В детстве мне довелось только один раз побывать на большой, двухнедельной рыбалке на Дону, но впечатления остались на всю жизнь. Десяток взрослых мужиков и мы, трое пацанов, готовились к рыбалке чуть ли не с зимы. Детально обсуждалось всё, что необходимо взять с собой, конструкция каждой удочки. И путешествие удалось на славу.
На нижнем Дону, в сотне километров от Ростова есть станица Раздорская, бывшая когда-то давным-давно, в семнадцатом веке, первой столицей донского казачества. Вот к ней-то мы и направились по реке своим ходом на довольно большом водоизмещающем катерке со стационарным двигателем, который, однако, глубоко сидел на воде от веса нашей обширной компании. Да еще тащили за собой, прицепленную к корме, весельную лодку, доверху забитую теплыми вещами (ночи на реке холодные даже летом). Хотя отплыли мы еще затемно, путь вверх по течению занял весь световой день, от рассвета до заката.
Уже в темноте взрослые поставили на высоком берегу одну из двух привезенных с собой шатровых армейских палаток. Несмотря на размеры, спать в ней было тесно. Мы, пацаны, решили, что взрослые просто поленились поставить сразу и вторую палатку, потому что им не терпеться выпить. Однако её иное предназначение выяснилось утром. На месте будущей палатки дёрн аккуратно сняли вместе с землей, уложили большой брезентовый полог, на который высыпали мешок крупной соли, разровняли, прикрыли вторым пологом и вернули дёрн на место. А уже сверху поставили палатку. Оказалось, что во второй палатке мы будем хранить пойманный улов, чтобы он не пропал за время рыбалки. Забегая вперед, расскажу, как это делалось. На каждом выловленном сазане делались глубокие надрезы по спинке с двух сторон, в которые втиралась соль. Потом сазан помещался между брезентовыми пологами, под дёрн, тоже в соль. И всё. Так улов мог храниться неделями.
Утром же выяснилось, что лагерь наш разбит не на коренном берегу реки, а на большом острове. Напротив нас было основное течение Дона, метров в двести шириной, а если углубится в лес и пройти пару километров, то окажешься на протоке, ерике, как называют её на юге. Никакая хозяйственная деятельность на острове не велась. Лишь дальнюю от нас оконечность острова станичники использовали под покосы для личного скота и огороды. Для нас же, мальчишек, это был натуральный таинственный остров Жюль Верна. Причем в лесу было полным-полно ежевики, малины и земляники. В свободное время мы там «паслись», но отдыхать нам давали редко.
Весь день на рыбалке до обеда проходил по строгому графику. Удочек-донок, на которые ловили рыбу, было немного – десять-двенадцать штук. Но на их снаряжение и завоз на середину Дона уходило по несколько часов. Ловили мы способом, ныне запрещенным, – на тупой крючок, к которому прикреплялся резинкой выпиленный ножовкой кусок подсолнечного жмыха - «макухи», как называют его рыбаки. Сазан находит на дне этот кусочек, долго сосет его, смакуя удовольствие, и, когда тупой крючок начинает ему мешать, просто выплевывает его через жабры, оказываясь, таким образом, надежно посаженным на леску.
В основном сазан ловился ночью. С вечера рабочие концы удочек с крючком, грузилом и макухой на катере завозились на середину Дона и опускались в уже прикормленных местах , куда заранее бросалась макуха в сетке-авоське.
С утра, еще до завтрака, удочки проверялись. Мужики на весельной лодке сновали между берегом и местом заброса удочек. Мы, пацаны, подавали им с берега конец толстой, миллиметровой лески, и рыбаки, придерживая её рукой, плыли на середину реки. Каждая удочка редко оказывалась пустой. Но если выяснялось, что пойман небольшой сазан-второгодок, весом в полтора-два килограмма, с лодки доносился отборный мат – и сазан отпускался на волю. Тогда и думать никто не мог о хищническом вылавливании всякой нетоварной мелочи. Рыбалка была лишь развлечением для взрослых – и не более того. Ведь в те времена и на ростовском базаре рыба стоила очень дешево, а за полукилограммовую банку черной икры просили всего пятерку (или пятьдесят рублей в старых, дореформенных деньгах).
Если же на донку был пойман нормальный по весу сазан, так называемый «проходной», с черной спинкой, с лодки нам свистели, и мы вытаскивали добычу на берег. «Промысловые» сазаны нами условно делились по весу. Небольшой, полуметровый сазан именовался «Васильком», а самый большой, в метр длиной и до пуда весом, уважительно звался «Василь Васильевичем». Удивительно живучая и сильная рыба. Иногда нам приходилось вытаскивать сазана втроем, на пределе пацанячих сил. Как-то мы на берегу разделали для ухи такого «Васильича», и сердце, брошенное в воду возле берега, само по себе сокращалось еще больше двух часов.
Потом мужики готовили завтрак на костре, а часть из них на катере отправлялась в станицу за очередной партией водки и пива. У нас, мальчишек, была своя обязанность – мы должны были за день на десяток раколовок поймать двести раков. Чтобы было чем снаряжать раколовки, нам выдали два ружья – берданку и пневматическую винтовку. Берданкой мы пользоваться побаивались, да и патронов к ней было мало, зато с «воздушкой» по полдня пропадали в лесу. Убить птицу из «воздушки» сложно. Дикие голуби – горлинки – в лесу встречались редко, а чтобы подстрелить, к примеру, сойку, нужно подойти к ней очень близко и попасть в голову. Красивые ярко окрашенные сойки разоряют гнезда мелких птиц, так что угрызения совести нас не мучили. Было еще много ворон, но попытаться убить взрослую ворону – безнадежное дело, казалось, что свинцовые пульки от ворон отскакивают. Убитая сойка пару дней валялась на берегу, пока не провоняется. Потом для усиления запаха на тухлятину еще выливалось чуток анисовых капель – и зарядка для раколовки готова. Но поскольку раколовок было десять – скучать нам было некогда. Зато потом тянешь со дна раколовку, а в ней копошатся два-три десятка отменных раков. Сегодня таких раков нигде не купишь и за приличные деньги.
Днем мужики, чтобы заготовить рыбку к пиву, еще ловили мелюзгу с берега на поплавочные удочки - плотву, ершей, которых потом вымачивали в соляном растворе и провяливали на солнце, нанизанных на нитку. Нам поручили снабжать рыбаков червями. Но стояла жара – почва растрескалась. Возле стоянки червей мы не нашли. Выяснилось, что летом их можно накопать только в одном месте – в километре от нашей стоянки, на другом берегу Дона, возле колхозного свинарника. Отличные красные черви, хотя, конечно, копаться в поросячьем дерьме – удовольствие ниже среднего.
Два раза мы благополучно накопали по литровой банке червей, а на третий раз нас ...арестовали. Мы и не заметили, когда из-за свинарника выскочил дряхлый дедок в синей казачьей фуражке с поломанным козырьком и с берданкой. Бесшумно подкравшись к нам, он грозно скомандовал: «Руки вверх!» Сбежать в лодку, отчалить – это дело долгое. Пока бы отчалили, получили заряд соли в мягкое место. Поэтому мы смиренно подняли руки.
Дед повел допрос с пристрастием: «Кто такие? Что тут делаете возле казенного здания?» (Словно он охранял армейский склад, а не свинарник). Самый маленький из нас со страху заплакал.
Тогда дед сразу сменил гнев на милость : «Да я-то что? Я ничего. Только вы, ребята, тут осторожнее. Одни, без взрослых, и в степу».
«А кого же нам бояться, дедушка?»
Понизив голос, дед поведал страшную тайну:
«Тут банда Пеньковского ходит, ребята. Так что осторожнее».
Когда мы вернулись в лагерь и рассказали взрослым про «банду Пеньковского», полчаса от их дикого хохота сотрясались могучие дубы на берегу. Время от времени кто-то из взрослых переспрашивал нас: «Так говорите, банда?» - и снова обессилено валился на траву, держась за живот.
Оказывается, несколькими месяцами раньше в советских газетах прошло сообщение о разоблачении офицера ГРУ Пеньковского, выдавшего американцам карты размещения наших ракетных установок. Офицера-предателя расстреляли. Но до дедка-сторожа эта история дошла, видимо, через третьих лиц (тогда в селах еще не было телевизора в каждом доме). Вот он - по логике своей молодости, когда на Дону было много банд всяких там батек Махно и Марусь - и придумал «банду Пеньковского».
Назад в Ростов-на-Дону вся кампания вернулась уже рейсовым теплоходом. Владелец же катера еле-еле привел его в город через пару дней, до бортов заполненный нашим уловом – двумя сотнями подсоленных сазанов. (Кстати, наша большая рыбалка была абсолютно легальным делом. «Ачуры», так зовут на Дону инспекторов азово-черноморской рыбоохраны, в те времена следили только за незаконным ловом осетров). Потом несколько семейств полгода ели эту рыбу, вспоминая наш чудесный поход и «банду Пеньковского». А нам, пацанам, еще долго по ночам снился залитый солнцем тихий Дон.