге от Бит-Бинджи к Аролло-Дое, Анлиль встретил жалкие остатки воинства Тэйчи. Оно было наголову разбито войском Амарчи и отступало. Манчи Авад и Амрир Харрат погибли, сраженные стрелами лучников Амарчи. Претендент на корону укрепился на холме, и полукровки обстреливали оттуда людей Тэйчи из луков. Манчи Авад советовал императору как-нибудь выманить Тарджа Амарчи с холма, но Хейдауг сказал роковые слова: “Слезет он или нет,  все равно, ему конец!” Почему-то эти слова показались императору единственно верными. Он дал приказ — подняться на холм. Стрел было столько, что люди не видели неба, толпами гибли не только воины, но и кони под ними. А потом вышли те отряды, что были позади: полукровки, следующие обычаям варваров, всех остальных Тардж Амарчи послал под стены Бит-Бинджи. Битва на холме закончилась тем, что пехотинцы Амарчи вышли вперед и перерезали всех, кто потерял своих коней, но еще мог сражаться. Только чудом сам Тэйчи не был захвачен в плен.
   Они шли назад, к Бит-Бинджи, рассчитывая на него, как на свое последнее укрытие. Когда они узнали, что Бит-Бинджи осажден, было уже слишком поздно. Они оказались зажатыми между двух огней. С одной стороны—харраканская дружина Амарчи под замком, с другой — армия полукровок, во главе которой шел сам претендент на трон.
 
   Бит-Бинджи был осажден уже третью неделю. Тардж Амарчи, чьи потери на самом деле были достаточно велики, предпочел не предпринимать решительных действий и не нападать на то, что осталось от войска Тэйчи. Амарчи выжидал. А в Бит-Бинджи тем временем голодали.
   Голод начался быстро,  хотя сперва казалось, что амбары ломятся от еды. Никто даже не понял, почему припасы так быстро кончились. Раньше, раз в пять-шесть дней в Бит-Бинджи привозили продовольствие из окрестных деревень, но теперь эти пути были перекрыты. Сперва осажденные бодрились, и даже высокородные дамы строили укрепления перед стенами.  Каждый день они съедали по куску черствого хлеба с солью и желание строить укрепления у них исчезло. А вслед за желанием исчезли силы.
   Сихарди отказалась от своего добровольного заточения в стенах спальни тогда, когда большинство дам и девиц слегли и не вставали больше. Принцессе сказали, что Ланин перегородила дверь в свои комнаты мебелью, что она превратилась в страшную карикатуру на саму себя, что она вся распухла от голода. Сихарди не испытала никакого злорадства.
   Она вошла в спальню к Джатарэ и обнаружила соперницу Ланин страшно исхудавшей. Ее карие глаза ввалились и потеряли блеск, волосы начали выпадать и валялись клочьями прямо на одеяле. Кожа Джатарэ приобрела некрасивый желтый оттенок. В спальне стоял запах пота и грязного белья.
   — Аргайа! — сказала Сихарди.
   Джатарэ шевельнулась и взглянула на принцессу.
   — С тобой все, как прежде, — прошептала она, приподнявшись и пристально глядя на принцессу, и...Сихарди показалось, что Джатарэ давно уже мертва. — Ты спокойно ходишь, разговариваешь. У тебя по-прежнему красивое лицо. Правду говорят люди: это ты наслала на нас беду. Ты — ведьма, злобное и опасное существо.
   — Люди говорят так? — переспросила Сихарди.
   — Я сама всегда считала, что ты ведьма. Вы очень опасны, ты и этот нибтейни...Что-то он не торопится нас спасать, — сказала Джатарэ и закашлялась. Она кашляла долго, содрогаясь всем своим изможденным телом, потом без сил легла на подушки.
   — А когда ты каталась с этим нибтейни в лодке, ты не думала, что он может быть опасен?
   Джатарэ долго не отвечала.
   — При чем здесь лодка? — одними губами шепнула она. — При чем здесь твой нибтейни? Что мне до твоей любви и гордости, принцесса? Если завтра не будет еды, я умру! Я не хочу. Ах, зачем я приехала в Бит-Бинджи? Зачем?
   По ее исхудавшим щекам катились слезы, и она не могла поднять рук, чтобы вытереть их. Она плакала, уже навзрыд, и все время повторяла:
   — Зачем? Ах, зачем я поехала в Бит-Бинджи?
 
   На следующее утро, поднявшись на стены, принцесса увидела, что по ту сторону рва стоит большое войско. Стройные ряды ратников в кольчугах, в остроконечных шлемах, и на щитах их были гербы северо-восточных тхайбов Харракана, и над головами их развевались харраканские стяги. Восходящее солнце золотом вспыхнуло в каждом стальном зубце, заиграло на наконечниках копий. Все эти люди были харраканцами. Чуть в стороне от врат Бит-Бинджи, окруженный закованными в латы телохранителями, гарцевал на черном коне высокий человек в красном плаще, лицо которого было скрыто забралом. Тардж Амарчи, поняла принцесса.
   — Многовато их, — сказал Сеалад, начальник личной дружины Тэйчи. — Не выстоим мы, принцесса. Если не подойдет подкрепление...
   — Он не осмелится штурмовать крепость! — возразила  Сихарди. — Он — мой родственник по крови.
   — Вряд ли это остановит его. В свое время он отрекся от брата. Говорят, что он перенял нравы варваров, и стал скорее зверем, чем человеком. Хотя по войску этого не скажешь. Вон какие молодцы! И вооружены отлично. Может, и неправду говорят люди...
   — Мы сможем обороняться? — спросила принцесса.
   Сеалад неуверенно взглянул на вражеское войско:
   — Это будет зависеть от того, выстоит ли войско императора. Но, судя по всему, оно уже не выстояло.
 
   Знаменитый впоследствии штурм Бит-Бинджи начался с послания на стреле, закинутой в крепость. В послании Тардж Амарчи обращался к принцессе, называя ее своей “любимой племянницей” и “несправедливо преследуемой”. Он предлагал принцессе отворить врата Бит-Бинджи. Если я стану императором Харракана, как того требуют закон и обычай, ты будешь мне вместо возлюбленной дочери, Сихарди!
   — Что ты решила, тамшид икнаш? — спросил Сеалад.
   — Я не понимаю, о чем вы все говорите, — равнодушно сказала Сихарди. — Бит-Бинджи — мой дом. Я сама решаю, кого пустить за эти стены. Тарджа Амарчи я видеть не хочу.
   — Начался голод, — возразил Сеалад. — Нехорошо, если такие прекрасные дамы умрут. К тому же, у нас слишком мало настоящих защитников. Если враги сумеют перебраться через ров, земляной вал остановит их ненадолго.
   — Тогда пусть он сломает врата Бит-Бинджи! — в ярости крикнула принцесса. — Пусть  он обагрит руки кровью своего же народа! Пусть он будет повинен в смерти беззащитных женщин! Тогда он войдет в Бит-Бинджи как убийца, а не как почетный гость!
   — Ты говоришь, как древние королевы, — в изумлении сказал Сеалад. — Мы выстоим, и да поможет нам Валлат.
 
   И полукровки начали штурм. Внезапно пение рогов заполнило воздух и усилилось, многократно отраженное стенами замка и деревьями в окрестных лесах. Искуснейшие на Материке лучники северо-востока осыпали крепостные стены дождем черных стрел. Никогда раньше Сихарди не слышала, как свистят стрелы, и сейчас ее сердце замерло. Несколько дружинников Сеалада были убиты сразу же, и тела их рухнули со стены в темную воду рва. Редко-редко стрела отскакивала от белой стены, не выполнив предназначения, почти все они нашли себе живые цели. Крепость Бит-Бинджи ответила зовом трубы. Спрятавшись в бойницах, дружинники Сеалада посылали потоки стрел. Первые ряды нападающих дрогнули, но сразу же сплотились еще крепче. Дружинники Сеалада были не из последних харраканских воинов, но и они были бессильны перед таким количеством врагов. Когда их стрелы находили лазейки в доспехах воинов Тарджа Амарчи, защитники крепости радостно кричали “Бит-Бинджи!” Но они были уже сильно ослаблены голодом, а осаждающие пришли сюда, полные сил и желания побеждать. Прикрываясь широкими щитами, воины Тарджа Амарчи после двух часов перестрелки, сумели перекинуть через ров наскоро сколоченный мост из бревен. Они бежали по мосту, и многие из них падали, сраженные стрелой или задетые камнем. Те из женщин, кто еще мог передвигаться по крепости, стали лить кипящую воду на головы осаждающих. Те отступили на время, подарив Бит-Бинджи два часа передышки.
   Женщины поспешно надстраивали вал — теперь уже было ясно, что врата вот-вот падут. Так же ясно было, что враги быстро одолеют эту земляную насыпь, но защитники Бит-Бинджи тоже были харраканцами и не могли не сопротивляться до конца. Сихарди обнаружила, что Ланин, вместе с женщинами из простого сословия, таскает землю в больших ведрах и передает ее другим, тем, кто высыпал землю на насыпь, стремясь укрепить ее хоть немножко. Ланин была не так уж и слаба, в грязном платье и наспех завязанными волосами, она напоминала кого угодно, но только не себя прежнюю.
   — И ты здесь, Сихарди? — сквозь зубы спросила Ланин, с трудом переводя дыхание. —Еще не сразила тебя шальная стрела?
   — Мы выстоим, — сказала принцесса.
   — Выстоим мы, или нет, это другое дело! — возразила Ланин, крепко вцепившись в ручку ведра с землей. — Но я-то еще повоюю. Знаешь ты, что Джатарэ умерла?
   Увидев отчаяние, мелькнувшее в глазах принцессы, Ланин засмеялась. Женщина передала ей другое ведро с землей, и бывшая фаворитка взялась за ручку, покачнулась, но удержалась на ногах.
   — Знаешь, Сихарди, в тот день, когда мы разыскали его в этой больнице, и он лежал там, накачанный всякий дрянью, утративший человеческий облик...когда все врачи твердили нам о бесцельности лечения...Тэйчи сказал: «Все хорошо. Мы вылечим его, отвезем в Бемию, и пусть он живет там».  Мы тогда уже не верили в то, что руну можно снять. Мы решили: «Пусть живет с руной...это не жизнь...но другого выхода нет. Пусть они оставят его в покое». Он однажды сказал Тэйчи, что был свободным человеком. Тэйчи сказал ему: «А я — не был». Теперь я поняла, что это — разгадка. Он был свободным. Не знаю, что это была за свобода. Может быть, свобода тех, кто делает себе такие татуировки. Какая разница?  И он вновь решил стать свободным. Для этого ему нужно было растоптать нас. 
   — Растоптать? — прошептала Сихарди.
   — Все это время он вел переписку с Тарджем Амарчи.
   Все вокруг: земляной вал, раненые, которых на носилках несли со стены исхудавшие женщины, камни и сломанные стрелы на камнях, дрогнуло и поплыло перед глазами Сихарди.
   — Откуда ты знаешь?
   — Накануне бегства он оставил мне весьма обстоятельственное письмо. Не хочешь ли помочь нам, Сихарди? Что ты стоишь без дела? Сейчас каждая пара рук на счету!
   Сихарди низко опустила голову и пошла в замок.

   Штурм возобновился с новой силой. У защитников крепости силы были уже на исходе, и стрелы кончались. В ход пошли камни и горящая солома. Все новые и новые воины Тарджа Амарчи выходили на мост с большим, окованным железными цепями тараном. Другие прикрывали их большими щитами. С тяжелым грохотом таран бил в ворота Бит-Бинджи, воины раскачивали его, направляя прямо в середину ворот. Сейчас воины защитников сосредоточились на стене прямо над вратами, они осыпали осаждающих стрелами и камнями. Близился час, когда должен был опустеть последний колчан. У зашитников не хватало людей, чтобы сдерживать нападающих; и вот уже в другом месте были перекинуты бревна. Пробежав по только что созданному мосту, люди Тарджа Амарчи зацепили за парапет крючья с веревками и полезли наверх. Они появились на стене, чем вызвали немалую панику, двое из них были поражены стрелами, еще одного сбросил в ров сам Сеалад, но третий метнул дротик и поразил Ланин. Целился он, вероятно, и вовсе не в нее, ибо не принято было у харраканцев убивать женщин. Ланин мгновение стояла, недоумевающе глядя на черный дротик, пронзивший ее грудь, потом упала в грязь земляного вала. Пришли женщины и унесли ее. Тело Ланин положили рядом с телом Мойнаш, подобно фаворитке императора, сраженной шальной стрелой. Защитники крепости разделились: одни остались сдерживать тех, кто пытался протаранить ворота, другие перешли туда, где люди Тарджа поднимались на стены. Таран в последний раз ударился о ворота и замер. Замерли все. Предчувствуя что-то, принцесса поднялась на стену. Она не пыталась укрыться за бойницей, она стояла, прямая и высокая и, в лучах заходящего солнца, ее волосы горели червонным золотом. В молчании внимала она словам Тарджа Амарчи.
   А тот гарцевал перед своим войском, с ног до головы закованный в броню, и рядом с ним стоял навытяжку знаменосец со стягом Харракана. Тардж Амарчи закричал, и голос его был слышен в каждом уголке Бит-Бинджи.
   — Так выслушай меня, трижды проклятая принцесса, убийца своего отца и моего брата, падшая любовница колдуна! Ты отказалась открыть врата законному императору Харракана! Теперь не будет пощады никому из вас, и все вы умрете от наших стрел и копий, ибо нет вам места на земле Харракана!
   Сказав так, Тардж Амарчи совершил неслыханное: он выхватил из-за пояса дротик и метнул его в принцессу. Раздался вопль ужаса. Но Сеалад успел в последний миг прикрыть собой Сихарди. Дротик вонзился ему в шею, брызнула кровь, запятнав платье принцессы, и, без стона, Сеалад рухнул в уже красные от крови воды рва.
   Принцесса не сдвинулась с места. Воины схватили ее под руки и увели со стены. И вовремя. Тардж Амарчи бросил на ненавистный замок подоспевшие силы полукровок, и они, страшась смерти меньше, чем настоящие харраканцы, ползли по стенам, словно не замечая ответного потока камней и кипящей воды. Тьмы и тьмы их погибли и остались в воде рва, но множество сумело перелезть через стены. С грохотом пали врата, и принцессе, услышавшей этот зловещий звук, подумалось: “Точно так же падут другие врата, большого белого города, и тогда…Тогда все умрут”. Но к чему она это подумала, Сихарди и сама не знала.
   Осаждающие лезли теперь на земляной вал, и защитницы из числа рабынь в ужасе разбегались. Но дружина императора Тэйчи стояла до конца, и люди Амарчи продолжали гибнуть. Тяжко давался им каждый шаг по земле крепости Бит-Бинджи. Теперь Амарчи бросил в бой пехоту, и мечники с диким весельем — ведь крепость уже почти была их —срубались с оставшимися в живых дружинниками. Высекая искры, ударялись друг о друга мечи. Все больше окровавленных трупов оставалось на насыпи и под стенами замка. Падение Бит-Бинджи близилось с каждым мгновением.
 
   Они встретились на зеленой поляне. Сам Тардж Амарчи, лицо которого было скрыто черным забралом. Двое его телохранителей с квадратными щитами без герба. Знаменосец. Анлиль, все оружие которого составлял харраканский меч.  И с другой стороны —император Тэйчи, Мирги Минчо, герцог Хейдауг и герцог Ханно. И с императором Тэйчи  тоже был знаменосец, и так случилось, что два одинаковых знамени развевались над головами врагов. Тэйчи горящими от ярости глазами смотрел на своего родича, но не мог увидеть его лица под железным забралом. На Анлиля Тэйчи не взглянул ни разу.
   Тардж Амарчи назвал свои условия. Тэйчи немедленно должен был отречься от трона. После этого он, лишенный даже своей дружины, должен был навсегда удалиться в тот самый тхайб, где жил семь лет сам Тардж Амарчи. Те, кто сражался на стороне Тэйчи, должны будут быстро и за свой счет отстроить Ашрум-Лозе. Все, кто находится в крепости Бит-Бинджи, будь то мужчины, женщины или дети, ВСЕ должны быть убиты. Так сказал Тардж Амарчи.
   Услышав это, Тэйчи побледнел, а герцог Хейдауг расхохотался:
   — Ты, неудачливый узурпатор, ты совсем обезумел, если думаешь, что кто-то примет такие условия!
   — Молись милосердной Валлат, чтобы я не предложил более тяжких, — спокойно ответил Тардж Амарчи.
   — Это мы будем предлагать тебе условия! — снова закричал Хейдауг. — Законный  император Харракана и его верные слуги!
   — Я утяжеляю условия, — сказал Тардж Амарчи. — Герцог Хейдауг лишается всего своего состояния и подлежит изгнанию из страны.
   Тэйчи медленно взглянул на Тарджа Амарчи:
   — И это говоришь ты, кто так боялся моего отца…
   — Я решил еще утяжелить условия, — ответил Тардж Амарчи. У него был низкий хриплый голос, и говорил он не на чистом харраканском языке, а на наречии северо-востока. — Вы должны будете снести Бит-Бинджи.
   — Принимай условия! — резко сказал Анлиль, обращаясь к Тэйчи.
   Тэйчи медленно перевел взгляд на Анлиля:
   — Снова даешь мне советы? Дерзко! Ты принимай условия, ты, кто погубил мою страну!
   — Я принимаю все твои условия, — сказал Анлиль, обращаясь к бесстрастному всаднику в железной броне. — Все, кроме одного. Защитники Бит-Бинджи должны остаться в живых.
   Тогда Тардж Амарчи поднял забрало, и все увидели его лицо — смуглое, обветренное, с кривыми губами и ястребиным носом.
   — Ты сказал свои слова, и я отвечу тебе. Нет.
   — Жизни магов Ордена за жизни защитников крепости, — сказал Анлиль.
   Тардж Амарчи медленно кивнул:
   — Хорошо. Это — единственная уступка, которую я делаю лично тебе. Но — только женщины. Лишь безумец позволит жить дружинникам Тэйчи.
   — Это справедливое условие, — сказал Анлиль.
   Тэйчи вдруг подъехал к нему — близко-близко — и заговорил дрожащим голосом: 
   — Слушай меня, подлый жестокий змееныш! Думаешь, если бы все изменилось, и тебя бы привели ко мне в цепях и с руной — думаешь, я отдал бы приказ о твоей казни? Нет! Только когда ты поймешь, что ты предал, только тогда ты искупишь предательство, искупишь страшной ценой! А ты оставайся и бери себе все, Тардж!
   Конь взвился на дыбы, повернул кругом и умчался вдаль, подняв в воздух клубы серой пыли. Тардж Амарчи поднял руку в железной рукавице и трижды крикнул “Аргайа, Харракан!” Из-за леса слышались тяжелые удары. Это таран стучался в ворота Бит-Бинджи.
 
   Неожиданно бойня в крепости закончилась. Тарджу Амарчи не нужно было требовать смерти для дружинников Тэйчи — все они уже были мертвы. В крепости остались только женщины и рабы.
   Кто-то из людей Амарчи перекинул через ров мост. По ту сторону рва с водой стояло войско нового императора, но теперь в нем меньше было настоящих харраканцев — очень многие из них погибли — и больше полукровок. Трубили рога. Тардж Амарчи на черном коне, в красном плаще, с обнаженным мечом в руках, выехал вперед, рядом с ним ехал Анлиль, позади — знаменосец со священным стягом Высокого Рогатого Ашри. Засмеявшись, Тардж Амарчи сказал что-то Анлилю, потом крикнул:
   — Выходи, моя племянница Сихарди! Тебе даровано прощение!
   Все замерли. Солнце уже садилось за стены замка, и лучи его окрасили землю, стволы деревьев, копья и кольчуги воинов в красный цвет. Врата Бит-Бинджи были сломаны и, с достоинством и печалью, принцесса Сихарди вышла сквозь эти врата. Она сделала несколько шагов по мосту и остановилась. Принцесса сняла свой красный плащ и была теперь в белом платье, а белый в Харракане — цвет праздника. Сихарди взглянула вниз и увидела багрово-красную воду рва, а в ней — тела врагов и защитников крепости Бит-Бинджи. Мертвые глаза смотрели на принцессу Сихарди.  Тогда она подняла голову и взглянула на Анлиля: он сидел на таком же черном коне, что и под Тарджем Амарчи, и смотрел прямо на нее холодными серыми глазами. И тогда принцесса вспомнила, что такие же глаза были у него, когда он выходил на арену. Мгновение принцесса и колдун смотрели друг на друга через кровавый ров, полный мертвецов. Сихарди сделала еще несколько шагов, потом, словно передумав, повернулась лицом к крепости и низко поклонилась ей. Потом она снова пошла вперед и снова остановилась. На ее глазах показались слезы. Сихарди подняла кинжал, спрятанный в складках платья и  вонзила кинжал себе в горло по самую рукоятку. Ее тело обмякло и упало в ров. Кровавая вода сомкнулась над ней.
   — Сихарди! — крикнул тогда Анлиль, и этот крик, полный бесконечного горя, был так страшен, что содрогнулся сам Тардж Амарчи. Анлиль сделал такое движение, словно хотел броситься в ров, следом за Сихарди, но, мгновенно взяв себя в руки, повернул коня и помчался прочь — так стремительно и с таким лицом, что воины Тарджа Амарчи расступались перед ним. он скрылся за стволами деревьев, и никто не посмел остановить его. Неспешно и удовлетворенно глядя по сторонам, воины Тарджа Амарчи входили в Бит-Бинджи.
 
   В ту самую ночь, когда пали врата Бит-Бинджи, Хризантема Зерта,  Ее Святость Госпожа Плантор-Лиленда, Старшая сестра Ордена Вайвери Сто Двадцать Седьмая вошла в свою молельную комнату. Перед каменным алтарем на зеленом ковре сидели сотни отвратительных жаб. Госпожа Плантор-Лиленда хлопнула в ладони и первая жаба заговорила:
   — Донесение ее Святому Величию. Арестован военный министр республики Усноден.
   — Благодарю, — сказала вайвери.
   Заговорила вторая жаба:
   — Донесение ее Святому Величию. Юго-западная армия Идрар-Дифта этой ночью была переброшена в провинцию Джибайдарт. Сейчас она дислоцируется в районе реки Лахлан. Туда же, к реке Лахлан движутся сейчас десятки обозов с провизией.
   — Продолжить наблюдение.
   — Донесение ее Святому Величию. В гавани Ворбо затонул корабль Великого Тэнквора.
   — Проверить причастность Харамзина.
   Так она стояла всю ночь, до рассвета. Стояла неподвижно, как статуя, с бесстрастным лицом выслушивая донесения своих собственных мелло-лассия — осведомителей, наемных убийц, посредников и дельцов из гигантской паутины, опутавшей весь мир, от скромных деревень до императорских дворцов, от монастырей до борделей. Некоторые сообщения ей приходилось выслушивать долго, другие были краткими, например:
   — Выполнено.
   Любые сообщения она выслушивала внимательно, не перебивая. Она творила дженнаритесс, “высший анализ”. Первая заповедь учения о дженнаритессе гласит: “Информация не может быть ненужной”. Мечтой Старшей вайвери было то, чем обладали древние: абсолютно достоверная и изменяющаяся во времени картина мира, существующая в сознании человека.
   — Донесение ее Святому Величию. Бит-Бинджи пал. Император Тэйчи отрекся от престола и бежал из страны. Принцесса Сихарди покончила с собой. Большая часть сторонников Тэйчи не признала  власть Тарджа Амарчи.
   — Анлиль Залейнаран? — проговорила Старшая вайвери.
   — Прикажете сделать поиск?
   — Приказываю.
   Уже без особого интереса она выслушала донесение о росте налогов в республике Приолта. Потом хлопнула в ладони, и жабы исчезли.
   Старшая вайвери вошла в свою роскошную спальню, убранную коврами и зеркалами. Кровать под многослойным балдахином стояла на возвышении в центре комнаты. У дверей ждала молодая женщина в форменном синем платье сестры Ордена. На подоле была вышита серебряная звезда: знак высокого положения в иерархии. Это было удивительно, ибо женщина принадлежала к презираемому народу техари. Она прислонилась к дверному косяку: спина идеально прямая, плечи приподняты, черные волосы гладко зачесаны назад. Это была Тень, личный секретарь Старшей вайвери.               
   — Есть что-нибудь интересное? — спросила госпожа Плантор-Лиленда.
   — Нет, парпиани. Саранча. Ликвидация спящих агентов. Налоги. Еретики.
   Старшая вайвери едва заметно кивнула:
   — Ступай и проверь еще раз.
   Тень удалилась. Старшая вайвери подошла к зеркалу и сбросила платье. Черная кружевная сорочка. Стройное красивое тело. Молодое, но почему-то не кажущееся молодым.
   — То, что человек считает своей гордостью и  благородством—всего лишь две преграды на пути выживания, — проговорила вайвери, медленно освобождаясь от сорочки. — Кто не поймет это, не поймет Зерт.
   Ровными шагами Тень вернулась в комнату. Она была взволнована, но это чувствовалось только в едва заметной суженности зрачков. На протянутых вперед руках она несла жабу.
   — Парпиани? — спросила она.
   — Да.
   Жаба заговорила:
   — Запрашиваемые ее Святым Величием сведения об Анлиле Залейнаране. Его местонахождение не удалось установить. В последний раз его видели у стен Бит-Бинджи. Он присутствовал при самоубийстве принцессы Сихарди. Потом бежал.
   — Делайте магический поиск. Не полагайтесь на обычных шпионов.
   — Мы делали тройной поиск силы, парпиани. В этом мире нет следов его физического присутствия. С нашей точки зрения, есть основания предположить, что он погиб.
   — Он жив. Ищите.
   — Ее Святое Величие уточнит направление и схемы поиска?
   — Обратитесь к нашим агентам среди таргеров.
   — Будет выполнено, парпиани.
   Тень удалила жабу. Старшая вайвери потянулась и откинула волосы со лба. Ее лицо было наделено чертами знатной килминийки, тронутыми печатью вырождения, этим неизбежным наказанием за столетия кровосмесительных браков. Слишком высокий лоб, небольшие выпуклости на висках, тонкая линия бескровных губ,  узкий разрез серо-голубых глаз. На лице госпожи Плантор-Лиленды нельзя было разглядеть ни одной морщины, но молодым оно не казалось. Что-то бесконечно неестественное было в гладкости ее бледной кожи.
   Лицо, не молодое и не старое — вневременное лицо. Глядя на Старшую вайвери, Тень вспоминала слово: архаика.
   — Я приготовила вам ванную, парпиани, — сказала Тень.
   Она откинула шелковую штору, за которой скрывался огромный прямоугольный бассейн. Сейчас он весь был наполнен водой и пар поднимался наверх, к мраморным аркам потолка. На зеленоватой водной глади покачивались розы.
   Старшая вайвери вошла в воду. Нырнула. Ее намокшие потемневшие волосы плотно облепили голову, и стали заметнее изысканные неправильности лица.
   — Они найдут его, — сказала она.
   — Не сомневаюсь, — откликнулась Тень.
   Старшая вайвери еще раз нырнула:
   — Как посол мог допустить гибель Амрира Харрата? С тех пор, как ему вживили осколок зеркала правды, он был исключительно полезен. Будь он жив, мы могли бы узнать, что говорилось этой ночью в ставке.
   — Вы сможете восстановить ход событий, парпиани…
   — Восстанавливать прошлое — все равно, что есть мертвечину. У тебя уставший вид, сестра. Иди спать. И пришли ко мне кого-нибудь.
   — Кого именно, парпиани? Может быть, Аксу?
   — Нет, только не эту истеричку… Пришли ко мне Элону.
   — Может быть, кого-нибудь из новеньких? — предложила Тень, услышав нотку неуверенности в голосе Старшей.
   — Нет, сегодня только Элону. Мою Элону…
 
   И спустя два часа, задремавшая было Старшая вайвери услышала сигнал. Она сняла с плеча растрепанную голову Элоны и как была, обнаженная, спустилась по лестнице вниз. Дежурная протянула ей запечатанный  пакет.
   — Приношу извинения, что прервала ваш сон, парпиани, но это было передано Ласточкой. Документы по второму харраканскому делу.
   Глаза вайвери сверкнули:
   — Где сейчас Ласточка?
   — Ласточка вернулась в платье таргерши. Она не сочла возможным предстать в нем перед вами. Она просит дозволения надеть форму. Потом она явится с докладом.
   — Передай Ласточке, что она может отдохнуть. Моя благодарность безгранична. Она получит Орден Папоротника.
   Вернувшись к себе, Старшая вайвери разбудила Элону и выпроводила ее из своих апартаментов. Оделась в пышное платье из зеленого шелка. Прошла в кабинет. Комната представляла из себя семиугольник, прямо напротив входа — большое окно, вдоль остальных стен — полки с запрещенными книгами. Разрешенные книги Старшая вайвери давно отдала ученицам, не желая захламлять свою библиотеку. Она села за стол из черного дерева и задула ненужные уже свечи. Аккуратно распечатала пакет.
   Внутри лежала очень толстая пыльная тетрадь. Видно было, что изначально тетрадь не была такой толстой, просто с течением времени к ней подшивали все новые и новые листы. Подшивали крепко, но неаккуратно.
   Вайвери смахнула с обложки толстый слой пыли и без затруднений прочитала харраканские слова:
 
                СВЯЩЕННАЯ ИМПЕРИЯ ХАРРАКАН
                ТЮРЬМА  ИМПЕРАТОРСКОГО ОРДЕНА УЩЕРБНОЙ ЛУНЫ
                ДАРГАТ-НИБТЕЙНИ
 
   Торжествующе улыбнувшись, Старшая вайвери раскрыла тетрадь, положила руки на стол и вся углубилась в чтение.

                КОНЕЦ ПЕРВОЙ ЧАСТИ