Тинейджер

               

                Родильную палату огласил крик новорожденного, женщина широко распахнула глаза, ребёнок заявил о себе громче, она с трепетом, понятным только тем, кто прошёл через таинство родов, вслушивалась, душу разрывали гордость и наслаждение, но природа  взяла своё, мать рухнула в изнеможении, на лице крупными жемчужинами блестели капли пота. Врач деловито потянулся к пуповине, к груди роженицы поднесли ребёнка, мать едва приподнялась, руки дрожат от слабости, локти подгибаются.
   - Мальчик, - констатировала акушерка. 
   - Он просто красавец! – воскликнула мать.
            В глазах блеск вперемешку со слезами, она рассматривала сморщенное, как печёное яблоко личико, крохотные ручки, кривые ножки, на голове прядь свалявшихся волос, а в душе росло, ширилось ликование, что подобно морскому прибою готово захлестнуть с головой.
           От обиды, что выкинули из привычной норки, где царит мир субтропиков и вечное лето в страшный иссушенный мир, ребёнок слабым голоском скандировал: «Верните меня обратно! Люди вы или не люди? Верните обратно, я просто заблудился и вышел не в ту дверь. Эх, нужно было вести себя скромнее, но, как удержишься, когда транслируют музыку по кабельному каналу, этот вот в белом халате почему-то назвал его пуповиной, ноги сами, помимо воли, пускаются в пляс». Крохотная ниточка ещё поддерживала связь с родиной, но не долго, врач хищно улыбнулся, показались волчьи клыки. Щёлкнуло, абонентов рассоединили. Новорожденный надрывно, захлёбываясь закричал, золотистый пушок на голове, оттеняя багровое с синюшным оттенком лицо, колыхнулся…   
            Аврелий толкнул ногой дверь, пружина послала её обратно, мальчишку едва не придавило. В последний момент опасность пронеслась мимо, он как уж проскользнул между створками. Тёплый воздух обдал лицо, скользнул по волосам цвета пшеницы, ворвался в лёгкие. На улице плюс сорок, подъезд по сравнению с внешним миром - северный полюс. Родители на работе, да и толку от них? Целыми днями пропадают на работе, а как придут, начинают с ним сюсюкаться, как с маленьким, облизывают всего, тьфу. А он давно не маленький, на прошлой неделе шесть лет стукнуло.
            Он вырвался на свободу, подошвы весело простучали по ступенькам, Аврелий повертел головой, по пустырю носилась стайка ребят. Ноги сорвались с места, мальчишка едва поспевал за ними, засверкали пятки. Вытоптанное сотнями ног футбольное поле осталось позади, на воротах обрывки сетки, под ноги бросилась детско-спортивная площадка. Мальчишка лавировал между горками, турниками и песочницами. Кто-то построил замок из песка, высокие башни устремились к небу, вместо шпилей веточки, широкие стены отутюжены заботливыми детскими ручонками, юный архитектор продавил углубления, будто стена сложена из настоящего кирпича, наверху вылепил зубцы.
            Аврелий огляделся по сторонам, вблизи никого, он с разгону прыгнул в песочницу, замок разлетелся, как карточный домик от прямого попадания снаряда. Песок взвился вверх, повис в воздухе словно после удара ядерной бомбы, а мальчишка топтал и топтал, с наслаждением пританцовывал. Настроение поднималось, губы расплылись, не поймаешь. Аврелий сиганул из песочницы, осмотрел поле битвы, результатом остался доволен. Он повернулся, к песочнице шла девочка, изумрудные глаза радостно раскрыты, в косичке синий бантик, в руках ведёрко и совок. Взгляд её упал на разрушенный замок, на глаза навернулись крокодильи слёзы. Аврелий беспомощно оглянулся, в глазах мелькнуло сожаление, но он взял себя в руки, язык вывалился большой и розовый, мальчишка состроил рожицу, девчушка разрыдалась, Аврелий пользуясь моментом, ушёл по-английски. 
             С местной детворой он носился по пустырю, играли в войнушку. Разделились на две команды, в руках у кого пистолет, у кого-то винтовка, кто-то постреливает из автомата, пластиковые пульки при метком попадании бьют больно, иной раз и добрый синяк расплывается вечером. Поджидая неприятеля, Аврелий спрятался под кустом, автомат наготове, заряжен. Мимо снуют муравьи, один тащит на себе жирного жука, тот не шевелится, помер от избытка чувств или притворяется. Брови мальчишки сложились домиком, глаза сузились. «Как же он жука тащит, сам в десять раз меньше, но бежит не останавливаясь? Надо помочь», - подумал мальчишка. Он протянул руку, пальцы сложились в кружок, щелчок, указательный палец вылетел, как катапульта и муравей с жуком взлетели над землёй. Муравей крепился до последнего, добычу не выпускал, но то ли жук оказался хрупким или муравьиные жвала не выдержали, но приземлились они в разных местах.   
               Мальчуган следил за насекомыми, муравьи исчезали в земле, вход в подземное жилище окружали насыпные валы, цитадель сторожили солдаты, крупные мощные индивидуумы с огромными жвалами. Аврелий забыл про игру, пистолет выпал из руки, на глаз определил травинку потолще, сорвал. Словно таран в ворота средневекового замка травинка, разбрасывая охрану, проткнула вход, как по маслу пошла вглубь. Травинка проникала глубже и глубже, Аврелий  мотылял миникопьём из стороны в сторону, искусственный бруствер рассыпался, вход ширился и ширился. Из отверстия выбегали муравьи, солдаты впивались в стебель, гибли десятками, но продолжали рвать жвалами безжалостного врага, няньки выскакивали с личинками, тащили подальше, рабочие уносили припасы. Губы мальчишки тронула улыбка, повисла на ушах…             
                Аврелий ожесточённо лупит по клавишам, натужно воет процессор, экран монитора помаргивает, по комнате эхом разносятся звуки стрельбы, взрывы сотрясают стены. По развалинам здания передвигается небольшая группа солдат в американской форме. Дверь приоткрыта, мать с отцом в соседней комнате оккупировали диван, у отца в руках газета, она смотрит сериал. Родители одного года выпуска, но мать выглядит моложе своих лет, волосы красит в рыжие оттенки, прячет появившуюся седину, отец седину не прячет, под глазами круги от недосыпания. Года три назад устроился на вторую работу, подрабатывает, дома бывает редко.
              Он никогда не понимал родителей, ну как можно в редкие выходные заниматься такой ерундой? Лучше бы за компьютер, что ли сели. Аврелий пробовал отца приобщить к играм, бесполезно. Мать вообще всякий раз, как врубает стрелялку, болезненно морщится, всплёскивает руками, как же море крови, драки, трупы. Не понять им видите ли, как может нравиться убивать людей, пусть даже и виртуальных. Глухим, слепым не объяснишь на пальцах, что это так развлекуха.         
             В окне здания напротив, появился противник, в руках автомат Калашникова, на голове шапка-ушанка с красной звездой. Русский солдат попал в прицел, палец вдавил спусковой крючок, американский снайпер точным выстрелом снёс русскому голову, череп раскололся надвое, кровь, окрашивая стены, брызнула фонтаном, залила пол улицы.
   - Есть! Прошёл таки второй уровень, - воскликнул он.
             Аврелий потёр глаза, спина вытянулась, руки метили в потолок, затрещали суставы. «Перерыв, что ли сделать?» - подумал он. Под сердцем кольнуло, перед глазами поплыло лицо, зелёные глаза пытливо заглядывали в душу. Первая красавица класса Алиса, ноги от ушей, фигура – мисс Россия. Судьба постоянно сводила их вместе, родились в один день, в детском саду ходили в одну группу, с первого класса учатся вместе. Всё время посвящает учёбе, отличница, парней к себе и на пушечный выстрел не подпускает, недотрога. Аврелий с детства обходил её стороной. Он прикрыл веки, представил, как целует её в подъезде, рот расплылся до ушей. Но вдруг скрипнула входная дверь, изображение поплыло, Алиса напоследок злорадно оттолкнула его, с независимым видом пошла к лифту, подбородок вздёрнут, нос до потолка. «Да ну её, да пошла она…» - пробурчал он, мираж полностью рассеялся, сквозняк унёс обрывки в форточку.            
             Потянуло запахами жареного мяса и лука, Аврелий бросил взгляд в соседнюю комнату, родителей на диване нет. «Понятно мать хлопочет на кухне, отец помогает. Пчёлки-неразлучники, всегда вместе», - подумал он. 
   - Сынок иди есть, - позвала мать.
   - Я не хочу, - сказал Аврелий.
   - Иди всё готово, - повторила она.
   - Как вы не вовремя всегда у меня такой ответственный момент, - ответил он.
   - Иди, а то остынет, - позвал отец.
   - А микроволновка для чего? Отсталые люди, - пробурчал Аврелий.
            Из игры выходить не стал, поставил на паузу, по комнате шёл не спеша, походкой от кутюрье дорожно-постовой службы, не хватало лишь полосатого жезла. Запахи картофеля, жареного лука и мяса плотной тучей висели вокруг, ещё шаг и они атаковали, предатель-желудок немедленно сдался, галопом рванул навстречу. Аврелий вплыл в кухню, пятая точка пошла на посадку, табуретка жалобно скрипнула. На столе по кругу тарелки, картофельное пюре исходит паром, отдельной горкой куски свинины с лёгкими прожилками сала, мясо присыпано золотистыми полукольцами лука. Рот наполнился слюной, желудок скакнул навстречу запахам. 
   - Как успехи в школе? – спросила мать.
            Аврелий работал вилкой, как мечом на поле боя, ответил с набитым ртом.
   - Школа, как школа. Всё таже тягомотина. Если бы в первом классе сказали, что эта волынка на одиннадцать лет, я бы и не пошёл. Одно радует, остался всего год.
   - А куда пойдёшь потом? – спросил отец.
   - Да что вы всё заладили: «Куда? Куда?». Я ещё не решил, - ответил он.
             Мать ела медленно, рука по инерции взлетала ко рту, челюсти инстинктивно пережёвывали пищу, но глаза не отрывались от сына. «Вырос совсем, скоро отца перегонит. Богатырь, плечи на полкухни, локоны блестят будто злато, а в глазах небесный престол. Такими обычно рисуют ангелов. Как же время летит, - думала она.
            Отец наклонился к холодильнику, дверь открылась бесшумно, белый шкаф распахнул нутро, в жаркой кухне пахнуло зимней свежестью. Запотевшая бутылка скользнула в руки, будто ждала, отец до краёв наполнил рюмки.
   - Бери мать, - сказал он.
   - А что за повод? – спросила она.
   - Сегодня ж пятое, зарплата. Забыла? – вопросом на вопрос ответил он.
   - Так ты получил? – спросила мать.
   - Я ж тебе отдал, сразу как пришёл. Ты не заболела случаем? – спросил отец.
   - Ах да, что-то замечталась… - ответила она.
   - А мне нальёте? – спросил сын.
   - Да что ты такое говоришь-то сынок!? – воскликнула мать.
   - Мал ишо, - добавил отец. 
              Аврелий без устали работал челюстями, тарелка пустела на глазах. Он подскочил, как на пружинах.
   - Вы тут сидите, а я побежал, пора мне, - сказал он.
   - Куда собрался? – спросил отец.
   - Труба зовёт! Не забывайте мне шестнадцать, а не… - ответил он, посмотрел на родителей, добавил:
   - А не сорок, как некоторым.
              Через минуту щёлкнул замок, по подъезду пронёсся топот ног, где-то внизу натужно хлопнула дверь. Отец опрокинул стопку в рот, усы поползли в стороны, крякнул, шумно занюхал золотисто-коричневой корочкой и только потом потянулся к тарелке с грибочками.
   - Хорошо пошла! – произнёс он.
              Жена выпила молча, лицо исказила гримаса.
   - Антонина! Весь день не решался тебе сказать…  но сколько не тяни кота за… хвост, а говорить придётся. Уволили меня со второй работы, старый говорят. Это в сорок то лет. Представляешь? – сказал муж.
   - Да как, же так, ты ж там лучший сотрудник? – спросила жена.
   - А вот так, иди, говорят на свалку, - ответил он.
   - Да что ж это творится? Возраст что ли сорок лет? Жизнь только начинается, - сказала Антонина.
   - Видать не все так думают, у начальства мнение другое. Когда-то и тысяча была не предел, в древние времена всяких там атлантов и лемуров, наши люди измельчали, измельчали…  Древние русичи до двухсот доживали, а сейчас и в сорок не удел. Плохо мне мать…  посмотри на меня, да я голыми руками лом согну, дуб к земле за верхушку притяну. Да что ж это делается, а? – спросила он.
   - Ты главное не переживай, проживём, как ни будь. Не горячись! Достаточно того, что я знаю, что ты у меня ещё молодой, как огурчик, семнадцатилетним нос утрёшь, - сказала Антонина.
              Она посмотрела на мужа, глаза заблестели.
   - Во всём… - добавила она.
              Антонина потянулась к тарелке, грудь налетела на стол, лёгкое землятресение тряхануло комнату.      
   - Огурчик говоришь? Умеешь ты утешить, а ж духом воспрял глядучи на тебя, - сказал муж.
   - Сорок лет далеко не предел, самая сила, - добавил он, поглядывая на штаны.   
             Он плеснул в рюмки горькую, стекло запотело.
   - Между первой и второй промежуток небольшой. Бери, у меня тост созрел, - произнёс он.
           Лицо жены разрумянилось, на кухне посветлело. Она подхватила стопку, водка колыхнулась, пролилась через край, капли плюхнулись на стол, комната закружилась…

                Кожу обожгло, долгожданная прохлада пряталась в подворотнях, несмотря на вечер выползать не торопилась. Фонари скупо помаргивают, тёмной массой высятся деревья, листва не колышется, возле подъездов царит полумрак, а дальше тьма, хоть глаз выколи. Тут тебе и: «Дядь, дай закурить, чтоб из глаз дым пошёл», «Эй, тёлка, не проходи мимо, заходи на огонёк» и элементарный гоп-стоп. Глаза выхватили из темноты огоньки сигарет, донёсся смех, Аврелий уверенно направился к детской площадке, пару огоньков двинулись навстречу.
   - Свои, - поспешно сказал он.
   - Авр, ты что ли? – раздалось в ответ. 
   - Я, собственной персоной, не узнаёте что ли, - подтвердил он.
            Огоньки отступили, он приблизился, на лавочке четверо, ноги там, куда нормальные люди присаживаются, подошвы растирают по доскам куски земли, а тем местом, где ноги в поясницу переходят, на спинке. Сидят привычно, с тех пор как из яйца вылупились в курятнике вот так всегда и топчутся на жердочке, кукарекают. Макс и Ник из параллельного класса, Люсьен из соседнего дома и Марьяна, тоже безотказная девчонка.
   - Шот ты поздновато сегодня нарисовался, - проговорил Ник.
   - Баймил, ты ж знаешь, как за компом время летит, пока всех вражин к ногтю не прижмёшь, не успокоишься. Два уровня прошёл в Чёртовом колесе, - похвастал Аврелий.   
   - Нашёл чем хвалиться недотёпа, я уже на четвёртом, пару тысяч русских замочил, - сказал Ник.
   - Ладно, мальчики хватит спорить, давайте лучше решать, кто за пивом пошлёпает, а то вечер бездарно проходит, сегодня, завтра, так и вся жизнь проскочит, - проворковала Люсьен.
   - Мне коктейль, что-то сегодня на бла-го-родные напитки потянуло, - добавила Марьяна.
  - А чё решать-то, кто пойдёт за «Клинским», кто сегодня опаздун?  Правильно Авр. Сходи, сходи дружище, дамы праздника ждут, - проговорил Макс.
   - А чё я то? Сам и иди или Ник пусть сбегает, - отговаривался Аврелий.
   - Но опоздал, ты? – спросил Ник.
   - Ну и что, а башлять кто будет, у тебя деньги есть? За спонсора покатишь? – вопросом на вопрос ответил Аврелий.
   - Нет, я на мели, у меня в карманах ветер гнездо свил, - сказал Ник.
   - То то же. А у меня сегодня старикан зарплату получил, мне немного отстегнул, на двух работах пашет, может себе позволить единственного сынка побаловать. Эх, вот если б на трёх… - воскликнул Аврелий, мечтательно закатывая глаза.
             Он выудил пачку банкнот, отсчитал две, остальное карман сглотнул обратно.
   - Держи нищета, - проговорил он.
   - Я мигом, - сказал Ник, пряча деньги.
   - Чтоб бы мы без тебя делали, - проговорила Марьяна.
             Она легко спрыгнула с лавки, пару шагов и её попа благодарно заёрзала на коленях Аврелия.
   - Сигарету хочешь, - предложила Марьяна.
   - Давай, - великодушно согласился Аврелий.
              Николай вернулся действительно быстро, пакет позвякивал бутылками. На лавочке всё те же, сигареты в зубах, как приклеенные, Макс врубил плеер в  мобильнике, звук мощный, разносится по всему двору. Соседний дом вздрогнул, в квартирах просыпаются, тёмные глазницы окон вспыхивают недобрым светом.   
   - Ребят пошлите в сквер, а то будет как вчера, жильцы ментов вызовут, а я сегодня на высоких каблуках, мигом догонят. Нет, конечно, если найдётся герой, что от погони на руках унесёт…, - предложила Люсьен.
              Парни переглянулись.
   - А чё можно и в парк, - выдал Ник.
             Шли не спеша, пиво лилось рекой, гоготали как потерпевшие над анекдотами, что без умолку травил Макс, попыхивали сигаретами, Аврелий поглядывал на Марьяну, к голове поднималась горячая волна, схлынула вниз к гениталиям. Он отхлебнул из бутылки, холодное пиво немного загасило пожар, но искры остались, тлели, в любой момент готовые разгореться с новой силой.
               Впереди магазин, купили ещё пива и коктейлей, компания поплыла дальше. Аврелий скосил глаза, в витрине вышагивали их двойники. Макс и Ник почти близнецы, чёрненькие, только Макс, жгучий, как ночь, а Ник дитя сумерек, оба загорелые, целыми днями пропадают на пляже. Аврелий среди парней выгодно отличался, и плечи пошире, и выше на полголовы, в глазах повелительный блеск, в карманах всегда водятся бабосы, оно и понятно - единственный ребёнок в семье. Люсьен всё пыталась попасть на подиум, её прельщала карьера манекенщицы, кипятком писала от восторга, но организаторы, тренеры, ведущие, что готовили юные дарования, отвечали ей всегда однозначно, мол скинь пару-тройку… с десяток килограммов. И не понимала она дурочка, что именно эти вот лишние килограммы и придают ей особое очарование, индивидуальность… пока.
А вот если дальше расползётся... Но о таком далёком будущем в их компашке никто не задумывался. Марьяна стройная, как кипарис, грудь несёт гордо, глаза постреливают… по сторонам, волосы цвета осени густыми прядями струятся на плечи. На парнях короткие майки, в ушах серьги, на руках, несмотря на жару перчатки, пальцы, чтобы удобней в носу ковыряться, обрезаны. Штаны висят бесформенной массой, как паруса в безветрие, спущены у кого до середины попца, у кого ещё ниже, трусы шик - торчат до лопаток, у Аврелия даже свежевыстираны. Девушки одеты идентично, только вместо маек топики.
Народ обеднял, обеднял, уж на целую майку средств не хватает, вот и приходится покупать эти нагрудники с лямками из остатков ткани. Непосвящённому во все тонкости современной моды сразу и не понять, кто парень, а кто и не парень вовсе, разве что взгляд на грудь налетит, о нагло торчащий сосок уколется.   
              В сквере чуть светлее, редкие фонари, что остались после нашествия городских варваров, умелых выстрелов из рогаток, жив, жив в нас дух добытчика, охотника, выхватывают из царства тьмы куски аллеи. Каштаны, липы, вязы, тополя отбрасывают причудливые тени, ветер шаловливо поигрывает с листвой, меряется силой с ветвями. На лавочку забрались с ногами, сидят же некоторые придурки иначе, плюхнулись на спинку, бутылки как по команде взлетели вверх, пиво хлынуло в рот.
              Марьяна опять примостилась на колени Аврелия, поерзала, усаживаясь, ещё поёрзала, он отхлебнул пива, уже не помогало, искры переросли в пламя, пламя в пожар. Аврелий оглянулся, на аллее кроме них никого. Он кивнул на кусты позади лавочки, Марьяна благодарно чмокнула в щёку. Она легко спрыгнула, в детстве занималась гимнастикой, Аврелий не понаслышке знал, какие па способна выдавать, потянула его за руку. Макс хмыкнул, Люсьен и Ник не обратили внимания, парочка растворилась в кустах, почти тут же послышались ахи, вздохи, сопенье, кряхтенье, повизгивание, похрюкивание. Когда вернулись, лица раскраснелись, в глазах блеск, у Марьяны помада размазалась от уха до уха. Аврелий потянулся к пиву, шумно отпил, Марьяна откупорила баночку коктейля.             
              Ник обернулся,  озадачено присвистнул.
   - Где пропадали? – задал он вопрос. 
   - Да так по нужде ходили, - ответил Аврелий.
   - Ага, знаю я эту нужду! Бывает так приспичит, и к ишаку пристроишься, да что там к ишаку, под горячую руку и кошечка с собачкой сойдут, - вклинился в разговор Макс, раскатисто заржал.
   - Да пошёл ты, - беззлобно сказал Аврелий.
   - Сам ты котяра недоделанная, - добавила Марьяна, надувая губы.   
   - А-а-а! – многозначительно сказал Ник.
   - Чё а? Чё а? Физиологию никто не отменял. Мы дети нового поколения – где хочу, пописаю, где хочу, покакаю  и плевать на мнение перезревших, полусгнивших, одной ногой в дубовом ящике. С нами в мир широкой рекой вступает новая эра, новые обще-человече-ские ценности. Имеющий глаза да увидит, имеющий уши да услышит…   По радио, телеку, интернету…  всюду раздаются  горящие призывы спасать маленького человечка: хватайте знамя Достоевского, а в ладонь булыжник поувесистей и швыряйте, швыряйте, швыряйте в хрустальные дворцы Чернышевского, к чёрту всё,  бейте, крушите, среди тучи оседающей пыли спляшите ламбаду на обломках, а ещё лучше гопака в присядку. Главное человечек, человечишка…  его возвышенные желания, как-то поесть, поспать, посра..  тьфу ты одарить мир, бесплатно заметьте, вот такие мы нонче бескорыстные, кровно нажитым непосильным трудом, а ж прямая кишка лопается, ягодицы дрожат от натуги. Теперь можно всё, круши всё подряд рос-се-яне, спасибо Америке! Дождались! А раньше в пещерные времена не то девятнадцатого, не то  двадцатого века наши предки жили даже без жвачек и джинс! Было ж такое время!? Представишь мурашки по коже, - сказал Макс.
   - Да-да мне мать говорила, что раньше одну жвачку всем классом жевали, по кругу передавали, а хозяин сокровища – сам господь бог, за джинсами выстраивалась очередь, почти, как за водкой, телевизоров не было, потом появились чёрно-белые,  огромные такие ящики на полкомнаты. Как кто купит, вся родня сбегалась, рассядутся пред чудом техники, пир горой на неделю, водка, пиво, полежим? - спросила Люсьен, наклоняясь к Нику.
               Он облизнулся, рука змеёй скользнула к попке соседки, резинка на штанах сопротивлялась недолго, поразмышлял с чего начать, обхватил левую половинку,  полыхнуло теплом, в охотку помял, потискал, ладонь перебралась через разделительную полосу в другие полцарства, примерилась к правой ягодице.
   - Да достали вы со своей Америкой! А мне лично, как-то плевать на неё, желательно с высокой колокольни. Ну, что Америка? Что? Мне и в нашем болоте тепло и уютно, сытно и хорошо, как Илюшке Муромцу, что лежал на печи тридцать три года, а родители на него горбатились, кормили, поили и блох опахалами отпугивали. Вспомните хотя бы курс школьной истории, - проговорил Аврелий, огляделся вокруг, добавил:
   - Ну, хотя бы попытайтесь…  Чего стоят подвиги Добрыни, да и Алёшка Ростовский пошалил, пошалил. А Финист из банды Сокола, а Олег Вещий, как в своё время погуляли?  До сих пор говорят на воротах Константинополя, раньше он якобы Царьградом назывался, русский щит весит, да и кто ж его снимет-то…  Тот щит если над головой поднять от дождя целый квартал укроет. Так у нас герои на Руси и впрямь не переводились, а америкашки...
голливудские фильмы без памперсов смотреть невозможно. Ковбои, что умели только скот пасти, да навоз чистить, с наслаждением вдыхая фермерскую экзотику, теперь с двух рук палят, не целясь, одним выстрелом на скаку валят целое племя индейцев, и вообще на них держатся все соединённые штаты: армия, экономика, политика, - сказал Аврелий.
   - Из кустов вылез, на умные мысли потянуло. Может и нам Люсь в биологи податься, да в кусты, в кусты, природу изучать, - произнёс Ник.
   - Во-во вы там о пиве, а я о возвышенном…  придавило, понимаешь, двумя руками не удержать, я Марьяну помочь попросил, еле справились вдвоём, вон видишь, пару веток поломали. Так я о чём? О физиологии! Что естественно, то и культурой не обезобразить, хоть раком на главной площади, - закончил Аврелий. 
   - А мне Достоевский нравится! То, что гомик это мелочи, кто сейчас не гомик? Спроси кого: Немедленная смерть или в жопу? Раздувая щёки, краснея от возмущения, раздвинет булочки, а там глядишь, и постанывать начнёт. Раскольников вообще красавчик, наш человек, нет денег, старуху хвать топором, мозги по стенам, кровища по всей комнате, с потолка ручей, на полу речка, Чикатило отдыхает. Но, а чё ждать манны небесной? Упадет, не упадёт? Да и вообще опасно, что только сверху не падает,  а вдруг кирпич, голова-то не железная.  Раскольников наш человек, наш... Я б тоже работать не пошёл, на фиг надо, топорик дешевле стоит, -  проговорил Макс, хватая за грудь Люсьен, та взвизгнула.
   - А я тоже за… плесень плачет: на хлебе и воде сидим, мизерная пенсия, а у самих под подушками чулки набиты баксами, злато под половицей. Да по мне, кто пенсионного возраста достиг, надо на покой отправлять… на вечный, пусть отдыхают, устали вить. А все средства государства, что на эту рухлядь тратятся - нам молодому поколению, как пособие, чтоб на ноги встали…
   - Точно-точно после пьянки так тяжело вставать, - добавил Макс.
   - На опохмелку тоже деньги нужны, да даже просто за то, что мы есть, - сказал Николай.    
   - Во-во, у моей бабки трёхкомнатная, живёт себе одна, припеваючи, продавать ни в какую. А мы в однокомнатной квартире вчетвером ютимся, никакой личной жизни. Полночи слушаешь, как отец мать утюжит, полирует до блеска, наивные, думают, если дети глаза закрыли, значит, спят, ага разве такое кино пропустишь. А дальше музыкальная пауза до утра, отец с чувством выполненного долга засыпает, храпит, заливается, вот-вот потолок рухнет, через равные промежутки времени воздух портит. Иногда притихнет так, ну всё думаешь, отмучился, и тут, как бабахнет в первозданной тишине гром среди ясного неба, это у отца храп заблудился, ниже проскочил, - воскликнула Марьяна. 
   - Мариш, кинь-ка пивка, - проговорил Ник.
   - Это последняя, - сказала Марьяна.
                Банка описала дугу, Ник ловко поймал свободной рукой, послышался щелчок, пиво плюхнулось в рот.            
   - Пора пополнить запасы, кто пойдёт? - спросил Аврелий.
   - А пошлите, все прогуляемся, - предложила Марьяна.
   - Не-а, я не согласный, я в магазин ходил, пусть теперь Макс с Авром идут, их очередь, - проговорил Ник.
            Он потягивал пиво, продолжая изучать Люськины достопримечательности, рука продвигалась всё дальше вглубь обороны, сдаваясь без сопротивления, бастионы один за другим выбрасывали белый флаг.
   - Я с вами, мальчики, - сказала Марьяна.
   - А вы тут пока воркуйте голубки, - добавила она.               
            Сквер промелькнул и растаял, из темноты выплыли первые пятиэтажки, на углу зазывно засверкал огнями магазин.
   - Магазин до двенадцати, успеем? – спросил Аврелий.
   - Без десяти, конечно успеем, рукой подать, - ответил Макс.
           Когда дошли, дверь оказалась заперта, Аврелий дёрнул раз другой, безрезультатно. Макс пнул ногой, ещё и ещё.   
   - Вот же сволочи, на пять минут раньше закрыли, - воскликнул он.
   - Тут трубы горят, а они гады… - добавил Аврелий.
   - Ну, что в круглосуточный на проспекте? – спросила Марьяна.
   - А ты можешь что-то ещё предложить? – зло спросил Макс. 
   - Не кипятись, потопали в круглосуточный, Мариша не причём, - проговорил Аврелий.
   - До проспекта десять минут ходу, - сказал Макс.
   - Другого варианта нет, - сказал Аврелий.            
            Шли молча, где-то внутри нарастала волна, кулаки сами собой сжимались, грозя выплеснуться наружу клокотал прибой. На дороге попалась кошка, или кот, кто ночью-то разберёт, шею вывернула так, что умудрилась дотянуться до места, откуда хвост растёт, что-то тщательно вылизывала, выскабливала. Макс плотоядно улыбнулся, поддел её ногой, кошка попыталась сбежать, но не успела, чудовищная сила оторвала от земли, со скоростью ядра она полетела над поверхностью, истошный мявк потряс окрестности. 
   - Низко полетела, видать к дождю, - прокомментировал Аврелий.
            Кошка, расставив лапы в стороны, пронеслась метров десять, кусты смягчили падение, вылетела стрелой, ошалело понеслась вперед, так что зад заносило на поворотах, а хвост указывал направление, угол дома укрыл от опасности. Макс заржал, как конь, Марьяна схватилась за живот, Аврелий сложился пополам, его трясло, как при лихорадке.   
   - Чуть джинсы не обмочила от смеха, - сказала Марьяна.
   - Да не мешало бы отлить, пиво давно на свободу просится, - проговорил Аврелий.
   - О чём в парке думали, под каждым деревом туалет, - добавил Макс.
   - Не беда, любой подъезд нам дом родной, пошли, - сказал Аврелий.
            Троица зашагала к дому, первый и второй подъезд отгородились от мира стальными воротами, домофон потребовал пароль, зато следующий гостеприимно распахнул двери, улыбнулся тёмным проёмом. 
   - Что за жизнь? Чёртовы жильцы везде домофонов наставили, куда теперь бежать, если приспичит так, что дальше некуда, глаза на лоб лезут, лицо багровое, из штанов пованивает? – спросил Макс.
   - Не говори, совсем о людях не думают, - ответил Аврелий.
            Аврелий заглянул в подъезд, кто-то заботливо выкрутил лампочку - дома пригодится, темнота протянула щупальца до третьего этажа, на площадках и лестничных проёмах тихо. 
   - Порядок, - оповестил он.
            Зашли втроём, синхронно вжикнули молнии, Марьяна отошла подальше, чтоб не обрызгали, присела под лестницей, Макс и Аврелий деловито поливали стены у порога. Журчали долго, в животе булькало, глаза закатились, по лицу плавает неземное удовольствие, пришлось даже расставить ноги, озерцо расплылось от стенки до стенки.
   - Ух, хорошо, - констатировал Аврелий.
   - Ага, но, сколько не тряси, последняя капля всегда в трусы, - комментировал Макс.
   - Пейте пиво пенное, но не забывайте памперсы менять, - сказала Марьяна.
   - Идём мальчики? – спросила она, выплывая из-под лестницы.
             Марьяна напоминала цаплю, старательно вытягивая ноги, выискивала на полу сухие островки.
   - Я сейчас, - сказал Аврелий.
              Он пошарил в кармане, в руки скользнул баллончик с краской, на ощупь украсил стену надписью: «Здесь был я!», хотел уйти, но хлопнул себя по лбу, вернулся, струя из баллончика устремилась на стену. Нарисовал парочку, она в позе бобра, сзади пристроился парень.
   - Вот теперь порядок, пошли. Нужно же искусство двигать в массы? Кто если не мы, - сказал он.
              Назад шли той же дорогой, у Аврелия в руках пакет, позвякивают бутылки. Дошли до угла дома, в магазине, что работает до двенадцати, свет потушили, красным оком горит сигнализация.
   - Нет, ты представляешь из-за этих гадов пришлось  лишний километр протопать, - сетовал Аврелий.
   - А назад ещё и пакет с бутылками тащить, - добавил он.
   - Сволочи, - сквозь зубы сказал Макс.
               Он огляделся, на глаза попался булыжник, рука будто и ждала этого, с радостью ухватила, придирчиво взвесил на ладони. Коротко взмахнул рукой, как в замедленной съёмке витрина покрылась паутиной трещин, паучья сеть росла и ширилась, стекло дрогнуло, вырвалось на свободу, асфальт усыпанный осколками заблестел, заискрился, истошно завопила сигнализация.
   - Макс, ты, охренел что ли сейчас менты нарисуются, - воскликнула Марьяна.
   - Ага, в соседних кустах в засаде ждут, не дождутся, когда кто-нибудь подойдёт и витрину разнесёт в дребезги, - проговорил Макс, озоровато хохотнул.
              Со двора резво выскочил воронок, проблесковый маячок осветил окрестные дома, скрип тормозов разорвал сердце пополам, от сирены повеяло холодом. 
   - Валим! – крикнул Аврелий.
               Из уазика выскочили сотрудники вневедомственной охраны, на голове каски, тело прикрыто бронежилетами, автоматы Калашникова наизготовку зло сверлят небо, в подсумке запасной магазин. Автоматы короткоствольные для ближнего боя, как успел заметить Аврелий, раньше ими сплошь и рядом оснащали подразделения милиции, но теперь он даже в играх не выбирал такие для своих спецназовцев, патрон, то и дело застревает в патроннике от перегрева, стоит отстрелять один и подсоединить второй магазин. Но сейчас не до игр, автоматы за спиной настоящие и пули в них тоже… настоящие, свинцовые, а наконечник… стальной, с близкого расстояния навылет запросто пробивает, а чтобы их достать и первого магазина за глаза хватит.      
               Аврелий бросил пакет, раздался звон, ноги опередили его на два метра, но Марьяна странным делом умудрилась обогнать, зато Макс прирос к асфальту, как приклеенный. Его и взяли под белы рученьки прямо на месте, Макс побелел, как полотно, под ногами растеклась лужа. Аврелий вбегал в арку, когда дорогу преградила милицейская машина, выскочили двое, радостно оскалились, медвежьи объятья приглашающе распахнулись. Свет фар ослепил, Марьяна на бегу подняла топик, грудь кокетливо подпрыгнула, соски устремили взор в небо, милиционер от неожиданности раскрыл рот и забыл, что он милиционер. Он так и стоял, как столб, по щиколотку в слюне, очнулся только, когда Марьяна нырнула под руку, не останавливаясь, пронеслась метров сто и скрылась в соседнем дворе. Аврелию повезло меньше…

                Муж посапывал под разноголосицу телевизора, она и сама клевала носом, часы пробили половину первого. Телефонный звонок как всегда в такой поздний час прозвучал резко и тревожно, сжимая сердце в комок.
   - Теть Тоня, это вы? – прокричала Марьяна.
   - Да. А кто говорит, - спросила мать Аврелия. 
   -  Это Марьяна! Не узнали? - спросила Марьяна.
   - Что с Аврелием? – закричала мать.
   - Мы… его… он…  в общем он в милиции, - ответила девушка.
   - Как в милиции? – спросила мать Аврелия.
   - Так получилось. Но вы не беспокойтесь, я думаю, долго не продержат, ладно всё мне пора, поздно уже, - сказала Марьяна.
   - Алло! Алло! - кричала женщина.
   - Что случилось? – донёсся голос за спиной.
             Абонент отключился, тишину разрывали лишь гудки, женщина схватилась за сердце, колени подкосились, комната поплыла, в глазах потемнело…   
             Водитель умело лавировал в потоке машин и не заметить сразу, когда он успевал перестраиваться из ряда в ряд, полчаса экстремальной езды и пассажиры вывалились из автомобиля, осторожно ступая на твёрдую землю, ватные ноги не держали.
              Мать уверенно идёт по больничным коридорам, белый халат развевается за спиной, как крылья, Аврелий семенит сзади,  на нём халат висит, как паруса в безветренную погоду. Он попытался что-то сказать, мать обернулась, губы, что раньше бантиком, сжаты в ниточку, ласковые глаза мечут молнии, режут без ножа. Со скрипом распахнулась дверь палаты, комната маленькая, в глубине кровать, над нею металлическая конструкция с рогами, тройка пузырьков, как голуби насест облепили стойку, пузырьки здесь давно, успели пустить корни, что белёсыми прутьями спускаются вниз, на кровати больной. Два пузырька пустые, с третьего, капает жидкость, по шлангу струится к телу, острая игла пронзила вену, как-то чувствует, где можно поживиться кровью. Над телом куча проводов, одни теряются под кроватью, другие наоборот, набравшись смелости, тянут щупальца к приборам.   
               Человек в кровати повернул голову, мать побледнела, Аврелий замер в дверях, не решаясь переступить порог. От отца, от прежнего отца остались лишь глаза, за две недели он превратился в скелет, а глаза, всепрощающие и мягкие раньше, теперь сканировали, как рентген, Аврелий почувствовал себя не просто голым, даже мысли плавали на поверхности. Он опустил голову долу.   
   - Ну, здр-авс-твуй сын, - произнёс отец.
   - При…  Здравствуй, отец… - сказал Аврелий.
   - Что в дверях встал, иль отца не узнаёшь? - сказал отец.
                Аврелий подошёл ближе, лицо отца измождённое, под глазами круги, сын протянул правую руку, отец поднял левую, ладонь вывернулась в обратную сторону, пожал слабо. Мать неслышно подошла, и когда только успела оказаться рядом, глаза старательно отводит, по щеке предательски катится слеза. Правая сторона тела у отца недвижима, рука лежит поверх одеяла, пальцы скрючены. В душе Аврелия росло незнакомое чувство, к горлу подкатил ком, мешал дышать.
   - Мать сказала, с милицией всё утряслось? – спросил больной.
   - Да, дали пятнадцать суток за хулиганство, Максу не повезло, он кроме витрины ещё и холодильник разбил, суд грозит год условно впаять, а меня сегодня освободили, - ответил сын.
   - Отец! Это не главное, ты… как? - спросил Аврелий.
   - Всё хорошо! Хорошо! Не бери в голову, а как там у вас говорят, бери в руки, не теряй времени, - ответил отец.
   - Мама сказала, у тебя был инфаркт и…  ты прости меня, за всё прости… - сказал сын.
   - А мне тебя прощать не за что. Перемелется, мука будет! Ну, сам посуди, кто-то пытается, пыхтит, а на свет только дочки вылупляются, а я бах, одним выстрелом и в дамках - сын. Кто-то вовсе без детей век кукует, представляешь? По молодости порхают, как бабочки, сверкают рисунком, крылышками виляют. Некоторые так до зрелости и не дорастают, а кто всё-таки созреет, доживёт, оглянётся, а крылышки-то потёрлись, полиняли, божий окрас не восстановить, при всём желании не восстановить. А у меня сын растёт! Я в тебе никогда не сомневался, наша порода крепкая, знал, что человек в звере завсегда своё возьмёт. К каждому свой подход…  Мне ещё прадед мой говорил, что не в каждом воспитатель и учитель живёт, дети-то все разные, попробуй-ка, угадай, как воспитывать. Кто только пряники понимает, другой зуботычины, третий кнут вперемешку с пряником, четвёртому грозного взгляда достаточно, иной сам себе учитель. А я вовсе не воспитатель, ну нет во мне этой жилки, хоть убей. Отцу бы ремнём пристало отходить иной раз, а я только со стороны смотрю, как ты взрослеешь, вчера только под стол пешком ходил, а сегодня… ну, да ладно, сынок…  Ты иди, иди, а я ещё с матерью потолкую, - произнёс отец…
              Аврелий опасливо оглянулся – не увидел бы кто, поднялся по ступенькам, рука потянулась к массивной ручке, двери резные, массивные, в позапрошлом веке
прихожане видать и на коне въезжали запросто по трое в ряд, но открылись на удивление легко. Старушка на входе укоризненно покачала головой, поправила платок, в глазах осуждение.
   - Что ж ты милок себя крестным знамением не осеняешь, в церковь чай пришёл как-никак? – спросила она.   
   - Я… в первый раз, - ответил он.
   - А! – воскликнула старушка.
   - Все мы когда-то в первый раз… рождаемся, умираем, к богу приходим. Разница только в том, что некоторые ещё при жизни бога в себе познают, иной и не ведает о том, а божьи заповеди соблюдает, искорка небесная сама дорогу находит, к свету пробивается. А те, кто так ничего и не понял, живут, как во сне, они тоже к богу придут, но позже… через второе, третье, десятое воплощение, для каждого своё время. Главное в себе бога почувствовать, человек же по образу и подобию создан, так и в библии сказано, знать человек и есть Бог, он живёт в каждом из нас. Он слишком велик, велик настолько, что и Вселенной не удержать, ведь он сам Вселенная, а потому рассыпался на мелкие кусочки, а ветер подхватил, разметал по Галактикам. Вот и нам доля наследства досталась. Ты милок, не бойся, заходи, а крестится я тебя научу, научу, ты только смотри внимательней, запоминай, - добавила она.   
              Старушка три раза осенила себя крестным знамением, Аврелий неуверенно повторил.
   - Как зовут то тебя? – спросила бабушка.
   - Авр…  Аврелием кличут, - ответил он.
   - Редкое имя. А ты раз пришёл иди, иди, - проговорила она.
              Церковь пуста, своды тонут в полумраке, пахнет ладаном и воском. В центре высится алтарь, над ним распятый Христос, священника нигде не видно, утренние службы закончились, а вечерним ещё не время. На стенах громадные иконы, разбрелись по кругу у каждой своё место, свечи горят торжественно, чинно, выхватывая из сумрака строгие лики святых. Или при жизни были настолько святы, что во взоре ни тени улыбки, или так святых принято изображать повсеместно. Он бродил по храму, иконы сурово провожали его глазами, взгляды сверлили спину, Аврелий зябко передёрнул плечами.
Одна свеча на ближайшем иконостасе не выдержала, видать совсем закоренелый грешник ставил, помолился на скорую руку, да и сбёг по своим грешным делам, валится на бок, кланяется знать вместо него в пояс, лик на иконе вздрогнул, брови сошлись у переносицы, свеча в испуге зашипела, пламя колышется, вот-вот потухнет. Не зная с чего начать, Аврелий побродил, побродил и вновь оказался возле входа, бабка тут как тут.
   - Что мил человек не знаешь с чего начать, а спросить гордость не позволяет? – спросила она.
   - М-м-м, - промычал Аврелий в ответ.
   - Гордость! Гордость правит миром, обернёшься, за спиной важно вышагивают короли и королевы, короны усеяны бриллиантами и рубинами, плюнешь невзначай - попадёшь в принца или принцессу на белом кадиллаке, увидишь пастуха со стадом, то барон, даже не сумлевайся. Жить страшно! Вокруг одни графья, князья и амператоры. Ты случаем не императорских кровей? – спросила бабка, прищуривая один глаз.   
   - Я-а?! Я… н-е-т, - ответил Аврелий.
              По лицу расплылся румянец, в глазах испуг, голова растворилась в плечах, он даже ростом стал меньше.   
   - Ты возвращайся, иди, иди. Ведь не ради любопытства в божий храм пришёл, верно? Свечку поставь, помолись, каждому есть о чём с богом-то перемолвиться, что попросить, в чём покаяться, глядишь, душа-то и очистится, - произнесла старушка.
              Аврелий шагнул в храм, ватные ноги едва держали, поймал взгляд старушки, она ободряюще кивнула, побрёл под перекрестьями суровых взглядов. Не зная, кто из святых главнее, а кто попроще, решил никого не обижать, мало ли чего, подолгу замирал возле каждой иконы, в руке связка свечей, вытаскивал по одной, стараясь не поднимать голову, чтобы не встречаться взглядами, ставил перед каждой. Поджигал неумело, горячий воск капал на руку, жёг пальцы, Аврелий оплавлял нижний край свечи, пока не остыла, крепил. Молитв сколько не силился, не смог припомнить ни одной. Начинал, по щекам разливалась краска, сбивался, губы цепенели.
              Он потерял счёт времени, как вдруг очертания церкви размылись, перед глазами всплыла больничная палата, отец беспомощно лежит на кровати, левая половина тела недвижима, а в глазах, что всегда светились доброй силой, неисчерпаемой энергией, лукаво улыбались, теперь чёрный пепел страдания. Отец, правда, тщательно прятал эмоции, улыбался, как раньше, но когда Аврелий уже выходил, то нечаянно обернулся, отец провожал его взглядом, в глазах боль, испуг и отчаяние, веко мелко подрагивает, на щеке мокрый след. 
              Губы раскрылись помимо воли, Аврелий как бы со стороны услышал свой голос, он молился, молился, как умел, с трудом подбирая нужные слова, что рождались где-то там в середине сердца, разрывая внутренности просачивались наружу. Слова-птицы уносятся всё выше и выше, крылья, что распахнулись от востока до запада, озаряют мир золотым светом, лучи тянутся к солнцу, хрустальное небо обрушивается сверху. Слова обжигают горло, Аврелию казалось, что он весь объят огнём, пылает, как на костре инквизиции, ещё немного и подожжёт церковь. Сбивая пламя, водопадом хлынули слёзы.
              Он поднял голову, как оказался напротив распятого Христа не помнит, взгляды встретились, глаза спасителя светятся любовью и состраданием. Белый неземной свет охватил фигуру Христа, он со скрипом оторвал руку от креста, ржавый гвоздь выпал из ладони, зазвенел по плитам пола, там, где на ладони чернело отверстие, выступила кровь, тут же исчезла, рука тянется к нему, всё ближе и ближе, Аврелий не жив, не мёртв,
сердце трусливо сигануло из груди, спряталось где-то рядом, бьётся с таким грохотом, что трясутся покрытые изразцами стены. Пряди шевельнулись, словно ласковый ветерок пробежался мимо, коснулся слегка, и вот уже церковь растворилась в голубом тумане, вокруг мерцают звёзды, по телу разливается блаженное тепло, во рту вкус мёда, рука Вселенной гладит по голове. Отталкивались от тонко подрагивающей души, что натянута, как струна, слова молитвы летят к звёздам, отражаясь, возвращаются, наполняя мир неземной музыкой. Музыкой космоса, добра, сострадания и бесконечной любви… 

                Водитель притормозил, пассажиров потянуло в салон, затем спина с разгону выпрямилась об спинку сиденья, Аврелий выгнулся от боли.
   - Выходишь парень? – спросил водитель маршрутки.
              Аврелий закрутил головой, но на окнах заснеженный узор, не видно не зги.
   - Здесь просил остановить, - сказал водитель.
   - Да?! Извините, задумался, - проговорил Аврелий.
   - Задумался он, понимаешь, остальных пассажиров задерживаешь, - проворчал водитель.               
              Дверь маршрутного такси автоматически распахнулась, из тёплого мирка выходить не хочется, но придётся, лицо обожгло холодом, в салон автомобиля, завывая, ворвался ветер, снег белыми мухами устремился следом. На обочине дороги сугробы по пояс, снег грязно-серый, свалявшийся, Аврелий прыгнул, ноги провалились. Маршрутка, укутав на прощание газовым облаком, смешалась с потоком машин, помчалась дальше жёлтым пятном в многоцветной палитре.   
               Аврелий выполз из сугроба, снег забился в ботинки, пришлось поочерёдно вытряхивать, поднял воротник пуховика, шапку натянул глубже, лишь нос обречёно торчал наружу, ветер ринулся навстречу, злой, колючий, сечёт лицо, так и норовит забраться под одежду, пощупать, из какого теста слеплен. Аврелий наклонил голову, глаза прищурены, чувствуя себя быком на корриде, с трудом переставляя ноги, попёр навстречу непогоде. Первая пятиэтажка, вторая, третья, за поворотом почта. Перед дверью намело сугроб, Аврелий едва открыл её. У окошка, где выдают посылки, просматривает квитанции заведующая почтовым отделением, женщина лет пятидесяти, румяная, круглая, ей бы колобка играть.
   - Здравствуйте Татьяна Ивановна! – объявил он с порога.
   - Здравствуй Аврелий, - ответила она.
   - Как погода? Замёрз? – спросила заведующая, не переставая перебирать квитанции.
   - Есть немного, на улице не май, - ответил он.
   - Ты погрейся немного, а потом уж и за работу, - сказала Татьяна Ивановна.
   - Да нет, я, пожалуй, пойду, где фронт работы на сегодня? – спросил он.
   - Вот в углу, бери, уже всё сложили в сумку, - проговорила заведующая.
               Он подхватил сумку, лицо перекосилось, если б не знал, что содержимое – газеты и журналы, подумал бы, что кирпичи. В глазах вспыхнул огонёк, упрямая складка пролегла по лбу.
   - Ну, всё я потопал, - сказал Аврелий.
               Едва открыл дверь, точно собака накинулся ветер, толкнул в грудь, оставляя на щеках мокрое месиво, расцеловал лицо, обрадовано лизнул в нос. Аврелий втянул голову в плечи, шапку надвинул на глаза, жаль не натянешь на нос и подбородок, расправил воротник. Обойти всего лишь с десяток домов, но сегодня сумка полна, как никогда и он провозился дотемна. На улице зажгли фонари, Аврелий бросил взгляд на часы, половина пятого, зимой темнеет рановато. Назад дошёл быстро, пустая сумка не тяжелее пушинки, бросил её на место, быстро попрощался со всеми, уже уходил, когда из подсобки выкатилась заведующая.   
   - До завтра Татьяна Ивановна, - произнёс Аврелий.
   - А ты куда это собрался? – спросила она.
   - Так я разнёс уже всё, - ответил он.
   - Да я не про это, совсем видать заработался. Я ж тебе забыла напомнить, сегодня зарплата, изволь получить заработанное непосильным трудом, в тяготах и лишениях, потом и кровью, - сказала она, лукаво посмотрела на него, и добавила:
   - Хотя если тебе деньги не нужны, то… - сказала она.
   - Иду! Иду! – поспешно проговорил Аврелий.
               Ветер хулиганчиком шныряет по улице, обхватив метель за талию, кружится в вальсе, Аврелий крепче сжал кровно нажитое, в кармане бумажно захрустело, плечи распрямились, голова выползла из черепашьего панциря, на душе потеплело. На остановке простоял недолго, даже продрогнуть не успел, как к обочине, весело мигая фарами, прижалась маршрутка. Домой летел на всех парусах, можно бы и быстрее, но под снегом лёд, ноги разъезжаются, как у коровы на льду.
               Он свернул за угол дома, из подъезда выпорхнула девушка, поскользнулась, едва не упала. Ветер, хохоча, кинулся на новую жертву, разметал полы пальто, попытался сорвать с головы шапку, осыпал снегом. Идти пришлось против ветра, кожу ожгло, она прикрыла лицо перчаткой, ноги переставляет с трудом. Снег валит который день, дворник не успевает чистить, тропинка узкая, не разойтись, кому-то придётся посторониться, померить сугробы. Во всей фигуре что-то удивительно знакомое, защемило сердце. Они столкнулись нос к носу, Алиса подняла голову, щёки румяные от мороза, тёплые изумруды в глазах смеются.               
   - Аврелий!? – воскликнула она.
   - Привет! А что не похож? – спросил он. 
   - Больше на снеговика или деда мороза, - ответила она.
   - А я с утра на санках катаюсь, - проговорил Аврелий.
   - А! – произнесла Алиса, губы тронула улыбка.
   - Не ожидал тебя встретить, - проговорил Аврелий.
   - Я тоже, - произнесла Алиса.
   - На улице почти ночь, а ты из дому, - сказал он. «Убил бы гада, к которому идёт», - добавил мысленно.
   - Какая ночь, пять вечера, я в интернет кафе на проспекте, родители никак инет не проведут, - сказала она, виновато разводя руками.
             Под рёбрами засвербило, потом тупо кольнуло, будто кто с разгона пнул в бок. Аврелий озадачено оглянулся, но вокруг никого, а шутник его ещё и за язык дёрнул. Аврелий затараторил, будто кто за ним гнался:
   - Слушай Алиса, а давай я тебя провожу, я как раз в магазин на проспекте собирался, - сказал он.   
   - Ты же вроде в другую сторону шёл? – спросила она.
   - Только что вспомнил, мать в магазин просила зайти, за… хлебом, - произнёс Аврелий, вспомнил, что хлебный ларёк за соседним домом, добавил:
   - И за колбасой.
             Он ждал, что брови Алисы с грохотом столкнутся у переносицы, подбородок взлетит на высоту птичьего полёта, гордое: «Нет!» вобьёт его в снег по колено. Ответ прозвучал, как гром среди ясного неба. 
   - Ну, если за хлебом, да ещё и за колбасой, то… пошли, - сказала она.
             Алиса что-то спрашивала, Аврелий отвечал, затем он спрашивал, она отвечала, иногда глубокомысленно молчали. На перекрёстке детвора раскатали лёд так, что пройдёшь лишь на коньках, снег присыпал белым порошком, Алиса не заметила. Она поскользнулась, ноги смешно заплясали на месте, Алиса невольно ухватилась за Аврелия.
   - Держись за руку, - предложил он.
   - Я наверно так и сделаю, а то ноги не держат, - ответила она.
   - Вместе и падать веселее, - сказал Аврелий.
   - Только я сверху! – воскликнула Алиса.
   - Хорошо, я не против, - нашёлся, что сказать он.
             Воцарилась тишина, Алиса смущённо отвернулась.
   - Ну, вот и дошли. Если б не ты пришлось бы кое-где ползти по-пластунски, - произнесла она.
   - А как же ты назад пойдёшь? – спросил Аврелий.
   - Дойду, как-нибудь, - ответила она.
   - А знаешь что? Давай я тебя подожду, - предложил Аврелий.
   - Да как-то неудобно, у тебя свои дела, я тебя, наверное, отвлекаю, - ответила Алиса. 
   - Никаких проблем! Я по закупкам не специалист, пока «ля-ля тополя», то да сё, очередь на кассе. В общем, ждать буду на этом же месте, - сказал он.
   - Хорошо, я быстро, - произнесла она.
             Алиса перебежала дорогу, Аврелий топтался на месте, душа сорвалась с места, вприпрыжку бежит рядом с девушкой. Проспект утопает в огнях, над домами, бутиками, магазинами, супермаркетами, переливается, поигрывает светом крикливая реклама. Алиса вся в снегу, блестит, искрится, как бриллиант. 
             Ветер стих, назад идти не в пример легче, но Алиса опасливо жмётся к нему, благодарно вцепилась в руку. Аврелий от близости Алисы тает, как шоколад.
   - Не тяжело меня тащить? – спросила она.
   - Да ты что это ж ты меня держишь. А если честно ты лёгкая, как пушинка, - ответил он. «Глупая я б тебя на руках до самого дома, да что до дома, на пятый этаж бы донёс», - мысленно добавил он. 
            Запиликала мелодия, в бок толкнуло, он сунул руку под куртку, телефон вибрировал от возмущения, как же спячку нарушили, а теперь ещё и на холод непременно вытащат, хозяин нагло в дисплей уставится, во внутренностях копаться начнёт, всю подноготную вынь ему да положи на блюдечке. Вот так всегда, я ему душу нараспашку, а он меня на холод прёть.
   - Извини, - произнёс он, поворачиваясь к Алисе.
   - Привет Авр! – раздался в трубке голос Макса.
   - Привет, как дела? -  задал Аврелий дежурный вопрос.
   - Всё о кей! Хожу к участковому галочки рисую кажную неделю, чтоб условняк не сняли, а то загребут под белы рученьки ментозавры позорные. Век свободы не видать! – ответил он.
   - А ты где пропадаешь? В школе почти не видимся, на улице не появляешься, не заболел ли случаем? –  продолжил Макс.    
   - Да вроде не болею, домой иду, с работы, - проговорил Аврелий.
             Алиса прислушалась, брови взлетели домиком.
   - Ясно, совсем рехнулся, курьер не доделанный, а я грешным делом думал, ты с работой давно завязал, на истинный путь встал, исправился, значит, - произнёс Макс.
   - Макс, если у тебя память девичья, то я напомню - у меня отца паралич стукнул, за ним уход нужен, мать одна не справляется, лежит он, уже полгода лежит с того дня, как ты... булыжник в витрину. Кроме матери и меня у него никого нет. Понимаешь?! Никого! – сказал Аврелий.
              Алиса вздрогнула, явно прислушивается, глаза, как Екатерининский медный пятак.
   - Авр, ты не кипятись, не кипятись дружище, - проговорил Макс.
   - Ладно, проехали, - произнёс Аврелий.
   - Я чё звоню, что-то ты совсем старых друзей забывать стал, не хорошо это, - сказал Макс.
   - Некогда мне Макс, некогда, прощай, - сказал Аврелий.
   - Авр, ты это, подожди, не отключайся, может, забежишь на огонёк, мы тут травкой разжились по случаю. Знатная такая травка, - сказал Макс.
   - Ты так ничего и не понял, - ответил Аврелий.
   - Да дружище изменился ты, совсем от коллектива отбился. Кстати Марьянка совсем извелась, всё про тебя спрашивает, представляешь никому не даёт больше, как будто у меня меньше. Дать ей трубой? – спросил Макс.
   - Не надо, - произнёс Аврелий.
   - Ну, хоть передать чего? – спросил Макс.
   - Скажи ей… а знаешь, ничего и не надо говорить. Прощай, - ответил Аврелий.
               Он нажал отбой, телефон нырнул под куртку, свернулся калачиком в кармане, благодарно пикнул. Алиса украдкой бросила взгляд на одноклассника, Аврелий отвернулся, но она успела заметить, что лицо застыло, как камень, не один мускул не дёрнется, но в глазах немая боль. Показался её подъезд. 
   - Вот и пришли, спасибо, что проводил, - произнесла Алиса.
   - Да не за что, наоборот ты мне компанию составила, - сказал он.
   - Алиса, если хочешь, приходи ко мне, зачем в интернет кафе бегать, у меня интернет есть, тариф безлимитный, сиди сколько хочешь. И идти ко мне ближе гораздо, - произнёс Аврелий.
   - А как к этому твои родители отнесутся? – спросила она.
   - Не переживай, против не будут, они у меня с понятием, - ответил он.
   - Аврелий, а почему ты про отца ничего не говорил? – спросила Алиса.
   - А никто и не спрашивал. Да и зачем своё горе напоказ выставлять, когда жалеть начинают ещё горше становится, - ответил Аврелий.
   - До завтра, - сказала она.
   - До завтра, - ответил он…
                Через пять минут Аврелий прислонил магнитный ключ к считывающему устройству, замок иденфицировал входящего, дверь раскрылась. В подъезде тепло и сухо, переходный портал от зимней стужи к круглогодичному квартирному лету. Мать хлопочет на кухне, едва переступил порог, атаковали запахи жареного мяса и лука, предатель-нос развернулся на девяносто градусов, дёргается, как паралитик, в рот натекло слюны на целый бассейн, желудок мёртвой хваткой вцепился в горло.
   - Здравствуй, сынок! – сказала мать.
   - Привет, - ответил сын.
   - Что-то так долго? – спросила она.
   - Работы много было, зато зарплату дали, - ответил Аврелий.
                Он выудил из кармана бумажник, на стол легли несколько банкнот, из бумажника сиротливо выглянула последняя купюра.
   - Ты себе хоть оставил что? – спросила мать.
   - Да сто рублей, мне пока хватит, - ответил сын.
   - Пойду, переоденусь, - сказал он.
   - Только быстрее, у меня всё готово, можно садиться ужинать, - произнесла мать.
   - А отец? – спросил Аврелий.
   - Уже поел, - ответила она.
                Аврелий переоделся в своей комнате, по дороге на кухню заглянул к отцу, дверь прикрыта, монотонно бурчит телевизор. Он толкнул дверь, заглянул, да так и застыл на пороге с открытым ртом. Отец сидит на кровати, в следующее мгновение руки потянулись к стулу, ухватился покрепче. «Обеими», - машинально отметил Аврелий. Отец подтянулся, руки дрожат, как осиновый лист, но стул на полметра сместился, ноги потянулись следом. Переставил левую, опёрся, настала очередь правой. Сын хотел броситься на помощь, но отец взглядом не разрешил, он уже на середине комнаты, глаза блестят, остановился передохнуть, трясётся, со лба градом катится пот, но подбородок вздёрнут, мол, и не думай даже – это тебе только кажется, что мне тяжело и больно. Губы дрогнули, поползли, щёки у отца ввалились, но улыбка получилась с хитринкой, как в былые времена, спросил:
   - Прорвёмся, сынок!? А?       


2008г.