Гадкий цыплёнок

   
     В семье курицы Рябы был один-единственный гадкий цыплёнок – рябой, все остальные - рыжие. Гадкий цыплёнок был белым с тёмными пятнышками, в точности, как его мать. Она же  заклёвывала цыплёнка, едва он попадал в поле её зрения. И он, бедный  забивался в любую щёлку, только бы его не увидела мать. Чтобы уберечь цыплёнка, хозяйка забрала его, и теперь он целыми днями бегал у её ног, кормился с рук, забирался к ней на плечо и пытался клевать родинки на её шее.

     Утомившись за день, хозяйка присела на крыльцо. У её ног цвинькал маленький, рябой цыплёнок. Глядя на него, хозяйка задумалась: «Это же надо. Правду говорят, что куры – дуры. Ведь всё живое любит себе подобное. А эта, видать уж очень любит рыжего петуха. Не зря  народная примета гласит, что счастливою будет девочка, похожая на отца.  И в этом что-то есть. Ведь если жена любит  мужа, то и в дочери с радостью узнаёт черты своего любимого. А муж любит дочь, как своё подобие, своё продолжение. Но это – если любит. Ох уж эти «если».
     Незаметно мысли увели её в далекое послевоенное детство. Она тоже была похожа на отца, и часто хуторянки, гладя её светлую головку, приговаривали: «Папина дочка, счастливою будет».
     Но счастье то ли обошло их хутор, то ли просто не узнало её. Отец начал пить.  Какое горе он запивал, трудно сказать. Может смерть друзей-однополчан. А может свои слабости. И жена возненавидела его лютой ненавистью. Развод? Но в трудное время, когда мужиков осталось столько, что  хоть в Красную Книгу заноси, да и те калеки, «не дура же она, в самом деле, чтобы своего мужа, с руками, с ногами отдавать другой? А ведь сразу  подберут», – так думала она. Да так вот и жили: она ненавидела его, но их сближали  общие заботы, общая постель. И всю свою неприязнь она выплёскивала на светленькую беззащитную девчонку, как две капли воды, похожую на своего отца. Девчонка, как беспомощный,  заклёванный цыплёнок забивалась в уголок, где  полагала - её никто не увидит. В углу всегда было пасмурно и грустно. И она плакала горько, сдерживая рыдания, чтобы и не услышали. Потом, обессилев, успокаивалась и уносилась в мечтах в то далёкое будущее, где её кто-то будет любить. И фантазировала, придумывая любовь беззаветную, жертвенную. А ещё, спрятавшись, она много читала, размышляла и, не на шутку, жалела себя.

     Это длилось годы, пока однажды вдруг не поняла, что уже выросла. Она стряхнула с себя шелуху обид, вышла под солнце и почувствовала, как солнце через глаза наполняет её, заполняет каждую клеточку тела. Хулиганистый ветер в разные стороны рвал  платье и надувал парусом подол. И она побежала под натиском ветра по разноцветному холсту земли, озаренному чистым светом  любви и звонкой радости.
     Больше она уже  не пряталась. И ни на кого не обижалась.
     Цыплёнок больно клюнул царапину на её ноге. Она очнулась. По щекам уже немолодой женщины, перепрыгивая через овражки морщин,  текли слёзы. Они текли издалека, из тех детских лет, где её недолюбили.
 
     - Подожди, малыш, скоро у тебя прорежется голос, появится гребешок, шпоры. И тебя уже никто не посмеет обидеть.
     Она смахнула слёзы, посадила цыплёнка себе за пазуху и пошла заниматься своими каждодневными будничными делами. А цыплёнок ещё немного поцвинькал и успокоился, согревшись её теплом.