Шпильки и Моцарт.
Largo.
Отзвуки Et lux perpetua luceat eis *, сумбур струнных и гром аплодисментов все ещё стоят в ушах. В руках лилии, папка с нотами.
После душного, жаркого зала – пронзительно свежий воздух. Задумчивой тенью возвышается Чайковский на постаменте, словно прислушивается. Te decet himnus, Deus.
В трубке длинный гудок, другой…
- Милый, встретишь? Ещё на работе? Годунов разве так долго… ах, банкет… я понимаю.
Разочарованный писк прерванной связи, мобильный прячется в кармашек портпледа с концертным платьем.
На Арбатской никого, только под потолком чирикает случайно залетевший воробей. Рычит контрабасовым глиссандо и подмигивает последний поезд.
Пустой вагон, сонно перестукивают ксилофоном колеса. Гул тоннеля тубами и валторнами, звенящий, подвешенный в бесконечности звук метро – и тусклый свет родной станции. Полуночная тишина, напоенная запахом липких почек, удаляющийся механический вой стелется над рельсами, выплескивается на аллею вдоль линии метро. Редкие фонари бросают пятна желтого света на тротуар, качаются чуть мохнатые ветви тополей над головой.
Знакомая до последней выбоинки дорожка – от станции к дому. Над крышами щербатый месяц. Lux aeterna luceat eis, Domine*
Арка, гулкая тишина чужого двора… Эхо шагов в кирпичном ущелье - цокают шпильки… Смотрят в спину, подмигивают синие окна. Притаились у входа в парк хищные силуэты, мерцающие металлом, смежившие глаза фар. Калитка открыта, и шепчутся липы с запутавшимся в ветвях месяцем - Agnus Dei, qui tollis peccata mundi*.
Тихо. В бледном свете отблескивает асфальт после дождя. Холодно, сыро – и шуршит в кустах… кошка?
Цок-цок, allegro agitato*. Пустой парк принимает в объятья лунной тени, как под своды собора… скорчились горгульями колючие кусты по сторонам асфальтовой дорожки…
Пусто. Темно. Призрачная мелодия ветра переплетается со звуками флейт. Только шпильки быстрее, дыхание тише, сердце – громче. Никого – лишь тени и шелест.
Скользит из напряженных пальцев папка с Моцартом, цокот каблучков замирает. Эхо сбивается с ритма – полтакта, всего полтакта лишних… и не шпильки…
Сердце застряло в горле, не вздохнуть. Цок-цок… эхо в такт. Ещё: цок-цок, цок-цок… Тремоло скрипок под ребрами, крадущиеся литавры эха за спиной. Не в такт, не в такт… под сурдинку альтами – шорох шин одинокой машины, так близко – и так далеко…
Шпильки ксилофоном, вздох ветра. Kyrie. Холодно, до дрожи холодно…
Обернуться? Не надо. Всего лишь эхо… но почему громче? Синкопами?
Ещё немного, совсем чуть… за изгибом аллеи – ворота, свет улицы.
Kyrie… через стонущий в ветвях ветер, сквозь рвущий Kyrie eleison хруст букета… зачем так громко?
Литавры шагов – близко, совсем близко… побежать? На шпильках… Christe eleison… нечаянный прохожий засмеется – пусть это будет прохожий! Kyrie! – все равно. Не оборачиваться!
Вот он, поворот, но уже настигают литавры. Уверенно-мягкие шаги не подстраиваются под ритм. Порыв ветра – сломанная ветка падает под ноги… проклятые туфли!
Разлетаются листы ночными бабочками над букетом лилий… Tuba mirum spargens sonum!
Литавры замирают.
- Добрый вечер.
Hosanna! Hosanna in excelsis!
- Так поздно… с концерта?
Протягивает руку, улыбается. Помогает встать.
- Вы же никогда не ходите на шпильках…
Укоризненно качает головой… и улыбается. А глаза… отблеск луны?
- Зря вы так, душенька…
Не отблеск – свет… красный, манящий… холодный… острые белые клыки в черном провале рта…
Весенняя тишина взрывается громом оркестра - dies irae - воем органа, криком хора – dies illa… Solvet saeclum in favilla.
Больно! Как больно! В груди сладко замирает… в глазах софиты, ветер аплодисментов проносится в ветвях…
На лепестки лилий падают черные капли, пятнают разлетевшиеся ноты…
Весна, нежный и терпкий запах последней весны… штрихи редких машин, пятнышки высоток… волшебная музыка растворяется в розовом зареве тысяч фонарей…
Requiem aeternam dona eis, Domine,
Et lux perpetua luceat eis.
***
- Спокойной ночи, Леночка.
- Спокойной ночи, дядь Дим. Спасибо.
- Не болит больше?
- Уже нет.
- И как вы на этих ходулях… Что ж тебя Саша не встретил?
- Не успел, дядь Дим. Премьера у них…
- А… ну, спокойной ночи, Леночка.
- Спокойной ночи.
Крепкая фигура соседа удаляется, мерно стучат шаги – два пролета вниз.
Сердце взлетает к горлу, трепещет в нетерпении, горят кончики пальцев. Повернуть ключ, скорее в дверь! Портплед и папка летят на тумбочку, за ними букет, черные лодочки – в стороны. Босиком, не зажигая света, в комнату. Только слабый свет фонарей с улицы разгоняет мрак, резко орет сирена. Светится синим огонек – нажать кнопочку…
Загудел, пропел родные нотки, засветился…
Взлетают смычки, дирижер в черном фраке дает ауфтакт… зал наполняется звуками – и сквозь время, сквозь струнные грезы и всхлипы Lux aeterna luceat eis, Domine, Cum sanctis tuis in aeternum, quia pius es тихо пощелкивают клавиши:
«Глава третья. Встреча.
Янтарный глаз луны мерцал в рваных облаках. Замерзшие, голые березы качались и скрипели. Он крался неслышимый и невидимый – и лишь старый барсук забился поглубже в нору под вязом, чуя запах голодного хищника.
Тонкий силуэт между деревьев манил развевающимися крыльями плаща, звал тонким ароматом теплой крови. Стучали каблучки по растрескавшимся плитам…»
Lux aeterna luceat eis, Domine,
Cum sanctis tuis in aeternum, quia pius es.
Requiem aeternam dona eis, Domine,
Et lux perpetua luceat eis.
***
* Largo - медленно.
* Lux aeterna luceat eis, Domine, - Вечный свет даруй им, Господи,
* Cum sanctis tuis in aeternum, quia pius es. - с твоими Святыми навеки, потому что ты милосерд.
* Requiem aeternam dona eis, Domine, - Вечный покой даруй им, Господи,
* Et lux perpetua luceat eis. - и свет непрерывный пусть им светит.
* Te decet himnus, Deus - Тебе, Боже, поется гимн в Сионе
* Lux aeterna luceat eis, Domine - Да светит им вечный свет, Господи.
* Agnus Dei, qui tollis peccata mundi – Агнец Божий, кто принимает грехи мира.
* allegro agitato – быстро, взволнованно.
* Kyrie eleison. – Господи, помилуй.
* Christe eleison. – Христос, помилуй.
* Tuba mirum spargens sonum - Трубы удивительный звук пронесется
* Dies irae, dies illa Solvet saeclum in favilla. - День гнева, тот день, повергнет мир во прах.
* Lacrimosa dies illa, Qua resurget ex favilla – О слезный тот день, в который восстанет из праха