Интервью с Альфонсом Домбовским

               

«НЕ ОКАЖИСЬ Я В КРОМЕШНОМ АДУ СТАЛИНСКИХ ЛАГЕРЕЙ , ПРИМКНУЛ БЫ К  РЯДАМ  МОЛОДОГВАРДЕЙЦЕВ»

     Спасибо товарищу Сталину за наше счастливое детство.   Такие слова хором заученно звенели по всей необъятной довоенной стране по имени «Советский Союз» Вождя боготворили не только детишки. Многие вчерашние школьники устремились в небо, мечтая стать «сталинскими»  соколами , другие ребята - танкистами  строевыми красными командирами. Семнадцатилетнему  деревенскому пареньку Альфонсу Домбовскому была уготована другая судьба . Вчерашний «фабзаяц», проходивший производственную практику на одной из известных шахт Донбасса, под названием «Западно-Капитальная» даже  и предположить тогда не мог, что через три года в глубоких шурфах этого производства будут обнаружены останки замученных заживо героев –молодогвардейцев. Той  далекой ,  последней довоенной весной, мальчишка сбежал без спросу на несколько дней из Новошахтинска в родную деревню Бишляровку повидать родителей и многочисленную родню. Царившие, тогда строгие законы, не могли простить мальчишеского легкомыслия, и юный практикант-шахтер угодил за решетку.
Началась Великая Отечественная война. В июле сорок первого года прозвучал приговор суда, и Альфонс за самовольную отлучку получает один год лишения свободы. Неожиданно, в конце августа этого же года администрация тюрьмы выносит смелое решение амнистировать всех осужденных за незначительные проступки, и мальчишка чудом попадает на долгожданную свободу. С трудом он добирается до родной деревни и вскоре получает повестку о призыве в действующую армию. Однако вместо погон  паренек надел рабочую робу, а автомат заменили шахтерский обушок с кувалдой. Так началась, полная трагизма и человеческих страданий, «одиссея» молодого немца, чья вина, как , впрочем, и многих других его товарищей по несчастью, заключалась в их политической неблагонадежности. И продолжалась эта «карусель» страха и унижений, аж до 1956 года , когда наступило  освобождение, хотя до полной реабилитации было еще очень далеко. Главное, было не сломаться под ударами злодейки-судьбы , и сохранить свое человеческое лицо.
Альфонс Карлович вынес все тяготы этого ада и ,что удивительно, не только остался верен шахтерской профессии на всю оставшуюся жизнь, но и место жительства после освобождения не поменял , остался врастать корнями в тульскую землю. Здесь неподалеку, в одном из рабочих поселков, шахтер построил себе новый дом , обзавелся семьей и вместе с женой Марией  вырастили четверых прекрасных сыновей.
Сегодня - бывший трудармеец «гулаговского» фронта, ветеран труда, а ныне немецкий пенсионер А. К. Домбовский делится с читателями  своими мыслями о прошлом. С ним  ведет разговор публицист Борис БЕМ.

Расскажите, пожалуйста, подробней о том, что же приключилось с Вами на той производственной практике. Ведь Вам тогда не было и семнадцати лет?

Совершенно правильно замечено: я родился в 1924 году. Уже несколько позже, после выхода из тюрьмы мне не только поменяли год рождения на 1923-ий, но и изменили имя. Альфонс , по мнению офицера тамошней канцелярии звучал не по- советски,  и он заменил мне имя на Афанасия. Когда я проходил практику на донбасской шахте, мастер нашей группы обещал отпустить меня на несколько дней к родным в деревню , а когда дело дошло до выполнения обещания , оказался к просьбе глухим. С детства меня родители приучили к честности , и я коварство мастера посчитал за оплеуху. Безусловно, о последствии  этой детской выходки мне тогда задумываться не приходилось. Решил, как отрубил. Поеду на пару дней и вернусь. К сожалению,  самовольная поездка домой обернулась для меня общесемейным несчастьем.

Известие о начале войны  застало Вас в стенах тюрьмы?

Совершенно верно. Я еще не был осужден. Среди нас, зэков, были люди многих национальностей. И крымские татары, и турки -месхетинцы, и русские, и немцы. Печальное известие о войне было воспринято нами мужественно. Враг напал на нашу родину. Сердца наполнились патриотизмом. Большинство из нас изъявило желание уйти на фронт сражаться за свою землю. Администрация тюрьмы , наконец, услышала этот зов,  и  в августе сорок первого года,, меня в числе других незначительных правонарушителей, отпустили, выдав справку об освобождении.

Деревня Бишляровка, где жила Ваша большая семья, еще не была занята фашистами?

Нет, деревня еще была под контролем Советов. Не успел я еще опомниться от тюремных нар, как получил повестку из военкомата о призыве на действительную военную службу. Тогда я еще не догадывался о вероломстве властей, думал, что иду родину защищать. Еще, когда в теплушке ехал, думал, что мы едем ближе к линии фронта, а привезли нас на Алтай и сразу сделали рабами власти, вручили рабочий инструмент и заставили силком рубать уголек…

В нашей беседе Вы вскользь упомянули, что если бы не были угнаны на Алтай, то примкнули бы к рядам молодогвардейцев. Расскажите, пожалуйста, об этом .

Я уже говорил о том, что перед самой войной проходил производственную практику на шахте «Западно-капитальная» Вместе со мной был на практике и паренек из Краснодона Анатолий Шевцов.  Мы с ним  довольно тесно общались. Уже много позже я узнал, что отважная героиня Люба Шевцова – его сестра. Если бы меня не призвали в армию, безусловно, стал бы искать связь с партизанами или партийным подпольем. Не гоже молодому парню отсиживаться без дела дома, когда страна в опасности. Я хорошо знал немецкий язык, так как учился в немецкой национальной школе и окончил там восьмилетку. С приходом в город фашистов я смог бы  наравне с другими молодыми патриотами  оказывать посильное сопротивление немецким властям. Думаю, что ребята из «Молодой гвардии» во мне бы не ошиблись.
Когда уже спустя лет десять после войны  узнал, что из шурфов этой шахты были подняты тела погибших героев Краснодона, я  горько заплакал и по настоящему пожалел , что не разделил их судьбу…
Ваших родных постигла та же участь, они тоже оказались в ссылке?

Наши районные власти получили циркуляр. Всех немцев отправить глубоко в тыл и использовать в лагерных условиях на промышленном производстве. Мои мать, отец, их многочисленная родня, а так же мои родные братья и сестры оказались на жительстве в селе Поспелиха, на далеком Алтае. Поселили в наскоро сколоченных дощатых бараках и, как говорится, выживай, как хочешь…

Я понял из Вашего рассказа, что на Алтае Вы не задержались. Куда же Вас забросила судьбина?

На Алтай приехал какой-то «покупатель» и отобрал группу шахтеров для тульского региона. Это было близко к Москве и я посчитал для себя разумным поехать туда , надеясь на более лучшие условия труда и жизни. Наивный, я и здесь промахнулся. Загнали нас за колючую проволоку в  плохо отапливаемое помещение бывшего овощехранилища. Бетонный пол, деревянные нары , тощие соломенные матрацы без подушек и одеял, о постельном белье и речи не могло было идти. Во что был одет, в том и спишь, какая обувка была на ногах , такую и носишь.
Работать отправили в лаву рубать уголь примитивным способом. В руках лишь обушок да кувалда. Норму для отбойщика определили в одиннадцать тонн. Ее подсчитывали уже на- гора. Выполняющие производственный план получали дневной рацион хлеба - один килограмм двести граммов плюс утром , днем и вечером кашу -затируху и кипяток. Работали посменно по двенадцать часов, практически без выходных дней. Иногда бывало по колено в воде. На ногах деревянные колодки, перепоясанные брезентовой лентой. Каждый день в бараке, где мы жили , находили по несколько трупов. Бытовых условий не было никаких. В бараке стояла выносная  параша, а умыться можно было только холодной водой. Чтобы не околеть от холодины, мы по очереди топили уголь в железных бочках , пробив в них дырки, чтобы пламя дышало.
Летом сорок второго года у меня начались серьезные проблемы со здоровьем. То ли от постоянной грязи и угольной пыли, а может быть и в результате инфекции, для меня это до сих пор не разрешимая загадка, на лице кожа воспалилась настолько, что к ней невозможно стало прикасаться. В один прекрасный день я обнаружил, что на лице нет здорового места, весь кожный покров– сплошная кровоточащая рана, на которой выделялись лишь рот да глазницы. Обеспокоенный, я добился врачебного осмотра. Эскулап сунул мне под мышку градусник и остался недоволен, температура была почти нормальная, еле зашкаливало за отметку-37 градусов.
Освобождения я никакого не получил , однако и помощи тоже. Доктор посоветовал мне меньше обращать на внешний вид внимание.
–Ты еще молодой ,-ворчал эскулап.– На тебе эаживет все , как на собаке.
Смешно, но его слова оказались, на удивление, пророческими.
Однажды , мы с хлопцами ,обнаружили под землей бочку с густым солидолом. Для каких целей она была предназначена, не знаю, может быть для смазки вагонных колес. Кто-то в шутку посоветовал мне намазаться этим средством. Я рискнул и через боль стал втирать солидол в кожу. Так продолжалось долгих четыре месяца. Я весь ушел в работу и молотил, молотил. Работа сменялась сном и снова работа. Как-то, в один из осенних дней, я заглянул в осколок зеркала. Воспаленная кожа начала местами бледнеть. Уверовав в успех , я продолжил мазаться солидолом и к зиме болезнь отступила , лицо затянулось новой кожей…

Как Вам удавалось выживать в это трудное время , ведь связи с волей у Вас не было никакой, и посылок  Вы не получали, а между тем труд был каторжным?

 Как говорится – спасение утопающего, дело рук самого утопающего. Конечно , кормежка наша была никудышной. Каждый из невольников думал о себе сам. По периметру лагеря была натянута в несколько рядов колючая проволока. Вдоль заборов рыскали полуголодные резвые овчарки, а на охранных вышках дежурили бойцы из женского персонала.
Весной сорок третьего года я раздобыл ножницы по металлу и ,облюбовав себе лаз в заборе, стал уходить в село на отхожий промысел. Отмантулив ночную смену в лаве, я убегал через дыру на волю и полями крался в поселок, где искал посильную работу. Вначале население принимало нас настороженно, а когда поняли, что мы не разбойники, а нормальные люди , стали нас подкармливать, кто кружку молока подаст, кто накормит картошкой с салом. Так или иначе , но  жизнь моя стала веселей , по крайней мере я стал лучше питаться , да и немного следить за собой. Появилась возможность иногда помыться и даже сменить нательное белье. При каждой такой вылазке я здорово рисковал. На вышке очень хорошо просматривался весь периметр, и высветить человека в кромешной тьме не представлялось охранникам сложным делом. При обнаружении побега вохровцы смело могли стрелять на поражение цели. Много раз мне удавалось спокойно выходить и возвращаться обратно в зону практически незамеченным. Как я уже говорил, на вышках дежурили женщины. Одна из охранниц, по имени Нюрка , положила на меня глаз. Парень я был рослый и широк в плечах. Много раз, когда я оказывался вблизи вышки, то широко ей улыбался и низко раскланивался. Нюрка стала принимать мои чудачества за знаки внимания. Однажды она меня засекла и хотела уже дать автоматную очередь, как я услышал ее грозный голос:
– Афонька, признавайся, ты это или не ты? Если это ты, то подними вверх руку, и я буду знать.
 Я весь похолодел от страха. Признаваться не хотелось, но и получать пулю в лоб  не хотелось тоже. Собравшись духом, я поднял вверх правую руку.
– Ну ползи , ползи баловник.  Завтра вечером не блуди. Будет другая смена.
Нюрка перевела прожектор в противоположную сторону, и я спокойно и беспрепятственно отполз  в  сторону барака .
Забегая вперед , хочу сказать, что Нюрка эта здорово мне потом помогала. Вместе со своей напарницей Любкой в свои дежурства они просто не хотели замечать меня. Перед концом войны послаблений появилось больше и ночные блюстители тишины и покоя предпочитали больше времени не отсиживаться на вышке, а спать на топчанах в своих тесных каморках.
О родственниках своих я ничего не знал , и ни о каких передачах не смел и думать. Война уже окончилась, а лагерный режим еще долго у нас сохранялся. Только в сорок восьмом году за ударные успехи в труде, я как лучший шахтер получил большое поощрение–поездку на Алтай в село Поспелиху, навестить дорогих своих родителей…

С окончанием войны был ли смягчен режим содержания обитателей лагеря?

В известном смысле – да. Из бетонного овощехранилища нас потихоньку переместили в деревянный барак, где было печное отопление. Появились железные койки с ватными матрацами. Жизнь бытовая медленно, но налаживалась. Появились простыни, наволочки, подушки. Всех производственников перевели на бесконвойный режим. В поселке построили баню, а за свой тяжелый труд  мы стали получать   больше денег, хотя  орудия производства оставались теми же. Массовая добыча угля пневматической техникой  – отбойными молотками , здесь на шахтах Тульской области началась лишь в  середине пятидесятых годов, когда и закончился мой официальный срок нахождения под надзором спецкомендатуры.

  Где Вы нашли свое семейное счастье?

 Война уже окончилась, а я продолжал в привычном режиме рубать уголек. И настолько я втянулся в работу, что и не замечал даже, как летит время. В 1947 году здесь же на шахте я познакомился с юной девчонкой Машей Алехиной. Она трудилась откатчицей вагонеток. Мы влюбились друг в друга , и спустя немного времени сошлись. Так и живем , дружно и счастливо по сей день. Четверых сыновей воспитали. Через три года, если  Богу будет угодно, справим  бриллиантовую свадьбу. Какое это счастье – дожить до шестидесятилетнего юбилея совместной жизни, скажу я Вам. И не только счастье, но и пример своим детям для подражания..

После  известного Указа Президиума Верховного Совета СССР 1956 года о восстановлении немцев во всех гражданских правах Вы не уехали на родину, а остались на Тульщине. Чем было мотивировано Ваше решение?
 
Когда пришел запоздалый указ, я уже жил в  своем доме, построенном собственными руками. В 1949 году у меня родился первенец Сергей. К тому моменту, когда я получил полноценный паспорт без поражения в правах, имел большое натуральное хозяйство и  троих прекрасных карапузов. Самый младшенький сынишка у нас родился спустя четыре года.  Бросать все это , нажитое потом и кровью, было жалко, тем более, что к шахтерскому ремеслу я прикипел. Во времена правления Н.С. Хрущева , который явно благоволил горнякам, заработки были довольно приличными и сниматься с места тогда я посчитал для себя неразумным. Уже много лет спустя ,  здесь же,  в поселке Советский,  выросли рядом еще несколько домов моих  подросших сыновей. Таким образом, я буквально вгрызся в тульскую землю и дождался здесь шумную ватагу внуков…

   А в Германию Вас позвал зов крови?

Не могу сказать определенно. За последние шестьдесят лет я в полном смысле слова сроднился с Россией. Соблюдал все ее национальные традиции, отмечал  революционные праздники и порой, в шумной хмельной компании пел добрые песни об этой стране и ее народе.
Идею об отъезде на родину предков впервые озвучили мои дети. В стране в то время царил экономический хаос. Я уже был в преклонном возрасте и не, взирая на огромный шахтерский стаж , получал мизерную пенсию. Однако и это не главное, можно было держаться  домашним хозяйством. А вот здоровье моей хозяюшки и спутницы жизни Машеньки стало подводить. Бесплатная медицина в России канула в Лету, и перед нашей семьей  остро встал вопрос ее  жизни.
Я , как глава большой семьи ,  решился на подъем, а за мной потянулся и почти весь наш семейный выводок. Сейчас живу в благополучной европейской стране, окружен вниманием , любовью и заботой близких. А другой  жизни  мне не нужно. Я всем доволен.

Альфонс Карлович, у меня к Вам последний вопрос. Что для Вас значит память сердца?

Хороший вопрос. Сколько живу на свете, столько и размышляю об этом. Так уж устроена человеческая жизнь, что мы вспоминаем только доброе и светлое, а скверные эпизоды пытаемся отодвинуть на задворки нашей памяти, стараясь забыть о пережитом. Для меня сейчас понятие «родина» и «страна» умещаются в рамки одной большой семьи. Мои дети и внуки – это продолжение фамилии и добрых честных дел. Я всегда жил праведно и своими мозолистыми руками создавал благополучие дома, поэтому меня очень волнует их будущее. Им жить в этой стране, она – их новая родина. А мне, старику, некогда оглядываться назад, Я верю в нашу молодежь и в наш народ. И в справедливость людскую тоже верю. То, что пережило мое поколение, надеюсь, больше никогда не повторится. И эту святую убежденность я унесу с собой в могилу…