Начало. ( Незаконченное).
Впервые с милицией я столкнулся в 1985 году после окончания школы. В один из летних дней за мной приехали два милиционера и отвезли в горотдел. Как оказалось один из моих друзей, Тимур, был задержан за хулиганку и, решив очистить свою совесть - накатал четыре листа чистосердечных признаний в совершенных злодеяниях. Одно из них мне дали почитать:
«24 июля 1985 года я, Тимур Рузоев и мои друзья – Эдуард и Арви, проживающие там то, там то, прогуливались по микрорайону Соломенное. Возле магазина «33» мы увидели бочку с квасом. Крышка бочки была плохо заперта и у нас возник умысел на хищение чужого имущества – кваса. Я толкнул крышку и она открылась. Арви и Эдик с помощью бутылок из- под лимонада несколько раз набрали квасу, который мы тут же и выпили. В содеянном преступлении полностью раскаиваюсь, вины с себя не снимаю, однако считаю, что часть вины также ложится на работников общепита, которые допустили преступную халатность и не приняли мер к обеспечению сохранности государственного имущества, а также считаю виновными в содеянном своих друзей, которые, имея более высокий уровень образования, не только не препятствовали моему проступку, но и приняли в нем деятельное участие».
Я просто выпал в осадок. Тимур, был родом из Грозного, после 8 классов нигде не учился и особенно в эпистолярном жанре не отличался такими сложными словообразованиями. Под более высоким уровнем образования, наверное, подразумевалось, что мы закончили 10 классов. В последствии я узнал, что несколько ударов по почкам и пара минут в противогазе не только улучшает память, но и выявляет у задержанных скрытые таланты, о которых они и их близкие ранее даже не подозревали…
Молодой, спортивного телосложения лейтенант по задавал мне вопросы, быстренько написал с моих слов объяснение и, предупредив, что бы я «херней больше не маялся» отпустил домой. Через 15 лет, в 2000 году, я встретился с бывшим лейтенантом, а ныне командиром республиканского ОМОНа, подполковником Виктором Комисаровым на Заводском рынке Грозного. На память о случайной встрече в моем домашнем архиве имеется фотография, где мы стоим на фоне нашего БТРа, через пару дней, подорванного на радиоуправляемой мине, на площади Дудаева.
После школы я решил не поступать в университет, а основательно подготовиться к службе в армии. В то время даже в голову не могло придти, что от армии надо «косить». Парень, не отслуживший в армии вызывал недоумение. У любой девчонки сразу возникал вопрос все ли у такого молодого человека в порядке с головой и здоровьем вообще?
Летом я сдал экзамены на отделение физического воспитания в Педагогическом училище и твердо решил идти служить в десант. К разрядам по борьбе самбо, гимнастике и легкой атлетике, я за два месяца до призыва трижды прыгнул с парашютом в селе Деревянное и как говориться был готовым специалистом. В военкомате комиссия из военных, врачей и скучающего майора милиции поинтересовались моим желанием служить, поставили на папке личного дела призывника отметку «ВДВ» и приказали явиться в сборный пункт на улице Высотной 22 мая 1986 года.
В поезде «Петрозаводск-Ленинград» сопровождающий нас офицер объявил, что мы будем служить во Внутренних войсках МВД СССР. Сказать, что я просто расстроился, было бы не сказать ничего. Служить в ВВ в то время было просто западло. Думаю не зря от нас какое то время, скрывали, где мы будем служить, хотя вряд ли у кого-то возникла бы мысль уклониться от службы. Выпив бутылку водки на четверых я и мой одноклассник, и друг Паша стали гадать, куда нас везут, и в каких частях доведется служить. В то время о Внутренних войсках вообще нигде не писали и сведения были скудные. Мы знали точно, что вэвэшники охраняют зоны, секретные объекты, а также имеются специальные милицейские части в больших городах. Была надежда, что повезет и будем служить в милицейском полку в Питере, но надежда растаяла, когда в Волхове нас пересадили и повезли обратно на Север, в Архангельскую область.
Когда ехать нам уже надоело, в таежном поселке Ерцево нам приказали высаживаться. В чистом поле нас встречали несколько солдат и сержантов, с автоматами и собаками. Офицер построил нас в колонну по три и под конвоем мы пошли пешком в часть. Через убогий поселок идти было особенно весело. Какие то тетки шли рядом и просили отдать куртки, джинсовые штаны, мотивируя это тем, что все равно вещи нам уже не понадобятся и их отберут. В подобных таежных поселках при колониях, как шутили прапора ВВ, живут лишь – «Чека, зэка и работники ИТК».
За несколько километров пути мы прошли две исправительно-трудовые колонии. Впечатление было сильное. Ранее я не видел тюрем и колоний, и сразу появилось тягостное чувство несправедливости, с которой судьба отнеслась ко мне. Я готовый десантник и вдруг стану «вертухаем»! Войска НКВД, надо сказать, принимали непосредственное участие в массовых репрессиях против моего народа. Деда по отцу в 1940 году расстреляли, как якобы финского шпиона в Калининской тюрьме, а отца и мать вывезли в сибирскую ссылку в 1944. Рассказы отца о том времени были свежи в моей памяти.
Часть, где нас ждал курс молодого бойца, оказалась учебным центром для СРСников – специалистов служебно-розыскных собак, кинологов. После полугода занятий две-три сотни ефрейторов разъезжались по конвойным заставам всего северо-запада.
Думаю всем служившим в армии знакомо это чувство, когда, переодевшись в военную форму, неудобные с непривычки сапоги, ты перестаешь быть личностью и становишься одним из многих обритых наголо, зашуганных и замученных муштрой «духов». Возникали мысли, что это какая то ошибка и это не армия, все здесь должно быть по другому. Однако особенно времени задуматься у тебя нет. Все передвижения либо строевым, либо бегом. Любое проявление индивидуальности жестко пресекается.
Через несколько дней вдруг выяснилось, что в карантине под видом солдата-срочника из Таджикистана находится иностранный гражданин. Иностранным гражданином оказался таджик из Афганистана, как оказалось, он приехал в гости к своим родственникам в горный кишлак и вовремя милицейско-военной облавы, попал в военкомат вместо своего двоюродного брата. Брат надо думать вовремя скрылся от призыва в горах, а афганцу было по приколу сходить в Советскую Армию. Шухер, конечно, поднялся, но до нас ничего не доводили. Единственное, что мы узнали это то, что афганец в сопровождении офицера был этапирован на родину. Говорят, парень категорически не хотел возвращаться домой, и снимать советскую форму.
Наш призыв был особенный. Об этом я услышал в офицерской комнате во время уборки. Командир роты, находясь в возбужденном состоянии кому- то по телефону рассказывал, что за его период службы такого призыва не видел: « 80 % белых людей! И почти все здоровые ребята! Раньше было, сам знаешь, в ВВ по остаточному принципу набирали – 80 % черных и 20 % больных славян, а сейчас сам себя почувствовал белым человеком. Видимо, при перестройке Горбачеву понадобятся внутренние войска не только зоны охранять!»
Спустя месяц, когда карантин подошел к концу, ко мне подошел старший лейтенант крепкого телосложения, но удивительно гибкий и пластичный.
- Чарли?
- Нет, Эдик, - недоуменно ответил я.
- Чекист, я имею в виду название одеколона, которым от тебя шмонит!
- Так точно, товарищ старший лейтенант! «Чарли».
- Откуда? Почему не изъяли?
- Искать не умеют, товарищ старший лейтенант!- решился пошутить я, но короткий тычок в живот дал мне понять, что время шутить прошло.
- Рост? Вес? Спортивные разряды? Образование? Сколько раз подтягиваешься и делаешь подъем переворотом? С парашютом не испугаешься совершить прыжок? - старлей чеканил слова и сверлил меня глазами.
- 185! 75! Учился на «физвозе». Раз 30 подтянусь. Занимался парашютным многоборьем…, - я не успел договорить, как офицер потребовал мой военный билет и, взглянув на первую страницу, вернул со словами:
- Будешь служить у меня в спецназе, узнаешь, что такое счастье в жизни, - впервые улыбнулся старший лейтенант.
Набравшись наглости, я спросил, что такое счастье:
- Счастье это когда ты уволишься из моего спецназа, на дембель, и у тебя начнется нормальная жизнь. Без меня и без спецназа. Это и будет твоим счастьем в жизни.
Через несколько дней я оказался в Архангельске, в Учебном батальоне оперативного назначения, во взводе специального назначения под командованием того самого старшего лейтенанта. Командира звали Александром Васильевичем Дзюбой. Ему было лет 25, он был, как и большинство офицеров и прапорщиков части – украинцем, плюс к тому являлся секретарем партийной организации части. Состав спецназа был удивителен. В нем практически не было русских. Из 30 человек - 7 человек были казахстанскими или поволжскими немцами, 7 карелами и финнами, по одному – венгру, болгарину, еврею, поляку, арабу, остальные были представителями Советской Прибалтики. Ребята из стрелковых взводов в шутку нас называли – интернационалистами.
Все сержанты были «бандеровцами» - хохлами с Западной Украины. Более крутых националистов, я не встречал нигде. Круче их были разве, что чечены и ингуши, с которыми мне довелось встретиться уже в войсках. Литовцы, латыши и эстонцы, естественно, держались обособленно и были сами себе на уме, но в силу природной воспитанности держали свои патриотические чувства при себе, чего не скажешь о «западенцах». Признанными хорошими служаками считались литовцы и латыши, хотя они и были под особым контролем замполитов и особого отдела. Я уже тогда понял, что прибалтийцам не в кайф жить в Союзе, так же как русским с азиатами и кавказцами…
Надо сказать, что в то время уже во всю начиналась борьба с так называемой «дедовщиной» и прочими неуставными взаимоотношениями. Меня, связанные с этим проблемы несколько миновали, как не странно благодаря своему финскому происхождению. Для многочисленных представителей Прибалтики я был вроде как свой, особенно для эстонцев, хотя я почти ничего не понимал по-фински. Для кавказцев и азиатов я был представителем, какой то диковинной иностранной национальности, невесть как попавшего в ряды Советской Армии. Для русоязычных ребят я был своим, так как сам был по духу и языку и воспитанию русским.
Личный состав был как на подбор. Рост от 180 до 2 метров, спортсмены, как правило, силовых видов спорта. Правда, к концу службы многие подрастеряли свои навыки, а некоторые и здоровье. Уж больно много было беготни, помноженной на скудное отвратительное питание и хроническое недосыпание. Я только за полгода похудел при своем росте в 185 см до 68 кг.
Вся служба в спецназе, была каким то бесконечным чередованием марш-бросков, ежедневных стрельб из всевозможных видов оружия, строевых занятий, политической подготовки и зубрежке литературы по тактико-специальной подготовке. Увольнительных не было. Когда, через полгода ко мне прилетела мама, то согласование разрешения на увольнительную в город по времени превышало продолжительность самой увольнительной.
Архангельск я видел главным образом во время обслуживания всевозможных праздников и участия совместно с милицией в разгоне молодежных группировок дравшихся район на район. В одном из таких мероприятий я впервые потерял несколько своих зубов. Еще одно неприятное воспоминание об армии это широкомасштабные учения с пограничниками зимой 86-87 гг., по розыску и ликвидации «НАТОвских диверсантов», когда меня и еще одного парня, араба по фамилии Курбаси, забыли в тайге. Несколько часов мы вдвоем добирались в 37 градусный мороз к ближайшему населенному пункту, пока за нами не выслали спасательную группу. Самое интересное, что сын инженера из Багдада и украинки особенно не пострадал, а я, финн, получил серьезную степень обморожения и попал в госпиталь на неделю. С тех пор, я все время мерзну и не люблю зиму.
Самой главной моей проблемой был командир роты старший лейтенант Савченко. Не знаю почему, но меня он сильно не взлюбил... Как мне потом рассказали старослужащие, ротный не любил именно финнов. Дед у него, что ли погиб в Финскую войну. Я был уже третьим на его счету. Когда я покидал пределы части и среди новеньких курсантов признал паренька из Петрозаводска с финской фамилией, то искренне выразил ему свои соболезнования…
Службу я закончил заместителем командира взвода в Вологодском полку. Наш дембель задержался на 2 месяца в связи с объявлением усиления в войсках МВД. Весной 1988 года отмечалось тысячелетие крещения Руси, да и американский президент Рейган приезжал в гости к Горбачеву. Солдаты-дембеля нашей роты, исповедующие ислам громко возмущались тем, что из-за православного праздника их не пускают домой, на что старшина роты - румын Кристоветти успокаивал их своим изречением: «Гордитесь! Такой дембель бывает только один раз в тысячу лет!».
Дембельское лето 1988 года было очень жарким. Переодевшись, дома в гражданку, я приехал на пляж, на берег Онежской Губы и сразу упал между двумя загорающими девицами. Взвизгнув, они спросили:
- Ты, что с Луны свалился?!
- Нет, с армии…
- Бедненький…
К концу лета стал вопрос о дальнейшей учебе или работе. В военкомате, тогда всегда сидели представители милиции, которые зазывали на службу в органы внутренних дел. Поразмыслив, что 150 рублей в месяц и льготы это лучше, чем 100 рублевая зарплата учителя физкультуры я согласился.
Я не сильно разбирался в структуре милицейских подразделений того времени, поэтому пошел туда, куда меня направили с отдела кадров.
В подвале роты патрульно-постовой службы на улице Кирова меня встретил здоровенный младший лейтенант со шрамом на лице. Узнав, что я служил в спецназе МВД, он записал меня в свой взвод. Командиром моим оказался Александр Николаевич Ксенофонтов, а взвод назывался взводом оперативного реагирования или спецвзводом. Впоследствии из спецвзвода сделали спецроту, а затем на ее основе были образованы две самостоятельные структуры – ОМОН и СОБР. А Александр Ксенофонтов стал полковником, командиром СОБРа. Помню, как в то время у Александра тележурналистка поинтересовалась, чем ему нравиться работа в спецназе. Командир, помахав здоровенными кулаками перед кинокамерой, ответил, что ему, вообще, нравится работа с людьми…
Моим наставником назначили Саню Алексеева, по прозвищу «Таможня». Он и вправду был похож на таможенника Верещагина из кинофильма «Белое солнце пустыни» - такой же здоровый и усатый.
Первый день работы я хорошо запомнил. Забрав в территориальном отделе, какого то хулигана, мы были должны отвести его на допрос в Ленинский горотдел (город тогда делился на два горотдела – Октябрьский и Ленинский).
Проезжаем мимо кафе «Юность», на проспекте Ленина и видим, что прямо на входную дверь мочится мужик. Мужик, надо сказать, очень приличного вида – в темном костюме, белоснежной рубашке и дорогом светлом импортном плаще. «Таможня» командует: «Точно «бухой»… Бери аккуратно, не фиг ссать на главном проспекте города».
Подхожу. Представляюсь.
- Гражданин. Придется проехать в горотдел и составить протокол.
Мужик лет тридцати и впрям оказался подхмельком, но видно был из непростых граждан. Продолжая справлять нужду, он мутным взглядом посмотрел на меня. Оглядев и оценив меня, он, убрав свое мужское хозяйство, произнес:
- Командир, давай я сразу заплачу денег. Куда ехать то еще? Еще побьете…
- Нет, нет, необходимо проехать в горотдел…
- Командир, ты меня только не бей, у меня и так почки больные. Видишь нужду не смог донести…
Я аккуратно подхватываю за рукав мужчину и веду к УАЗику.
- Командир, ты меня только не бей… Вы, суки, менты, ведь людей бьете. Я знаю. Мне рассказывали.
В этот момент мужчина спотыкается об поребрик дороги и начинает падать. Если бы я его не держал за рукав, он бы просто упал на руки, но я крепко в него вцепился, поэтому рукав с треском порвался, и мужик с высоты своего роста упал прямо лицом об асфальт. Держа в руках кусок плаща, я с испугом увидел, как кровь брызнула из носа задержанного в разные стороны. Интеллигент заорал благим голосом на всю улицу:
- Ты мне подножку сделал, сука!!! Сволочи! Менты! Люди, помогите! Я буду жаловаться, вы не знаете с кем связываетесь, «мяукинские выродки...».
«Таможня» высунувшись из машины, заорал на меня:
- Грузи в отсек! Чего встал?! Сейчас здесь толпа соберется…
Я поднял стонущего, истекающего кровью мужика с земли, прислонил к машине, открыл дверь «тюрьмы» и подтолкнул его к отсеку. Вдруг, сидевший в «тюрьме» «баклан», от груди, с силой толкнул ногой в грудь интеллигенту, а затем выпрыгнул из машины и бросился бежать. Новый русский, взмахнув руками, упал на спину, звонко ударившись затылком о поребрик. Я онемел и растерялся. Что делать? Бежать за «бакланом» или грузить мужика?
На помощь пришел «Таможня», он поднял одной рукой уже бессознательного мужчину и с моей помощью погрузил в отсек. Закрыв «тюрьму» - скомандовал: «По машинам! Поехали быстрее от греха!».
По дороге мы чуть не попали в аварию, еле увернувшись от внезапно выскочившей «Волги». Бедный мужик болтался по отсеку, как лотторейный шар в розыгрыше. Когда мы приехали к горотделу и стали выгружать из машины окровавленного, в изорванной одежде мужика, из помещения ИВС вышел мужик бомжеватого вида. С изумлением уставившись на несчастного интеллигента, он робко толи спросил, то ли просто произнес свою мысль вслух:
- Господи, бог мой. Мужик! За что они тебя так?
Мужчина, сплюнув кровью себе под ноги, и с опаской посмотрев в мою сторону, произнес:
- Да, так… Пописал не там, где нужно…
Задержанный оказался комсомольским вожаком одного из крупных предприятий города. Я его и сейчас часто встречаю на улицах нашего города. В настоящее время он довольно известный политик и бизнесмен, думаю, если ему сейчас захочется справить нужду на проспекте Ленина, то ему никто не рискнет помешать. Хотя, быть может, охота ссать, где попало, у него с того раза пропала раз и навсегда.
Моя заработная плата в то время составляла 168 рублей…………..