32.
Бегущий по сонному посёлку посторонний человек всегда настораживает. Танька это понимала, поэтому шла, не сбиваясь на бег. Ей нужно было выйти к шоссе, хотя она наверняка знала, что на скоростной трассе никто ей не остановит. Нужна бензоколонка или примыкающая дорога с белой на красном пятернёй "Стопа".
Быстрым шагом она спускалась к шоссе, шла по вымощенному цветными кирпичиками подсыхающему тротуару, вдоль которого, ударяясь пенными гребешками о цоколь, стремительно несся ручей прозрачной, отфильтрованной через толщу песка дождевой воды. Танька с удивлением отметила чистоту ручья и даже позавидовала ему: вот бы также до полной прозрачности отфильтровать свои мысли.
Ручеек Танькиных мыслей был мутным. Некоторые мыслишки, казалось, выпирали из головы, как пружины из неисправного матраца. Непрошенные, они лезли на волю и пугали своей противоестественностью, как чёрные, по-рыбьи обтекаемые тела военных вертолётов, мерный рокот их моторов, лязг трескучих пропеллеров. Глядя на ручей Танька думала о том, как легко ей было испачкаться во лжи. Сколько у неё было добровольных помощников! Отмываться придётся самой – желающих помогать негусто!
Ей было совершенно безразлично, что о ней будут думать Дора, Нехама и другие. Родители же, на которых она обижалась и злилась, которым мстила за ограничение свободы, никак не вписывались в безликую шеренгу людей, чьё мнение безразлично!
Она понимала, что уже никогда не будет так, как было прежде. А как будет теперь? Неужели Дора права? В это невозможно поверить! Но и уверенность в обратном зиждется на хлюпком фундаменте представлений о родительской любви как инстинкте. Танька знала, что любовь - не инстинкт, а чувство. Всё стало слишком запутанным и сложным. Гибкий и отчасти манипулятивный мозг Таньки не справлялся с реальностью.
Сначала она просто упивалась своей "завоёванной" свободой, но потом, будто под кожей застряло осиное жало, появился неотступный вопрос: а как там, дома, у родителей? Как они живут без неё? Танька наслаждалась воображаемыми картинами родительских мук. Мама представлялась ей молчаливой, с красными от бесконечных слёз глазами. Папа, полагала Танька, с головой ушёл в работу, почти не появляется дома, берёт дополнительные дежурства. Он пытается своим милосердием, обращенным к посторонним людям – к пациентам,- искупить вину перед ней, родной дочерью, с которой он был бесчувственным домашним тираном.
Это был короткий, но счастливый для Таньки период. Самодовольная реваншистка умерла в её душе ещё в убежище.Она начала понимать, что что только воображала себя белогривой кобылицей – на самом же деле была карликовой лошадкой пони с зашоренными глазами, которой, к тому же, не нравились родительские поводья. Но и то, что она натворила, закусив удила, ей тоже не нравилось. Таньку преследовал вопрос: почему родители её до сих пор не нашли? А, может, вовсе не искали? Как раздавить в себе этот ядовитый клубок по-змеиному перекрученных мыслей? За этим она и бежала домой.
33.
Танька прикидывала свой резерв времени и думала о тактике поиска попутки. Она знала, что бензоколонка и примыкающая дорога находятся за мостом. Мост – длинный, почти километровый, и , пока она будет по нему идти, её отовсюду будет видно, даже из окна интернатовской спальни.
Танька была почти уверена, что её исчезновение ещё не обнаружили, а, если и спохватились, то первоначально поиск пойдёт в пределах территории интерната. Сторож ни за что не признается, что спал, а обвитые со всех сторон колючими цветами заборы – неприступны.
Думая о своём, Танька с интересом рассматривала дома и дворы, мимо которых проходила, читала все подряд объявления, кроме отпечатанных по стандарту извещений о датах и времени поминальных молитв. Это было вне круга её молодых интересов – мысль о скоротечности жизни не возбуждала воображения. Зато объявления о продаже цветочных горшков ручной работы, карликовых кактусов, породистого жеребёнка или волнистых попугайчиков вызвали у Таньки странное чувство. Ей казалось, что за литыми решётками заборов, на стриженых лужайках и в старых домах, похожих на дворянские усадьбы, обитают покой, довольство, тихое, но чужое, семейное счастье, которое от переизбытка самого себя производит то карликовые кактусы, то волнистых попугайчиков. Это злило. И ещё удивляло, что такая благодать выставлена напоказ, никем и ничем не охраняется, и только бессчётно расплодившиеся коты всех мастей то и дело шныряют через улицу, будто именно они и являются хозяевами мира. Хотелось что-нибудь разбить, переломать, измазать какой-нибудь гадостью, но на это не было времени.
Посёлок неожиданно оборвался, и перед Танькой открылась картина свежеперекопанной, как нейтральная полоса на государственной границе, земли с двух сторон дороги, вдоль которой она шла по мощёному тротуару. Тротуар тоже оборвался, и Танька оказалась на обочине. Она заметила, что в низине песок ещё не просох, и её кроссовки оставляют чёткие следы, поэтому вернулась и пошла по краю проезжей части, по асфальту. Впереди начинался плавный подъём на мост, перекинутый над автострадой. На другой стороне, за спуском, виднелись и бензоколонка, и примыкающая дорога…
Танька перешла на бег. Сердце забилось учащенно. Дыхание стало срываться, но Танька надеялась успеть перейти этот проклятый мост до того, как в интернате обнаружат её исчезновение.
-Би-Бип!!! – в полную силу просигналила прямо за её спиной зачем-то остановившаяся машина. Не оглядываясь, Танька припустила во все лопатки. Машина сопровождала её сзади – Таньке казалось, преследовала,- иногда включая звуковой сигнал.
- Куда так бежишь, Таня? – девичий голос был знакомым. Танька оглянулась. Из открытого окна машины выглядывала Светка. Она повторила свой вопрос.
-Домой!- коротко выдохнула Танька.
- Тогда садись! Подвезём! – вмешался папа подруги-Светки, сидевший впереди, рядом с женой. За рулём была она.
Танька рухнула рядом со Светкой, еле выдавив из себя почти неслышное:
- Здрасьте!
Машина набирала скорость, Танька приходила в себя, вытирая потный лоб бумажными салфетками, которые ей подавала Светка.
- Всё складывается, всё получается удачно! – радостная, как победная реляция, мысль торжественной барабанной дробью стучала в висках у Таньки. Цвет её лица стремился приблизиться к цвету распаренной свёклы.
- Попей! – почти с подобострастием Света протянула бутылку минералки. - Ну, ты даёшь! Вся школа - в шоке! Как ты смогла?! – в её голосе было искреннее восхищение подругой. Танька молча сделала несколько глотков и совсем притихла. По напряжённым спинам взрослых она поняла, что родители Светки детского восторга своей дочери не разделяют. И сама Танька уже стыдилась того, что так восхищало и будоражило её школьную подружку.
- Вы-то как здесь оказались в такую рань? – спросила она, резко понижая пафос Светкиного восторга, как скорость при торможении двигателем.
- У папиного школьного друга был день рождения, - застрекотала Светка, естественно, папочка в торжестве участвовал активно! За руль в таком виде не садятся, а мама по темноте боится ездить! Вот и ждали рассвета!
–Меня теперь одну дома не оставляют! Повсюду таскают за собой! Скукотища! Но я, как ты, не смогу, - она сожалела о своей слабости и продолжала, -твоей смелости и решительности у меня нет, а ты, мне кажется, просто героиня!
- Ага, - не совсем трезвым голосом с перегаром иронии загасил вспышку детского восторга Светин папа, - отважная девушка! Прямо Павлик Морозов в американских джинсах!
- Я намного хуже , - серьёзно ответила Танька. – Он бесхитростный был, наивный, но правдивый! А я нарочно придумала! Наврала! И все почему-то мне поверили…
-Вот как?- к разговору подключилась мама Светки. – Значит, с божьей помощью, понимать начинаешь? Бедные твои родители! Как только они всё это пережить могут? Отца с работы в тот же день с волчьим билетом выгнали! Ещё и садистом обозвали! Сколько сил он потратил, чтобы снова врачом стать! И за одну минуту взашей выгнали – спасибо родной дочери! Мама твоя в тот вечер к нам пришла. Она, бежняжка, даже понять не могла, в чём дело! Ну и ну!, - женщина немного помолчала и продолжила уверенно и безжалостно:
- Сейчас и оттуда бежишь? Тяжёлый случай! Иди! Расхлёбывай кашу, которую заварила! Приехали,- она резко остановила машину и сурово взглянула на свою притихшую Светку.
-Спасибо,- прошептала беглянка и шагнула в полумрак подъезда.
34.
В потайном месте у неё был припрятан ключ от входной двери. Она проверила его сохранность, но что-то помешало в этот раз открыть дверь родительского дома своим ключом. Танька вообще замешкалась перед дверью: поправила волосы, отряхнула с кроссовок налипший песок, с минуту просто постояла в задумчивости, но потом решительно надавила на кнопку звонка. Открывать дверь в столь ранний час Аркадий и Наталья пошли вместе.
Через три часа в квартире Зайчиков зазвонил телефон.
За три часа в интервале между дверным и телефонным звонками изменилась жизнь семьи. Оба - и Аркадий, и Наталья – не ожидали за двербю увидеть Таньку. Её покаянный вид без слов объяснял всё. Танька была обласкана, накормлена, выслушана. Когда Наталья сказала, что и они, наверно, палку перегибали, Танька расчувствовалась до светлых слёз, но упрямо возразила:
-Вы просто любили меня.
Рассказ про хождение в русскую партию вызвал у Таньки изумление. Она не поверила, подумала её хотят разыграть, но Аркадий извлёк из пухлой канцелярской папки копию их заявления и подколотый скрепкой ответ депутата Кнессета: "Ваше дело рассматривается…"
Произошло главное: семья воссоединилась. Строптивая дочь и её родители стали единомышленниками, им предстояло расхлёбать густо заваренную кашу. Вопрос упирался в надёжного адвоката, которого совсем не просто найти.
Телефон звонил. Танька умоляла не поднимать трубку, будто чувствовала, что это по её душу. Аркадий растерялся, а Наталья сказала, что спрятанная в песок голова самого cтрауса не спасает, и подняла трубку.
На другом конце провода социальная работница интерната Нехама, вызванная из дому в выходной в связи с особыми обстоятельствами, говорила, не подбирая слов, об исчезновении их дочери из интерната. Она сообщала, что поставлена в известность полиция, и долг каждого, кто знает что-либо о месте нахождения девочки,немедленно передать туда имеющуюся информацию.
Наталья поняла всё дословно, но, чтобы выиграть время и получше обдумать ответ, сказала:
- Ани ола хадаша. Ло тов мевина иврит. Бэвакаша: леат-леат!*
* ( Говорите помедленнее, я новенькая, иврит понимаю плохо).
Аркаша с Танькой чуть не лопнули от смеха, поддавшись магии хорошей шутки. Нехама же, либо почувствовала издёвку, либо совсем упростила суть текста. Она спросила в лоб:
-Татьяна находится у вас?
-Да, - ответила Наталья. Она не умела врать.
-Когда девочка к вам пришла?
-Около семи утра.
-Почему вы до сих пор не сообщили об этом в полицию?
- О чём? О чём сообщать в полицию?
- Вам до суда запрещены любые контакты с дочерью.У вас на руках судебное предписание. Вы его нарушили.
-Она же сама к нам вернулась! Что, по-вашему, я должна была сделать?
- Позвонить в полицию!
-В полицию?
-Да! По закону вы были обязаны немедленно сообщить в полицию, что ваша дочь пришла в ваш дом. Ей этого делать нельзя, она знает!
- Но она же моя дочь! На свою дочь я должна донести в полицию? Донести, что она к родителям пришла?
- Продолжать разговор не имеет смысла! Мы говорим на разных языках! Сами её в интернат вернёте или по адресу полицейскую машину направить?
-Сами,- тихо ответила Наталья.
Все всё поняли. Танька беззвучно заплакала. Аркадий задумался на минуту и отдал дочери свой мобильник с подзарядкой. Наталья вызвала такси.
(продолжение следует)