***

            Светлана Орхидея


П С И Х О Л О Г И Ч Е С К И Й   Р А С С К А З 
               



                Дню Великой Победы посвящаю.
                Автор






                ГЛАЗА В ГЛАЗА
 
                Смысл не в вечном. Смысл в мгновениях,
                Мгновенья- то и вечны
                а вечное только остановка для них
                В.Розанов



 
   Было это студеной зимой  сорок второго: немец  тогда отступал. Многотысячная армия Паулюса, попав в окружение, была разбита Советской Армией, в Берлине звучали траурные марши…
   В тот день над корявым железным пепелищем, перемежающимся с грудами камней (останками некогда огромного города, простирающегося на многие километры) с утра выпал снег, он сыпал мелкою крупкою. Ветер, впрочем, как и мороз, крепчал с каждым часом. Напрямую через место побоища, спотыкаясь, уныло брела нескончаемая вереница немецких военнопленных, зорко охраняемая уставшими конвоирами - победителями: дабы  те не убежали.  Да, собственно, и бежать было некуда: на тысячи верст -
бесконечные холодные и неприветливые, застывшие просторы чужой, ощетинившейся страны…
   Всего лишь несколько лет назад эти парни, перед тем как нагло вторгнуться в нашу страну, гордо вышагивали у себя на родине перед своим бесноватым Патроном с факелами,  выстроившись в  виде живого символического креста  с четырьмя хвостами:
два вертикальных были направлены в небо и в землю, а два горизонтальных в прошлое и в будущее, а точнее в бесконечность…
Тогда им принадлежало все! Теперь же, это было жалкое скопище полулюдей, дрожавших от лютого холода, напяливших на себя что попало: не то сапоги, не то валенки, бабий платок поверх ушанки, руки замотавши неизвестно чем, может снятым с убитого…
   Невдруг один из военнопленных упал, на него никто из сопровождающих не обратил внимания, может, и умер: одним больше, одним меньше, какое кому дело? Все равно ведь - враг!  Как только колонна вместе с охранниками удалилась на порядочное расстояние, упавший, пролежав еще некоторое время на снегу, попытался встать, и тут же опять упал. Но не сдавался: напрягаясь и делая нечеловеческие усилия, он встал и, шатаясь, побрел вперед. Куда идти и зачем идти, он не знал, куда он придет и что с ним  будет потом, он тоже не знал; но главное - идти вперед, только вперед - чтоб выжить. Он страстно хотел жить! 
   Смеркалось. Мутная снежная пелена окутала этого человека, теперь уже еле двигавшегося почти наугад. Внезапно пред ним вырос, будто из-под земли невысокий плотный парень в телогрейке  в шапке ушанке, наглухо завязанной, с красной звездочкой на отвороте ушанки на лбу и… с ружьем  руках, со штыком наперевес.
Это был НАШ боец, неизвестно какими судьбами оказавшийся  здесь.
- Стой! Стрелять буду! – рыкнул он, увидев немецкого солдата, с таким гневом в голосе, что тот мгновенно остановился, застыв как вкопанный, вытянувшись, словно по струнке, отчего худоба его еще явственнее обозначилась под болтавшейся на нем изодранной шинелькой.
   Матвей Павлов, так назовем нашего бойца, резко  вскинув ружье, взял врага на мушку. Кровь прилила  к его голове: весь свой гнев, всю свою боль о поруганной Родине, о погибших при бомбежке маме и младшей сестренке, вложил он в этот рывок.
Сейчас он расправится с этой фашистской гнидой, пустит ему пулю в лоб, а потом проткнет штыком его поганое брюхо, пригвоздив его  к земле, как дети безжалостно прикалывают бабочку на картон.
   Все, что произошло дальше, было уделом всего лишь нескольких мгновений. Но они были растянуты как замедленная съемка в фильме в сознании этих двоих людей, которых свела проклятая сводня под именем – Война.
   Сквозь прицел, направленный врагу прямо в голову, Павлов вдруг увидел совсем близко лицо его, худое, изможденное, посеревшее и усталое от боев, а на нем огромными ложбинами выделялись широко раскрытые не то от страха, не то от неожиданности, зеленовато-водянистые, удивительные, огромные и прозрачные, чистые глаза его. В них не было зла. Он увидел  как под лупою палочки и колбочки этих совсем безобидных, мирно глядящих в свет глаз. Павлову показалось, что он проник внутрь этого человека, в самую сокровенную суть его.
«Этот НИКОГО не убивал!»- молнией сверкнуло в мозгу нашего бойца и рука сама опустила ружье.
При этом движении у немца отлегло от сердца. Простояв под прицелом доли секунды, которые показались ему вечностью, он лихорадочно думал: «Только бы не в сердце, только бы не в сердце!». Потому что под самым сердцем в маленьком карманчике его нижней рубашки носил он...  фотографию милой его Гретхен и так боялся, что пулей возмездия будет изуродовано хорошенькое ее личико!
     Курт Мюнцер, так назовем мы немецкого солдата, был человеком мирной профессии, учился на юриста в Кельнском университете, преклонялся перед Кантом, Фейербахом, особенно
перед Ницше, в философии которого он видел «сверхчеловека будущего», ах, как он в нем ошибался! После развязывания войны его государством против других, Курт пытался избежать призыва в армию, и даже справки кое-какие  достал о его непригодности к военной службе. Участвовать в захватнической войне он не хотел, ибо как юрист был твердо уверен, что преступление непременно повлечет за собой наказание. Но под страхом расстрела был мобилизован в армию третьего Рейха и отправлен на Восток.
     И вот он здесь, на заснеженном поле битвы, под прицелом гневно-горестных глаз человека, на чью землю он вступил, не имея никакого на то права. Он боялся огненных стрел этих глаз, но, предприняв отчаянное внутреннее усилие, он нашел в себе смелость  заглянуть в них. Пламенный взгляд защитника Родины опалил его тысячью стрел. «Лучше бы он прикончил меня сразу!»- ураганом пронеслось в голове Курта. Но он упрямо продолжал стоять под артогнем этих глаз, чувствуя, что гнев сменяется на милость. И что лучи этих глаз не только казнят, но и милуют.
«Этот НИКОГДА не убьет!» - всем сердцем почувствовал Курт.
    Матвей Павлов, в сущности, милейший  был человек о таких в народе говорят:»Добряк». Перед самой войной он только-только закончил профтехучилище по специальности слесарь-сборщик и готов уже был идти работать на родной завод как потомственный рабочий, чтобы помочь маме и младшей сестренке. Они рано остались без отца, так как тот был репрессирован: десять лет без права переписки.
С первых же дней войны на пункте призыва Матвей записался добровольцем, ухитрившись самым невероятным образом прибавить себе те несколько месяцев, которых не хватало до
совершеннолетия. Всю войну он пронес в душе своей светлый образ мамы, тихой ласковой, моложавой еще женщины с усталым лицом и непременной коронкой темных кос на голове. Он четко запомнил при его проводах на фронт дорогое ему заплаканное ее лицо и цеплявшуюся за ее юбку сестренку.
На фронт он ушел так и непознавши вкус девичьего поцелуя…
Теперь же он, опаленный войною боец, защитник Родины, может вершить правосудие над незваным «гостем».
     Вот так и стояли они, казалось, целую вечность - Победитель и Побежденный, Судья и Преступник. Лицом к лицу, упрямо глядя в глаза друг другу.
  Снег продолжал падать с неба, теперь уже крупными хлопьями все более и более скрывая уродство недавно прошедших жарких боев.
   Внезапно над головами стоявших раздался  незатейливый рокот мотора. Юркий самолетик без опознавательных знаков вынырнул из-за леса будто кузнечик. И закружился над заснеженным полем битвы, спускаясь все ниже и ниже, словно любопытствуя, что это за две такие черные точки средь бела поля? Вдруг он, находясь точно над ними… сбросил одну единственную бомбу, может последнюю в его жизни.
Внизу образовалась тот час же огромная черная дыра, которая поглотила эти две точки на снегу: две жизни в едином мгновенном созерцании…
  И освободившись от тяжести земных испытаний, страданий и боли, две души, сбросив с себя оболочки бренных тел, как скорлупу, с огромной скоростью  неслись теперь  в сверкающем тоннеле, взявшись словно бы за руки, к вечному Братству, к Свободе, и к Свету.