Тоня, дочь Евгении Гинзбург

Анатолий Петин
«Колыма изменила мою мать…».
(Разговор с приемной дочерью Е.С. Гинзбург, с комментариями и лирическими отступлениями)
         О приезде в Ягодное А.П. Аксеновой (приемной дочери Е.С. Гинзбург, автора книги «Крутой маршрут»), читатели нашей газеты уже знают. В один из дней, во время перерыва между поездками Антонины Павловны по местам, где проходила колымская лагерная жизнь ее приемной матери, она дала интервью корреспонденту «Северной правды». Разговор наш начался с простого вопроса.
        - Антонина Павловна, каким образом Ваша судьба связана с Магаданской областью?
        - С Колымой судьба моя связана с самого начала фактом моего рождения в Магаданской области. Где точно я родилась, кто мои родители, в каких условиях я воспитывалась до двух лет – это мне не известно. Уже будучи взрослой, я узнала, что в Магаданский детдом меня принесла молодая женщина, принесла не одну, а еще и мальчика. Попросив присмотреть некоторое время, ушла и не вернулась. В официальной справке о моем удочерении я потом прочла, что меня звали Антонина Щетинина. Видимо, это имя было записано или со слов той женщины, которая меня принесла в детдоме, или она оставила записку.
        А в справке об удочерении у меня указано место рождения – г. Магадан, дата рождения – 1 июня 1946 года. После удочерения меня стали звать Антонина Павловна Аксенова. Отчество и фамилию мама дала мне по имени и фамилии своего второго мужа П.В. Аксенова.
        - А как Вы попали в семью Гинзбург-Вальтер?
        - Я помню, что бывала у них уже где-то в 48-49-х годах (да, так оно и было, я читал фотокопию автобиографии Е.С. Гинсбург, написанную ею для МГБ 6 апреля 1951 года – А.О.), еще во время первого приезда Васи (сын Е.С. Гинзбург, ныне знаменитый писатель В.П. Аксенов. - А.О.).
         (Отступление первое. В Интернете на одном из сайтов есть такие сведения: Василий Аксёнов родился 20 августа 1932 года в Казани, в семье партийных работников, Евгении Семёновны Гинзбург и Павла Васильевича Аксёнова. Был третьим, младшим ребенком в семье (и единственным общим ребенком родителей). Отец, Павел Васильевич, был председателем казанского горсовета и членом бюро Татарского обкома партии. Мать, Евгения Семёновна, работала преподавателем в Казанском Педагогическом институте, затем — заведующей отделом культуры газеты «Красная Татария», состояла в казанской областной парторганизации. Впоследствии, пройдя ужас сталинских лагерей, во времена разоблачения культа личности, Евгения Гинзбург стала автором книги воспоминаний «Крутой маршрут» — одной из первых книг-мемуаров об эпохе сталинских репрессий и лагерей, рассказ о восемнадцати годах, проведенных автором в тюрьме, колымских лагерях и ссылке.
         В 1937 году, когда В. Аксенову не было еще и пяти лет, оба родителя (сначала мать, а затем вскоре — и отец) были арестованы и осуждены на 10 лет тюрьмы и лагерей. Старших детей — сестру Майю (дочь П. В. Аксенова) и Алёшу (сына Е. С. Гинзбург) забрали к себе родственники. Круглый сирота Вася был принудительно отправлен в детский дом для детей заключенных (его бабушкам не разрешили оставить ребенка у себя). В 1938 году дяде В. Аксенова (брату П. Аксенова) удалось разыскать маленького Васю в детдоме в Костроме и взять его к себе. Вася жил в доме у Моти Аксеновой (его родственницы по отцу) до 1948 года, пока его мать Евгения Гинзбург, выйдя в 1947 году из лагеря, и проживая в ссылке в Магадане, не добилась разрешения на приезд Васи к ней на Колыму. Встречу с Васей Евгения Гинзбург опишет в «Крутом маршруте».
         Спустя много лет, в 1975 году Василий Аксёнов описал свою магаданскую юность в своем автобиографичном романе «Ожог»).
        Во время второго ареста моей матери в 1949 году мы с Васей были вместе, носили передачи в «Дом Васькова». Мама тогда провела в заключении полгода…
        - А с кем Вы тогда жили?
        - О, тут такая была чудная, замечательная Юлька (Юлия Павловна) Карепова! Она с мамой сидела и о ней написано в «Крутом маршруте». Мама ее называет – «Оптимистенко». И вот мы с Васей у нее жили в Нагаево, в бараке (она потом вместе с нами из Магадана уехала, жила рядом, пережила маму, я ее похоронила в Минске…). А Антон Вальтер ходил к нам по нескольку километров ежедневно, проведывал, какую-то еду нам из больницы приносил…
        - И что было потом?
        - Потом? Потом маму освободили, а позже, после смерти Сталина, в 1955 году, мы первый раз поехали в Москву, за реабилитацией. Я хорошо помню то время, как мама ходила по всем этим НКВД. А Антона Вальтера тогда не реабилитировали.
         (Отступление второе. О приезде Е.С. Гинзбург в Москву в журнале «Огонек» в 1999 году было опубликовано:
         ДВА ЦВЕТА «ПУРКУРАТУРЫ»
         Евгения Гинзбург, автор повести «Крутой маршрут», рассказывала, как после восемнадцати лет, проведенных в лагерях и ссылках, она вместе с маленькой дочерью приехала в Москву хлопотать о реабилитации. Никому из знакомых о своем приезде сообщить не решилась: «Мне еще казалось немыслимым навьючить на чьи-то плечи такую ношу - пришельца из страшных снов с котомкой за плечами. И я взяла у магаданского знакомого записку к хозяйке, промышляющей на Таганке специально сдачей комнат и углов приезжим вольным колымчанам-толстосумам».
         Спать, устав от шума и суеты столицы, улеглись еще засветло. Но через минуту, как вспоминала потом Евгения Семеновна, ее разбудил тоненький, захлебывающийся счастьем визг дочки:
         - Мама, мама, смотри, у тети свое маленькое кино! - это семилетняя Тоня увидела телевизор с крохотным тускло мерцающим экраном.
         Утром радушная хозяйка «Стойла колымчанина» предложила постояльцам кофе и сама уселась с ними за стол. Уже неделю без квартирантов, намолчалась и рвется к общению. В жизни не выезжавшая с Таганки, она, как оказалось, в курсе всех магаданских проблем. Знала, кому и какие надбавки положены, где выгоднее работать - в Северном или Западном управлении. И вдруг, прервав свой нескончаемый монолог, спросила: «Вы не забыли, как на Кировскую-то проехать?» На Кировской, в доме 41, находилась Прокуратура СССР, куда первым делом отправлялись все, кто после смерти «вождя и учителя» стал надеяться на реабилитацию.
         Евгения Семеновна не могла скрыть удивления: «Откуда эта толстуха, похожая на гладкого кота, догадалась об этом?» Ведь о цели их приезда в Москву ни слова не было сказано. Но та, ничего не замечая, продолжала тараторить:
         - На Букашке поезжайте. До Красных ворот. При вас-то ходила туда Букашка? Не упомню уж?
         - Ходила. А вы откуда все знаете?
         - Не маленькая. По чемодану, по одежке вижу. Да и по лицу. Девчонку-то оставьте на меня. Присмотрю. И недорого возьму за это.
         Но Тоня остаться наотрез отказалась: ей казалось, что «пуркуратура» - это еще одно из московских чудес, вроде телевизора, которое обязательно надо увидеть.
         ...Это и в самом деле была незабываемая картина. Масса «врагов народа» перемещалась по коридорам огромного здания с привычной оглядкой на снующих среди толпы военных в защитной форме с бумагами в руках. «Вестибюль прокуратуры гудит, - писала в воспоминаниях Евгения Гинзбург, - как? Нет, не как улей! Как транзитка! Как владивостокская транзитка. Прикрываю на секунду глаза. Меня шатает и мутит от острого воспоминания, от того, что опять смещается грань времен?»
         К действительности ее вернул громкий голос дочки.
         - Мама! - теребила ее за рукав Тоня. - Мама, а почему в пуркуратуре все седые?..».
         Екатерина САФОНОВА).
        Во второй раз, дождавшись реабилитации отца, Антона Вальтера, мы поехали в Москву уже в конце 1957 года. Но нас нигде не прописывали, и, вы знаете, нас снова выручила Юля Карепова, позвала нас во Львов, где она жила, и нас там прописали в конце 50-х годов. Через год в одной из московских клиник умер Антон Вальтер (как написано в «Крутом маршруте», А.Я. Вальтер умер 27 декабря 1959 года. – А.О.)...
        - Как потом, Антонина Павловна, складывалась Ваша жизнь?
        - Вы знаете, природа наградила меня многими способностями – я хорошо писала тексты, танцевала, а по жизни, я, скорее всего, была актерская девочка. И хотя я не участвовала никогда в художественной самодеятельности (мама не хотела поощрять во мне эти все задатки актерства), тем не менее, во мне это жило. Однажды, еще в Магадане, во время Московского международного фестиваля, тайком от мамы я станцевала в Доме культуры чардаш, завоевав симпатии зрителей. Естественно, до этого, я ходила на занятия танцами и балетом…
        Так вот, окончив в 1967 году школу во Львове, я поехала поступать в МГУ. А поступила в ГИТИС, как говорится, за компанию с подружкой, на актерское отделение. Мне так там все понравилось! Мама была в ужасе, она хотела, чтобы я была журналистом или биологом…
        После окончания ГИТИСа я поехала с группой актеров-выпускников в Красноярск, хотя у меня уже были хорошие творческие отношения с театром «Современник». И правильно сделала, потому что за полтора года, что я там проработала, я получила профессию. Там были ныне знаменитые режиссеры Петя Фоменко, Кама Гинкас, художник Эдик Кочергин…
        - Что это был за театр?
        - Представляете – ТЮЗ! Но мы не играли там кроликов-зайчиков, ставились вполне серьезные пьесы. Это был такой «левый» театр! Вот эта группа режиссерская, это были ленинградские ученики Г. Товстоногова. И вот, когда мы приехали в Ленинград, нас сразу разобрали по театрам. Я попала в Театр Комедии, ныне это Театр Акимова, и пошла моя ленинградская актерская карьера. Я играла в театре, снималась в кино на «Ленфильме»…
         (Отступление третье. По информации в Интернете, в 1973 году Антонина Аксенова снялась в фильме «Я служу на границе», в 1976 году – в фильме «Небесные ласточки», в роли Сильвии. Я специально не стал расспрашивать Антонину Павловну о ее ролях в кино и на театральной сцене, хотел, чтобы она просто говорила как обычный человек, гостья Колымы, вернее не гостья, а бывшая колымчанка, как бы вернувшаяся в прошлое… - А.О.).
        А в 1977 году умерла мама… Я была в таком ужасном, потерянном состоянии… И в это время к нам из Белорусского Национального театра приехал режиссер Валерий Николаевич Раевский, я в него влюбилась, вышла замуж и в 1978 году уехала в Минск. С тех пор я и живу в Белоруссии…
        - И как же Вам там живется, Антонина Павловна?
        - Вы знаете, я не жалею, что переехала. Минск, в бытовом плане, город неплохой, люди хорошие. Правда, есть нюансы. Всякое бывает и бывало… В 1980 году, после отъезда за рубеж Василия Аксенова, лишения его советского гражданства, мне пришлось с таким столкнуться, что о-о-о…
        - А Вы и тогда были Аксеновой?
        - Да, я фамилию не меняла. И плюс ко всему, несколько ранее ведь за рубежом вышла книга моей мамы. И мне припомнили все… Столкнулась с антисемитизмом, ведь никто не знал, что я была адаптированным ребенком. Были неприятности у моего мужа, ведь он был номенклатурным работником, главным режиссером Национального театра. Его увольняли. И нам пришлось расстаться. И я осталась одна, там, в Минске…
        - И…
        - И сейчас я работаю в Минском Русском театре, преподавала в театральном институте, руководила детским театральным коллективом. В начале 90-х годов мне присвоили звание «Заслуженная артистка Республики Беларусь».
        - И как Вам живется там?
        - Моя жизнь в материальном плане мало чем отличается от жизни большинства граждан Белоруссии. Но у меня есть хорошая возможность работать за границей. Есть связи в Америке, в Европе. Например, в Америке я создала детский оперный театр. У меня детей своих нет, а вот творческое общение с детьми получается неплохо, - и я сейчас работаю с детскими театральными коллективами в Германии. Сначала работала с русскоязычными, теперь, лучше освоив их язык, – с немецкими детьми. За это мне платят. Иначе я никогда бы не смогла приехать на Колыму, ни в первый раз, ни сейчас. Вот так я и выживаю...
        - Так Вы, Антонина Павловна, уже второй раз приехали к нам?
        - Да, первый раз, имеется в виду новое время, я приехала в 2003 году. Меня спрашивают – зачем? Дело в том, что я, в силу обстоятельств, сначала вынуждена была искать различные документы по архивам, и выяснилось, что мне нравится это дело. Я стала заниматься историей Гинзбургов и Вальтеров (узнала, например, что Антон Вальтер, мой отец, учился в католической семинарии, должен был стать ксендзом, но затем решил изменить свой жизненный путь и стал врачом-гомеопатом), да и о своих биологических родителях мне захотелось хоть что-то узнать. В результате моих архивариусных опытов у меня накопилось много материалов, которые, в свою очередь, возбудили во мне желание и потребность приехать к вам, на Колыму. Я связалась с Иваном Паникаровым, которого мне порекомендовали в «Мемориале», и приехала сюда.
        - И как Вам тогда показалась Колыма?..
        - … О-ох… И сейчас так же. Люди у вас замечательные. Но, как Вам сказать… Экология человеческая – просто фантастическая! Но... живут люди – ужасно. То, что я увидела в Эльгене – потрясло меня до глубины души. Вы сами прекрасно знаете – на чем все это было сделано, и вдруг все в один момент затоптали…
        - Не вдруг, конечно. В течение нескольких лет идет разруха…
        - Да. Но затоптали. И это очень по-русски… И все же там люди до сих пор живут. Мы приехали, они все высыпали навстречу. Кто-то про нас сказал, кто-то из них говорит – О! мы книжку читали! Помидоры нам дали, огурцы… Одеты… кто во что, платья, опорки какие-то. Дети… Им расти, учиться, а они там… Я подумала – и я могла бы быть здесь, если бы…
        В Магадане, конечно, чуть получше. Встречалась я там с местной элитой – библиотекари, учителя… Была в лицее, мы там очень душевно поговорили, дети пришли – старшеклассники. Люди – замечательные! Но в каких условиях живут, в какой эстетической среде растут и воспитываются дети?! Бараки еще сталинские стоят, и там люди живут! Больница, в которой Антон Вальтер работал…
        - Антонина Павловна, Вас не тяготит сознание того, что вы сейчас в тех местах, где страдала Ваша мама?
        - «Тяготит», наверное, не вполне точное слово. Просто я невольно представляю, каково им было, этим несчастным заключенным… Вот мы едем на машине, а их по этому маршруту сотню километров гнали пешком, по морозу, полураздетых… В общем, у меня жесткий моральный счет к власти, и за маму, и за других невинных жертв… и к той власти, да уже и к нынешней… Вот Сталина снова начали прославлять, делать чуть ли не святым. Я предлагала экранизировать «Крутой маршрут». А мне говорят: «Ищите деньги сами, нас эта тема не интересует!».
        А ведь книга-то моей матери уникальна, по-моему. Не просто по каким-то чисто литературным качествам, да и не по описаниям событий, а по рассказу о метаморфозах, превращениях человека из одного качества в совершенно другое… Евгения Гинзбург… она была ярой, настоящей коммунисткой, я бы даже сказала, этакой хунвейбинкой. А стала, под воздействием ареста, предшествующих ему событий и жизненных обстоятельств, колымского бытия, а еще, в том числе, даже, вернее, по большей части, благодаря влиянию Антона Вальтера, нормальным человеком…
         (Отступление четвертое. Борис Лесняк, тоже весьма известный колымский сиделец, относился к Е.С. Гинзбург без большого пиетета (впрочем, подобное не редкость среди бывших колымских зэков - литераторов или просто мемуаристов, да и не только в их редкой среде, но вообще среди пишущей братии), считая ее колымскую судьбу вполне сносной по лагерным меркам, в своей статье «Единственный маршрут Евгении Гинзбург», помещенной в Интернете на сайте sem40.ru , писал:
         - …О судьбе рукописи "Крутого маршрута".
         Евгения Семеновна пишет: "...К 1962 году стала я автором объемистой рукописи, примерно в 400 машинописных страниц... Теперь мне светила вполне определенная цель — предложить эту рукопись толстым журналам".
         В числе толстых журналов, в которые Гинзбург отнесла рукопись, был "Новый мир". Александр Трифонович Твардовский, прочитав рукопись, пригласил к себе Гинзбург. Он принял ее весьма сдержанно и, возвращая рукопись, сказал: "Мне нравится ваша героиня, но не нравится автор...".
         Евгения Семеновна болезненно восприняла отзыв Твардовского. И жаловалась удивленная: "Твардовский читал всю рукопись, всей книги, в том числе и главу «Меа сulра», но Твардовский даже не заметил этого заголовка!".
         Меа сulра — Моя вина. Судя по реакции на отзыв Твардовского, вопрос раскаяния раннего или позднего Евгению Семеновну волновал. Исповедь, покаяние и искупление очень близки. Может быть, именно это толкнуло Евгению Семеновну в лоно религии. Склонен думать, что легче уходить из жизни, получив отпущение.
         Евгения Гинзбург, человек, щедро наделенный даром слова, написала сильную, во многом правдивую книгу. Она не оставляет равнодушным даже того, кто сам прошел той же дорогой и не с меньшими, а с большими испытаниями и потерями.
         Газета «Аргументы и факты», публикуя отклики на смерть А.И. Солженицына (№ 32, 6 - 12 августа 2008 года), приводит рассказ актера Евгения Миронова (сыграл роль Нержина-Солженицына в сериале «В круге первом») о том, как писатель, отвечая на какой-то вопрос, сказал: «Это счастье, что меня посадили!». И пояснил: «Если бы этого не произошло тогда, то для меня и для многих, кто там оказался, мы бы не стали тем, кем мы стали».
         Сама Е.С. Гинзбург в своем «Крутом маршруте» тоже не раз пишет об очищающем действии на человека перенесенных им страданий. Например, в гл. 47 ч. I, она пишет: «…А сейчас, очищенные страданиями, счастливые от встречи с людьми после двухлетнего одиночества, мы были настоящими сестрами в самом высоком смысле этого слова». – А.О.).
        Антон Вальтер, верующий человек, католик, сумел перевернуть душу коммунистки, атеистки… Она приняла католичество, исповедалась перед смертью, и теперь они лежат вместе, под одним крестом…
         Отступление последнее. Разговор наш с А.П. Аксеновой продолжался еще долго, мы говорили о Колыме, о России, о человеке, зависимости его судьбы от состояния его души и еще о многом другом. Беседовать с Антониной Павловной было легко и приятно. Во-первых, она  милая и обаятельная женщина, во-вторых, - умна и иронична (и с самоиронией!), в-третьих, в ней чувствовалось что-то наше, родное, северное, колымское… Я поблагодарил ее за интервью, попрощался, и, после ее ухода, взяв в руки том «Крутого маршрута», который Антонина Павловна привезла в подарок И.А. Паникарову, стал перелистывать страницы.
         Оказалось, это новое издание, подготовленное самой А.П. Аксеновой, с ее предисловием и послесловием известных правозащитников Льва  Копелева и Раисы Орловой. Я начал читать предисловие и меня сразу же поразил первый абзац – и слогом, и содержащимся в небольшом по объему тексте пластом человеческих чувств. Антонина Павловна описывала свои детские ощущения, первое восприятие мамы – Евгении Семеновны Гинзбург. И я подумал: «Как странно… И как чудесно! Ведь она пишет о своей приемной матери. Но как это похоже на мое собственное детское ощущение (может, не первое, то, что не забылось) моей родной мамы!».
         Я вспомнил, как Антонина Павловна, пытаясь мне объяснить, почему она приехала на Колыму, говорила о том, что ей много нужно успеть сделать, о том, что испытывает огромное чувство благодарности к родителям (она говорит – «к Гинзбург и Антону Вальтеру»), что они сделали для нее нечто невероятное – изменили всю ее жизнь. И я, кажется, начал понимать, что же хотела сказать мне наша мимолетная гостья, приемная дочь и сестра знаменитостей, сама – незаурядная личность, бывшая подкидыш-детдомовка, затем магаданская школьница, далее – московская студентка, ныне заслуженная артистка Белоруссии.
         Доброго Вам здоровья, Антонина Павловна! Приезжайте к нам еще! Может быть, в следующий раз Колыма Вас обрадует переменами в лучшую сторону…
        Разговаривал и записал Анатолий ПЕТИН.
        25.08.2008