Шехерезада танцевала в ночном клубе, и поклонники занимали столы поближе к сцене, а свои намерения держали от нее подальше. Но Шехерезада раскусывала их легче орехов, которыми заедала вино, и шла им навстречу быстрее, чем это вино выпивала. Ее энергии хватало на пятерых, она могла запрячь ветер и вертеться перед зеркалом до тех пор, пока оно не лопнет.
И вот однажды за ней явилась смерть. А смерти, как известно, бывают разные, свои у птиц, насекомых и людей, ведь одна смерть не справилась бы с многообразием жизни. Смерти делятся на угрюмые, странные, ужасные, легкие, встреча с которыми везение, одни любят прежде поиграть в кошки-мышки, другие, которым уже надоело их ремесло, приканчивают сразу. К молодым приходит смерть посильнее, к старикам - обслуживающая тараканов. Особой величины смерть у кошек, в которых заключено по девять жизней. Она такая огромная, что даже на закате больше своей тени, которую повсюду сопровождает кошачий мяв. Смерти различаются и по декорациям: одни репетируют на улице, а настигают во сне, другие толкаются в больницах, третьи, как кондукторы, в поездах. Некоторые из них любят трезвых, другие пьяных, но большинство не имеют предпочтений. На миру смерть красна, в одиночестве она зеленая, как тоска. У горожан свои смерти, у провинциалов свои. Первые изощреннее и ленивее, вторые тощие, с длинными ногами и всегда в дороге.
К Шехерезаде должна была явиться смерть, которую измотала дряхлая старушонка, последние двадцать лет жившая на капельницах. Она скрипела, как рассохшееся дерево, беспрестанно переписывала завещание, кряхтя, причащалась и грозилась умереть без благословения. Она бы до сих пор водила смерть за нос, но той удалось сгрести ее за шиворот, посулив теплое место в аду. И Шехерезадина смерть попросила замены. А тут подвернулась провинциальная смерть, уже выкосившая, как траву, свою округу. Она никогда не бывала в городе, и ее разбирало любопытство, от которого ее острый клюв вытянулся до земли, а глаза сделались, как пиявки. Она пришла, когда над Москвой опустилась ночь, а черти надкусали луну, как червивое яблоко. «Я так обаятельна, - взмолилась Шехерезада, - а разве не красота спасет мир?» Она привстала на цыпочки, и ее грудь полезла из платья. «А ты не жалоби, - мрачно выдохнула смерть, - через наше ведомство, знаешь, сколько прошло? Один, помню, цикуту пил, не морщась, пока не увидел, как от его крови замертво падают комары! А уж неприметной рыбки было пруд пруди...» И Шехерезада поняла, что поблажки не будет. «Да ты не бойся, - успокаивала ее смерть, - геенна вроде твоего ресторана - также горит огонь и раздается скрежет зубовный...» Она смотрела в окно, где текло время, заведенное при Сотворении, как будильник. «Я могу показать тысячу и одну Москву», - выстрелила наугад Шехерезада и попала в яблочко. «Люди, как комары, - крови с наперсток, а писку...» Смерть зевнула: «Впрочем, давай, показывай...» И они скользнули во тьму, путаясь в лабиринте кривых переулков.
Отгораживаясь от смерти, которая приближалась к ней полуденной тенью, Шехерезада путешествовала по Москве, рассказывая небылицы, а когда в окнах пели будильники, умолкала. Она выдумывала историю за историей, пророчествовала и без зазрения совести лгала, ибо ложь - всего лишь несбывшееся пророчество. Продлевая свою жизнь, она проживала множество жизней, нарисованных воображением, каждую ночь отправляясь в плавание по рукаву одного из бесчисленных, созданных ею времен. И чем дольше она рассказывала, тем серее казалась ей действительность, проступающая днем. Кончилось тем, что ее охватило безразличие, и она смолкла, чувствуя себя опустошенной.
Тут-то ее и подкараулила смерть, порядком утомленная ее россказнями.
Султан Альрашидов. «Арабески Старого Арбата» (1991)