Инглмурский санаторий для выздоравливающих был покрашен в ярко-жёлтый цвет, в нём поддерживалась весёлость, ландшафт его был красочен, и всё-таки он выглядел, как место, в которое приходят умирать.
На одной из стен внутреннего фойе была нарисована радуга. Мебель была тоже весёлой расцветки и функциональна. Ничего слишком шикарного. Кому-то не очень хотелось, чтобы патроны выбирались из кресел с трудом. На столе в центре комнаты стоял огромный букет свежесрезанных роз. Они были ярко-красные и ошеломляюще прекрасные; и всё равно они завянут через день-другой...
Мирон сделал глубокий вдох. "Расслабься, парень, расслабься..."
Здесь стоял тяжёлый вишнёвый аромат, как у одного из тех освежителей воздуха, что вырезают в виде деревьев и подвешивают где-нибудь в машине. Женщина, одетая в брюки и блузку - то, что можно было бы назвать будничной, но красивой одеждой - поздоровалась с ним. Ей было чуть за тридцать, и она улыбалась - с настоящей теплотой степфордской жены (1).
- Я пришёл навестить ДЕбору Уиттейкер...
- Конечно, - сказала она. - Я думаю, Дебора в комнате отдыха. Меня зовут Гейл. Я провожу Вас.
Дебора. Гейл. Всех здесь звали по имени. А где-нибудь поблизости, возможно, был какой-нибудь доктор Боб...
Они пошли по коридору, украшенному праздничной росписью. Полы сверкали, но Мирон всё же мог различить свежие полоски от колёс инвалидного кресла. У всего персонала были абсолютно одинаковые фальшивые улыбки. Часть практики, подумал Мирон. Все они - санитары, медсёстры - кого ни возьми - были одеты в гражданскую одежду. Никто не носил ни стетоскопа, ни устройства, которое вызывает персонал, загудев, ни даже таблички с именем - ничего, что намекало бы о чём-нибудь медицинском. Здесь, в Инглмуре, все были, как друзья...
Гейл и Мирон вошли в комнату отдыха. Там стояли столы для пинг-понга, которыми никто не пользовался. Столы для игры в пул (2). Карточные столы - ни теми, ни другими тоже никто не пользовался. И часто используемый телевизор...
- Присядьте, пожалуйста, - сказала Гейл. - Бекки и Дебора сейчас будут здесь.
- Бекки? - спросил Мирон.
Она улыбнулась снова:
- Бекки - знакомая Деборы.
- Я понимаю...
Мирона оставили одного с шестью стариками, пятеро из которых были женщины. Долгожители уже не разделяют людей по полам. Они были чисто одеты, а единственный мужчина - даже в галстуке, и все они были в инвалидных креслах. Двое из них дрожали. Двое что-то бормотали про себя. Кожа у всех была по цвету ближе к вымытому серому цвету, чем к любому оттенку плоти. Одна женщина помахала Мирону костлявой с голубыми прожилками рукой.
На нескольких изображениях на стене был написан лозунг Инглмура:
"Инглмур - ни один день не похож на другой."
Прекрасно, подумал Мирон, но, не будучи в силах сдержаться, он придумал более приемлемый лозунг:
"Инглмур - лучше, чем что-нибудь другое."
Гм-м... Он бы бросил это в ящик для предложений на выходе...
- Мистер Болитар?
В комнату прошаркала Дебора Уиттейкер. У неё до сих пор ещё был Шлем Волос - тот самый, с портрета в газете - чёрный, как обувная вакса и покрытый шеллАком до состояния стекловолокна - но общий эффект всё-таки был таков, что это походило на Дориана Грея (3) - словно она постарела на миллиард лет в один миг... Глаза её были как у солдата, взор которого видел на тысячу ярдов окрест. Лицо её немного подрагивало, что напомнило Мирону Кэтрин Хепберн. Возможно, у неё была болезнь Паркинсона, но специалистом в этом вопросе он не был.
Её "знакомая" Бекки и была той, что назвала его по имени. Ей, возможно, было около тридцати. Она тоже была одета в гражданскую одежду, нежели во всё белое, и, хотя ничто в её облике не предполагало профессии медсестры, Мирон всё-таки вспомнил Луизу Флетчер из "Полёта над гнездом кукушки" (4).
Он поднялся.
- Меня зовут Бекки, - сказала медсестра.
- Мирон Болитар.
Бекки пожала ему руку и улыбнулась покровительственной улыбкой. Возможно, она не смогла ничего с собой сделать. Наверное, она не могла улыбаться по-настоящему до тех пор, пока не пробудет вне этих стен хотя бы с час.
- Вы не возражаете, если я присоединюсь к Вам обеим?
Дебора Уиттакер впервые заговорила.
- Уйдите прочь, - проскрипела она. Голос её звучал, как износившаяся шина на дороге, усыпанной гравием.
- Позвольте, Дебора...
- Перестаньте говорить мне "Позвольте, Дебора...". Ко мне в гости пришёл привлекательный джентльмен, и я ни с кем его делить не буду. Так что замолчите...
Покровительственная улыбка Бекки стала слегка неуверенной.
- Дебора, - сказала она, отчаянно пытаясь говорить тоном, похожим на приветливый, но он тут же снова упал до... гм... покровительственного, - Вы знаете, где мы?
- Конечно, - огрызнулась Дебора. - Союзники только что сбросили бомбы на Мюнхен. Аксис сдался. Я - девочка, стоящая рядом с Южным пирсом на Манхэттене. Бриз с океана бьёт мне в лицо. Я жду прибытия моряков, чтобы отдать влажный, звонкий поцелуй первому, кто сойдёт с корабля...
Она подмигнула Мирону.
- Дебора, - сказала Бекки, - сейчас не 1945 год. Сейчас...
- Я знаю, чёрт побери! Чёрт возьми, Бекки, не будьте так легковерны! - Она села и наклонилась к Мирону. - Правда в том, что я плаваю туда-сюда. Иногда я здесь. А иногда я путешествую во времени. Когда это было у моего дедушки, это называлось затвердением артерий. Когда это было у моей матери, это называлось слабоумием. У меня - это болезнь Паркинсона и болезнь Альцгеймера. - Она взглянула на медсестру; мышцы её лица всё ещё дрожали. - Бекки, пожалуйста, пока я ещё тихая, уберитесь к чёрту с глаз моих долой!
Бекки выждала секунду, удерживая неуверенную улыбку на лице как можно лучше. Мирон кивнул ей, и она ушла.
Дебора Уиттейкер наклонилась чуть ближе.
- Я люблю её доводить, - прошептала она. - это единственное, хоть и хрупкое, преимущество старости... - Она положила руки на колени и выдавила из себя дрожащую улыбку. - А теперь... я знаю, Вы только что мне сказали, но я забыла, как Вас зовут...
- Мирон.
Она, казалось, запуталась.
- Нет, это не то... Может быть, Андре? Вы похожи на Андре... Он всегда делал мне причёски...
Бекки, в углу, наготове, не спускала с них зорких глаз. Мирон решил, что пора приступать, и немедленно.
- Миссис Уиттейкер, я хотел спросить Вас о Элизабет Бредфорд.
- Лиззи?! - Глаза её вспыхнули, а потом засверкали. - Она здесь?
- Нет, мэм.
- Я думала, она умерла.
- Да, на самом деле.
- Бедняжка... Она устраивала такие прекрасные вечеринки! На "Ферме Бредфордов". Они протягивали через крыльцо огоньки... К ним приходили сотни людей. У Лиззи всегда был лучший оркестр, лучший повар... Я так веселилась на её вечеринках! Я всегда наряжалась и... - Искорка проскочила у Деборы Уиттейкер в глазах - возможно, понимание того, что вечеринок и приглашений больше никогда не будет, и она замолчала.
- В Вашей колонке, - сказал Мирон, - Вы всегда писали об Элизабет...
- О, конечно! - Она махнула рукой. - Благодаря Лиззи номера журнала всегда получались хорошими. В социальном плане она была очень сильна. Но... - Она снова замолчала и отвернулась.
- Но что?
- Но... Я не писала о Лиззи уже многие месяцы... Странно... на самом деле... На прошлой неделе Констанция Лоуренс давала благотворительный бал для Центра опеки детей имени Святого Себастьяна, и Лиззи снова там не было. А это всегда было её любимое событие... В последние четыре года, знаете ли, она им и руководила...
Мирон кмвнул, пытаясь идти в ногу с меняющимися в голове Деборы Уиттейкер эрами.
- Но Лиззи больше не ходит на вечеринки, правда?
- Нет, не ходит...
- А почему нет?
Она словно бы почти поразилась или испугалась. И взглянула на него - подозрительно.
- Скажите мне снова, как Вас зовут?
- Мирон.
- Это я знаю. Вы только что мне сказали. Я имею в виду Вашу фамилию...
- Болитар.
Последовал ещё один проблеск.
- Мальчик Элен?!
- Да, правильно.
- Элен Болитар... - широко улыбаясь, сказала она. - Как она поживает?
- Хорошо.
- Такая проницательная, толковая женщина... Скажите мне, Мирон... Она всё ещё разводит в разные стороны враждующих?
- Да, мэм.
- Какая проницательная...
- Она обожала Вашу колонку...
Лицо её просияло.
- Элен Болитар, адвокат, читает мою колонку?!
- Каждую неделю. Это было первое, что она читала...
Качая головой, Дебора Уиттейкер расслабилась.
- Как вам это нравится? Элен Болитар читает мою колонку!
Она улыбнулась Мирону, который уже начал путаться во временах глаголов (5). Скачки во времени... Но он просто обязан постараться следовать за ней...
- Мы так славно общаемся, правда, Мирон?
- Да, мэм, правда...
Улыбка её задрожала и исчезла.
- Здесь никто не помнит мою колонку, - сказала она. - Они все - очень хорошие и добрые... Они хорошо со мной обращаются. Но для них я - просто ещё одна старая леди... Ты достигаешь некоего возраста - и внезапно становишься невидимым... Они видят только гниющую оболочку... Они не понимают, что ум внутри тебя всегда был острым, что это тело всегда ходило на самые роскошные вечеринки и танцевало с привлекательнейшими мужчинами... Они всего этого не видят... Я не могу вспомнить, что я ела на завтрак, но я помню эти вечеринки. Вы думаете, это странно?
Мирон покачал головой.
- Нет, мэм, я так не думаю...
- Я помню последнее суаре у Лиззи, как будто это было вчера вечером. На ней было чёрное, без бретелек, платье от Хальстона с белым жемчугом. Она загорела на солнце и была так прекрасна... На мне было яркое, розовое летнее платье. От Лили Пулитцер, кстати говоря, и позвольте мне сказать, что мне вслед всё ещё поворачивались головы...
- Что случилось с Лиззи, миссис Уиттейкер? Почему она перестала ходить на вечеринки?
Внезапно Дебора Уиттейкер напряглась.
- Я веду общественную колонку, - сказала она, - не колонку сплетен...
- Я понимаю. Я спрашиваю не из любопытства. Это может быть важно.
- Лиззи - моя подруга...
- А после той вечеринки Вы видели её?
Глаза её снова были устремлены куда-то вдаль.
- Я думала, что она слишком много пьёт... Я даже интересовалась, не было ли у неё возможных проблем...
- Проблем пьянства?
- Я не люблю сплетничать. Это не мой путь. Я веду социальную колонку. И я не верю в то, что людям можно причинять боль...
- Спасибо Вам за это, миссис Уиттейкер...
- Но всё равно я была не права...
- Не правы?
- У Лиззи нет проблем с пьянством. О, конечно, она может выпить, когда находится в обществе, но она слишком благопристойная хозяйка, чтобы переходить грань...
Снова глагольные времена...
- Так Вы видели её после той вечеринки?
- Нет, - мягко сказала она. - Никогда.
- Может быть, Вы говорили с ней по телефону?
- Я звонила ей дважды. После того, как она пропустила вечеринку у Вудмеров, а потом и затею Констанции... гм... я знала, что в таком случае что-то, должно быть, было совсем уж не в порядке... Но я так ни разу и не поговорила с ней. Её либо не было дома, либо она не могла подойти к телефону. - Она взглянула на Мирона. - Вы знаете, где она? Вы думаете, с ней всё будет в порядке?
Как ответить правильно, Мирон уверен не был. И в каком времени - тоже.
- Вы за неё волнуетесь?
- Конечно, да. Лиззи словно бы просто испарилась... Я спрашивала о ней всех её близких друзей из клуба, но никто из них её тоже не видел. - Она нахмурилась. - Это не настоящие друзья. Друзья так не сплетничают...
- Не сплетничают о чём?
- О Лиззи.
- А что о ней говорят?
Она заговорила заговорщическим шёпотом.
- Я думала, что она ведёт себя странно, потому что она слишком много пила. Но дело было не в этом...
Мирон наклонился вперёд и заговорил такким же шёпотом.
- В чём же тогда?
Дебора Уиттейкер взглянула на него. Глаза её были затянуты молочной дымкой, словно облачностью, и Мирону стало интересно - какую же реальность она видит сейчас?
- Срыв... - наконец сказала она. - Все леди в клубе шептались, что у Лиззи был срыв. И что Артур отослал её прочь... В учреждение с бумажными стенами.
Мирон почувствовал, что весь холодеет...
- Сплетни... - Дебора Уиттейкер сплюнула. - Уродливые слухи...
- А Вы этому не верите?
- Скажите мне кое-что... - Она облизнула губы - настолько сухие, что, казалось, они могут вот-вот осыпаться, как снежинки... - и слегка выпрямилась. - Если Элизабет Бредфорд упрятали под замок в каком-нибудь учреждении, - сказала она, - как могло получиться, что она упала с балкона в своём собственном доме?
Мирон кивнул. Это была пища для размышлений...