Андрей вышел из кабинета кардиолога и закрыл за собой дверь так, будто это был выход из Запретного Царства.
Постоял немного, перебирая только что услышанные слова. Конечно, врач – специалист своего дела, но ведь и спецы могут ошибаться… Да знал Андрей, что с сердцем у него не все в порядке, всегда знал. Но это ж не помешало играть в футбол, пахать на двух-трех работах, в армии отслужить… А служба в те годы была не то, что сейчас – кинул полштуки баксов и гуляй по плацу. Это ж была служба. Три года, отданные всеобщей воинской. То в уральских горах, то в казахских степях. В зной, в снег, в проливной дождь, за плечами вещмешок, в зубах автомат, ноги по колено в грязи.
И гулял всю жизнь Андрей, как нормальный мужик. От души. Сколько водки выпито – не переплыть. Все уже в дрова – а Андрей на ногах. На гитаре бренчит, песни горланит, пляшет. И ничего.
Для баб себя не жалел. В каждой командировке двум-трем заснуть не давал. Сколько их было-то… Сам всегда шутил: «Вот помру – за одних только девок в аду гореть буду…»
Помру… Раньше это как-то в смех было. Все, казалось, не про себя…
- Растранжирили Вы себя, папаша. – передразнил Андрей врача.
Какой, нахрен, папаша! На себя бы посмотрел! В десяток лет всего разница, самому уж под полтинник. Вон – пузо до колен, лысина на полбашки. Папаша…
Он вздохнул, сел на стул, прислоняясь к холодной стене. От белой масляной покраски коридора слепило глаза.
Нащупал в кармане пачку «PallMall». Две сигареты, одна поломана. Закурил, огляделся и бросил в урну смятую вместе с поломанной сигаретой пачку.
Говорят, ментоловые сигареты сердце сажают. А он уж лет пятнадцать ментол смолит. От него дышать легче.
- Мужчина, не курите!
Он обернулся на строгий голос. Врачиха щурится поверх очков. Накрахмаленный колпак топорщится, как куриный гребень.
-Я докурю сейчас и уйду.
- Не курите здесь, я же сказала! – нахмурилась она.
У самой вон через карман халата пачка тонких просвечивает.
- Да чего вам, жалко, что ли? Все равно нет никого.
- На крыльце пепельница стоит, вот там и курите!
- Вот же мусорка. – он указал на урну со смятой пачкой.
- Вы слышите, что я говорю?! Выйдите отсюда сейчас же!
Андрей расплылся в фирменной улыбке:
- Девушка, Вы почему такая строгая? Любовь не греет?.. Я..
- Пошел вон! – врачиха затряслась, покраснела. – Здесь медицинское учреждение!
- Да мне похрен! Понимаете? Похрен! – он встал и отчаянно уставился в блестящие стекла ее очков, - Мне жить осталось от силы три месяца! И все! Кирдык! И пока не сдох, буду курить там, где мне вздумается!
За спиной скрипнула дверь и выкатился кардиолог. Глаза сонные, как у индюка.
- Папаша, Вы что буяните? Вам теперь нервничать…
- Да что это решит! – Андрей взмахнул руками, - Все равно же сдохну! Дали мне три месяца на все про все, а теперь – «нервничать»!..
Ошметок пепла залетел ему в глаз и навернулась слеза.
- Я ведь Вас, папаша, к психиатру отправлю… - осклабился индюк-кардиолог.
- Курит он тут! – встряла врачиха.
Андрей неистово тер слезящийся глаз. Подавился словами и дымом. Сигарета в кулаке опалила бровь.
Кто-то мягко взял его за локоть. Он обернулся, шмыгая распухшим носом, и уставился красным воспаленным глазом на техничку, державшую его за руку. Она смотрела на него снизу вверх взглядом Богородицы.
- Сынок, зачем куришь тут? Ты ж уйдешь, а смрад и после тебя останется…
Сквозь застилающую горячую слезу он обвел взглядом строгую врачиху, кардиолога, старуху-техничку со шваброй и ведром. Поджал губы, кивнул мелко. Смял недогоревшую сигарету и пошел к выходу. Подсыхающая слеза склеивала ресницы.
А на улице весна. Все такое яркое, такое шумное. Вон голубь возле кучки мусора топчется, ищет прутик для гнезда. Вон балбесы-школьники сражаются ранцами. Вон старик с авоськой из хлебного ковыляет. Тоже молодой был когда-то, смеялся, баб любил…
Андрей потянул ворот рубашки. Душно что-то. Пить хочется. Вкус недокуренной сигареты прилип к языку.
Подкатил троллейбус, похожий на завывающего таракана. Андрей залез в пропахший жженой резиной салон и прислонился к окну.
За нагретым солнцем стеклом словно кино. Улицы, перекрестки. Народ торопится куда-то. Все торопятся.
Зачем? Все равно конечная станция одна на всех. Оградка да покосившийся крестик с двумя датами.
А почему вдруг темнеет так скоро? Утро же…
- Водитель, остановите! Тут мужчине плохо!
«Кому-то плохо…» - подумал Андрей. Обернулся, увидел мутнеющее лицо кондуктора – и настала ночь.
Он пришел в себя и не понял, как оказался под грибком остановки. Не стразу сообразил, какая улица. Потом вспомнил, что давно уже сидит здесь после того, как выволокли из троллейбуса. В онемевшей руке пузырек валидола.
Тело словно старый рюкзак – спина не держит. Лицо – распухло, что ли? – щеки набрякли, веки как мешки. Он уставился на свои синие ногти.
А документы, ключи, кошелек? Неужели сперли в суматохе? Негнущимися пальцами похлопал по пиджаку. Вроде все на месте.
Сигареты пропали! Ах, нет, выкурил же последнюю, а пачку в урну смял, еще там, у врача.
Вспомнил старуху с ведром. «Ты уйдешь, а смрад и после останется…» Бабка, ты сама-то поняла, что сказала? Правда ведь, истинная правда!
Он тяжело поднялся и постарался сообразить, как добраться до дома. Нашарив в кармане пару смятых купюр, поймал такси.
Дома тихо, темно. Пахнет многолетним табачным дымом и тянет вареной бараниной от соседей.
Кот прилип к ноге. Мохнатую морду о штанину вытирает.
- Что, засранец, соскучился? – усмехнулся Андрей. – Эх, Барсик, Барсик… Один ты меня ждешь…
Насыпал в миску «Вискаса». Маленький пушистый зверь с громким именем Барс уткнулся носом в лакомство.
Глядя, как Барсик уплетает корм, Андрей опустился в кресло. На столике между стаканом недопитого чая и переполненной пепельницей притаилась начатая пачка ментоловых. Андрей долго разглядывал ее, словно пытаясь понять что-то важное. Наконец вытащил сигарету и после нескольких неудачных попыток оживить пустую зажигалку чиркнул спичкой.
Он подумал, что неплохо бы навести порядок в делах. Поворошить неоконченные рукописи, разобрать документы. Машину с домкрата наконец на колеса поставить – продать. Кажется, у редактора какой-то гонорар за повесть затерялся, забрать надо. На хорошее дело куда-нибудь пустить.
Где-то адрес сына был. Может, ему в этот тридевятый Урюпинск перевод отправить? Пораспродать все, с книжки снять и отправить. Немножко себе оставить на «последний путь», остальное – сыну, Алешке. Пусть на батю не обижается.
Понятно, почти двадцать лет поврозь. И за все годы раз восемь виделись всего. Ну что поделать, судьба раскидала по разным городам, у жены обид целый короб. Жизнь такая…
Андрей перевел взгляд на кота. Барсик покончил с «Вискасом» и теперь тер морду лапой, начищая физиономию.
Вон там, в шкафу, под которым намывался кот, полки ломятся от рукописей. Рассказы, повести, романы – пять или шесть не дописаны. Чего ждал, спрашивается? Все на потом откладывал. «С понедельника начну…» Сколько их осталось-то, этих понедельников?
Оглядел свою одинокую берлогу и такая усталость навалилась… Андрей подбил диванную подушку и опустил на нее голову. Барсик вспрыгнул на подлокотник, свернулся клубком.
Утром Андрей проснулся и подумал – хорошо, если предыдущий день оказался бы сном. Но на бумажке, которую выудил из кармана, стояли диагноз и подпись индюка.
И все-таки Андрей решил взяться за свои дела. Неожиданно бодро направился в ванную и умылся. Из зеркала на него глядел бледный бородатый дядька с темными кругами вокруг глаз. Но глаза-то блестят! Он даже запел себе под нос.
Хочешь сладких апельсинов?
Хочешь вслух рассказов длинных?..
Песенка вроде невеселая, а дух поднимает.
Нашинковал Барсику колбасы. Пусть полакомится зверюга. Другой кусок шмякнул на бутерброд, стал жевать на ходу.
Оказывается, все не так сложно, если знать, с чего начать. Пункт первый – газета с объявлениями. Ага. «Куплю»…
Полтора часа – и Андрей уже знал, сколько выручит с продажи машины, видака, компьютера. Как выяснилось, даже громоздкий фикус в кадушке, доставшийся от тещи, можно пристроить за неплохие деньги.
Пункт второй – гараж. Вот уж где барахла. На удачу приплелся сосед, алкаш Петро – занять на опохмел. Андрей денег не дал, зато позволил выносить из гаража любой хлам. Петро за пару-тройку часов уволок все. Даже без помощников управился. Андрей усмехался, глядя, как он на подгибающихся ногах тянет старые батареи, пластмассовую елку и приказавшую долго жить стиральную машину.
- «Киргизия». Вещь. – тоном знатока заявил Петро, откопав ее под кучей макулатуры. – Дай Бог тебе здоровья, Дрюня!
Андрей улыбнулся и нащупал валидол в кармане.
С машиной пришлось потрудиться. Утирая пот запачканной маслом рукой, Андрей все думал, через сколько его найдут, если вот сейчас он свалится прямо здесь, у распахнутого капота.
«Лада», полгода ожидавшая ремонта, сожрала семь полных рабочих дней. Андрей был доволен. Теперь только помыть «ласточку» - и вперед, на продажу.
Жалко, конечно. Сколько километров на ней отмотал. Где только не был, вспомнить страшно.
Пожалел, да продал. С собой-то не заберешь. Вслед за машиной разлетелась почти вся мебель. Оставил себе только диван, столик и старенький холодильник. Барсик с недоумением расхаживал по пустому дому, обнюхивал углы.
В каком-то бешеном азарте Андрей взялся распродавать все подряд. Даже ношеные шмотки пристроил в секонд-хенд.
Потом сел за телефон.
- Сашка? Здорово, брат. Как поживаешь? Помнишь, ты на мою коллекцию «битлов» зарился? Заберешь?.. Да, уезжаю, вроде того. С собой не заберу… Так я завезу тебе завтра, дома будь.
Старинный товарищ Сашка, оказывается, намылился в Союз журналистов – права качать.
- Это надолго… - Андрей пощипал себя за бороду. – А Инга дома будет? Кстати, я ей свой самовар подгоню, пусть жена тебя чаем потчует. Память обо мне будет…
Еще семь цифр в телефоне.
- Вовка, привет! Андрей это. Да ничего, потихоньку… Слушай, ты на гитаре еще бренчишь? Хочешь мою двенадцатиструнку?... Да нисколько, так отдаю. На память. И баян отдам, хороший баян, звонкий… Научишься еще, успеешь… Тебе ж, Володя, еще жить и жить.
Раздал все, что могло пригодиться друзьям. Отвез в детдом телек и видак. Большой холодильник откатил молодоженам, что в конце улицы домик сняли. Своего угла нет пока, так хотя бы холодильник собственный будет.
Сгоряча отдал компьютер, после пожалел – как заканчивать недописанное? Потом откопал на чердаке пишущую машинку. Стал работать лихорадочно.
Круглые сутки сидел над западающей клавиатурой, печатал. Пересматривал старые рукописи и безжалостно вымарывал все, что казалось теперь лишним, ненужным, мелким.
Неоконченный роман в шестьсот страниц превратился в повесть в пять раз короче. Другой стал пьесой. Третий разбился на десяток рассказов.
Андрей работал в небывалом темпе. Левая рука затекала от напряжения. Он курил, закусывал валидолом и не останавливался.
Раньше были силы, а работа не клеилась. Теперь сил вроде нет, а такой азарт, что Андрей ушел в дело с головой. Отвлекался только, чтобы покормить Барсика, глядевшего на него ошалелыми глазами.
- Думаешь, хозяин с ума сошел? – усмехался Андрей. Кот недоверчиво жмурился и уплетал «Вискас».
Когда наконец из-под каретки вылетел последний лист, Андрей вздохнул так, будто с плеч спала тяжесть.
- Ну вот и с этим покончили. – улыбнулся он. – Теперь и помирать не жалко.
Все равно саднит что-то внутри. Не сделал чего-то. Забыл.
Сел опять за машинку, зарядил бумагу. Поразмыслил чуть.
«Все было в жизни у Сергея. И деньги, и слава, и любовь. Все было. А вот пришла беда, нагрянула злая болезнь – остался он один. Голый, босый…»
Вроде и не про себя пишет Андрей, а вроде и свою жизнь рассказывает. Машинка стучит, кот умывается. Работа спорится.
Глубокой ночью остановился. Невмоготу. Сердце словно на паутинке подвешено.
Прилег на диван, валидол под подушку пихнул. Да если во сне прихватит, разве ж успеешь?..
В груди что-то ворочается, дрожит. В сон клонит, а не уснуть.
Андрей уставился в темный угол, где раньше стоял шкаф. Рядом блестят зеленые плошки – Барсик на хозяина пялится. Тихо. Темно. Во мгле клубится что-то, тени скользят.
Когда вдруг Андрей начал видеть берег моря, он и сам не знал. Да и не море – озеро, что ли. Или еще что. Бежит Андрей по берегу, то ли радостно ему, то ли грустно. Главное – легко.
Небо – огромное-преогромное. Волны шелестят. А на другом берегу люди.
Андрей вгляделся. Лица знакомые. Да что он – там и отец с матерью, и бабушка, и дядька покойный со своей женой – оба на машине разбились лет десять тому. Сосед Мишка, которого в Афгане убили. Валерка, друг детства – спился, бедняга, в прошлом году дом спалил и сам сгорел. Живые все, улыбаются, руками машут – зовут.
- Сейчас я к вам, родненькие! – кричит Андрей и бежит по берегу.
Ни моста, ни переправы, как назло.
- Сейчас… - приговаривает Андрей и оглядывается по сторонам.
И вдруг – лодка. Мужик в ней, крупный такой. Брезентовый плащ коробом. Смотрит исподлобья.
- Брат! – окликает Андрей. – Отвези на тот берег!
- Зачем тебе?
- Все мои там давно, заждались. Помоги, брат!
Отвернулся мужик. В лодке что-то нашаривает.
- Ну? – подгоняет Андрей. – Отвезешь?
Молчит мужик. Будто не слышит.
- Помоги, а? Заплачу хорошо, деньги есть.
А в кармане и вправду пресс хрустящих банковских.
- Не повезу.
- Брат, я ж в долгу не останусь!
Лодочник поднял глаза, посмотрел пристально.
- Не время тебе. Рано еще.
Андрей аж онемел.
- Иди с миром. Придет срок – сам отвезу.
***
Что такое нос щекочет? Перья, что ли, или паутина?..
Андрей открыл глаза. Барсик на груди, хвостом по щекам водит. Солнце бьет в окно.
Андрей протер глаза. Вроде не изменилось ничего, а все какое-то новое.
Сон какой чудной.
Он встал, потянулся за сигаретой – пачка пустая. Ну и черт с ним.
Дошлепал до холодильника, заглянул вовнутрь. На пустых полках тарелка с холодным мясом и бутылка водки.
Андрей налил стакан, ухнул и залпом заглотал. Прижал пропахший табаком кулак к губам, брови ко лбу. Аж слеза прошибла. Отрезал себе ломоть мяса, клочок Барсику бросил.
Окинул взглядом дом. Стол бумагами завален, на полу баклажка от минералки валяется. Бычки не помещаются в пепельнице, рассыпались по столу, на половицах.
Он подумал и набрал номер кардиолога.
- Аркадий Иваныч? Андрей это. Андрей Владимирович Архангельский. Вспомнили? Чего изволю? Изволю сказать, что жить буду. Буду жить, вам назло!
Солнечный луч скользнул под занавеску и упал ему на лицо. Тепло, согревшее кожу, просочилось вглубь и наполнило все тело.
Андрей отдернул шторы и распахнул окно. По козырьку барабанил слепой дождь, будто опоздавший за тучами. Соседка торопливо снимала развешенное с вечера белье. Старая дворняга философски щурилась на ясное небо. Стайка ребятишек носилась между тутовниками, отчаянно хохоча.
Андрей все смотрел и смотрел…
22 – 23.04.2009