Бежать! Бежать!

               Повесть

    
     Сверкая мощными фарами, новенькая лазурная "тойота" Андрюши Малявина, преуспевающего молодого графомана-детективщика, неслась в ночи, будто бешеная оса, по безлюдной местности. Мимо проносились поля, и вытянутые стебли подсолнухов не успевали кивнуть вслед летящему сумасшедшему монстру.
     Андрей любил эту дорогу. Он называл ее "мой Лос-Анджелес", за то, что здесь, у них,под Москвой, так же, как там, в Калифорнии, после шумного и пыльного мегаполиса совершенно неожиданно откуда-то появлялись бескрайние поля и какие-то залежные пространства.
     "А ну как сыщут здесь нефть! - усмехнулся Андрей своей же нелепо вспыхнувшей шутке. - И кончится моя свобода, моя любимая природа!"
     У него было прекрасное настроение. И все вроде бы начинало складываться как кубик Рубика. Еще не достигнув решающих тридцати, он уже имел приличную "обойму" в разных столичных издательствах. Два молодых российских режиссера наперебой рвались к нему за "высочайшим" согласием на экранизацию его новых бестселлеров. Выступления по телевидению, тусовки, интервью, презентации, записи... Все-все, о чем только можно мечтать... А недавно он, безголосый музыкальный олух, вознамерился напеть свой первый компакт-диск. Слава богу, его отговорили от клипа, хотя со временем - кто знает... Вот-вот на сносях его переводные издания в Польше. А там, глядишь, и Голливуд очнется. Что прозябать без его, Андрюшиного, участия?
     Э-эх-эма, завертелась-закружилась жисть!.. А ведь кто мог подумать?
     Ну да, лет эдак с пяток тому, когда все старательно заучивали понятия "инфляция, дефолт, стагнация", а он, филфаковский бездарь, рванул как умалишенный, в столицу из своей задрипанной дыры, чтобы попасть в другую дыру, более просторную, - Андрюша, какого бы высочайшего мнения ни был о своих дарованиях, ни за что, даже если бы ему вручили ящик дармового коньяку, не поверил бы в свою грядущую метаморфозу.
     А все воткнулось в Ольгу, в эту писательскую доченьку, дурнушку и дурочку, но, по правде, незлобивую особу.
     Он ведь и познакомился с ней так, наудачу, что называется, походя. Случилась какая-то нелепая потасовка в одном ночном баре, куда совершенно случайно зашел поскучать, получив первую дворницкую зарплату, - он же в то время вкалывал дворником, за что имел паршивую комнатушку. Москвич, поди ж ты!..
     Из-за глупой перебранки тогдашнему Ольгиному кавалеру прилично досталось от каких-то верзил. Ну а Андрюша попал в перекрестный клубок, где волей-неволей отчаянно стал использовать свои давно чесавшиеся кулаки.
     В итоге все вышло совсем неплохо. Выбегая через служебные пакгаузы из перевернутого верх дном злополучного бара, Ольга уже крепко сжимала Андрюшины локти, быстро позабыв своего ухажера и истово исповедуясь первому встречному молодому человеку, будто священнику.
     Примерно через часик после бурных вышеописанных событий сердобольный Андрюша, все же получивший приличную порцию ударов и замечательный фингал под правый глаз, уже прекрасно был осведомлен о том, что Ольга является единственной и потому страстно любимой дщерью Журавлева, ну да-да... того самого знаменитого писателя, публициста и общественного деятеля Алексея Максимовича Журавлева, живого классика, современника почивших в бозе ареопагов отечественной беллетристики, продолжавшего тем не менее кропотливо влиять на всевозможные литературные процессы, невзирая на политические, экономические и интеллектуальные кризисы во всех сферах.
     О, господи! Чудны деяния твои! Андрюша уже, стало быть, через два часа приближался к высотному дому на Котельнической, поеживаясь от одной мысли, что он попадает в замок избранных.
     Через три часа он вплыл, как на Олимп, в историко-археологический музей, ломавший все его прежние стереотипы, и прикоснулся к перстам, что в свое время создавали те самые отечественные шедевры, за изложение которых Андрей получал твердые "неуды" от своих неуемных провинциальных преподов. Да знали бы они, что...
     Тогда, в то самое первое, незабываемое, свое вторжение Андрюша старался не смотреть на классика в упор, но каждой клеткой чувствовал, что тот его хорошенько сканирует.
     Полный тезка своего великого предшественника, Журавлев чем-то даже и напоминал его - высоким ростом, статью, седыми вразлет усами. Но в глазах его не было пешковской простодушной и наивной пугливости - они рентгенировали и зло суживались, тая в себе нечто большее, тяжелое и мрачное.
     Говорили тогда мало - в основном Ольга, которая любовно копошилась над Андрюшиным фингалом. Классик поначалу несколько напрягся, но, обнаружив столь искреннее Ольгино усердие и прознав про вышеописанные "подвиги", понемногу оттаял, закурил неспеша сигарету, предложил рюмку французского коньяку, узнал о перспективных прожектах гениального оболтуса и, кажется... одобрил. То есть, вообще все одобрил...
     Через пару дней Ольга уже не сводила с Андрюши своих полубезумных глаз и сама крепко его поцеловала. М-м-м-м...
     Через неделю он договорился со своим напарником по дворницкой, чтобы тот убрался куда подальше на часок, чтобы... ну, чтобы...
     Да, а дней эдак через десять Андрей уже бодро писал свою анкету в неприлично просторном Журавлевском кабинете. Он стал чем-то вроде секретаря классика и по совместительству внедрен в одно далеко не самое убыточное издательство.
     К тому времени Андрюша что-то бодро пописывал: какие-то мистические стишки, авангардные полупьески, незаконченные сценарии, "дюдики", триллеры и... кажется, все.
     Папаша, по-собачьи учуяв страстное влечение своей доченьки, быстро взял в оборот все литературное наследие своего будущего зятька, приставив к нему двух голодных писательских "негров", или, как сейчас говорят, "шерпов".
     Они мигом накатали-накрапали грандиозный остросюжетный авантюрный роман из полуобъеденной графоманской "рыбы" Андрюши Малявина, получив за это приличную Журавлевскую мзду.
     Этому роману дали "зеленую улицу", и вскоре он, то бишь роман, расталкивая всевозможных конкурентов, вышел большим тиражом и прекрасной рекламой, получив в дальнейшем пару престижных премий.
     К тому времени Оленька забеременела - дело нехитрое. И Андрюша, внутренне содрогаясь и сопротивляясь, тем не менее "дал согласие".
     Ну, и так далее, все по штатному расписанию...
     После шумной писательской свадебки молодые получили уютную трехкомнатную квартирку недалеко от центра. Со временем появился и загородный дом.
     Филипп, правда, родился через 7 месяцев, но вполне напоминал Андрюшу, даже при детальном осмотре.
     Разумеется, Андрей не связывал себя какими-то особыми семейными обязательствами, но, памятуя о железной хватке тестя, специально не афишировал свои "левые" знакомства, о необходимости которых тем не менее позаботился в первый же медовый месяц после возвращения из альпийского путешествия...
     Сегодня он как раз посетил свою старинную знакомую, кстати, действительно приличную тетушку-критикессу Веру Нилову, которая старательно правила все Андрюшины опусы, принимая и прощая его выкрутасы за редкие энергичные сексуальные визиты.
     Верочка в свое позднесталинское время, теперь уже действительно далекое, так сказать, подавала большие надежды. Талантливая интеллектуалка с длинной черной косой, она знала наизусть всю опальную Ахматову и писала ярко, самобытно, совсем не по-женски, а мудро и отчаянно. Вера как бы предчувствовала свой скорый творческий финал. А он бы и не пришел так болезненно скоро для девочки-подростка, пока с формулировкой вредителя не посадили ее бедного папашу врача. Хорошенько отделав в казематах Лубянки, его, полуслепого, выкинули помирать дома, который вскоре благополучно отобрали. Кое-как похоронив отца и последовавшую за ним мать, быстро повзрослевшая Вера тут же забросила свои пегасовы рулады и прямиком пошла в люди. Иначе говоря, пошла по рукам - артистически ложась то под критиков, то под литконсультантов, то под редакторов, то под безнадежных графоманов, сохранив таким необычным способом свою космическую связь к преданной анафеме госпоже Поэзии.
     Андрюша Малявин, как она зло и торжественно поклялась самой себе, должен был стать ее "последней любовью", ибо физиология в ее пятьдесят пять (или сколько?) давно и коварно мучила ее, сплющивая в дряблый и шершавый комок.
     Итак, Андрей задержался у Веры. Она куда-то торопилась и попросила его починить забарахливший телевизор, оставив его одного. Пообещав сделать все, он все равно закопался. И теперь, в сердцах хлопнув дверью, стремглав понесся домой, на ходу придумывая достоверные легенды.
     Ни больше, ни меньше. "Тойота" мчалась по его любимому безлюдному проспекту.
     Да, он еще что-то подумал про нефть. Может быть, в мозгу крутились последние подвиги нефтяных олигархов. А может, просто его очередная блажь. Чего же это Верка не купит нормальный новый телевизор?..
     Сейчас он позвонит Ольге, и та, радостная, заверещит, что ждет не дождется с нетерпением своего запоздавшего бройлера.
     Андрюша еще как-то усмехнулся, дернувшись, будто от невидимой кусачей осы.
     И в это время...
     Нет, чуть позже, когда он проехал свое любимое подсолнуховое место и приблизился к микрорайону...
     Да, что-то его отвлекло. То ли зажигалка-пистолет заворочалась в боковом кармане. То ли новый выборный плакат, выхваченный фарами в ночи. То ли какое-то колодочное бурчание внутри его нежной "японки".
     Потом что-то небольшое, черное и круглое внезапно появилось перед ним. И кажется, как будто само набросилось.
     - Собака! - заорал он, давя на тормоза, но, чувствуя, что опаздывает, попытался резко свернуть к обочине. Раздался жесткий лязг колес и жалостный скулеж снизу.
     Тормоза сделали свое дело, и машину развернуло не более как наполовину. Удар на себя принял бампер и с серьезной аварией обошлось, но "боковушку" наверняка покоребало.
     "Блин, кто их сюда выводит в такое время! - подумал Андрей. - А сейчас еще козел хозяин прибежит!.. Или еще хуже, - хозяйка... Начнутся нюни, муси-пуси... Мой песик, мое солнце! Вот черт!.."
     Он резко открыл дверь, думая, что, может быть, еще успеет перевязать собачью лапу, - у них ведь все заживает легко, лишь бы крестец не повредить или морду. Ну, что там у них бывает?..
     И тут, нагнувшись, Андрей похолодел от неизвестного доселе ужаса. Вместо собачьей лапы он обнаружил...
     Черт, ну почему это произошло именно с ним?.. Почему?..
     ... обнаружил немощную костлявую руку старухи, обмотанную в дранную черную драповую накидку, которую он и принял вначале за собачью шкуру.
     - Эй, бабка!.. Вставай, ты жива, что ли?.. - переходя на шепот, пролепетал Андрей.
     Он опустился на корточки, потом медленно отодвинул накидку и обнаружил ее лицо.
     Теперь это трудно было и назвать лицом - искореженное месиво, где бордовый лоб, глаза, рот и нос, словно в жестокую насмешку, поменялись местами. Широко раскрытые перевернутые глаза неподвижно вперились в него, нос расплющило, и только губы, агонизируя, тихо напоследок подрагивали.
     - Бабка, ты чего?.. Бабуля, вставай, не дури!..
     Андрей, все еще не веря в случившееся, откинув лохмотья, прильнул ухом к груди - ни движения. Схватился за кисть, судорожно пытаясь найти пульс, - тщетно!
     Старуха была мертва. Никаких сомнений.
     Андрей прекрасно понимал, в любом случае, в каком бы она ни находилась безнадежном состоянии, он должен был отвезти ее, живую или не совсем, в ближайшую больницу, сдать на руки врачам и попытаться сделать более или менее вразумительные объяснения по поводу случившегося инцидента.
     Ди Оу Эй...
     "Дэд Он Эрайвэл, - пронеслось не вовремя в голове Андрея. - Мертва по прибытию".
     Да, неплохо для названия книги или фильма. Впрочем, наверняка оно уже было многократно кем-то использовано. Всегда, всегда находится тот, кто уже делал или пробовал раньше. Это уже как непреложное правило. Поэтому своим родненьким "копирайтом" Андрюша всегда дорожил.
     Мысли, мысли... Все не то.
     Он судорожно посмотрел по сторонам. Ни-ко-го... Вообще ни души. По обочинам - кусты. Ни просеки, ни тропки. ДомА далеко. Перед ними непроходимые овраги. Как они вообще тут обитают?
     А что, если?..
     Раз никого нет. Никто ничего не видел. Ни свидетелей, ни очевидцев. Тьма вокруг непролазная, хоть глаза выколи. Дождь собирается. Ветер усиливается. Да был ли мальчик, Алексей Максимыч?.."
     Ну, решайся!..
     Андрей глубоко выдохнул, крепко схватил тщедушное старушечье тело под мышки и потащил волоком в сторону кустов.
     Это оказалось не таким трудным делом. Оставив неглубокую полосу, Андрей дотянул до своего колючего спасения.
     Старая галоша медленно сползла со старухиной ноги, будто прощаясь со своей хозяйкой. Но он, не торопясь, натянул ее на прежнее место. Потом еще напрягся и, перевернув свою ношу, протолкнул меж кустов.
     Так-так, одно дело сделано... Теперь улики, самые маленькие вонючие детали. Обычно на них попадаются.
     Скорее бы дождь. Тогда сотрутся все следы.
     И дождь смывает все следы... И дождь смывает все следы...
     Так, вроде все чисто. Нигде, никто, ничего, никогда... Теперь скорее в машину и - бежать, бежать!..
     Андрей от души сплюнул на жижу обочины, дернул за дверцу и устало плюхнулся на сидение.
     И тут какой-то незнакомый, удивительно осязаемый холодок страха стал проникать в него, будто вреднючий вирус, жадно заползающий в сокровенные внутренние закрома.
     Он увидел... Да что это за наваждение такое?
     Он увидел медленно отъезжающую прочь машину с негоревшими фарами.
     Как же он мог не заметить ее? И почему фары не горят в такой тьме? Разгильдяйство или...
     Или - или...
     Или умысел?..
     А что могли увидеть из той машины? И когда она появилась7
     Да какое, в конце концов, им дело, почему он остановился? Никому ни до кого не должно быть никакого дела. И тогда всем будет замечательно и вполне комфортно.
     Таинственная машина уехала, все так же, без горящих фар.
     Андрей глубоко задышал, пытаясь прийти в себя и привести в порядок мысли.
     Нужно все лишнее выбросить из головы!
     Это - первое правило, если не хочешь вконец свихнуться от проблем и тяжести вселенской скорби. Всех не пережалеешь!.. Бабкин срок, видно, подошел. Вернее, подъехал.
     Во-вторых, нужно срочно переключиться всеми своими фибрами на что-нибудь другое.
     Ну, разве у него нет "другого"?
     Например, его будущая книга в Польше. Он торжественно поедет на презентацию в Варшаву, будет раздавать свои многочисленные автографы с закрученными вензелями очаровательным варшавянкам. Проше пани! Пшепроше, дзинькуе, до видзеня!..
     Почему бы не подумать о собственном отпрыске, который довольно быстро наловчился шлепать туда-сюда без посторонней помощи, смотреть не моргая на собеседника своими круглыми беньками и громко требовать - "Дай!"
     И в кого это он пошел, интересно?..
     Но прежде всего нужно позвонить, предупредить, что с ним все в порядке. И вообще - нужно быть спокойным. Для возможного алиби.
     Алиби, алиби...
     Стало быть, по его легенде, он ехал по другой дороге, сделал большой крюк, чтобы попасть в мастерскую, посмотреть колодки. Там он задержался. С ребятами можно договориться, если что. В конце концов, они всегда будут на его стороне при домашних разборках.
     При домашних, разумеется...
     Ну, хорошо... Итак, какой-то кретин ехал с незажженными фарами, и он поздно заметил, когда тот успел его поцарапать и умчался прочь.
     Ага, значит, теперь можно попадать в мастерскую. Впрочем, там вряд ли кто ночует. Разве, сторож?..
     "Алло, малыш! У меня, к сожалению, неприятности..."
     Ну и так далее. Сейчас пять минут первого. Если кто из "этих" заинтересуется точным временем, он позвонил спустя пятнадцать минут после "того", а по легенде - тотчас. Жена подтвердит.
     Жена, жена... Какой из нее свидетель?
     Нет, звонить нельзя. "Они" могут определить время. А его перезрелая Верочка вряд ли будет подставлять себя так, как она подставляет свои телеса.
     Остается надежнейший дорогой адвокат.
     Та-а-ак...
     Всё это ненужные, не вовремя возникшие зигзагообразные повороты судьбы, которые ему абсолютно не нужны.
     Бежать! Бежать!
     Кролик, беги! Апдайк, беги! Всем - бежать!..

     Ольга встретила его с радостным вздохом и бесконечным бормотанием.
     - Ну, наконец-то!.. Который час?.. Я трижды разогревала твои любимые вареники. Филиппок сегодня опять подрался. Звонил Яцек из Варшавы. Они тебя скоро ждут. Сегодня скверная погода, правда?.. Как тебе мой новый макияж, это что-то... А почему у тебя не работал мобильный? Опять батарейки?.. Я уже устала повторять тебе, что это старье нужно выкинуть на помойку. А почему ты так поздно?.. Боже, в чем у тебя руки? И лицо, лицо...
     Андрей посмотрел на свои запачканные в крови руки и крепко сжал их в кулаки.
     - Я пришел домой в одиннадцать. Поняла?..
     - Поняла, но...
     - Нет, ты не поняла. Я пришел домой без пятнадцати одиннадцать и пятнадцать минут был в гараже. И ты это должна подтвердить.
     - Андрюша, я не понимаю...
     Он уставился на Ольгино ошарашенное лицо, перевел дух и усмехнулся. В самом деле, чего это он на нее взъелся? Она не виновата, что такая. Природа хорошенько отдохнула после классика. Она вообще ничего не должна помнить.
     - Не сердись, - он быстро чмокнул ее в щеку. - Я просто чертовски устал.
     Так или иначе его настроение тоже не должно вызывать никаких подозрений, даже у жены.
     - Какой-то кретин поцарапал нашу машину и не остановился. А я по запарке даже не успел запомнить его номер.
     Ольга закрыла рот, отворившийся было от непонимания, - вид у нее при этом был замечательно глуповатый, - и понимающе закивала, собираясь еще что-то проверещать.
     Но Андрей уже направился в ванну. Руки у него действительно были в запекшейся бабкиной крови.
     "Ну прямо Родион Романыч...  Только топорища не хватает!" - подумал он, смывая жирно намыленные ладони.
     Концы - в воду! Концы - в воду!..
     Андрей встал под прохладный душ, пустив его на полную. Голове и телу тут же стало легче. Умиротворение и нега наползали на него.
     Гнать ко всем чертям эту ерунду! Ничего в сущности не случилось. Нет никаких свидетелей. Значит, и преступления никакого не было. Бабка нашла свою судьбу! А ему еще жить да жить...
     В это время он услышал за ширмой, как дверца ванной открылась и кто-то направился к нему.
     Странно, у Ольги никогда не наблюдалось такой привычки - беспокоить его во время купания. Разве что самый первый месяц, да и то ему было это неприятно.
     - Оля, это ты?
     Молчание.
     Ну, неужели его разгильдяй проснулся? В такой час ему давно положено видеть сны об игрушках, или что там снится в их розовом возрасте, пока не появляются поллюции?..
      - Филя, тебе пора спать!..
     Имя-то какое сыну придумала - Филипп! Пп!.. С двумя "п". Ясно, в честь кого. Андрей, разумеется, не возражал, но иногда его почему-то корежило. Вот и сейчас...
     - Я кому говорю?.. Спать!..
     Нет ответа...
     Андрей отвернул ширму и... никого не увидел. Прячется, сукин сын, играет, наверно. Скучно ему, пацану, - и то правда.
     - Ну, перестань, Филька! Папа устал, неужели ты не видишь?..
     Он, чертыхаясь, вылез из ванны и никого по-прежнему не нашел.
     Быстро насухо обтерся широким ворсистым полотенцем и закутался в свой любимый турецкий халат. Подошел к зеркалу, чтобы причесать волосы.
     И - вот это да!..
     Из зеркала, обычного ванного зеркала, которое ежедневно дает представление о его прекрасном внешнем виде, ему привиделось нечто.
     То есть, Андрей, конечно, увидел свое отражение, весьма, впрочем, взлохмаченное. Но за ним, - нет, не может быть!..
     За ним он ясно увидел абрис сбитой им сегодня старухи. Убиенной...
     Кровь ударила в голову, по телу побежали омерзительные мураши страха, глаза расширились, а язык превратился в сухую деревянную лопату.
     - Да нет же, не может этого быть!..
     Абрис исчез, тут же, как только он это пролепетал.
     Но он был...
     Провалиться на этом месте - он был...
     Андрей глубоко вздохнул, схватившись за сердце.
     Показалось... Ну, натурально - показалось. По-другому не должно же быть, правда?..

     За ужином сохранялось неловкое молчание. Для Ольги, вероятно, это было серьезным испытанием. Но она, надув еще больше свои надутые губки, решила его до поры до времени проучить.
     Ах, черт побери! Не хватало ему еще пятой колонны в тылу!
     Но ближе к десерту Андрей, скрепя сердце, потихоньку заговорил, увлекся, не глядя в упор на Ольгу. И все равно обнаружил, что ее ямочки стали постепенно разглаживаться, а потом и вовсе спрятались. Как мало человеку нужно для счастья!
     Ночью, как и полагается, они окончательно помирились, и Ольгино стрекотание продолжалось, как прежде.
     Однако Андрею не спалось. У него и раньше бывали периоды бессонниц. Но он оправдывал их своими дневными эмоциональными всплесками. Ему даже нравилось о чем-то неторопливо подумать в ночи, помечтать, уплыть глубоко в какое-нибудь свое прошлое. А то и сесть к столу и черкать ручкой. Не хотелось набирать свои "тексты" прямо на компьютере, и он подолгу вымарывал общие тетради. Казалось, что так он больше смахивает на настоящего писателя, который вырабатывает свою настоящую, а не виртуальную продукцию.
     Но писал Андрей плохо. Он и сам понимал это. Его сюжеты были давно затасканы, какие-то свои ощущения или переживания казались наивными. Все же имя и связи тестя, а теперь уже и его собственные, всегда срабатывали, - и в конце концов находилась сердобольная Верочка, которая готова была перелопатить все его творческие потуги, внедрив свежую кровь. А в итоге получалось нечто приемлемое и читабельное. Таким резвым мустангом Андрей и скакал по центральным издательствам, выдавая на-гора очередные шедевры и очаровывая неискушенных читателей.
     Итак, ему не спалось. Ворочаясь с боку на бок, он все пытался выбросить из головы злополучную бабку. Но она все шла и шла.
     Наконец, Андрей угомонился и задремал, а примерно через час внезапно проснулся от жуткого страха. Открыв глаза, обнаружил, что старуха склонилась прямо перед ним, уставясь на него в упор.
     - Что тебе нужно? - пролепетал он, давясь от ужаса. Уперевшись на локти, попытался встать.
     Незваная визитерша хранила молчание. Тонкая струйка крови неспешно текла с виска по подбородку.
     Андрей обмяк, раскрыв рот от удивления, и тут же почувствовал, к своему стыду, что другая струйка совсем из другого, причинного, места потекла у него внизу.
     Он затряс головой и быстро вскочил, сжав до боли свой хулиганский предмет, пытаясь остановить ручеек страха.
     "Вот это да! Обмочился, как юнец, как мой сынуля с двумя "п". Просто-напросто обоссался!.."
     Когда Андрей вернулся, то, разумеется, никакой старухи не видилось.
     Но она была. Черт побери, если не так!..

     Прошло пару дней. Он все время казался напряженным и злым, вздрагивал от малейшего шума и бросался почем зря на свое ближайшее окружение.
     Однако рутина делала свое благотворное дело, и Андрюша Малявин потихоньку стал отходить, давя ночные страхи и ужасы и подчиняясь повседневному распорядку.
     Вечером второго дня он вынимал почту из ящика, выполняя миссию, которую не доверял никому, как будто боялся, или, наоборот, надеялся обнаружить какой-нибудь документ секретного свойства.
     Так и есть!.. Словно в лужу глядел.
     Он увидел неподписанный конверт, на котором вообще имелось только одно слово.
     От этого простого слова Андрей затрепетал, словно балбес школяр перед экзаменом.
     Он понял, что там, в конверте. Уж лучше бы там красовались его эротические подвиги! Ну, мало ли кому вздумалось...
     Но нет!.. Там таилось другое.
     Андрей надорвал этот конверт с диагональной надписью "Жди!" И эти три жукообразные буквы впились в него, будто острые занозы или каленые огненные иглы.
     Жди...
     Он прекрасно понимал, что именно и от кого ему следует ждать.
     "Жди-дожди... жди-дожди... жди-дожди..."
     Нелепая затертая рифма метрономом стучала в его мозгу...
     Фотокарточки оказались на удивление четкими.
     "И как ему удалось в такую темень так лихо их воспроизвести?"
     Вот это развернутая "тойота" сзади. Та-а-ак, номер прослеживается четко. Вот - спереди. Его напряженное лицо. В тот момент он еще думал о собаке!
     Собака! Собака!..
     Андрей выходит из машины. Ужас на лице. Немой вопрос.
     Он и лежащая ведьма. Вид... сверху?
     Как же это возможно было снять? Немыслимо, непостижимо!
     Андрей копошится над шмотками. Андрей тащит старуху. Андрей всюду. Крупный план. Видны даже капельки пота, смешанные с кровью. Крепко стиснутые зубы.
     Чудненько! Антониони в нокауте!
     Галоша, соскользнувшая с ноги...
     Колючие, врастопырку, кусты.
     Еще один поворот головы.
     Отчаянный блеск в глазах.
     Неужели это снимали инопланетяне или сам господь бог? Ведь никого не было вокруг. Ни-ко-го...
     Стоп!
     А та идиотская машина с незажженными фарами, которая так шустро и молча исчезла? Ведь никто не вылезал оттуда, не спрашивал, что случилось да чем помочь?
     Машина просто исчезла.
     Господи, а не привидилось ли это все ему?..
     Как же, привидилось, - а эти прекрасные фото? Их можно долго щупать и грызть. Они существуют.
     Аз есмь еси...
     Андрей быстро смял их в кулаке, потом изорвал на мелкие куски, накрошив обратно в конверт, открыл крышку для бумажного мусора и судорожно, будто дохлую змею, отправил вниз.
     Что он делает? Таких копий может быть миллион. Это все может появиться в интернете, только свистни. Все равно, что засунуть руку глубоко в карман и скрутить там фигу.
     Все так и вышло...
     В издательстве, где он появился на минутку, ему вручили конверт и заговорщицки подмигнули:"Уж не гонорар ли?"
     Нервно открыв свою роковую бандероль, он заметил, что это "жди" было нацарапано кровью, причем на обороте каждой фотографии.
     Помимо известных Андрею, там имелось еще штук пять новых, на которых он усиленно подчищал следы.
     Боже, сколько их еще будет?
     В конце концов, так долго это не может продолжаться.
     На следующий день ему все-так позвонили по сотовому. Как раз в этот момент Андрею было действительно некогда. Торопился на деловую встречу, на которую в самом деле не хотелось опаздывать. Но звонок как-то спутал и сбил его, так что встреча все-таки сорвалась.
     Голос был мужской, но какой-то странный. Иногда Андрею встречались такие старухи с прокуренными голосами, что могли разговаривать низко-низко. А бывали и мужики, что часто сбивались на неопределенный фальцет.
     Впрочем, это казалось не самым важным. Итак, голос выдавил:
     - Господин Малявин, надеюсь, в дальнейшем вы не поступите столь же опрометчиво.
     - Кто-кто-кто вы? - нервно зашептал он в трубку.
     - Это не важно... Во всяком случае, на данном этапе.
     - Что вы хотите?
     - Абсолютно верный вопрос. Разумеется, я хочу... Но не тяните время и не пытайтесь определить мой номер. Это ни к чему не приведет.
     - Что вам нужно от меня? - трясясь всем телом, натужно пролепетал Андрей. - Денег?
     - Нет, - коротко отреагировали на другом конце света. - Мне не нужно денег, - голос сакцентировал последнее слово.
     "Денег - веник... денег - веник... Джексон - Вэник", - опять некстати пронеслось в Андрюшиной взбалмошной головке.
     - Тогда... что? - недоуменно произнес он и похолодел.
     - Мне нужно много денег, - теперь голос сделал акцент совсем на другом слове.
     - Сколько? - потрясенный Андрей вжал голову в плечи.
     - Триста тысяч евро.
     - Сколько-сколько?.. - он вскрикнул, будто ужаленный. Триста "косых". Да где же он достанет их?.. - Я... я... у меня нет такой суммы.
     - Не парь мне мозги, подонок! Сроку тебе неделя. И не вздумай шалить. Убью, сука!.. - напоследок бросил голос и отключился.
     Андрей стал судорожно соображать. Конечно, он далеко не бедный. У него неплохой кредит, расчетный банковский счет, а в некоторых уважаемых местах ему нередко выдавали солидные авансы и ссуды. Но все это - мелочи. Это срабатывает, когда все у тебя на мази, когда презентируют твою книгу, или берут интервью, или что-то другое. Но самое главное - это магическое имя его тестя, Алексея Журавлева.
     "Эх, Алексей Максимыч... Всюду вы стоите надо мной, как тень".
     Так-так... Допустим, что-то около ста он, поднатужившись, наскребет. Ну, снесет в скупку свой дурацкий перстень-печатку. Кое-что, примерно десять или в лучшем случае двадцать, сможет выжать у своей сердобольной тетки-редакторши. Не больше, - когда дело даже слегка касалось подобия финансов, она обычно крючит свою похотливую физиономию.
     Ну, а остальные?.. Неужели идти на поклон к классику?
     У него, конечно, все есть. И сто, и триста, и даже лимон. Да и не один, разумеется. И для этого ему стоит лишь чуть пригнуть свой знаменитый пальчик, не задерживая особого внимания на драгоценностях, вазах, скульптурах и раритетных изданиях.
     Но с какой стати он так, запросто, должен вручить ему, своему бестолковому зятю, столь крупную сумму? Да и как объяснить? Наплести что-нибудь о возможном вояже или дорогой покупке? А как потом все это будет выглядеть? Просто взять в долг? Но ведь все равно, все равно он будет сверлить своими нечеловечьими глазками, и Андрюша так или иначе "расколется".
     Что делать?.. Что делать?..
     В тот же вечер Андрей сидел в мягком кресле классика, ерзая и ворочась. Увы, ему не казалось мягко и удобно. Журавлеву бесполезно было врать - он быстро обезоруживал собеседника. Да и отвлеченного повода для разговора у Андрюши не находилось. Все его литературные экзерсисы вообще перестали интересовать классика.
     Его интересовала только дочь.
     То ли бывшая "кагэбэшность", то ли писательская прозорливость уже ко второй чашке чая привела Алексея Максимыча к вопросу.
     - Андрей, ты хочешь мужского разговора, а не сычуаньских церемоний, ведь так?..
     - Э... хм-м... видите ли...
     - Ну, что ты мнешься, как шлюха на дороге. Говори!.. У тебя проблемы, и ты думаешь, как решить их без моей помощи?..
     Андрей покраснел, чувствуя, что жар проникает в каждую пору его тела.
     - Надеюсь, это не связано ни с Оленькой, ни с Филей?.. - он повел своими брежневскими бровями так, что волны прошлись по лбу, но было совсем не смешно. Отнюдь...
     - Н-нет... н-нет... - Андрей, волнуясь, сделал большой глоток, и громадный огненный шар вмиг ожег его язык, нёбо, а потом и горло, падая вниз, словно вулканическая лава. С трудом перемолов это идиотское состояние, он выговорил: - Мне действительно нужна ваша помощь, Алексей Максимыч. Очень нужна... И кроме вас, мне никто...
     Дальше в течение получаса он сбивчиво рассказывал классику о своих злоключениях и немыслимых последствиях.
     Классик выслушал его на удивление спокойно, попыхивая своей замечательной эбеновой трубкой. Наконец, он сжал губы и, открыв широко глаза, выдавил:
     - Это плохо... Очень плохо... Старушка... Летальный исход... Твое бегство. Это - грех...
     - Да, я, конечно, понимаю, Алексей Максимыч... Из меня никудышный шофер, да и писатель, в сущности, я посредственный... Но я не хотел... это получилось...
     Журавлев, казалось, не заметил его реплики.
     - Очень плохо, что ты не сказал всей правды Оленьке.
     От неожиданного перехода Андрей осекся на полуслове.
     - Но ведь она... З-зачем ей знать об этом? Зачем?..
     - Очень плохо, что ты не делишься со своей женой, - гнул свое классик.
     - Но вы же знаете, как я люблю и берегу ее, как я привязан к Фильке...
     - Это ты врешь, сукин сын!..  Ну, да ладно!.. Ты должен...  должен ей все рассказать!  - Журавлев еще раз уставился на зятя, затем усмехнулся и, даже не привстав со стула, взял не глядя пакет, лежавший на журнальном столике. - Здесь триста тысяч евро, - коротко хлестнул он. - Даю тебе шанс.
     Андрей вскочил, будто вымуштрованный солдатик.
     - Спасибо! Спасибо, дорогой Алексей Максимыч... Я оправдаю...
     - Последний шанс... - продолжал Журавлев. - И ты должен все рассказать Оленьке. - Он опять сделал акцент на этом "все", но Андрей так и не различил этот ощутимый нюанс.
     Впрочем, в тот момент ему казалось трудно понять, что подразумевалось под этим "все". Во всяком случае, цель была достигнута.
     И он окрылился, затрепетав, как перепелка. Огромный непосильный груз свалился с его плеч, и легкость, необычайная душевная легкость, сравнимая разве что с любовными перипетиями, вплыла в него.
     В тот же вечер Андрей, дождавшись звонка, был настолько возбужден, что показался себе счастливым. На этом радостном гребне он тем не менее укротил себя и как-то деловито-уверенно договорился со скрипучим голосом о встрече и передаче денег.
     Все сходилось удачно. Старуха пребывала в лучшем из миров. Труп ее, обнаруженный ментами, скорее всего попадет в разряд "висяков". Классик будет многозначительно помалкивать, ведь ему эта история совершенно не нужна. Шантажист получит свои бабки и отчалит.
     Так-так... Что же остается? Душевные переживания? Совестливые реминисценции? Неизбывный катарсис? Ай, бросьте, бросьте, господа!..
     Зачем нужны в его возрасте медицинские проблемы? Допустим, лет через двадцать, ну или в крайнем случае, десять, - ему предстоит с ними столкнуться.
     А сейчас - увольте, забудьте!..
     Но что он в самом деле забыл сделать, а может быть, пренебрег специально, - ни слова не сказал своей жене, хотя, в сущности, это являлось негласным пожеланием классика.
     На следующий же вечер Андрей неспеша подъехал к назначенному месту. Это оказался транспарант на его любимой, а теперь ненавистной дороге.
     Приторомозив у обочины, он сделал глубокий вдох и передернул плечами. Влип, конечно, ничего не попишешь...
     Значит, так должно быть. Всему - своя цена! Любому самому возвышенному чувству, самому гениальному созданию и даже самому независимому и потрясающему субъекту объявляется своя цена, выложенная путем расчетов в одну-единственную смету - плати!
     Ну-ну, давайте подходите, кровососы...
     Андрей осторожно положил сверток на траву у транспаранта и потом медленно отъехал.
     Бросив тревожный взгляд в боковое окно, он обнаружил, как тут же, на бешеной скорости, сзади промчался мотоциклист - молодой парень в серебристой кожаной куртке и разухабистом шлеме, который, чуть пригнувшись, подхватил сверток с травы и, не снижая скорости, полетел вперед.
     - "Здравствуй, племя младое, незнакомое..." Мать их ити! - матюкнулся Андрей, зло сплюнув через окно.
     Но ему необходимо прийти в себя. Когда должное соответствует должному, жизнь продолжается. В противном случае ему могли впаять года три, не меньше. И все это сопровождалось бы поиском дорогих адвокатов, которые хорошо знают свою цену. А резонанс! А вездесущие папарацци! А желтая пресса! И потом - неизвестно, дали бы ему условно или аккуратно заставили заложить ручки назад и отправили бы в камеру к крутым дядям.
     Но триста тысяч! Триста тысяч! Это попасть в рабство к ненасытному Журавлеву, который будет вить свои веревки. Все, Рубикон, как говорится, перейден...
     Дома Андрей постарался расслабиться и выбросить все из головы. Это оказалось нелегким делом, и он, будто заученную молитву, повторял односложное:"Я - в порядке! Мне хорошо! Я - в порядке! Мне хорошо!"
     Ольга копошилась рядом, как примерная мурашиха. Филипп опять что-то канючил. А Андрею все никак не удавалось прийти в себя.
     Наконец он впрыгнул в ванну, окунаясь глубоко, словно собирался смыть все свои грехи. И кажется, вода, омыв его оболочку, все же сумела его отвлечь. Нежась и бултыхаясь, Андрей стал думать о чем-то мужском и сексуальном.
     Однако минут через десять он услышал негромкую возню в комнате.
     "Опять!" - чертыхнулся Андрей, собираясь встать и всерьез отшлепать Фильку, но, отдернув штору, никого не увидел.
     - Чертовщина! - процедил он сквозь зубы. - Чертовщина, да и только!
     Нырнул с головой, надувая щеки.
     Вынырнул - опять шурум-бурум...
     - Да чтоб тебя!.. Сколько можно?!
     Отдернул штору - все тихо.
     Схватил в охапку полотенце, стал резкими нервными движениями обтираться.
     Глянул в зеркало - так и есть.
     Бабка!..
     Смертельный ужас обуял Андрея. Неимоверный морозный озноб разбежался с концов пальцев, с фаланг, с ладоневой мякоти и стремглав пробрался всюду - к голове, к телу, к ногам.
     Золотистая мерзкая жидкость - симптом необузданного детского страха - опять непрошено потекла по икрам и коленям.
     Проклятый бабкин абрис отпечатался на стекле, будто вытатуированная шлюха на плече.
     "Что за пиковая дама! - кольнуло Андрея. - Тебе за все заплачено, за все!.."
     Абрис, разумеется, тут же исчез, и в зеркале отразилось перекошенное лицо с выпученными глазами...
     Эта мистика еще долго преследовала Андрея. Ночью снились какие-то особо видимые кошмары. Скрюченные руки, словно железные крючья, душили его без удержу. А какие-то острые клешни рвали на части многострадальное тело.
     Теперь Андрей уже просто не мог жить по-прежнему. У него, растерянного и угнетенного, все валилось из рук. Речь, прежде самоуверенная и циничная, стала путаной и сбивчивой. Он начал заикаться, будто прыщавый подросток, застуканный кем-то при своих интимных операциях.
     Все пошло кувырком. Издательство в Варшаве без всяких видимых на то оснований и причин выкинуло его уже готовую книгу из производства. Режиссеры дружно замолчали. Видимо, махнули на него рукой.
     А может быть, иная, чья-то более властная и сильная мохнатая рука, повела его судьбу другим путем, куда-то вниз, в яму, в болото?..
     Бабка стала мерещиться ему повсюду. Ее четкие очертания возникали из толпы прохожих, из букв реклам, из телевизора и даже из дверных ручек, сквозь которых она пролезала змеей, шипя и хохоча одновременно.
     Любой телефонный звонок заставлял его вздрагивать и хвататься за сердце, тем более, что все чаще и чаще звонки становились "чужими", а то и вовсе на другом конце провода царило многозначительное молчание.
     Андрюшины визгливые "алло!" тщетно таранили тишину, пытаясь достичь хоть какой-то определенности.
     Вера, эта сердобольная добрая тетушка-самаритянка, перестала его принимать - просто так, без всякой на то видимой версии. Хотя он клялся-божился, что ему нужно во что бы то ни стало с ней посоветоваться. Но она-то хорошо для себя усвоила, что значило это "посоветоваться", и наглухо замкнулась, как будто прибила к своему дому-замку это строжайшее табу.
     И однажды Андрей получил еще один конверт с теми же самыми злополучными фото разнесчастной раздавленной бабки и его, копошащегося над ней.
     На обороте каждой теперь зияло обычное на первый взгляд слово, но оно припечатало его к конверту невидимым правосудным гвоздем.
     Это слово было:"Расскажи!"
     Что же они хотят, твари? Рассказать что, кому, для чего?..
     Идти в милицию, "раскалываться", напрочь похоронив свою карьеру и все-все, что так весело и радостно окружало его это счастливое время?
     Расскажи... Он своей популярностью давно заслужил индульгенцию от разного рода сплетен и неприятностей. Будет ли польза от такого рассказа?..
     Но теперь все городские шумы, разговоры и даже порывы ветра слились для него в один зловещий, несмолкаемый шепот - "расскажи, расскажи, расскажи..."
     Андрей сел в свою "японку", пытаясь ее завезти, и внезапно ощутил, что кто-то невидимый, сидящий сзади, окружил его шею тугим шнурком и стал крепко стягивать.
     Андрей судорожно закашлялся и попытался сорвать ненавистную петлю. Но как только он схватился за свое собственное горло, то обнаружил, что никакой петли нет.
     - Черт! Я схожу с ума! - закричал он, делая глубокие вдохи. - Я просто свихнулся с этой мерзкой бабкой!..
     Машина завелась, и он отчаянно закрутил руль.
     Бежать! Бежать!.. Все бросить, как собачье дерьмо, и бежать куда-нибудь.
     Знакомые улицы казались ему чужими. Он нервно и бестолково обгонял едущие впереди машины, все набирая и набирая скорость.
     Но Андрей уже ощущал каждой своей порой, и даже видел в свое водительское зеркало, что там, на заднем сидении, в своем задрипанном платке, восседала его бабка.
     - Чего тебе, карга, надо? - заорал он что есть мочи, делая умопомрачительный вираж на дороге. Тут же испуганные водители соседних машин загудели ему вслед. - Я тебе все отдал! Так, как мы договаривались с... с тобой! А у меня... больше ничего нет! Ни-че-го!!!
     Старуха сидела молча, поджав губы. Ее лицо, точнее, то кровавое месиво, которое было знакомо Андрею, исказила, или, наоборот, облагородила гримаса.
     Она смеялась! Она издевалась над ним!
     Машина пулей вылетела на знакомую трассу. Но сегодня Андрей ненавидел ее - эти транспаранты, подсолнухи, этот волшебный "Лос-Анджелес", и что-то грозное внутри скомандовало в нем:"Нужно свернуть! Свернуть с дороги!"
     И он быстро свернул на какую-то малообъезженную просеку, пряча глаза от своей непрошеной пассажирки.
     - Ты... ты... ты меня уже достала!
     Машина неслась вбок от трассы, мимо кустов, по камням, подпрыгивая и трясясь, то ли от злобы, то ли от истеричного хохота.
     Впереди неожиданно возник громадный котлован, и несчастная Андрюшина "тойота", будто насмерть им примагниченная, на всех парах подлетела к нему.
     - Будь ты проклята, бабка-а-а!.. - закричал он, давя на тормоз, но непослушная нога все проваливалась между двух жизненно важных педалей, которые регулировали статус жизни и смерти.
     Машина подобралась к самому обрыву, едва не перевалив своей передней частью за невидимую границу, за роковую точку невозврата.
     И только тогда нога Андрея буквально вонзилась в тормоз, а рука потянулась к ручной педали. "Тойота" завертелась в жиже, пытаясь остановиться. Ей это удалось наполовину: будто на жизненных весах, она забалансировала, все не решаясь сделать выбор.
     Но Андрей этого уже не видел: неудачно ударившись головой, он потерял сознание и поник в нелепой позе, напоминая маленького беспомощного петушка...
     Сначала ему мерещились огни - тысячи, мириады огней, сливавшиеся в один бесконечный океан. Потом показалось, что он несется вдаль по длинному червеобразному тоннелю то ли ведомым кем-то, то ли несущим какой-то нелепый груз.
     Невнятные речи и шепот приятно успокаивали его, и он готов был провалиться в эту приятную бездонную глубь, навсегда отрезав себя от всего беспутного земного, которое уже казалось далеким.
     Он видел себя голоштанным пацаном, прыгающим по мокрой речной гальке. А рядом бесились и ржали от удовольствия все персонажи его укромного жизненного пространства. Они никак не могли пересечься в яви, для этого просто не хватило бы времени, но какой-то гениальный режиссер разом бухнул их на одну сцену, как знать, может быть, для прощального спектакля.
     Андрей кивал головой, приветствуя и провожая их, узнавая каждого и удивляясь все больше и больше.
     Наконец, в центре, внезапно растолкав всех пляшущих наяд и фавнов, появилась старуха в огненно-золотистом одеянии. Дорогие бриллианты сверкали в ее серьгах. А на голове блестела умопомрачительная диадема.
     Она кого-то напоминала. Но кого, кого?..
     Руки старухи призывно звали его к себе. Глаза горели. А упрямый рот разжимался и сжимался от невыносимой и мучительной яростной страсти.
     Андрей на миг оцепенел, пытаясь осознать происходившее. Ему хотелось закричать, да нет, - истошно заорать, так, как это происходит перед гибелью. Но не было сил для этого крика, и вышел только ошалелый хрип...
     Первое, что он увидел, очнувшись, была маленькая муха на потолке. Она казалась довольно беспокойной, все поправляя и поправляя свои крылышки, будто модница перед невидимым зеркалом. Потом, удовлетворенная, она горделиво выгнулась и не спеша, так, по-королевски, прошлась по потолку, как по длинным палатам замка.
     Андрей тупо уставился на нее, как зачарованный, следя за этим необычным мушиным дефиле.
     Муха торжественно и вальяжно прошлась по потолку, едва шурша лапками, затем коснулась стены и медленно, словно боясь нарушить какую-то всеобщую гармонию в мире, подползла прямо к нему. Затем, чувствуя какую-то свою особую миссию, она взлетела и спикировала прямо на Андрюшин лоб.
     Он вмиг очнулся, тряхнув головой, взвывая от неприятной боли, и тут же осознавая, что он лежит на кровати в большой комнате.
     И эта комната, и вся эта квартира, хорошо ему знакомая, ясно вплывала в его сумеречное сознание.
     Это была комната классика в той самой знаменитой Журавлевской высотке на Котельнической набережной.
     Как раньше Андрюша мечтал просто-напросто побродить по этой квартире, пошуровать по книжным полкам, поглазеть-понюхать раритетные картины, скульптуры и всякую всячину, висевшую на на старинных стенах или величественно стоявшую на зеркальном паркете. И как теперь он с ужасом понимал, что его появление здесь, в этой комнате, не сулит ничего хорошего.
     - Очнулся, паршивец? - услышал он знакомый голос, и бесстыжие мурашки побежали по телу наперегонки.
     - Добрый вечер, Алексей Максимыч, - пролепетал Андрей, пытаясь подняться на локтях.
     Грузная фигура классика восседала на витом кресле. Руки были по-наполеоновски скрещены, что затрудняло понять его истинные намерения.
     - Что еще скажешь? - губы классика едва отворялись, как у больной куклы, за которую старался говорить кукольник.
     - Я... мне... меня... - проверещал Андрей, и это вполне совпадало с названием незабвенного Харрисоновского вальса, но сейчас было, право, не до него.
     - Ты собирался удрать? - продолжал напирать Журавлев. - Ведь так?
     - К-к-куда?.. У м-м-меня не б-было даже б-билета...
     - Да в свой Урюпинск или Мухосранск!.. Замести свои сучьи следы и залечь на дно?..
     - Я... я же должен был вернуть вам деньги...
     - Ну, об этом ты вряд ли думал! А что это за суицидная выходка! Ты ведь так влюблен в свою мерзкую персону, что любой Нарцисс позавидовал бы!..
     - Нет-нет, я не собирался. Это вышло... вышло как-то спонтанно. Впрочем, я уже ничего не могу понять. Я болен, я определенно болен. Мне постоянно мерещится старуха... эта грязная раздавленная бабка...
     - Ах, это... - Алексей Максимыч неспеша потер лоб ладонью правой руки и сделал какой-то невидимый знак.
     По этой команде в комнату неслышно вошла фигура в черной накидке. Журавлев кивнул ей, и та в один миг сбросила с себя накидку.
     - Бабка! - заорал Андрей, сжимаясь в комок. - Ты жива? А как же?.. Как же?.. А за что же я отдал деньги?..
     - Дело не в деньгах! - сурово оборвал Журавлев. - Тебя просили сделать только одну вещь!
     - Одну вещь, одну вещь! - автоматически повторил Андрей и замер. - Какую?..
     - Тебя просили обо всем рассказать своей жене, только и всего, - рявкнул классик. - Рассказать Оленьке.
     - Рассказать... Но о чем? О том, что не случилось? О том, что все это была какая-то грязная игра, чей-то дурацкий розыгрыш...
     - Рассказать обо всем!..
     Стоявшая рядом живая бабка невольно прыснула и не торопясь стала снимать свои лохмотья: седой спутанный парик был сброшен наземь, открывая длинную черную, до боли знакомую косу, из-под щек были вынуты тампоны, а из глаз - линзы, что прятали истинный цвет.
     - Не может быть! Вера, это ты?.. - изумился Андрей, приподнимаясь в ужасе. Никакой физической боли он уже не чувствовал.
     - Я, дорогой мой мальчик, я... - кивнула она, вытаскивая из волос какой-то специальный театральный гребень, и поневоле становясь выше.
     - Как?.. Как же так?.. Как ты могла?.. Ведь я всегда доверял тебе!..
     - Извини, мой дорогой! В этом мире нельзя никому доверять!.. Мне нужны были деньги. От тебя помощи ждать нечего - ты, Андрюша, к сожалению, как бы высоко ни поднимался, остался жадным и завистливым провинциалом и вообще заурядным кавалером.
     - Стало быть, ты знала с самого начала?..
     - Разумеется, нет, глупыш. Алексей Максимыч нанял меня, или завербовал, если точнее, когда мы с тобой почитай год редактировали твои гениальные опусы. Я получила от него замечательную фотосессию, не так ли, Алексей Максимыч?..
     Классик кивнул.
     - Да, ты была неподражаема.
     - А потом, - продолжала раскрасневшаяся то ли от возбуждения, то ли от радости избавления Вера, - потом мы придумали весь этот сценарий, за который я хорошо впоследствие получила. Видишь, малыш, ты всегда недооценивал мои театральные способности. Да и в последнее время вел себя как-то... вяло.
     Она опять улыбнулась, и на этот раз эту улыбку поддержал классик.
     - И потом... прости, наш адюльтер с Алексеем Максимовичем намного дольше и... как бы это выразить, чтобы не обидеть тебя?.. Намного красочнее.
     Андрей отупело переводил глаза с одной фигуры на другую. Ему казалось, что он привязан тяжелой железной цепью к пушке, и она, такая мощная и старинная, должна непременно выстрелить, пробив его насквозь и разметав в пространстве.
     - Но еще есть Оленька, - подал издалека голос классик. - Моя любимая дочь. И есть Филипп, которым я очень дорожу. В отличие от тебя... Заметь, твой предшественник, то есть, настоящий отец Фильки, кончил намного хуже - в заурядной автомобильной аварии. Ему никуда не удалось убежать. Как бы того ни хотелось... Не разевай рот от своего показного удивления!.. Неужели ты и вправду не знал, что Филька не твой сын?..
     Андрей что-то бессвязно пролепетал, но какой-то застрявший внутри ком мешал ему произнести что-либо внятное. Он сидел на кровати, обхватив голову руками, и что-то мычал.
     - Ну, извини, дорогой, что только сейчас мне приходится тебе это открыть. Поначалу ты импонировал мне, ей-богу, и я щадил тебя, твое показное самолюбие и непонятно из какой провинциальной щели вылезшее тщеславие. Я стал помогать тебе и проталкивал всюду твою галиматью. Подключал своих голодных "гениев", подключал Веру, чтобы все твои "творы" стали приемлемыми. Но ты очень скоро разлюбил Оленьку, а может быть, и вовсе ее не любил. И это явилось камнем преткновения!.. Разумеется, моя дочь - далеко не ангел, но она никогда не станет шлюхой, во всяком случае, пока я еще что-то из себя представляю. А ты своим безразличием и высокомерием толкал и вел ее все время куда-то не туда...
     - Значит, это она вас попросила все устроить? - упавшим голосом выдавил из себя Андрей.
     - Ничего никто особо не просил. Мне достаточно было пару раз обнаружить слезки на ее пухленьких щечках, чтобы дорисовать фабулу сюжета.
     - Стало быть, и Веру мне подкинули вы, так, для разрядки и шпионажа?
     - Ну, разумеется!
     - Что же мне теперь делать? - уронил Андрей. - Что же делать?
     - Возвращайся домой, зятек. Заметь, я даю тебе еще одну попытку.
     - А как же Вера?
     - Возвращайся домой, Андрюша, - кивнула она, смешно играя губами. - Веры давно уже нет: ни во что и ни в кого. Все когда-нибудь кончается. Закончилась и наша игра...
     - Домой? - уныло повторил Андрей. - Что значит - домой?.. Домой, после всего того, что я...
     - Домой-домой, - не сговариваясь, произнесли в унисон значимые персоны.
     - Оставьте меня... Черт вас всех побери, оставьте!.. Я прошу вас. Ну, хотя бы ненадолго. На пять минут...
     - Конечно-конечно... Здесь твоя одежда. Я ее не трогал, не беспокойся. Правда, мобильный твой разбился вдребезги, как все твои иллюзии, - с улыбкой произнес Журавлев. -Итак, мы ждем тебя... через пять минут.
     Они переглянулись и, как ему показалось, что-то друг другу передали. Потом не торопясь вышли из комнаты, оставив его одного.
     Тихо тикали часы, отмеряя глупое и ненужное время. Андрей ощутил себя слабым и несчастным существом, никчемное пребывание в свете которого никого не радует.
     Иуде - иудово! Наказан, ибо преступен!.. Смерть достойнее жизни...
     Все эти философские искры, или возможные названия никогда не написанных в будущем книг тут же, будто зонги, пронеслись в его мозгу, вдавливая одно, неистребимое желание - бежать, бежать!..
     Но куда?.. Он же связан по рукам и ногам, и нужен только лишь как бычок, что удовлетворяет отборную телку. Всем глубоко наплевать на то, что творится в его душе. И если он вздумает сделать что-нибудь самовольное или хотя бы подумает об этом, то его вышвырнут, как мусорный мешок на дно помойного бака, обливая при этом грязью. Он будет падать все ниже и ниже, падать и падать, пока...
     Стоп!.. Падать! Да-да!.. Вот что ему нужно! Он еще им всем покажет, всем!..
     Андрей вспомнил, что в этой Журавлевской комнате имеется еще одна, как бы потайная, дверь, ведущая на балкон. Она вроде бы была постоянно заперта. Но что стоит ее выбить и проникнуть туда, на этот огромный балкон классика, откуда открывался вид на всю Москву!..
     Дверь поддалась не сразу, и ему пришлось приложить усилие. Но как только сумел с ней справиться, то ощутил прилив новых, необъяснимых сил. Свежий морозный воздух напоил его. Начиналась зима, но еще робкая и нерешительная, когда холод еще не жжет щеки и не ест глаза.
     Он подошел к каменной балконной ограде, взгромоздился на нее, ухватившись за старинные поручни в виде львов. Просунув руки прямо в их раскрытые пасти, Андрей обнаружил, что внутри они полые.
     "Прямо как у Клодтовых лошадей на Аничковом мосту", - подумал он о классических питерских монументальных лошадях, что по забывчивости старика автора не имели своих длинных беспокойных языков.
     А у Журавлевских львов не хватало клыкастых зубов, за которые так удобно было бы ухватиться.
     Ну, что - одно из трех, как Андрей любил иногда пофасонить.
     Покончить со всем разом - вот так шлепнуться с десятого этажа знаменитой московской высотки. А потом вся местная богема - поэты, музыканты, артисты, известные гомики - будут обсуждать, какое место он оставил после себя. Бр-р!..
     Гораздо интереснее выглядел вариант имитации этого самоубийства. Для этого необходимо, чтобы классик действительно поверил. Ну, не скотина же он полная! Пусть побесится! Ему наверняка будет неприятно, как бы он ни открещивался, появление таких оспин на его безупречной Журавлевской репутации. А там бы все разъяснилось. Поумоляли бы чуток, поплакали.
     "Пять минут, пять мину-у-ут..."
     Пошловато... Хм-м...
     Андрей медленно вытащил из бокового кармана куртки пачку сигарет, аккуратно выловил одну и полез за зажигалкой. Той самой, незабвенной - в виде небольшого серебристого пистолетика.
     Стоп!.. Верка никогда не видела эту зажигалку. Никогда... Он приобрел ее недавно по случаю и не успел перед этой стервой похвастаться. Стало быть... стало быть, она должна принять все за чистую монету.
     А классик?.. Андрей быстро прокрутил все мельчайшие эпизоды диалогов с ним. Нет, ему не приходилось вынимать эту штукенцию на свет божий из кармана. Журавлев обязательно  заметил и сострил бы как-нибудь по этому поводу. Он заявил, что не трогал одежды. Ну, допустим... Поверим один раз. Тем более, что второго случая, пожалуй, не представится.
     Итак, никто из них НЕ ЗНАЛ, что у него имеется декоративная зажигалка в виде пистолета.
     А это означает...
     Это означает, по крайней мере, для них, для этой удивительно прескверной парочки, что у него имеется самый настоящий пистолет.
     Вот он - третий, решающий выход!..
     Быстро перекрестившись и набрав полную грудь воздуха, он заорал на всю мощь:
     - Помогите!!!
     Он и сам не ожидал от себя такого. Интересно, какую ноту сейчас взял его голос? Может быть, и вправду у него вышла бы вполне приличная пластинка?.. Э-эх, все это уже далеко-о-о!..
     - Помогите!!!
     Андрей орал и делал это вполне искренне, сидя спиной у самого края и опрокинув вниз голову. Та могла закружиться от громадной высоты, могли разбиться очки. Но все должно было быть достоверно, по Станиславскому.
     - Помогите!!!
     Эх, какой бы из него вышел артист! Какой артист умирает!.. Умирает?.. Дудки! Хрен вам - умирает...
     Его ноги прочно упирались за балконные поручни. Ну и львы, конечно. Он цепко держался за их каменные пасти.
     В это время дверь на балкон отворилась, и Андрюша, подогнув правую ногу, чтобы лучше увидеть, обнаружил предательницу и шлюху Верку с выпученными от ужаса глазами и удивленного донельзя классика. Какой кайф!..
     Он застонал, пуская какие-то глупые слюнявые пузыри, что растекались по лицу, зная, что и это было им заметно.
     - Не смей, Андрей! - завизжала Вера, подбегая к нему, и он с удовлетворением отметил, что на ней теплая куртка - дольше выдержит на морозе.
     Какой он заботливый, однако!..
     Классик же следовал за ней в своем противном пятнистом пиджаке. Ну, ничего, он же вроде сибиряк.
     Они схватили Андрея за ноги, точнее, за ботинки, пытаясь оттащить от края. Но в это время, в один миг резко перегнувшись, Андрей оттолкнул их обеими ногами - одну и второго. Прямо как Волк из "Ну, погоди!".
     Вера, ойкнув, живо отлетела в сторону, а Журавлев, скривившись, отшатнулся, тут же отпуская ногу Андрея.
     Мало кто видел классика в такой позе! Эй, папарацци, где вы, ау!
     Левой рукой Андрей схватил классика за горло, сжимая его, а правой - демонстрируя свой замечательный пистолет. Пожалуй, впервые Журавлев отругал себя за жадность в отношении найма телохранителя.
     - К краю! - произнес Андрей тихо и зловеще. - Быстро, а не то я за себя не отвечаю... К тебе это тоже относится, сука! - кивнул он недоумевающей Верке, что медленно приподнималась, потирая ушибленный затылок.
     - Андрюша, я не понимаю... - пролепетала она, все еще не постигая видоизмененной фабулы сюжета.
     - Подойди к краю, - выдавил Андрей, направляя пистолет на нее, и его неожиданный шепот оказал гораздо большее действие, нежели недавний оглашенный крик.
     Бедная парочка, он и она, ни живы ни мертвы, - придвинулась к парапету...
     - Подняли руки! - скомандовал Андрей.
     - Что? - переспросила Вера, поджимая губы.
     - Хенде хох! Шнеллер! - резко, но опять негромко повторил он и шустро ощупал своих пленников.
     - Надеюсь, ты прекрасно понимаешь, что... - начал было Журавлев и тут же осекся, ибо получил хороший удар прямо в скулу.
     У классика Андрей не обнаружил ничего, но в Веркиной сумочке имелся мобильный, который он тут же решил использовать по назначению. Затем расторопно, по-хозяйски, задвинул стоявший диван к одной двери и буфет - к другой.
     Вход и выход были надежно заблокированы.
     - Что ты собираешься с нами делать, юный мститель? - скривилась Верка, чувствуя, однако, что все ее тело собирается в один жалкий комок.
     - Можете опустить руки, - разрешил Андрей, придвигая к ним стулья, стоявшие рядом. - Садитесь, и без глупостей. Ну!..
     Пленники повалились, как снопы, очумевшие от происходящего.
     - Послушай, Андрей. Ну, разыграли тебя... Ну, ты понервничал - и будет!.. Все останется между нами! - трясясь от страха, выдавил из себя классик, держась за скулу. - Мы все виноваты друг перед другом... И ты... ты тоже, между прочим... виноват не меньше...
     - Я?.. Что - я? - рявкнул Андрей, набирая чей-то номер по мобильному.
     - Ты не всегда был ласков с Оленькой, совсем не занимался с Филей, да и со мной... да-да, Андрюша, со мной ты не был учтив... А я ведь столько тебе помога-а-ал!.. А куда... куда ты звонишь?.. - закудахтал нетерпеливо классик.
     Первый звонок он сделал в свое издательство. Так, между прочим, сообщил о том, что происходит. Затем еще в одну газетку и на телевидение. И только потом, не торопясь, спокойным уверенным тоном, он набрал номер Ольги.
     Что и говорить, это была бомба для нее. Сначала она подумала, что Андрей вдрызг пьян. Но для пущей достоверности он передавал сотовый то Верке, то классику. Те мычали и стонали в трубку, но на другом конце это производило еще больший фурор.
     Минут через пятнадцать он заметил, как внизу, у подъезда, стала собираться толпа. Подъехали милицейские машины - одна, вторая, третья. Телевидение. Да, дело принимало серьезный оборот. Теперь полюбовно выкрутиться вряд ли удастся.
     "Быстро же они засуетились, - подумал Андрей. - Даже не дали права на розыгрыш. Всегда бы так! Тогда, может, и убийств стало бы поменьше... А классик-то удар в челюсть не простит... ни за что не простит..."
     Журавлев постоянно ворочался и неприятно чесался. Еще кашлял - то ли от страха, то ли вправду от холода. Верка с застывшим выражением лица старалась на него не смотреть. Но все же ей удалось прийти в себя и трезво оценить положение.
     "Тоже мне артистка из погорелого театра!.. Старая шлюха!.." - хмыкнул он про себя, но в то же время согласился, что свою роль она выполнила блестяще. И это еще не все...
     Внезапно раздалась мелодия "Полонеза" Огинского - сигнал Веркиного сотового:"Ла...ла-ла-ла-ла... ла-ла-ла-ла..."
     Когда-то он играл эту вещь - старался до самозабвения. А потом, когда пришло другое время, заметил, что эта ностальгическая музыкальная пьеса неплохо воспринималась бомжами. Они почему-то начинали рыдать, выть и слезливо ей вторить...
     Голос в трубке был незнакомый и деловито-резкий.
     - Малявин, это говорит полковник милиции Медютов. Подтверждаете ли вы факт незаконной задержки двух граждан?
     - Да, подтверждаю.
     "Они почему-то всё надеются, что это - розыгрыш", - подумал он.
     - Имеете ли вы какие-то личные требования или претензии?
     - Имею.
     - Называйте.
     - Мне нужно... э-э-э... пятьсот тысяч долларов и самолет в Шереметьево.
     - Какой пункт отправления?
     - Могадишо, Сомали...
     В трубке возникла пауза.
     - Вы это серьезно?
     "Они всё еще думают, что это игрушки..."
     - Абсолютно серьезно, полковник. И давайте решать наши дела побыстрее.
     - Но... Для того, чтобы собрать такую сумму, мне нужен час. Это самое малое... Чтобы согласовать действия с Шереметьево, может потребоваться еще время.
     - Полковник, можешь звать меня Андрей.
     - Может, не стоит горячиться, Андрей?.. Ты - довольно известный человек, пользующийся популярностью. Если это пиаровский ход, то он исполнен крайне неудачно. Твой тесть - это национальное достояние и гордость. В случае, если с ним что-нибудь произойдет...
     - Не надо мне угрожать! Ни президентом, ни моей семьей. И еще... Не зови психолога, как в плохом боевике. Я не в твоей камере. И пока костоломы до меня доберутся, как минимум двух птичек я успею зажарить...
     Андрей выключил мобильный и, крепко сжав в кулаке, собирался было разбить его вдребезги. Но потом остановился, одумавшись.
     Сейчас у них самая работа - закопошатся омоновцы, снайперов натыкают сверху и снизу по всей высотке. А шеф будет тянуть время, выгадывать выгодные для себя позиции. Да и репортеры уже в сборе - жареным уже хорошо пахнет!
     Андрей неспеша подошел к буфету и обнаружил там бутылку виски и несколько фужеров.
     - Однако неплохо! Будем греться, господа заложники! - произнес он громко, разлил на троих и, демонстративно играя в галантность, предложил Вере: - Мадам, же ву при...
     - Да пошел ты!.. - матюкнулась она и саданула по фужеру. Тот вывалился из рук и тут же, наполненный до краев, упал и разбился.
     Андрей вздрогнул, но тут же рассмеялся. Ему начинало нравиться Веркино поведение.
     - А вы, Алексей Максимыч?.. Соблаговолите империалистического напитку. Может, это вас вдохновит?.. Пейте-пейте... Я разрешаю!
     Журавлев принял фужер трясущимися руками и, стуча зубами о стекло, с трудом осилил содержимое.
     - Ну, вот и славно! Старая у вас закалка! - кивнул Андрей и, притянув бутылку к губам, стал пить быстрыми жадными глотками.
     Внизу уже собралась приличная толпа зевак. Дом оцепили крепкие ребята в камуфляже, которые аккуратно отстраняли и сдерживали нетерпеливых. Где-то там, наверно, суетился их главный, который в мгновение ока мог потерять пару-тройку своих любимых звездочек.
     - Я должна выйти! - неожиданно заявила Вера.
     - Нельзя! - рявкнул Андрей, убирая бутылку.
     - Дерьмо! Мне нужно в туалет!..
     Андрей скривился, понимая, что этот важный пункт был совершенно им упущен.
     - М-м-м... Делай здесь! - отмахнулся он, зная, что это - дурацкая шутка.
     Но Вера, хмыкнув, ни секунды не колеблясь, расстегнула молнию на куртке, распахнула ее, затем медленно и демонстративно спустила трусики до колен. Даже не удосужившись повернуться и отойти в сторону, она тут же, изогнувшись, справила свою малую нужду прямо на знаменитом балконе классика, скрипя при этом черными сапожками.
     - Вера, что ты делаешь? - Журавлев раскрыл рот от удивления.
     Андрей тоже оторопело смотрел на эту диковинную картину, которая была так естественна и важна. Но потом рассмеялся, понимая, что эта мадам его обскакала, не дав унизить себя ни в чем.
     - Браво, Вера! Ничто человеческое...
     - Заткнись, подонок! - рубанула она, аккуратно оправляясь и застегиваясь. - Мне глубоко наплевать на все твое человеческое...
     Время шло. Злополучные минуты тянулись долго, нехотя и с трудом, будто кусок липкой клейкой ленты, что не торопился отклеиваться от большого мотка. И не понять было, не разобраться, на кого это время всерьез работало, кому помогало.
     Они сидели рядом - разбитый классик с искаженно-дергающимся лицом, самодовольная и циничная Верка, и он, Андрюша Малявин, собственной персоной, с горящими глазами и срывающимся голосом.
     - Дай закурить! - бросила Вера и в упор посмотрела на Андрея. - По твоей милости, я уже целый час сижу здесь как дура и морожу свою задницу...
     - В правом кармане твоей куртки лежат твои "Капри"...
     - Правда?.. В моей куртке мои "Капри"? - лукаво переспросила она и засунула руку прямо в карман. - Точно!.. Ты прямо как ясновидящий. Еще бы извилин побольше...
     Она закурила, неспеша, глубоко затягиваясь и пуская кольцевой дым. Закинув ногу на ногу, Вера продолжала демонстрировать свои импортные сапожки, играя каблучками.
     - Ничего у тебя не выйдет, - она махнула рукой, словно незримой шашкой. - Ты ни на что путное никогда не был способен. Накачать дурные мускулы или оттрахать такую перезрелую тетку, вроде меня, это ты еще можешь. А создать что-нибудь стоящее... Для этого тебе всегда нужны были няньки!..
     - Ну-у... ты не права, дорогуша! Посмотри... посмотри-послушай, что там творится внизу. Наверно, куча телевизионщиков приехала. Это все из-за меня, понимаешь?..
     - Ничего у тебя не выйдет, - повторила она, качая головой. - Ты всю жизнь мечтал прославиться, а на самом деле, ты самый обычный нуль, пустышка и графоман... Уж поверь мне, я-то знаю...
     - Вера, не нужно, - вмешался Журавлев. - Это может обозлить Андрея. Неужели ты не понимаешь? Да и мы, откровенно говоря, оба перед ним виноваты...
     - Говори, Вера,- приказал Андрей, потирая кулаки.
     - И ударить ты меня не сможешь, как бедного Максимыча. Да и запал у тебя давно прошел... Кстати, зачем тебе понадобилось в Сомали?..
     - Хочу убежать... Далеко, чтобы никого не видеть.
     - Но зато там ты найдешь кое-кого из туземцев, или пиратов, или другого отребья. Прознав про твои денежки ( точно узнают, не сомневайся!), они отрежут у тебя все, что только висит. Или сожрут со всеми твоими потрохами...
     - Послушай, Андрей... Я дам тебе эти деньги, это не проблема, - вмешался классик. - Ты же знаешь, что у меня наберется эта сумма. Если считаешь нужным, получишь драгоценности моей покойной жены. Ты всегда можешь распорядиться ими по собственному желанию...
     - Мне не нужны ваши деньги, - отрезал Андрей, делая акцент на этом "ваши", и опять повторил: - Я хочу убежать...
     Опять зазвенел "Полонез", и Андрей нагнулся, чтобы достать мобильный, лежавший на полу.
     Звонил полковник.
     - Андрей, сумма, которую ты затребовал, готова. Можешь не сомневаться - там новые стодолларовые купюры... У подъезда стоит белый "вольво". Кейс на переднем сидении. Водитель доставит вас в аэропорт прямо к трапу...
     - Стоп-стоп, никаких водителей!.. Машину оставить включенной. Никаких жучков. Толпу разогнать, чтобы я близко никого не видел. И еще... Без всяких проволочек и разных снайперских штучек. При малейшем недоразумении стреляю в затылок Журавлеву.
     - Хорошо, обещаю...
     Связь отключилась. Андрей взглянул на классика и ухмыльнулся. Какой все-таки кайф! Ради этого стоило жить!.. Журавлев непрестанно дрожал, как осиновый лист. Казалось, кто-то специально тряс его за голову, руки, плечи.
     - Ан-ны-ныд-дрюша... - еле выдавил он. - Я тебя прошу, я умоляю. Ну, скажи, что... что ты хочешь?..
     Как он все-таки цепляется за свою жизнь! Бр-р!..
     - Заткнитесь, пожалуйста, Алексей Максимыч, будьте так любезны. Если все пойдет по моему плану, то после небольшой содержательной экскурсии вы вернетесь на прежнее место и, я не сомневаюсь, с удовольствием продолжите воспитание вашей добродетельной доченьки и бесподобного внучика...
     Они шли гуськом, шаг в шаг, вплотную. Сначала Вера, потом - Журавлев и затем Андрей, воткнувший свой волшебный пистолет прямо под лопатки классику.
     На площадке Андрей приказал остановиться. Он хорошенько осмотрелся, ясно представляя, что омоновцы наблюдают за ним через соседнюю дверь, а возможный снайпер следил за их процессией сверху.
     Но все было тихо, и они пешком продолжили свое шествие. Лифт отключили по его требованию. Десять этажей, словно десять Голгоф, сменяли один другого.
     Нервы были на пределе. Но именно сейчас Андрей заставил себя напрячься и подчиниться выдержке и вниманию, насколько это было возможно.
     Останавливаясь возле каждого этажа, он крепко придерживал своих пленников, следя за любым мало-мальским изменением ситуации.
     Алексей Максимыч еле дышал. Куда подевалась его напыщенность и самоуверенное чванство! Сейчас он напоминал старую заезженную и хорошо битую клячу. Он уже ничего не говорил, ни о чем не просил, и только беззвучно шевелил сухими губами.
     Наконец, они спустились до главного входа, прошли мимо пустой будки, где обычно сидел привередливый консьерж, мимо почтовых ящиков, и добрались до входной двери парадного, которую нужно было открывать.
     Итак...
     Что ждало их там? Беспорядочная пальба, слепящие снимки папарацци?..
     - Вера, выходи, и - без глупостей, - коротко бросил Андрей. - Назад дороги нет!
     Она как-то странно приулыбнулась и уверенно толкнула дверь.
     На улице все оказалось именно так, как обещал Медютов. Андрей даже передернул плечами от приятной неожиданности. Никогда возле знаменитой высотки не бывало свободного проезда. Машины здесь парковались плотно, по два ряда, и иногда даже на тротуаре. А теперь...
     Молоде-ец, быть тебе генералом, если свои не пристрелят...
     Включенная машина стояла прямо у парадного. Зевак уже было немного, да и те стояли за специальным заграждением.
     Андрей заметил порядка десяти сотрудников и одного в штатском, что по внешнему виду казался главным. Молоток, Медютов!
     Они подошли к машине.
     А вдруг... вдруг он заведет... нет, вдруг он начнет ехать - и раздастся взрыв?..
     Кейс находился на водительском месте. Андрей подтолкнул классика на заднее сидение, а Вере приказал сесть рядом с собой.
     - Только без глупостей, слышишь? - повторил он ей, задыхаясь, быстро открыл заветный кейс и пересчитал новенькие, по сто купюр в каждой, десятитысячные зеленоватые пачки.
     Все верно - пятьдесят, с ума сойти!.. Пол-лимона баксов!..
     Для верности Андрей выбрал из середины пару пачек и, разорвав, спешно их просмотрел. Нет, не фальшивые, черт побери! Самые что ни на есть настоящие. Его собственные! Его, а не Журавлевские.
     Хотя они могли переписать номера и сообщить в Интерпол... Не успели. Нет, нет, не успели!..
     - Ну, теперь-то ты, стерва, понимаешь? - зло подмигнул он Вере, закрывая сундук с богатством и аккуратно располагая его между ног.
     Та покачала головой, все так же нелепо посмеиваясь. Это уже всерьез раздразнило Андрея. Но теперь ему было в самом деле не до нее. Теперь - мысли и нервы в комок!
     Итак, бензин. Они могли слить его до нуля, чтобы ему пришлось в дороге... Нет, бензина полный бак.
     - Так-так, неплохо...
     Теперь заблокировать дверь. Журавлев сзади, но он, похоже, не опасен.
     Мотор работал ровно, без перебоев.
     Они могли натыкать разных "жучков" для полной информации. Ну и черт с ними! В конце концов, ему терять уже нечего, а все возможные Рубиконы давно были перейдены.
     Опять позвонил Медютов.
     - Мы все сделали, как ты просил, Андрей, - проговорил он низким уставшим голосом. Да, не гладит, не гладит его по головке начальство!..
     - Я доволен... Едем в аэропорт, полковник. Не дрейфь!..
     - Я должен вас сопровождать в пути, иначе возможны...
     - Сопровождай, - ухмыльнулся Андрей. - Поедем с шиком!.. Имей в виду - одна твоя машина впереди и все, никаких перехватов, цепей и шипов. Дорогу я знаю, и тебе не стоит менять маршрут, как бы ты этого ни хотел. Ты меня понял?..
    - Понял...
     - Ну и умница! Поехали!..
     Они отправились, и Андрей с удовольствием заметил, что быть под крышей у машины с мигалками более, чем комфортно. Уже темнело, восьмой час, самое разъездное время. Андрей со злорадством представлял, как его чертыхали и проклинали бедняги водители, которым он напрочь пресек путь, нате поди ж ты,- поставив свою суперидею выше их будничных текущих проблем.
     Пошел мягкий снег, и снежинки, будто маленькие круглые бомбочки, аккуратно ложились на мокрый грязный асфальт, забеливая его.
     Дворники по стеклу работали чудно, без пения или скрипа, и вся белоснежная московская феерия, хотя было совсем не до нее, простиралась перед ними во всей красе.
     Пробегали дома, магазины, памятники, светофоры,- все это виделось в последний раз, и эта коварная мысль все-таки сверлила Андрея, хотя он все время гнал и гнал ее прочь.
     - Нет-нет-нет, я спокоен, я все делаю правильно, все делаю правильно, - прошептывал он, искоса поглядывая на Веру.
     Может быть, нужно было залепить скотчем ей руки? Но она, судя по всему, не готова лезть на него с кулаками - пусть только попробует! А классик - ноющий и стонущий, похоже, всерьез обделался, причем в прямом смысле, как это ни было печально в их буффонадной пьеске, где он впервые отмечался как главный режиссер...
     Они беспрепятственно подъехали прямо к самолету. Медютовская машина отвернула в сторону, как было договорено заранее. Уже совсем стемнело, но Андрей тут же увидел темно-зеленые фигурки мурашей спецназа, окруживших самолет по периметру. Что им стоит превратить его, замечательного писателя и террориста, в бесформенный кусок испорченного мяса?
     Он быстро набрал номер Медютова.
     - Полковник, дело не выходит...
     - Я сделал все так, как мы...
     - Отведи спецназ, иначе я продырявлю башку всенародному достоянию...
     Андрею еще удавалось шутить, хотя и довольно плоско. Слава богу, это чувство продолжало оставаться в нем. Но это была маска, - страх внутри, холодный и колючий, начал свою агрессию, и теперь он, Андрей, мог совершить уже совсем необъяснимое, - например, разрыдаться или, подняв руки, упасть на колени - вяжите меня, я виноват!.. Но зато, черт побери, вся четвертая власть станет крупным планом показывать его профиль и спину, а может быть, и лицо, и выражение глаз под запотевшими очками - лишь бы не затушевали. Все так, как есть - Андрей Малявин, известный писатель, зять классика советской литературы, сегодня совершил...
     - Отведи спецназ... - повторил он машинально.
     - Андрей, это невозможно. Они будут охранять вас.
     - Медютов, даю тебе пять минут. Отведи их. И дай мне гарантию, что самолет пуст.
     - Самолет пуст, - через паузу отозвался полковник. - Экипаж прибудет через пятнадцать минут.
     - Пусть прибудет тогда, когда я об этом скажу, - отрезал Андрей.
     Так-так, хорошо!.. Он все думает договориться по-хорошему, легавая сука. Как бы не так!..
     - Хорошо.
     - Конец связи, - оборвал его Андрей, и тут же заметил, как темные фигурки, одна за другой, быстро освободили территорию.
     Теперь пора! Медлить было глупо.
     - Ну, вот и все, господа! - проговорил он, чуть обернувшись. - Сейчас мы отправимся с вами в небольшое путешествие на юг. Кое-кто из нас там подправит здоровье и нервишки. Не так ли, Алексей Максимыч?
     Лицо Журавлева напоминало выжатую перезрелую грушу. Казалось, еще минута - и он рухнет навзничь.
     - Андрюша, Андрюша, - шептал он, качая головой. - Я дам тебе денег, сколько хочешь денег...
     - Поздно, уважаемый Алексей Максимыч. Деньги, - он демонстративно похлопал по серебристому железному кейсу. - Это в сущности навоз. Но от этого навоза получаются удивительные всходы. Ха-ха-ха!.. Каково сказано, а, классик?..
     Он захохотал, трясясь всеми поджилками. Это был тяжелый нервный смех, от которого уже нельзя было удержаться.
     - Прекрати ржать, хам, и дай даме закурить, - сухо уронила Вера, поправив перчатки.
     Все еще смеясь и поджимая подбородок, Андрей вытащил из кармана пачку сигарет, вынул одну и протянул ее Вере. Та продолжала нетерпеливо ждать, сунув сигарету в рот и поджав ее губами.
     - Огня, - тихо добавила она, и Андрей, совершенно машинально, безропотно вытащил свою знаменитую зажигалку и поднес к ее сигарете.
     ЩЕЛК!..
     На миг наступило замешательство. Классик оторопело глядел на новоявленную зажигалку, будто юродивый на Мессию, ничего в сущности не понимая. Андрей, смутившись, прикусил губу и даже не попытался задуть пламя. И только Вера, хитро усмехнувшись, неожиданно задрожала и затряслась от смеха, от своего смеха - совсем по другому поводу.
     Ее вскоре поддержал классик, держась за сердце, смеясь нервно и болезненно, еще не оправившись от перенесенного ужаса.
     - Разыграл! Вот так разыграл! - надрывался Журавлев. - Меня, старого осла, провел, как мальчишку. А я... я купился... Ну да, самолет, пираты, пол-лимона... Ах, черт, пол-лимона!.. Ну и черт с ними!.. Дай мне телефон, я срочно позвоню этому полковнику и разъясню ситуацию. - В его голосе стали потихоньку появляться прежние нотки. - Так... Мол, мы готовим сценарий нового боевика и собирались отыграть ключевую позицию как бы вживую... Нет, не пойдет!.. Слишком много... слишком много больших людей задействовано...И еще эти... твои коллеги. Хорошо, заплатим штраф, сколько надо. Поговорю с администрацией Шереметьево. Благо, у меня здесь свои люди. А прессу... ну, с ней тоже что-нибудь придумаем. В конце концов, они же сами любят всякие неожиданные скандалы. А тут тебе и козырь в руки - захват заложников, требование выкупа, бегство... Здорово! Ай да зятек! Ну, растешь!.. Но полежать в больничке, пока уляжется вся эта шумиха, тебе определенно стоит...
     Вера неожиданно повернулась к нему.
     - Заткнись! - коротко рявкнула она, презрительно сузив глаза. - Надоело слушать твою блевотную галиматью!..
     - Верочка! - классик ошарашенно остановился на полуслове и укоризненно залопотал: - Ну, что ты, зачем ты так?..
     - Я сказала - заткнись! - повторила она и, внезапно нагнувшись вниз, якобы для того, чтобы поправить сапог, вытащила из него складной нож, который тут же раскрыла и направила в сторону Андрея. - Кейс! Живо!..
     Андрей, все еще не вполне отошедший от своего позорного и нелепого конфуза, стал напоминать какого-то послушного теленка.
     - Ты... выходит, с самого начала знала о моем пистолете? - пробормотал он, безропотно отдавая кейс.
     - Ничего я не знала, придурок. Просто я хорошо изучила тебя. А сейчас  хочу сделать то, на что ты никогда не был способен...
     -  Осторожнее! Что ты делаешь? - закричал Журавлев, увидев, как она демонстративно играет с ножом.
     Но Вера, ни секунды не колеблясь, снова развернулась и хладнокровно полоснула его острием.
     - Вера-а-а-а-а-а!.. А-хм...
     Нож был небольшой, но внезапный резкий удар пришелся как нельзя некстати. Все горло знаменитого писателя было разрезано от уха до уха, и кровь водопадом брызнула на сидящих.
     - А-а-а!!! - заорал как оглашенный Андрей. - Ты же убила его, дура!..
     Голова Алексея Максимыча, будто попавшая на якобинскую гильотину, как старый горшок, нахлобученный на огородное пугало, свесилась вниз. А бордовые глаза, щеки, нос продолжали бешено вращаться и удивленно дрожать.
     - Заткнись, или прикончу! - тихо твердила она, обращаясь то ли к Андрею, то ли к самой себе, словно в сомнамбуле открывая кейс и перекладывая пачки в неведомо откуда появившийся пакет. Отобрав пять, решив, что этого достаточно, она одной левой рукой уверенным движением разместила пакет внутри куртки, затем отшвырнула кейс Андрею, процедив сквозь зубы:
     - Не закрывай до конца!
     Нож, ее нож, тот самый, что остановил время для классика, находился в правой, которая тщательно вытирала его платком.
     - В-в-в-вера, ты ч-ч-ч-что? - стуча зубами, прошептал Андрей, то ли спрашивая, то ли утверждая. - Ты... убийца?
     Они сидели в невыносимо грязной луже липкой крови, топя в ней свои лица, руки, одежду и, наверно, все последнее человеческое. Андрея затрясло, как в лихорадке. Холодный смертельный страх, полностью победивший его, льдиной сковал тело, и оно уже не способно было реагировать на любые звуки, картинки и прикосновения.
     Кровь пролилась в незапертый кейс, обильно окрашивая оставшиеся пачки.
     - Ну, что, артист, пора выходить на сцену, хоть ты ни на что путное не способен, - съерничала Вера. - Хватай этот кусок дерьма, волоки к трапу. И не забудь свою хреновую зажигалку.
     - А как же... как же кейс?..
     - Пусть все вывалится на землю, чтобы они это хорошо видели. Вон у них какие прожектора!.. И не вздумай поднимать бабки! Они не твои, понял?.. Ну, пошел!..
     Андрей машинально открыл заднюю дверь и покорно потащил мокрое тело Журавлева из машины. Пачки быстро выскользнули из кейса и вывалились на землю.
     Вера уже оказалась рядом. Она, ничуть не брезгуя, подлезла под руку усопшего классика, становясь возле живого и мертвого своего любовника.
     - Идем! - приказала она. - Тащи его! Ну!..
     Так они сделали несколько шагов по направлению к самолету.
     Зрелище было сногсшибательное. Голова Журавлева болталась из стороны в сторону, будто игрушка китайского мандарина. Опустевший кейс все еще находился в Андрюшиной правой руке, под локтем несчастного классика. В высоко поднятой левой руке Андрей сжимал злополучный пистолетик. А рядом, слева, к нему прижалась Вера, вплотную прислонив не видимый никем нож к его спине.
     Они подошли к трапу. Лучи прожекторов на миг ослепили их. Но было совсем не понятно, что происходило на самом деле.
     И тут Вера резко оттолкнула Андрея, полоснув одновременно спину и бросая свой нож. От внезапной боли Андрей вскрикнул и разжал правую руку - несчастное  тело Журавлева как куль повалилось на землю.
     - Он убил его! - закричала она что было сил и устремилась к стоявшей охране. - Стреляйте! Стреляйте!..
     Андрей, задыхаясь и истекая кровью, бессильно опустился на колени.
     - Ве-ра... Ве-ра... - только и смог он прошептать, падая прямо на окровавленное Журавлевское месиво.
     - Стреляйте! Да стреляйте же!.. Этот мерзкий тип убил писателя Журавлева!.. - истошно взывала Вера, уже не видя, что происходило за ее спиной.
     Она трясла руками, сжатыми в кулаки, и истерично рыдала, захлебываясь:
     - Он убил! Он убил!.. Он уби-и-и-ил!!!
     Внезапно перед ней, как пресловутый чертик из табакерки, возник полковник с двумя крепкими помощниками, что подхватили ее под руки.
     - Нилова Вера Ивановна?.. - спросил Медютов, в упор глядя на нее.
     - Д-да, неужели вы не...
     - Я вынужден вас обыскать!..
     - Что-о?.. - завизжала она, ерзая в мощных спецназовских объятиях. - Да как вы смеете? Это произвол!..
     - Обыщите ее! - коротко приказал Медютов, распоряжаясь: - Фиксировать на камеру! Понятые, смотреть в оба!..
     В одно мгновение из потайного Вериного кармана был извлечен пакет с банковскими пачками - пять аккуратных пачек по десять тысяч долларов.
     - Это... это не я! - красное перекошенное, вмиг постаревшее Веркино лицо напоминало мифическую маску вакханки. - Все это не мое! Это - он меня заставил! Он! Он!..
     Пачки демонстративно неторопливо изымались, а Вера смешно извивалась змеей, как будто могла что-либо предпринять против здоровых парней.
     - Гражданка Нилова, - четко проговорил полковник, поджимая губы. - Я вынужден вас задержать!..
     - Это - провокация! Меня не имели права обыскивать мужчины! Вы... Вы ответите, оборотень, за все эти ваши коррумпированные штучки!..
     - Молчать! - рявкнул Медютов и вынул из кармана небольшую микропленку. - Вот это, неуважаемая Вера Ивановна, основная улика против вас.
     - Что? Что это?.. Что вы мне тычите всякую гадость?..
     - На этой гадости записан весь ваш диалог в машине. А экспертами будет подтверждено тождество ваших голосов.
     Все правильно. "Жучок", скорее всего, находился в том проклятом кейсе. Как она могла его не заметить? Все из-за этого кретина Андрея...
     Вера смешалась, не найдя достойной отповеди и, побледнев, вмиг опустилась на колени, трясясь и рыдая.
     - В машину, быстро! - приказал Медютов, кивнув на стоящий рядом реанимобиль.
     Тем временем сильный аэропортовый ветер со снегом по-деловому и как-то дерзко скручивал деньги, выпавшие из пресловутого Андрюшиного кейса. Сначала он скомкал их, прорвал разделительные банковские ярлыки и начал разметывать вокруг. Жалкие сморщенные  Франклины тщетно прилипали к багажнику, колесам и стеклу "вольво". Некоторым удалось зацепиться за лица и штанины лежащих тел, возле которых уже копошились спецназовцы и врачи. И только одна рьяная зеленоватая бумажка дотянула до трапа самолета и там приклеилась к самому поручню, стараясь убежать дальше, дальше от этого проклятого места.
     Бежать! Бежать! Бежать! Бежать!..
    

     Андрею Малявину все-таки удалось выжить, хотя он и перенес нелегкую операцию. Через полгода начал ходить с палочкой. На суде держался нервно, все "косил" под больного и немощного инвалида и жертвы судьбы. Вероятно, все его зачисленные недуги и сработали при вынесении приговора - шесть лет усиленного режима с конфискацией и без права амнистироваться. То есть, как ни крути, - "от звонка до звонка", если, конечно, не вмешается художественная самодеятельность "Малявы", как он тут же стал называться. Впрочем, уже на зоне у него появилось и другое погоняло, очень точное, хотя и совсем не печатное.
     А Вера получила "десятку", - "ни за что", - как она дерзко исповедовалась главной сокамерной "кобле", что шустро произвела ее во фрейлины-"ковырялки". Со временем Верке, при наличии несомненного артистического дара, удалось гораздо повысить свой тюремный статус. Ну да и бог с ней!
     Журавлева похоронили с помпой на Ваганьковском, при стечении народа. Сверху было дано спешное указание засекретить все ненужные подробности его ухода в лучший мир, но вездесущие папарацци шаг за шагом, по кирпичику, раскапывали и бередили его кости, пока время просто-напросто не заткнуло им рот.
     Медютов не получил никаких лампасов - куда там! Начальство так и не простило ему такой нелепой кончины классика при совершенно необъяснимых мотивах. Вскоре он вышел в отставку, поселился на отдаленной подмосковной дачке у озерца, где стал ловить рыбную мелюзгу.
     Ольга заимела все отцовские писательские права. Разумеется, эпоха Журавлевых постепенно уходила. Но она живет безбедно, без всяких видимых хлопот. Собирается замуж за какого-то новомодного драматурга. Вот уж поистине - опять на те же грабли!..
     Филипп потихоньку растет, становится симпатичным кудрявым пацаном. Увлекся виртуальными играми - со стрельбой, погонями и разной триллерской мишурой.
     Писательское агентство по-глупому обанкротилось и закрылось во время политических пертрубаций.
     Андрюшин "Лос-Анджелес" стал застраиваться всевозможными домиками, гаражами, магазинчиками и офисами. Котлованы благополучно зарыли, а через пару лет обещали подтянуть нитку метро, если, конечно, не помешает вездесущий кризис.
     Стало быть, и подсолнухов давно уже нет как нет. Бежит себе жизнь по трассе, как сломанная машина без тормозов. Залетит бывало с ветром в открытое окно чокнутая оса и ужалит задумавшегося с перепоя водилу прямо в глаз. А тот с перепугу - нет, чтобы смахнуть ее, завертит рулем в разные стороны, и тут же выскочит на встречную полосу. А там с мигалками мчится на встречу с высокопоставленными шишками правительственный лимузин. Обе машины - всмятку! Мировой скандал - ЧП, милиция, папарацци, некрологи... И вся-вся политика с экономикой по-другому кроиться начнут: биржи отреагируют, курсы взбесятся. На всем шарике переполох, до Занзибара докатится.
     Вот ведь как в жизни...
     Нелепо...
     И некуда бежать...

     К О Н Е Ц

     Кливленд, Огайо

     2009