Веста устала от шума города, от его вечных грубостей и навязчивых разговоров. Хотелось как-то больше тишины, но как отключить звук? Она сделала все очень просто – включила плеер. Шла по городу, обращенная в свои мысли, а люди открывали рты, говоря что-то, возмущаясь… Но всего лишь пели ее песни. Как-то стало легко и приятно. И снежный март становился теплее и милее. Она вообще не любила зиму. Снег ее всегда угнетал и приковывал к теплому одеялу. Уж куда лучше греться с книгой в руках дома, чем промерзнуть до костей на улице. Вот и она ждала настоящей весны…
Девушка шла с плеером в ушах по промерзлому городу по какому-то неотложному делу. Музыка освободила ее от слякоти и от определенной цели – лишь ощущение важности оставалось, что заставляло ее идти быстрым шагом и в правильном направлении. Какое же все вокруг серое и грязное! А люди, как тени – все на одно лицо, в похожей одежде, с одинаковыми движениями тела и мимикой лица. Их пустые глаза не дают даже взгляду остановиться на ком-то.
«Пусть бегут, пусть бегут, – думал старик, скукожившись на скамейке от холода, – может, успеют еще! Только бежать практически некуда. Посмотрите на свои лица, посмотрите на свои глупые мысли и грязные цели. Мне противно видеть вас…». Опуская старенькую потрёпанную шапку себе на глаза, Федор Сергеевич предпочел бы вообще ослепнуть, чем видеть всех этих нелюдей.
А девушка пробежала так близко, что задела его рваную сумку, где лежали книги. Сумка покачнулась, но Веста не заметила. Она была погружена в свои мысли. Дед был так взбешен и обижен, что чуть не плакал. Господи, ну почему старость так незаметна и безразлична для молодости? А ведь и сам молодой был. Такой же, да совсем другой! И вроде бы не на что обижаться, но больно… Где-то в самом сердце.
Он поднял выпавшую книгу и с чувством прижал ее к груди. Обложка была до того стара, что название книги уже не прочесть. Понимая, что сейчас придется ее продать, старик застонал. С самого детства Федору Сергеевичу привили любовь к литературе. И теперь безденежье заставляет его прощаться с самым дорогим, что у него есть. Старик знал, что его Наташенька никогда бы не простила ему бессилие, в котором он прибывал.
От нахлынувших мыслей усидеть на месте уже было невозможно, а трамвая все не было. Как же он устал! Уткнувшись лицом в ладони, он судорожно дышал. Теплое дыхание тут же остывало, оставаясь на рукавицах крошечными капельками. Вконец вымотавшись своими думами, он решил пойти пешком, как бы трудно ему ни было.
Город уже неделю утопал в полурастаявшем снеге. От старости своей он был покрыт заледенелой пленкой вперемешку с пылью и всякой цивилизачиной. Мокрые дороги за ночь покрылись льдом, а утром, где коснулось их солнце, слегка подтаяли. Слякотная каша заставляла прохожих смотреть только лишь под ноги, Андрея это безумно раздражало. Он спешил, ужасно спешил… Знал, что оставалось только полчаса. И если он не успеет, она уедет. Ну, почему же он только сейчас понял, что Олеся не шутила? Ну, почему же она не берет трубку?
«Зачем я говорил тебе это? Зачем хвалился своей глупой свободой?» – вяз он в своих мыслях. Светофоры, люди и, казалось, сама судьба действует не в его пользу. Андрей стучал по рулю, ругался, умолял. И в тот самый момент, когда загорелся зеленый цвет, какой-то мерзкий старикашка с драной сумкой выскочил на проезжую часть. Подумать только, на что он надеялся?
Дед в спешке выронил из рук книгу. Стараясь на лету ее поймать, он упустил сумку. Андрей в ярости нажал на кнопку клаксона и держал, пока тот не убрался с дороги. Старик ещё и грозил ему кулаком, что-то ворча. Доехав до её подъезда, он бросил машину и поспешно вбежал в парадные двери.
Серые тучи, черная слякоть и само настроение тёмной пеленой висело над городом. Ярко-красный трамвай, громыхая, катился по рельсам. Брызги летели во все стороны, а прохожие все еще старались остаться чистенькими. Жизнь шла своим заученным ходом: утро сменяется днём, а одна остановка – другой. В трамвае тепло и уютно, только попахивает пылью и старостью. Но со всем этим можно мириться, если не смыкал глаз уже несколько ночей, если голоден, если у тебя очень хрупкий макет здания из белоснежной бумаги, а денег нет.
Бессонный ночи – не признак неуспеваемости, особенно в танином случае. Она – девочка усердная, всегда очень тщательно выполняла задания. Но время имеет свойство сжиматься ближе к просмотру работ. И как всегда его не хватает.
Остановка вновь пробудила Таню от дрёмы. Машинист злобно ругался, звеня в свой колокольчик. И «клаксон» совсем не звучал в унисон с голосом рычащего водителя трамвая.
– Где этот недоносок? – кричал машинист. Таня выглянула в окно: припаркованная машина мешает проехать. Усталая злость заставила её проворчать что-то себе под нос, но сознание витало где-то совсем не тут.
– Ужас, до чего же тупая пошла молодёжь! – возмущался мужчина, почему-то уверенный в том, что водитель автомобиля в любом случае может быть только пацаном.
– Да кошмар какой-то! Пните машину – сразу выскочит… – поддакивала женщина с ребенком на коленях.
Таня посмотрела на часы: ужас, надо было спешить, иначе смысла в бессонных ночах нет никакого.
Как ни странно сигнализации не было. Пришлось покинуть трамвай. Кто-то решил дождаться, кто-то поспешил выйти. Таня горестно возмущалась вполголоса. Неудобная куртка и тяжелые сумки: кошмар, ну когда же весна? Желая сократить время, она побежала через парк, продолжая проклинать этот день в самом его зарождении.
Веста шла по слякотной дорожке. Оставалось думать только о том, что было, ведь настоящее ей казалось совсем унылым и пустым, а будущего как-то не предвиделось. Наверное, виной всему были провал на собеседовании и болезнь дедушки (не очень серьезная, но всё же). А возможно просто эта проклятая зима!
Она присела на скамейку, отдаваясь всем своим мрачным мыслям. Просто уже не было сил отпираться. Пусть тучи сгущаются, замучалась их разгонять. Скамейку напротив занял мальчишка. Шел из школы – ранец лежал рядом. Первоклассник, видать по всему: крепко прижимал к себе книгу с напрочь вытертым названием. Веста сморщилась: только этого малолетнего галдежа ей не хватало сейчас. А мальчишка тихонько напевал себе под нос веселую мелодию – он был счастлив, что сумел купить сегодня именно эту книгу. Ну, до чего же противной его песенка казалась Весте. Мальчишка слушал голос птицы и восторженно сочинял на ходу для неё стихи.
Посидев немного, девушка не выдержала и встала. Небо качнулось вместе с ней, а земля решительно потянула к себе. Таня не заметила так резко оказавшегося на её пути человека и со всего размаха налетела на Весту.
– Мой макет! – вырвался вопль у Тани.
– Ты что ненормальная? – заверещала Веста, поднимаясь с земли, – посмотри на мои брюки! Смотреть надо куда несёшься! Что мне теперь делать?
Таня не слушала, она лишь только рада была спасенному макету. Промямлив просьбу о прощении, она уже собиралась удаляться.
– Да что тут «прости»? Куда ты собралась? Я с тобой разговариваю! – от обиды у Весты дрожал голос. – Отличное завершение дня!
– Глупые!! – Сердито вмешался мальчишка со скамейки. – Что вы наделали? Вы же весну спугнули!
Девушки замолчали, недоуменно уставившись на малыша. Он готов был рыдать, ведь его птица… Птица, которая поёт о приходе весны, улетела, не пожелав выслушивать брань. Он, как и пташка, преодолевшая такой путь, не понимал нежелания людей видеть, слышать, чувствовать. Где-то там, в небе, жаворонок в очередной раз понял, все они не достойны Весны. Потому что не почувствуют её никогда своими охладевшими друг к другу сердцами. Вдыхая воздух Весны, ласкаясь в лучах её, люди сетуют на слякоть и грязь. Которая на самом деле страшна лишь в их душах.
Мальчик плакал, ведь знал, что все они на самом деле душевные люди, только глупые… Какие же они всё-таки глупые! Девушки смущенно распрощались, поспешив каждая по своей жизни.
Убрав наушники в карман, Веста почему-то плакала. Но слёзы были совсем другими, как пару минут назад. Она пела про себя новорожденную песню мальчишки как гимн для своей новой жизни:
Если сердце запоёт –
Лишь тогда Весна придет.
Не ищи её в листве,
Она прячется в тебе…