Сочинение ко Дню Победы
Мой дед вернулся с войны и роздал свои награды детям, вместо игрушек. Поэтому, когда он умер, нести на красных подушечках было нечего. Мое единственное воспоминание о нем, собственное, не заемное, - высокая худая фигура старика в полосатой пижаме в дверях госпиталя. Мой дед, солдат-освободитель, ушедший на войну добровольцем, прошедший ее от первого до последнего дня, оставивший на ней четырех сыновей и вернувшийся домой. Он почти не рассказывал о войне. Осталось несколько семейных преданий, чудом уцелевших осколков его истории.
История, как наука, штука довольно субъективная, несмотря на всю объективность ее методов. Она похожа на зеркало, которое отражает того, кто в него смотрится, а вовсе не прошлое. А проще говоря, историческая наука зачастую выполняет социальный заказ той эпохи, в которую история пишется. Истории Великой Отечественной войны в этом плане особенно не повезло. Она писалась в эпоху диктатуры для обслуживания великой идеи о Мессианской роли России. В разные эпохи эта идея приобретала разные оттенки. Это и щит, сохранивший европейскую цивилизацию от нашествия монгольских варваров, это и «Третий Рим», и идея панславянского государства со столицей в Константинополе, и мировая революция, призванная освободить всех пролетариев от угнетения. Со временем эти идеи теряли свою силу и были разоблачены. Однако разоблачение старого мифа ничуть не мешало возникновению нового, в той или иной степени подчеркивающего особую роль России в мировой истории. Наверное, потому, что все они обслуживали один, самый великий: в вечной борьбе Добра со Злом Россия всегда выступает на стороне Добра. Отказаться от этой идеи?! А как же кровь, которой она так обильно удобрена?
Из воспоминаний моего деда: В первые месяцы войны оружия было меньше, чем солдат. Поэтому двое шли в атаку с палками, а третий – с винтовкой. «Бежишь и смотришь не на врага, а на того, кто с винтовкой. Чтобы успеть схватить ее первым, когда того убьют. И чувствуешь себя очень счастливым в этот момент…».
Шестьдесят с лишним лет, прошедших со дня Победы, достаточный срок, чтобы начать объективную историческую оценку уроков и итогов войны. К сожалению, пока дело ограничивается темпераментными дебатами в телевизионных студиях. Такие обсуждения не имеют ничего общего с объективным историческим исследованием просто потому, что обращаются не к разуму, а к эмоциям. Но куда деться от эмоций, если война - событие в равной степени как рациональное, так и совершенно иррациональное, не поддающееся разумной оценке?
Из воспоминаний моего деда: Сталинградская битва – это ведь не просто кровопролитные бои в городе. Это еще и огромный фронт, протянувшийся на сотни километров по степи, лежащей между Доном и Волгой. Сотни километров окопов, в которых солдаты одной армии стояли против солдат другой. Степь. Зима. Пронизывающий ветер и мороз. На много десятков километров ни одного дерева. Печки в землянках топили трупами. «Конечно, в основном использовали немецкие, но если немцев не хватало…».
Великая Победа – последнее, что осталось у России из атрибутов великого государства, и последнее, что позволяет нам всем чувствовать себя гражданами великого государства. Мы готовы отказаться от этого чувства?
Среди правил, определяющих работу психолога с подростками, имеется следующее: Психолог не должен указывать подростку на недостатки его семейного воспитания. То же самое верно и в отношении компании подростков. Стараясь отвлечь подростка от его группы, выказывая негативное отношение к ней, взрослые, тем самым, косвенно оскорбляют самого подростка, осознающего себя частью этой компании.
Когда речь заходит о России, мы все становимся подростками, воспринимающими критику, - да не критику даже, а рассказ, не дающий возможности причислить себя к силам Добра! – как личное оскорбление. И пусть я готова повторить вслед за поэтом: «Люблю отчизну я, но странною любовью. Не победят рассудок мой ни слава, купленная кровью…» и далее по всем известному с детства тексту. Рассудок-то, может, и не победят, но сердце, - сердце! - куда мы денем?!
Помню, еще ребенком, смотрела я в День Победы телевизор. Передавали Минуту Молчания. На фоне вечного огня всплывали цифры потерь, понесенных в войне разными странами. Английские, где-то около трехсот тысяч, и американские, того меньше. И помню чувство презрения, испытанное мной по отношению к этим англичанам и американцам, пытающимся со своими жалкими сотнями тысяч примазаться к нашим двадцати миллионам. И чувство гордости за свою страну: «Мы за ценой не постоим…». Может быть, пора перестать быть детьми?
Война – страшная штука. И страшна она не только многочисленными жертвами и разрушениями. Война лишает человека, живущего и умирающего во времена, которые, как известно, не выбирают, возможности прожить свою индивидуальную человеческую жизнь. Что юноша, стоящий на пороге жизни, что обремененный большой семьей зрелый мужчина (каким был мой дед к началу войны), что их невесты, жены, матери и дети, - все оказываются вырванными из привычного течения жизни и захваченными огромной, не подвластной их разуму и воле силой, самочинно определяющей всю их дальнейшую судьбу. И даже, когда заканчивается война, идея Великой Войны и Великой Победы продолжает властвовать над умами и душами людей. Да и над их телами тоже.
Из рассказов моей мамы про моего деда: Отец вернулся с войны искалеченным. Руки и ноги у него были на месте, но осталась только треть легких. Он не мог спать лежа. Ночи проводил, сидя на стуле. Часто по ночам он задыхался. В такие минуты требовал холодной и чистой, только что из колодца, воды. «Однажды я крутила ворот и задремала, железный ворот вырвался из рук и ударил меня по голове. С плачем и залитым кровью лицом я кинулась в хату. И тут же нарвалась на беспощадный кулак отца. Я вернулась во двор и принесла чистой воды. Потом тихонечко юркнула на свое место, стараясь не плакать слишком громко».
Психологически победителю приходится тяжелее, чем побежденному. Ведь побежденному волей-неволей приходится производить переоценку ценностей и искать новые идеалы. А победитель совершенно спокойно пользуется старым багажом, который, зачастую, не соответствует духу времени. Однажды, во второй половине восьмидесятых, когда уже была объявлена перестройка, но еще не отменена руководящая роль партии, мой собственный отец, листая немецкий каталог готовой одежды, попавший в нашу семью через двадцать пятые руки, воскликнул: «Кто из нас победитель. Кто побежденный?!» Для моего отца, чья семья, как и миллионы других, воевала и получала похоронки, для моего отца, кадрового военного и коммуниста, это было горькое открытие. Но если провести такой мысленный эксперимент: взять некоего гипотетического «наивного» человека, совершено не знакомого с историей двадцатого века и показать ему, как живут люди в Германии и России, а потом спросить: «Какая из этих стран победила в самой страшной, самой кровопролитной, самой великой войне за всю историю человечества и освободила весь мир от угрозы фашизма?»
В том, что самая великая победа таит в себе семена будущего поражения, мы можем сегодня убедиться на примере США. Америка, в отличие от России, выиграла все войны двадцатого века: и Первую Мировую, и Вторую Мировую, и Холодную Войну (в которой Россия потерпела сокрушительное поражение), и сейчас блистательно проигрывает войну с международным терроризмом, который сама во многом и породила, не желая отрешиться от собственного мифа – О Великой Демократии.
Может быть, история - это такая наука, которая не только готова извлечь из прошлого урок для настоящего, но и способна переосмыслить прошлое, исходя из реалий сегодняшнего дня?
Из воспоминаний моей мамы про моего деда: «Отец всегда отмечал День Победы в одиночестве. Ставил на стол литровую бутылку самогона и кой-какую закуску. После чего запирался в доме. Оставшись один, отец садился за стол, плескал на дно граненого стакана самогонки, молчал несколько минут, произносил: «Ну, за тебя Петро», - и выпивал. Потом процедура повторялась: «За тебя, Василь». И так до самого вечера».
Мне кажется, что в праздновании Дня Победы мой дед опередил свое время.