Тоня белила потолок. Весна была в самом разгаре и ей очень хотелось хоть немного освежить свою небольшую квартиру, состоящую из комнатки и коридора. Она что-то тихо напевала себе, чтобы работа шла веселее, иногда слезая с невысокого стола, служащего ей в качестве козел, придирчиво осматривая уже выбеленную часть потолка, и если он не соответствовал ее представлению об идеале, перебеливала его.
Неожиданно открылась входная дверь и на пороге, словно из-под земли, возникла цыганка в широкой цветастой юбке, в атласной кофте алого цвета и черном, в крупный цвет, платке, перекинутом через плечо. Женщина явно была старше Антонины, но не намного: лет на пять - не больше, то есть около тридцати пяти лет.
Глубокие черные глаза придирчиво осмотрели комнату, Тоню, стоящую на козлах, и лицо женщины озарила, отработанная до мелочей, улыбка:
-Ах, красавица! Ах, умница! Чистюля! Все бы мыла, все бы чистила, все бы порядок наводила!
Тоня внимательно посмотрела на цыганку, ожидая дальнейшего развития событий.
-Позолоти ручку, красавица, все скажу: что было, что будет, чем дело кончиться, чем сердце успокоится.
Антонина улыбнулась цыганке в ответ:
-А хочешь, я сама тебе все это расскажу в том же порядке?
Цыганка вопросительно уставилась на Тоню, видимо, не поняв, что та ей пообещала.
-Так позолотишь ручку, или нет? - поинтересовалась она, согнав улыбку с лица.
-С чего бы это? - удивилась Тоня, лукаво улыбнувшись.
Женщина помолчала несколько секунд, напрягая все свои извилины, а затем выдала:
-Засранка! Засралась по самые уши!
И, круто развернувшись, пошла к выходу. Ей во след несся оглушительный хохот Антонины, которая никак не могла успокоиться, вспоминая разительные перемены и в лице попрошайки, и в ее словах.