Год примерно 2050
- Мам, я возьму дедов справочник, который ему из Бельгии прислали?
Не дожидаясь ответа, я полез в книжный шкаф. Дедов справочник по анатомии с яркими красочными картинками, Вернее, не картинками даже, а рисунками, сделанными в начале позапрошлого века художниками-энтузиастами с натуры, стоял в дедовом книжном шкафу. Дед почему-то очень любил этот справочник. Наверное, из-за картинок, способных любого нормального человека повергнуть в шок. Одна серия картинок под общим название «Продольный распил. Женщина, Срок беременности - ! неделя» и так до сорока недель чего стоила. Жуть просто. И при этом, это не компьютерные технологии, не фотографии, а именно картины с натуры, по манере письма и подробностям, выполненные в стиле художника Федора Толстого. Но он хотя бы бабочек и стрекозок писал.
Я улегся животом на ковер и положил справочник перед собой. Открыл книгу, и увидел под обложкой конверт. Нехорошо читать чужие письма, но конверт был старый, и я, подумав, открыл его и высыпал на ковер его содержимое.
Выпала фотография. На ней были изображены бабушка и дедушка в момент заключения брака. Во всяком случае, именно так, высокопарно, выражалась про этот факт биографии моя бабуля. Я перевернул фото и прочел: «С этой секунды, я, Ириша, ношу гордую графскую фамилию Оболенская. И со свиным рылом можно в калашный ряд. Если есть на чьем горбу.». На другой фотографии были опять-таки бабушка и дедушка со всеми детьми. Надпись на тыльной стороне гласила: «Я и Иванушка с центре. Чтоб ты нас узнала. На руках – Сонюшка, ей – годик. Рядом с Иваном – мой Марк и Ванькина дочь Ксения. Рядом со мной - Ванины Александр и Александра. Итого у нас пять детей на двоих.» Дальше было несколько снимков моей мамы и дяди Марка, бабушки и дедушки, вместе и по отдельности .Снимки примерно одного и того же времени. Что-то показалось мне странным на этих фото, а что, я не мог понять. И последнее, что я нашел – письмо.
«Здравствуй, Иришка! Иван сказал, что тебя ко мне не пустили. Бред какой-то. Ну ладно, выполняя свое обещание, я тебе все-все рассказываю, как получилось так, что я тут, в роддоме загораю. На сохранении, сберегая в себе Ванькину дочь. Назовем ее Соня. Никак иначе.
Ну, про мой первый брак ты сама все знаешь. Глубоководное легкомыслие и романтизм сыграли со мной злую шутку. С Елагиным я была знакома до свадьбы, как ты знаешь, всего-то полгода. В Новый год познакомились, переспали, офигели, побежали в ЗАГС. Он уехал на полгода. Приехал, расписались, и ничего хорошего, кроме Марка, из этого брака не получилось. Где теперь Елагин? Ищи его на просторах дальнего или ближнего зарубежья. Вдруг у тебя в Бельгии окажется? Передай ему привет, и скажи, что у меня все равно все лучше, чем у него.
Ну вот, а с Ванькой Оболенским мы учились в одном классе. Ну и раздолбай же он был в школе. Хотя, собственно, почему был? Раздолбай = это, Ириша, диагноз и образ жизни. Поверь мне, я сама такая.
Вот. Первые наши с ним отношения завязались в 4 классе, когда его ко мне прикрепили, вернее меня к нему, подтягивать его по русскому языку. Он тогда заявил:
-Я не буду с Федосеевой заниматься!
-Почему? – поинтересовалась Александра Павловна, наша учительница.
-Потому что Федосеева – дура. Ее любит мой друг Игорюша, а эта дура бегает за Димкой!
-Чем твой сопливый Игоряша лучше? – возмутилась я.
-Он мой друг, а твой убогий Димка – козел.
-Сам ты дурак! У Игоряши уши торчат! – нашла я аргумент.
- Сама дура! У твоего сопливого Димочки уши тоже торчат! – Ванька угрожающе наклонился надо мной.
- Он не сопливый, не сопливый, не сопливый, - заорала я.
В качестве последнего аргумента он дернул меня за косу так, что у меня из глаз слезы брызнули. Я, конечно, не удержалась и треснула его по голове толковым словарем.
-Ну вот и славно, поговорили, выяснили, кто сопливый, а кто ушастый, - вздохнула Александра Павловна. – А теперь – заниматься.
Она тогда закрыла нас на ключ.
Занимались мы в таком ударном ритме целый месяц. Ванька убегал от меня, дергал за косы, я никогда не жалела толкового словаря.
И вот, наконец, нас двоих вызвали к доске. Знаешь, были такие доски, которые открывались. И писали мы на тех их частях, которые классу были не видны. Дописали, значит, мы проверочный диктант. Александра Павловна пошла проверять.
Я стою со своей стороны доски и страшно переживаю за Ваньку. Хоть дурак, а месяц целый кровь у меня попил, да и у Игоряши уши вроде ничего…
- Ну что же, молодец. Садись, четыре. Свете спасибо скажи, слышу я.
-Не скажу, - бурчит Ванька, - Дура она. Не любит Игоряшу. Круглая дура, хоть и отличница почти.
Я хотела выйти и его лягнуть, раз словаря толкового под руками не было, но не вышла. Меня Дима опередил. Звезданул ему учебником по лбу, не вставая с места. Недаром Димуля наш стендовой стрельбой занимался.
Выгнали их обоих из класса, а учительница ко мне. Глянула на доску и говорит:
- Ладно, Света, садись, тебе тоже четыре.
Прикинь, Ирка, я настолько уже в то время не могла ему сопротивляться, что повторила все его ошибки до одной. Как тогда мне Александра наша четыре поставила, ума не приложу.
А вечером Ванька набил морду и Димону, и Игоряше. Он, понимаешь, первый раз за год четыре получил, а Игоряша заявил, что он настоящую мужскую дружбу двоечником и хулиганов предал. И Димон ему теперь первый друг. А ты, так сказать, со Светочкой своей валить можешь прямо куда захочешь.
Я их пыталась разнять, и в результате ходила днем с фонарем. То есть с двумя. Нарвалась на Димонов локоть.
С того самого четвертого класса мы с Иваном мало общались. Только на выпускном он со мной вальс станцевал, и покурить дал после выпускного.
Дальше мы переконтачили только спустя три года после школы. Кто в армии служил, те отслужили, и мы собрались вместе. И где ты, Ирка, думаешь? Правильно, у Ваньки в квартире. Ему родители комнату в коммуналке оставили. И у него можно было спокойно собраться. Купили, как водится, спиртных напитков различной крепости, колбаски там, хлебца. Сидим, хорошо сидим.
Когда наши классные юноши набрались несколько, стали весьма громко и хвастливо обсуждать, где, кто, когда, с кем, сколько, и в какой позе. Из всех, кто там присутствовал, один только Иван курил у окна и снисходительно усмехался. Меня их сто первые рассказки Кривело достали до невозможности. Я подошла к Ваньке и просила:
- Ну, а ты что же молчишь? Или похвастать нечем?
-Понимаешь, Шведик, - объяснил Иван, обнимая меня за плечи, - я предпочитаю делать, а не говорить. А они – наоборот.
-Врут, по-твоему? – мрачно поинтересовалась я.
-Врут, Шведик. И как врут – заслушаешься.
Он погладил меня по голове и проводил до дверей.
-Иди, Шведик. Им еще пару рюмок, и тебя тут поставят в позу.
-Идиот! - Огрызнулась я.
В последующие 17 лет я не видела Ивана, только долетали слухи, что он был не то три, не то пять раз женат, имел дикое количество любовниц и внебрачных связей. Я за это время сбегала замуж, родила Марка, развелась, и так далее.
Следующая встреча состоялась в момент встречи одноклассников, которую я сама же и организовывала. Было очень здорово. Все же 20 лет со дня окончания школы, все такое, все выросли, состоялись. И с нами были даже учителя. И курить мы, сама, Ириша, понимаешь, ходили за другой столик. А то они нас не видели. Курит весь класс. Ну, или почти весь.
Ну вот. В какой-то момент, когда учителя разошлись, а мы, выпив половину дозы всего спиртного, все еще веселились и ликовали, я решила пойти покурить.
Взяла сигарету, стакан сока и отошла к другому столику, где все курили. Только я, значит, прикурила, как кто-то, подойдя ко мне сзади, вынул у меня из пальцев мою сигарету, положил ее на пепельницу, из другой руки у меня отобрали сок, потом развернули к себе лицом, плотно прижав к себе, и начали меня целовать.
Я, хоть и не видела, кто со мной так обошелся, но эмпирическим путем выяснила, что целует меня мужчина с бородой. А вариантов всего два. Первый – Данька. Но если бы это был он, то мне пришлось бы наклонять голову, а тут меня тянут наверх. Значит, Ванька. Я тут же возмутилась, и стала колотить его ладонями по спине. Он не реагировал, а продолжал меня целовать.
И ту Сашка Бурская из-за нашего столика стала громко орать:
-Где Федосеева?
А язва Ташка Смелова ей и говорит:
-Вон она, с Ванькой лижется, ****ь худая!
Тут я стала вырываться, после таких-то слов, вырвалась, покрутила пальцем у виска, и поинтересовавшись, ни с кем ли меня Ваня не перепутал, и пошла за столик.
-Явилась, сказала Ташка, - А мы выпить хотим, а ты шляешься где-то.
-Ага, - давай выпьем. А вообще, почему это я – худая. Я не худая вовсе. Таша, почему это худая?
-Нет, скажите пожалуйста! Значит, против ****и ты ничего не имеешь?
Тут у стола нарисовался Ванька. Встал рядом со мной, и протягивая к нашим рюмкам свои, произнес:
_Девоньки, у меня тост. Я не претендую на истину в последней инстанции, но, по моим наблюдениям, получается именно так.
Женщин можно поделить на три категории. Первая – проститутки. Они спят только с теми, кто заплатит. Тут тебя оближут с головы до ног, а лифчиком за пятьсот баксов ботинки почистят. Но удовольствие – никакого. Женщина же просто работает.
Вторая категория, немного получше – потаскушки. Спят с каждым, который ее захочет. Тут можно нарваться на то, что тебе скажут, что ты урод и дебил, насильник, и я ничего не хотела. И ходишь потом, как оплеванный.
И, наконец, третья, высшая, на мой взгляд, категория. ****и. От древнеславянского – блуд. То есть любовь, не освященная узами церковного или светского браков. Они спят только с теми, кого сами захотят. А когда хочет женщина – это просто полет к звездам. Поэтому, выпьем за ****ей, за тебя, Шведик.
Я возмутилась:
-А с чего ты взял, что я именно к этой категории принадлежу?
Ванька посмотрел на меня с сочувствием.
-Шведик, если бы ты была проституткой – я бы сразу узнал, от тебя же, сколько ты стоишь. Если бы была потаскухой – то ответила бы мне. А ты только вырывалась и пиналась. Значит, я буду стараться, чтобы ты меня захотела.
После этого, прикинь, Ириша, этот нахалюга еще раз меня поцеловал, и смылся из кафе. Нет, Ирка, ну каков гусь-то, каков гусь!
Тут, конечно, Ташка с Сашкой оторвались по полной программе. Чего я только не выслушала. Они злые стали какие-то Да и мудрено, Ирина, деток не было ни у одной, ни у другой.
А дальше наши отношения развивались прямо-таки семимильными, можно сказать, шагами. Не прошло с момента встречи, посвященной двадцатилетию со дня окончания школы и года, как случилось следующее.
Лежу это я, значит в койке, телевизор смотрю. Времени – где-то половина двенадцатого ночи. Все люди спят уже, ну, то есть и мама и Марк, одно я кукую. Бессонница у меня, понимаешь, разыгралась. Как вдруг - мобильный зазвонил. Я смотрю на дисплей – Иванушка проявился. Беру трубу:
-Алло?
- Шведик, прими идиота. Меня жена выгнала.
- Какая жена?
-Последняя
-Иванушка, нельзя говорить «последняя», а то сглазишь. Лучше говорить – крайняя.
Я ему, естественно, сказала, чтобы приезжал, да еще и на улицу пошла встречать, чтобы он в нашем медвежьем углу не заблудился.
Выползаю я, значит, на улицу. Вид у меня, Ириша, закачаешься – колготки натянуты прямо на тело, без белья. На колготки натянуты гетры – не лето на улице, Из-под куртки, как красный флаг на демонстрации, развевается ночная сорочка. Шелковая, зараза, была, я ее, конечно, попыталась на груди узлом завязать, так пока на улицу выходила, она развязалась. Вид тот еще.
Ну вот, подъехало такси, оттуда Иван вываливается, сгребает меня в кучу и буквально волоком тащит в ночник. Решил, зараза, коньячком меня побаловать. Накупил всего, что видел. Приходим мы домой, а маму я предупредить успела. Я как раз сапоги одевала, а она попить выходила.
Засели на кухню и до пяти утра все коньячок попивала и школу вспоминали. В пять утра ему в голову пришла мысль, просто потрясшая меня новизной и свежестью. Спать, оказывается, пора. Мне, видишь ли, на работу завтра выходить.
Попытался он меня в постель затащить, но я сделала лицо поумней и заявила ему, что никаких моих дамских сил нет любовью заниматься и не хочу я его по большому счету.
Правда та ночь стала для меня в чем-то переломной. Я узнала, что он, оказывается. Афган прошел. БКЗ у него и ЗО. И никогда никому в классе ничего не рассказывал.
Прошло еще где-то месяца два. Пришла я с работы, сижу, отдыхаю. Вдруг Иван позвонил. В гости приглашает. Я, конечно, спрашиваю, зачем зовет. А он – у меня для тебя сюрприз есть.
Я, разумеется, поехала. Любопытство кошку сгубило. Прихожу, а у него в гостях, представь себе только, Игорюша сидит, ну тот, из-за которого он со мной русским заниматься отказался, и, только представь себе, Тим Орлов из параллельного класса, с которым мы комсоргами были, пока нас не сместили за раздолбайство. Вот это сюрприз получился.
Тим тут же припомнил, как мы классно комсоргами были. То собрание комсомольское проведем, пардон, через задницу, а то нас на актив в райком послали. Это было сказочно. Пришли мы на актив, уселись в уголок. 10 класс, выпускной, люди должны уже поумнеть и повзрослеть.
Сидим в углу, а там инструктор райкома, старая дева с визгливым голосом, обучает активистов протоколы комсомольских собраний писать. А то мы не умеем. Писали до этого, начиная с восьмого класса, и ничего.
Тим не выдержал. Начал мне на ухо анекдоты гонять. А у него бас такой, Ирка, был, нутряной. И представь себе. Этот там чего-то вещает на высоких нотах, а сзади кто-то шепчет басом, перекрывая ее полностью, и еще кто-то подхихикивает.
Ну, и понеслась душа в рай. Она громче, Тим громче, а я уже и смеяться не могу.
А когда Тим с приличных анекдотов на пошлые перешел, я вообще хрюкать начала. Тут нас и выгнали в позором из райкома. Выходим мы с Тимом из райкома. Тим говорит:
-Давай покурим. Еще лучше, пошли мороженое есть и шампанским запивать.
Пока мы покурили, пока мороженицу нашли. Зашил, сели, Тим заказал шампанского, мороженого. Нам заказ принесли и только мы с Тимом за бокалы, как тут открываются двери и вваливает весь райкомовский актив.
На другой день нас вызвал директор к себе. Досталось Тиму, а я как бы не при делах. Тиму директор высказал все, что думал, что нельзя курить около райкома комсомола, туша хабарики об его подоконники, нельзя пить шампанское в первой от райкома мороженице. И еще, он, оказывается, и мне пример какой подал дурной. И смещать нас надо вместе. А так, не подставил бы девочку, было бы все в порядке.
А мне работа эта комсомольская была уже поперек глотки. Я, как услышала, что меня тоже смещают, начала до Тима допрыгивать, каблуков-то я тогда не носила, чтобы его поцеловать, с криками: Тимчик, дорогой, я тебе по гроб жизни, я для тебя, все что угодно…» Директор только рукой махнул.
В общем, просидели мы часов до трех ночи Я опомнилась, домой то ехать надо. Пошли они все втроем меня провожать. Этакое трио бандуристов и я сзади тихо плетусь. А выглядели они, Ирка, ну просто с ума сойти. Значит, Тим ростиком где-то под метр девяносто, весом килограммов сто пятьдесят, наверное. Он же банкиром заделался. Костюм там у него от кутюр, ботиночки цены немалой, пальтишко кашемировое развевается
Игорь, тоже какой-то предприниматель местного разлива. Одет победнее, но тоже ничего и габаритами примерно с Тима, только чуть пониже, где-то метр восемьдесят восемь, и Иванушка мой рядом, росточком только сто восемьдесят - джинсики поношенные, свитерок самовязанный, в общем, как бедный родственник. Врач же, бюджетник опять-таки.
Ну вот, вышли эти три богатыря, перегородили проезжую часть и встали, как Трус, Балбес и Бывалый. Ванятку в середину засунули. Разумеется, все встречные водители не только не тормозили, но и газку эдак изрядно прибавляли. Сама подумай, кому охота с такой колдой, да еще и нетрезвой, связываться.
Я стояла, где поставили – то есть в тени дома. Замерзла. Через полчаса нервы сдали. Я их с проезжей части пинками загнала в тень от дома, а сама тут же буквально машину поймала. И тут, как черные вороны, подваливают мои красавцы. Ванька – тот на передний капот улегся, а Тим с Игоряшей рожи свои засунули в открытые окошки. Жарко было, мужичок сквознячок устроил в машине. Смотрю, мужик слегка позеленел. А эти красавцы деньги с двух сторон пихают и улыбаются. А мужик уже совсем побелел. И тут Иван как заорет:
-Игорян, дай еще и за меня, а ты, Тим, иди, запоминай задний номер. Передний я сам запомню.
Водила в ауте. Я от смеха даже сказать ничего не могла. Эти красавцы, еще и целоваться со мной полезли. Причем Тим стоял с моей стороны, ему проще было, а Игорюха через несчастного водилу тянулся.
Отъехали мы с мужиком. Мужик мне:
-Девушка, а кто эти люди?
Ну, ты ж меня знаешь, я же мимо тещиного дома без шуток не хожу.
-Это, - отвечаю, _ мужья бывшие.
До конца пути они мне все названивали, как я там, не померла ли, нормально ли мы едем.
А самое смешное, что когда мы уже до моего дома доехали, вижу картину – у подъезда мужик в семейных трусах стоит. Присмотрелась – сосед мой. Он, как выпьет лишку, гулять любит, чуть ли не в натуральном виде. Стоит, значит, в трусах и тапочках кадр такой. Сигарету собирается у кого-нибудь их прохожих стрельнуть. Давно стоит, наверное, посинел уже. Он с пъяных глаз только один сорт предпочитает, китайский, «Цужые».
Увидел, что я из машины вылезаю, обрадовался, потрусил навстречу. А статью он - гоблин гоблином. Водитель бедный аж позеленел.
-Это, - шепчет, - Ваш нынешний, девушка?
Потом еще пара месяцев миновала, и Иван меня на футбол пригласил. Ирка, где я а где футбол? Но мне все равно было, хоть на футбол, хоть на синхронное плавание, хоть куда. После футбола мы к нему поехали. Ну, тут-то и согрешили. Хотя, какой это грех. Я – свободна, он – тоже холостой. После грехопадения исчез он совсем. Вот и верь после этого мужикам. Года два этак прошло.
А перед Новым годом – звонок на мобильный. Ванька, как сама понимаешь. Дескать он в Голландии находится, как приедет, так сразу ко мне. Я особо внимания не обратила, пусть себе, думаю, говорит, что хочет. Все равно, все – один треп.
И что бы ты думала? Отметили Новый год, а второго числа – звонок в дверь. Мама на тот момент была единственным человеком в квартире, который не спал в пять утра. Я, конечно, звонок-то услышала, не совсем еще глухая. Слышу, мать стучится, ко мне. Выползла в коридор. Смотрю – Иван.
- Я, вещает, - из Голландии. К тебе. – оборачивается к маме – Я пришел жениться на вашей дочери. Отдадите?
У мамы глаза размером с блюдце, а Иванушка вещает:
- Я долго думал, решал, собирался. Собрался вот. Я на ней женюсь. Давно хотел, еще в школе. Отдаете?
Тут мать выдает:
-Да забирайте, не жалко. Только без возврата.»
Дальше текст обрывался. Я взял письмо и пошел к матери.
-Что, Егорушка?
Мама сидела в любимом дедовом кресле и вязала узлы. Она всегда вязала узлы, когда отдыхала, еще со студенчества повелось,
-Мам, смотри, что я нашел.
Я протянул ей письмо. Мама начала читать, а я смотрел на нее и думал, что после того, как бабушка написала это письмо, прошло всего-то каких-то три года, и ее не стало.
И еще я вдруг понял, что меня зацепило: на фото дед улыбался и даже смеялся, а я никогда не видел его смеющимся. А еще я вспомнил, как дядя Марк на дедовом юбилее – 80 лет, успокаивал тамаду: «Не волнуйтесь, просто он очень угрюмый, он не смеется никогда, и улыбается тоже редко».
Я вышел из маминой комнаты и, закрывшись в ванной, набрал номер дяди Марка. Мать очень не любила, когда я в рабочее время беспокоил дядю Марка. Он хирург, как и дед, только специализация – нейрохирургия.
-Алло?
-Дядя Марк, ты можешь говорить?
-Могу.
-Дядя Марк, а дед смеялся когда-нибудь?
-Ты что, в атлас залез?
-А как вы догадались?
-Я его специально Ивану отдал. Там мамино письмо. После ее смерти тетя Ира прислала, чтобы нам на память.
Он вздохнул:
-Да, они почти и серьезными-то никогда не были. Все время прикалывались, смеялись.
-А бабушка от чего?
-Иван же онколог, ты знаешь. А мама от рака сгорела за два месяца. Когда первый раз хватились, ну, когда он заметил, что не все ладно, уже было поздно. Он всех на ноги поднял, ее – на стол сразу же, Вскрыли, а там уже ничего нет, одни метастазы. Иван тогда прямо туда, вовнутрь, кислорода пустил. Мама не вышла из комы, умерла через три дня после оперативного вмешательства.
-Так он ее убил, получается.
-Нет, Егор. Не так. Мать и сама обо всем знала. Она его сама попросила. Сказала, что если он ее любит, то именно так и поступит, а потом за двоих жить будет, чтобы и маня и Сонюшку поднять. Она ему таким образом остаток своей жизни отдала.
-Дядя Марк, а ты откуда знаешь?
-Ну, я уже студентом был. Мать его при мне просила об этом. Не хочу, говорит, у детей твое время отнимать. Я и так с тобой целых три года счастлива была. Как будто и не было ничего в жизни до тебя.
Я повесил трубку. Тихонечко выбравшись из ванной, заглянул к деду в комнату. Дед стоял у окна. В руках у него были давешние бумаги. Письмо и фотографии. Мама, наверное, отдала. Услышал меня, обернулся и, тихо улыбнувшись, сказал:
-А ко мне, Егор, Светочка ночью приходила. Вот пойдет лето на спад, мы с ней вместе за грибами пойдем. Должен же быть там лес, правда?