Современный народник
Да, ребята, погибает Русь крестьянская, она же посконная, она же суконная.
Окончательно. По крайней мере, у меня такое впечатление. Мать история медленно, но верно вычеркивает ее из своей текущей наличности. Да, пожалуй, уже и вычеркнула.
Да и то сказать, поглядите-ка. Сколько истовых и неистовых революционеров«сверху» трудились над этим вопросом. Начнем с Петра с его «рукой железной». Революционным путем сверху все время сокращали исторический разрыв между нами и Европой. Я уже не говорю о большевичках. Эти совсем офонарели.
И вот вам результат!
Когда мы читаем в исторической книге, что вот, мол, в таком-то веке такой-то народ исчез, это есть обобщенное и по существу не конкретное восприятие, которое мало что говорит нашим чувствам. Но иногда в реальной сегодняшней действительности жизнь преподносит нам урок: смотри, вот как это бывает.
Надо только уметь видеть.
И тогда, слегка напрягшись, ты можешь себе представить, что вот так оно в истории и бывает, и почувствовать то далекое, описанное в книжках всего несколькими строчками. Увидеть мысленно тех далеких людей, остатков некогда великого народа, «разбитых», опустошенных, людей без перспективы.
Однажды летом, когда я маялся в рассуждении, где бы провести отпуск, один мой знакомый П.П. пригласил меня провести недельку-другую (сколько вытерплю) в деревне Потыхаевка Костромской губернии. Теперь вроде снова в моде говорить с важным видом «губерния» вместо советского «область».
Правда, губернаторы пошли ноне не те, но не об этом речь. И полицмейстера теперь нет, а милиция, она ведь в Потыхаевке отродясь не бывала.
Господа, а почему, кстати, имеет до сих пор употребление слово «милиция» вместо общепринятого всюду «полиция»? Какая глупость, так характерная для нашего переходного времени! Может быть, это потому, что иначе пришлось бы расстаться со словом «менты»?
П.П. разъяснил мне популярную ситуацию, что вот, значит, у него там живет еще бабушка и ему совестно. Надо к ней заехать.
- Поедем, друг, - говорит - там свежий воздух, природа, никаких удобств, все как положено в деревне.
- А велика ли деревня-то? - спрашиваю.
- Да дома три-четыре живых наберется. Магазина давно уж нет, лавка инде заезжает. Но ты не боись, мы с собой прихватим - Тут он слегка взгрустнул. -На моей «тачке» туда не проехать.
- А у тебя что, Роллс-Ройс? - спрашиваю.
- Да нет, «москвичишко», а туда можно проехать только на внедорожнике, да и то в сухую погоду. Ну и что? Мы с рюкзаками от «железки» подъедем чуток на автобусе, а там десяток-другой километров пехом. Или мы не туристы, черт возьми! Тряхнем стариной! Я задумался. Идея мне понравилась. Привлекательно.
- Но много ведь с собой в рюкзаке не унесешь, - говорю. - Ну ладно, консервы всякие, сухари даже. Но водки нам явно не хватит?
- Не волнуйся. Во первых, помню, дед Мартын самогонку гнал. Если еще жив.
- А ты сам давно там не бывал?
- Да года два уж как. Время так быстро летит.
- Да, может, и бабушки твоей уж нет?
- От нее совсем недавно, как говорят «с оказией» пришло письмо. Укоряет, просит навестить. Вот я и... А вдвоем-то куда веселее.
Вот таким образом по велению судьбы мы с приятелем оказались в гостях у его бабушки в далекой забытой Богом и властями Потыхаевке.
В деревне осталось всего три жителя и функционировал колодец. Сему факту до сих пор не могу надивиться. Всего три! Как будто чума покосила.
Два из них старики - бабушка моего приятеля Пелагея и уже известный вам дед Мартын. Оба были еще молодцы, сами во всю шевелились и по возможности справляли всю немудреную бесконечную деревенскую работу-заботу. Но они и не могли иначе. Ведь потеря физической «формы» для них равносильна гибели.
Москвич же настолько от этого отвык, что даже и представить трудно. Ему бы вечно валять дурака, да у компьютера сидеть. У него и жизнь-то почти виртуальна.
Третий житель Потыхаевки (господи, да есть ли она на карте Костромской губернии?) был мужчина средних лет, бывший колхозный «механизатор», практически всегда с похмелья или «знов» пьяный. Как-то так никуда не сумел сбежать и так и остался в деревне для полноты картины. Но он был очень нужен населению, так как в трезвом виде помогал по хозяйству и, главное, обеспечивал вместе с дедом Мартыном самогонные нужды жителей.
Дед Мартын выпивал умеренно, да и бабка иногда прикладывалась. Такая жизня!
И вот стали мы жить-поживать на вольном деревенском воздухе с удобствами на огороде. А за водой - марш с ведрами к колодцу. Сруб колодца был еще более или менее в порядке (его несколько лет назад даже прочищали), а вот вороток не работал. Сломался как-то, не крутится, змеюка. Приходится таскать ведро за веревку, а колодец-то довольно глубокий. Механизатор, которого почему-то звали просто Сема, в минуты трезвые чинил-чинил поворотный механизм, да так и не справился.
Мы с П.П. тоже занимались этим вопросом и к нашему стыду тоже не справились.
- Нать в воротке сменить левую уключину - сделали мы заключение.
Но оной или какой другой подходящей железки в давно рухнувшем сарае бывших механизаторов найти не удалось.
- Вот, вот, и я не нашел. А то бы сам давно все изделал. Какие умные! – сказал Сема.
Мы, конечно, пообещали «в следующий раз» обязательно привезти левое «колено» для уключины из Москвы. Сема на это хмыкнул, потому что знал заранее, что ни хрена мы не привезем. Так оно, в конце концов, и вышло.
Ну, да Бог с ним, с колодцем-то!
У бабки Пелагеи коровы уже давно не было. Она долго горевала и как выпьем, бывало, все тужила, что не смогла одна на старости лет удержать коровенку. А ведь для крестьянина корова - это все! Бурное развитие цивилизации с ее смогом и компьютерами ни хрена в этом деле не помогло. Без коровы все равно никуда.
Вы знаете, Пушкин как-то писал, что «у нас на Руси, в отличие от Европы, у каждого крестьянина есть корова. Отсутствие в хозяйстве коровы считается признаком ужасающей бедности!» Вот как, оказывается, было до коммунистов!
Ну, это я так, к слову.
Но зато у бабушки было три козочки. Это выручало и скрашивало жизнь.
- А травки-то я им на зиму уж как-нибудь всегда нарву. Летом – погулять выпускаю.
Бабушка любила своих козочек, звала их по именам. Разумеется, у каждой был свой характер. Козочки, оказывается, умные создания. И, поскольку это так, они умели капризничать. Старшая, Верочка, была наиболее капризна. Как это в известной сказке говорится: «Шла через мосточек, ухватила кленовый листочек...»
Естественно, что население деревни снабжалось козьим молоком и при этом бесплатно (также, как и самогоном) в виду отсутствия у «народа» денежных знаков.
Здесь «при полном отсутствии всякого присутствия», как говорил известный изобретатель Виктор Михайлович Полесов в «Двенадцати стульях», установилось своеобразное полусказочное патриархальное микрообщество, которое кажется вымышленным подобно пресонажам Платонова, но которое было порождено коммунистической и затем, как следствие, постсоветской реальностью.
Вот так абсурд порождает абсурд!
Мы с П.П. прожили в этом микрогосударстве неделю, после чего любящий внук П.П. не выдержал и отвалил под каким-то предлогом, а я остался и прожил там еще пару недель. Мы помогали бабушке по хозяйству, как могли.
Чинили кое-как забор. Плохо чинили, так ведь гвоздей-то не было! Однажды хотели было подправить крышу бабушкиной избы, но Сема сказал
- Не лезьте, мужики, а то совсем рухнет. Пойдем лучше выпьем!
Что мы и сделали (тогда как раз подходила к концу привезенная нами водка).
Одной из причин, по которой я остался, явились долгие вечера за стаканом (закуска была с огорода, да консервы кое какие, ну да ладно!) с дедом Мартыном.
На самом деле деда звали Михаилом, а почему его прозвали Мартыном, он уже и сам не помнит. Дед трезвым бывал молчалив. Бывало, принесет воды, сядет на завалинке (а «завалинок» кругом валялось хоть отбавляй!), закурит и молча созерцает окрестности. Обстановка располагает к философствованию, но дед молчит, как рыба об лед.
Но после принятия стаканчика дед оживлялся. На него нападала необыкновенная словоохотливость. Основной темой его выступлений были бесконечные автобиографические воспоминания. При этом он изрядно привирал. Обычно слушатели долго не выдерживали и скоренько отваливали под подходящим предлогом. Но во мне он, по видимому, впервые нашел благодарного и терпеливого слушателя. Не знаю, что меня удерживало.
Во-первых, врожденная деликатность. Казалось так неловко прервать столь воодушевленного рассказчика. Ведь он весь расцветал и преображался. Словно бы молодел в эти минуты.
Во-вторых, мне ведь все равно особо-то некуда было идти. Да, наш Михаил-Мартын в эти минуты словно бы погружался в свое далекое и приукрашенное прошлое. Он жил в нем как бы снова и снова с каждым рассказом.
Первые несколько дней я просто терпел его бесконечные басни и внутренне терзался и упрекал себя в слабости. Но потом, странное дело, я постепенно привык к его историям и невольно стал как бы погружаться в его прошлое. Удивительно, но мне стало недоставать его историй, мне хотелось как бы попасть в то время. Я как бы радовался его радостям и довольствовался его удовольствиями, включая даже и явный вымысел. Никогда прежде не думал, что такое может быть, да и сейчас не понимаю. Это какая-то эмпатия, какой-то гипноз взаимопроникновения. Мне было дано отчасти стать этим совсем другим человеком, скроенным по-другому и слепленным из другого теста. Если хотите, это своего рода театр высшей руки. Аналогичные так сказать, литературные случаи со мной уже случались. Например, сильно действуют на читателя выдуманные миры антиутопий - «Мы» Замятина или «1984» Оруэлла. Удивительно, как погружаешься в этот мир! Странное дело, но, прочитав «1984», я через некоторое время заметил, что мне «хочется туда». Хочется избавиться от бесконечных подлостей и тревоги реальности. Там так спокойно, все расписано и регламентировано. Ты защищен от всяких бурь. За тебя Старший Брат все знает и все решает, аки сам Господь, Но у меня был также и прелюбопытный окололитературный опыт! Как-то давным-давно у моего хорошего знакомого Л.Б. заболела психически его бедная жена. У нее был шизоидные явления и навязчивые состояния. Ей казалось, что за ней следит иностранная разведагентура, хотя сама она с секретными или военными делами совершенно не имела дела. Нам она никогда об этом не говорила и внешне выглядела совершенно нормальным человеком. Александра была вообще очень приличная и интеллигентная женщина большой внутренней культуры. И Лева-то узнал об ее мании только от врача. Но вот однажды вышел у них такой случай. Засорился вдруг туалет. Жены дома не было. Лева пошел посмотреть, в чем дело, и обнаружил в унитазе толстую плотно свернутую рукопись, которую она хотела спустить в канализацию. Это оказался ее дневник! Л.Б. любезно дал мне прочесть его. Дневник был написан хорошим слогом, очень эмоционально и напоминал, черт возьми, увлекательный литературный рассказ!
Дочитав его почти до конца (последние страницы, увы, были смыты!), я совершенно ей поверил и сам ужасался этим бесконечным наблюдением и зловещими признаками слежки за ней (то нечаянно толкнут на улице, то светят лучиком из чердака напротив, то в ящик что-то подсунули и т.п.), а соответствующие «органы» - бездействуют! Было написано так убедительно, поскольку для нее это как бы «было на самом деле».
В аналогичном положении находится и сочинитель (хотел сказать «писатель», но это звучит слишком высокопарно). Так вот, человек, который пописывает, (ко мне это подходит) тоже должен быть отчасти шизиком и все, что он выдумывает, должно быть отчасти как бы «на самом деле». Он во всем поневоле оставляет частичку своей души. А если много намолотил, то вообще на время опустошаешься.
Я просил Леву сохранить этот драгоценный документ (хотя бы на память). Он обещал, но слово не сдержал и все-таки рукопись уничтожил. Боялся, что вдруг она найдет. А мне отдать тоже боялся. Ну и дурак!
Сейчас их никого уже нет - ни той, ни другого, вечная им память! Они иногда смутно возникают из небытия, как и все те наши близкие, которых не стало и которые иногда приходят к нам. Поскольку полностью примириться с исчезновением живой души человек никак не может по причине большого недоумения.
Но вернемся к моему оратору, который не допив свой стакан и не дозакусив должным образом продолжает свои россказни. Уже вечереет. Света нет. Повалило зимой столбы линии электропередачи. Приходил как-то электрик (в советское время сказал бы «из района», а теперь не знаю, откуда). Обещали починить. Дед Мартын знает про Чубайса, приемник есть как-никак. Свечи экономим, и я в полутьме слушаю байки про военное время, про гвардии старшину Садика, который хозяйствует в автобате, и как они в Польше поехали за «горючкой» (водкой, значит) в какое-то село и как их народ боялся (это был уже 1944 год, я так полагаю). И как их поляки величали «панами». Наливали спиртное «пусть пан солдат не боится, добже есть!».
Вообще Михаила я зову дедом условно ( по возрасту ).0н развит культурно вполне, даром что «деревенский», перед войной кончил школу, в армию «загремел» в 1942 году в 18 лет. Рассказы его - живописные, но весьма однообразные. Видимо, он многое позабыл или оно слилось у него в своеобразные пакеты воспоминаний о некоторых наиболее ярких для него моментах.
С наибольшим восторгом и даже упоением он повествует о последних двух годах войны, когда они (как я понял) - тыловые части - шли по «освобожденным» территориям Польши, а затем Силезии, опьяненные радостью близкой победы и окончания войны. Множество историй, как они добывали там и сям выпивку и как веселились с местным населением. Но чтобы это понять - надо его послушать.
Другой пакет историй, в основном, касается 42-го года, когда их часть немцы «раздолбали» и он чуть не попал в плен. Как прятался по лесам и попал к партизанам. Сколько тут правды и сколько вымысла, не берусь определить. И почему-то это происходило под Курском, хотя поначалу он упоминал Ржев. Здесь центром всех историй являлась его секретная миссия, которую ему доверил особый командир (из Москвы) и фамилия его была - Беспорточный. А как звать его, оставалось тайной. Куда именно и как Михаил доставлял секретные пакеты от Беспорточного, толком понять было невозможно. И с Михаила была взята подписка хранить тайну об этих делах с Беспорточным много-много лет.
Так что во всех историях при каждой нашей беседе обязательно упоминались фамилии гвардии старшины Садика и таинственного командира Беспорточного.
Сдается мне, что я надоел уже читателю с этими Михаилом-Мартыном и Беспорточным, да и пришло уже тогда мне время уезжать – отпуск заканчивался.
Я собрал свои лимонатки, накинул рюкзачок. Все наличное население вышло меня провожать. Выпили «на посошок». Самогонка на прощанье была, что надо!
Бабушка всплакнула, как водится. Мужики молча покурили, мы пожали друг другу руки.
- Прощай, народ сказочного Русского микрогосударства Потыхаевка! -воскликнул я, и с этими словами - отчалил.
По дороге обратно я, признаться, тоже немного всплакнул. Наверное, виной тому была самогонка.