ХОЧУ СИДЕТЬ У ОКНА
Утро как утро, если не считать, что сегодня выходной. Суббота. Но для Екатерины Михайловны это утро не обыкновенное, потому что на улице солнечный и салатово-голубой апрель с жёлтыми одуванчиками. А ещё потому, что она едет в ОВИР получать, наконец, новый паспорт, который по закону меняется в сорок пять лет и уже на всю оставшуюся жизнь.
Екатерина Михайловна – миловидная хрупкая женщина, строгих правил, преподаёт русскую литературу в старших классах. Подспудно у неё возникает мысль: «А вдруг, с новым паспортом начнётся новая веха в моей жизни».
С этой мыслью она с трудом втиснулась в средние двери переполненного автобуса и стала, в полном смысле этого слова, пропихиваться вперёд. Екатерине Михайловне повезло: прямо перед ней освободилось место у окна. Она быстренько села не потому, что ей тяжело стоять, а потому что так меньше толкают. И вообще…
На следующей остановке зашла молодая женщина с пятилетним малышом. Как только двери автобуса захлопнулись, малыш сразу же стал громким плаксивым голосом повторять без перерыва одну и ту же фразу: «Хочу сидеть у окна! Хочу сидеть у окна! Хочу сидеть у окна!»…
Все пассажиры автобуса дружно молчали. Мама мальчика тоже молчала. Автобус проехал одну остановку под непрерывный и требующий голос мальчишки: «Хочу сидеть у окна!» Екатерина Михайловна испытала острое желание подняться со своего места и посадить малыша только затем, чтобы он, наконец, замолчал. Только она попыталась подняться с насиженного места, как её опередил старик, сидящий у окна с противоположной стороны.
- Садись, малыш!
Мальчуган сел у окна и довольный замолчал. Пассажиры, которые до сих пор молчали, стали тихо роптать и возмущаться:
- Пускай бы кто, более молодой, уступил место.
«Уж не меня ли имеют в виду?» - мелькнула неприятная мысль у Екатерины Михайловны.
Но старик, обращаясь к роптавшим, добродушно сказал:
- Всё правильно! Ему пять лет, а мне – девяносто пять. Ему положено сидеть, а мне не положено. Мне положено уже на кладбище лежать, а не в автобусах разъезжать и занимать сидячие места.
- Неужели девяносто пять? – удивились несколько человек одновременно, что вдохновило старика на следующую шутку.
- Да. Но я выгляжу моложе. Мне больше, чем девяносто четыре, никто не даёт.
Старик был крепенький, да и с чувством юмора всё в порядке. На ногах – стоптанные и пыльные кирзовые сапоги, куртка и кепка – «омоновской» расцветки, на щеках и бороде – седая щетина, в жилистых цепких руках – видавший виды рюкзак.
Рядом с Екатериной Михайловной стояли две женщины лет пятидесяти и тихо между собой переговаривались.
- Почему мамочка не успокоит своего сыночка?
- Да! Старик уступает место её чаду, а она молчит.
- А потом из него вырастет хам.
- Да! Полностью с Вами согласна.
- Вот такие мамаши с детства не научат своего ребёнка, как нужно себя вести, а потом удивляются: «И в кого он такой уродился?»
- Да! Я тоже считаю, пять лет – это уже оболтус, мог бы и постоять.
Они ещё долго с упоением «перемалывали косточки» мамаше, которая неправильно воспитывала сына.
Двадцать пять лет назад у Екатерины Михайловны родился сын. Она была молода и неопытна, и потому появление ребёнка для неё было хлопотным и доставляло массу неудобств. Но она самоотверженно окунулась в материнство «с головой» и всю себя «без остатка» отдавала воспитанию сына. Мальчик изо всех своих детских сил сопротивлялся воспитанию, но Екатерина Михайловна поставила перед собой цель сделать из него настоящего мужчину и упорно шла к намеченной цели. Как ни как, она – педагог по призванию.
Когда сыну исполнилось три года, он пошёл в детский сад, который располагался в пяти остановках от дома. Однажды, забрав ребёнка после работы из садика, Екатерина Михайловна с трудом впихнулась в переполненный автобус. Одной рукой она держала сына, а другую руку оттягивал тяжёлый пакет с продуктами. Как только двери автобуса захлопнулись, её малыш сразу же стал повторять громким плаксивым голосом без перерыва одну и ту же фразу: «Хочу сидеть у окна! Хочу сидеть у окна! Хочу сидеть у окна!»
Дома она на целый час закрыла сына в тёмной кладовке, ведь воспитывать ремнём не педагогично, и через закрытую дверь вдалбливала ему прописные истины:
- Никогда, ты меня слышишь, никогда не требуй в автобусе, чтобы тебе уступали место. Ты родился мужчиной и поэтому должен всегда уступать место маме, девочкам, женщинам, больным и старикам.
Малыш безумно боялся темноты. Сначала он громко рыдал, затем грозился, что убежит из дома и спалит квартиру вместе с кладовкой, потом жалобно плакал. Но мама была неприступной, и как обещала, выпустила его из кладовки ровно через час.
На следующий день повторилась та же картина: в автобусе – «Хочу сидеть у окна!», дома – тёмная кладовка на час и всё те же прописные истины. Только с пятого раза малыш, войдя в автобус, уже мужественно молчал и ничего не требовал. Но Екатерине Михайловне предстояло ещё выдержать психологическую борьбу с пассажирами. Когда кто-то уступал место, садилась она, а сынишка молча стоял рядом.
- Ишь, расселась корова! Уступи место ребёнку, -- говорилось какой-нибудь толстой тёткой миловидной хрупкой женщине, строгих правил, которая преподаёт русскую литературу в старших классах.
- Это мой сын. Он уступил место маме, -- с учительской интонацией и победоносно отвечала Екатерина Михайловна.
Да, это была первая победа в воспитании настоящего мужчины. С этого момента Екатерина Михайловна методично и педантично выбивала из сынишки вредные привычки, которые, непонятно откуда, периодически из него выползали.
Она навсегда отбила у него охоту поднимать руку на маму, девочек и женщин. И вообще…
- Пойми, женщин нельзя бить даже цветами, -- говорила она постоянно трёхлетнему сыну, вычитанную где-то фразу.
Потом она боролась драконовскими методами с ужасными привычками врать и воровать, потом с курением и сквернословием, потом…
- Сын, запомни на всю жизнь: если ты дал женщине деньги, то никогда, ты меня слышишь, никогда не требуй у неё отчёта, куда она их потратила, -- выговаривала мама уже четырнадцатилетнему сыну.
Екатерина Михайловна с малых лет приобщала сына к прекрасному: водила на оперы, в филармонию и в картинные галереи. Чтобы у него не оставалось времени околачиваться в подворотне с сомнительными компаниями, она записала его во все секции и кружки, в которые только можно. Она мужественно терпела все лишения в своей личной жизни в надежде, что когда-нибудь потом сын оценит её, а сын мужественно и как мог внутренне сопротивлялся с навязываемыми матерью жизненными ценностями.
В пятнадцать лет с сыном произошла метаморфоза, которую Екатерина Михайловна до сих пор не может объяснить сама себе. Как будто чья-то невидимая рука развернула задвижку в его душе на сто восемьдесят градусов. Он стал послушным, тихим и каким-то даже незаметным. Он ничего не требовал, ему всего хватало. Легко учился на одни пятёрки. Легко отдавал всё своё, не требуя ничего взамен. Легко поступил в институт.
Все подруги, соседи, сослуживцы, знакомые, а иногда и вовсе незнакомые люди говорили Екатерине Михайловне, глядя на неё восхищёнными глазами:
- Вы счастливая женщина! Вам так повезло с сыном.
- Такой воспитанный мальчик. От него так и исходит благородство!
«Как будто он мне с неба свалился, сразу такой воспитанный и благородный. Мне понадобилось пятнадцать лет, чтобы вырастить такого мальчика», -- каждый раз думала Екатерина Михайловна, слушая от других дифирамбы в адрес сына.
Беда пришла неожиданно июньским жарким днём. Собираясь утром в институт на последний экзамен за третий курс, сын почувствовал себя плохо. Неожиданно поднялась высокая температура. Екатерина Михайловна вызвала на дом врача. И понеслось, закрутилось в вихре торнадо… Страшный диагноз, реанимация в гематологическом отделении. День и ночь смешались в одну липкую серую массу. Беда обрушила мощность океанских волн девятого вала на хрупкую женщину строгих правил, которая к тому же не умела плавать. Горе придавило так, что трудно было дышать, плакать, смотреть и, вообще, жить…
Заведующий отделением смотрел на Екатерину Михайловну печальным взглядом и говорил:
- К сожалению, в данном случае медицина бессильна. Мы всем отделением сочувствуем Вам. Мы думали, что в наше сумасшедшее время уже таких ребят, как Ваш сын, благородных, добрых, искренних и терпеливых, нет.
Она сидела у кровати умирающего сына, такого родного, красивого, доброго, благородного, и не могла осознать неотвратимость надвигающейся катастрофы в её жизни, в которой его уже не будет.
Придя домой, Екатерина Михайловна всю ночь неистово молилась, и просила Всевышнего забрать её жизнь взамен жизни её мальчика.
Утром позвонили из больницы:
- Ваш сын умер…
… С тех пор прошло пять лет. Из грустных воспоминаний Екатерину Михайловну вывел детский голос. Она перевела взгляд от окна автобуса на пятилетнего мальчугана, которого за руку держала молодая мама. Она не заметила, когда они вошли в автобус. Мальчишка был симпатичный: курносый нос усыпан веснушками, озорные серые глаза. Он был отчаянно похож на её сына, когда ему было столько же лет.
Мальчуган дёргал маму за руку и без перерыва повторял одну и ту же фразу: «Хочу сидеть у окна! Хочу сидеть у окна! Хочу сидеть у окна!»…