Каждую ночь перед тем, как отправиться спать, Хью выходит посмотреть на звезды. Его интерес к ним не научен – он не ищет на небе созвездий, не упоминает вскользь названия звезд, скорее отдает дань уважения всему их множеству, изредка слегка вздыхая. Если у него спрашивают, существует ли жизнь на других планетах, Хью отвечает: «Конечно. Посмотрите, как велики шансы».
Было бы несправедливо, если бы вселенная принадлежала только нам одним. Но лично меня очень смущает мысль о существовании инопланетных миров. Если на самом деле существуют миллиарды других цивилизаций, во что превращаются наши знаменитости? Если положение человека измеряется подвижной шкалой узнаваемости, то что будет, если мы все вдруг станет малозначительными? Как мы найдем свое место в мире?
Стараясь разобраться в этом, я вспомнил празднование Дня труда в загородном клубе Рэйли в 1968 году. Я сидел в столовой и прислушивался к разговору компании шестиклассников, которые жили в другой части города и обсуждали важные изменения в наступающем учебном году. По словам девочки по имени Дженет, ни Пэм Доббинс, ни Джея Джексона не пригласили на вечеринку в честь Дня независимости в доме близнецов Даффи, которые потом сказали Кейт Мэтьюс, что ни Пэм, ни Джей уже не вписываются в их компанию в седьмом классе. «Полностью, абсолютно не вписываются, - сказала Дженет. - Пуф, и нету».
Я не знал ни Пэм Доббинс, ни Джея Джексона, но благоговейный тон Дженет поверг меня в легкий шок. Можете назвать меня наивным, но мне никогда не приходило в голову, что в других школах тоже могут быть популярные компании. В двенадцать лет я думал, что знаменитости моей школы, если уж и известны не по всей стране, то, по крайней мере, являются единичным явлением. Почему иначе наши жизни вращались вокруг них? Я не входил в число школьных знаменитостей, но вспоминаю, что в тот момент подумал, что знаменитости Дженет, кем бы они ни были, не сравнятся с нашими. А вдруг я ошибся? Что если я потратил всю свою жизнь, сравнивая себя с людьми, которые ничего собой не представляли? Как ни пытался, я не могу до конца осознать это.
Они спелись в третьем классе. Энн Карлсуорт, Кристи Кеймор, Деб Бэвинс, Майк Холлиуэл, Дуг Мидлтон, Тэд Поуп: они составляли ядро группы школьных знаменитостей, чью жизнь на протяжении последующих шести лет мои одноклассники и я изучали так прилежно, как мы должны были изучать математику и английский. Что смущало нас больше всего, так это отсутствие каких-либо особых критериев популярности. Было ли у них чувство юмора? Нет. Они были интересными в общении? Вызывали зевоту. Ни у одного не было ни бассейнов, ни лошадей. Они не обладали никакими талантами, оценки их были довольно средними. Именно их несовершенство давало нам надежду и заставляло всегда быть в форме. Иногда они избирали нового участника своей группы, поэтому среди всех учеников царило настроение «о, пожалуйста, выберите меня!» Не имело значения, что ты собой представлял как человек. Компания знаменитостей делала тебя особенным. В этом и заключалось ее волшебное свойство.
Их власть была столь всеобъемлюща, что я почувствовал себя польщенным, когда один из них попал мне камнем в губу. Он швырнул его в меня после школы, и по возвращении домой я вбежал в спальню сестер, прижимая к груди окровавленную салфетку, и завопил: «Это Тэд сделал!!!»
Лиза училась на год старше меня, но все же понимала всю важность случившегося. «Он что-нибудь сказал? – спросила она. – Ты сохранил камень?»
Папа потребовал, чтобы я отомстил, и сказал, что мне следовало надрать обидчику задницу.
«Ой, пап, ты не понимаешь».
«Чепуха. Надо было врезать ему по чердаку так, чтобы он ласты склеил».
«Ты со мной разговариваешь?» - спросил я. Не беря во внимание доисторический сленг, что обо мне вообразил мой отец? Мальчики, которые проводят выходные за выпечкой бананово-ореховых пирожных, обычно не преуспевают в искусстве рукопашного боя.
«Да ладно тебе, пап, - вмешалась Лиза. – Очнись».
На следующий день меня отвели к доктору Повличу на рентген. Камень повредил один из нижних зубов, и встал вопрос о том, кто будет платить за лечение корневого канала. Я решил, что раз мои родители зачали, родили и воспитали меня как постоянного гостя в их доме, то они должны и счет оплатить, но отец думал по-другому. Он решил, что заплатить обязаны Поупы. Я практически бился в истерике, когда он взялся за телефонную книгу.
«Ты же не можешь просто…позвонить Тэду домой».
«Да что ты? – сказал он. – Смотри, как я это делаю».
В телефонной книге Райли было два Тэда Поупа, старший и младший. Тот, который учился в моем классе, следовал после младшего. Он был третьим по счету. Папа позвонил обоим, и старшему, и младшему, начиная разговор с одной и той же фразы: «Это Лу Седарис. Слушай, парень, у нас тут проблема с твоим сыном».
Он произносил нашу фамилию так, как будто она что-то значила, как будто мы были известны и уважаемы. Было тем более унизительно, когда его попросили повторить ее. Потом произнести по буквам.
Встреча была назначена на следующий вечер, и перед тем, как выйти из дома я умолял отца переодеться. Он строил пристройку к гаражу и был одет в шорты цвета хаки, заляпанные краской и комочками засохшего бетона. Через дырку в его потрепанной футболке можно было, особо не присматриваясь, разглядеть сосок.
«Чем, черт возьми, тебе не нравится эта одежда? - спросил он. – Мы ж не на ужин идем, какая кому разница, во что я одет?»
Я начал вопить, зовя маму, и, в конце концов, он согласился сменить футболку.
Снаружи дом Тэда ничем особо не отличался от остальных – стандартная постройка с гаражом, который мой отец назвал абсолютно непригодным. Мистер Поуп открыл дверь в светлых брюках для гольфа и повел нас вниз в помещение, которое он назвал «игровой комнатой».
«О, - сказал я, - как мило».
Комната была сырая, без окон и освещалась светильниками от Тиффани. Цветные стекла абажуров составляли слова «Буш» и «Бадвайзер». Стены были обшиты панелями под орешник, а мебель выглядела так, как будто первые поселенцы вручную собрали все эти кресла и кофейные столики из своих драгоценных повозок. Заметив висящую на стене над телевизором эмблему студенческого братства, папа произнес на своем ломаном греческом: «Kalispera sas adhelfos».
Когда мистер Поуп непонимающе на него взглянул, папа улыбнулся и перевел: «Я сказал – «Добрый вечер, брат».
«А…да, - сказал мистер Поуп. – Братства называются по буквам греческого алфавита».
Он пригласил нас присесть и предложил чего-нибудь выпить. Колы? Пива? Мне не хотелось истощать их драгоценные запасы колы, но прежде, чем я успел отказаться, отец, не задумываясь, согласился и попросил по стакану и того, и другого. Заказы были отправлены наверх, и через несколько минут появилась миссис Поуп с банками колы и стаканчиками.
«Ну, приветик», - сказал папа. Это было его обычное приветствие, обращенное к красивой женщине, но в этом случае я понял, что он шутит. Миссис Поуп была непривлекательная, обычная. Когда она ставила перед нами напитки, я заметил, что сын унаследовал ее грубоватый, слегка вздернутый нос, который шел ему, но ее делал чересчур подозрительной и критичной.
«Итак, - сказала она. – Я слышала, вы были у дантиста». Она старалась завязать непринужденный разговор, но из-за ее носа это прозвучало как оскорбление, как будто я всего лишь запломбировал зуб и теперь ищу, кто бы оплатил счет.
«Да, скажу я вам, он был у дантиста, - сказал отец. – Если кто-то попадает тебе в губу камнем, то, я думаю, что кабинет дантиста – это первое место, куда направится любой здравомыслящий человек».
Мистер Поуп миролюбиво поднял руки. «Притормозим слегка, - сказал он. – Давайте немного успокоимся». Он крикнул Тэду наверх, но ответа не последовало. Тогда он позвонил и приказал сыну прекратить заниматься ерундой и как можно быстрее спуститься в игровую комнату.
Прозвучал топот ног по покрытой ковром лестнице, и к нам влетел Тед, само дружелюбие и мольба о прощении. Министр позвонил. Игру перенесли. «Здравствуйте, сэр, вы…?»
Он посмотрел моему отцу прямо в глаза и крепко пожал руку, удержав ее в своей точно необходимое время. Если многие рукопожатия бурчат себе под нос, то его ясно сообщало: «Мы решим эту проблему как можно быстрее» и «Я надеюсь на ваши голоса в ноябре».
Я думал, что увидев его вне его компании, я испытаю неуютное чувство человека, который нашел на тротуаре оторванную человеческую руку. Но Тэд был способен существовать независимо. Наблюдая за ним в действии, я понял, что его популярность была неслучайна. В отличие от обычного человеческого существа, он обладал необъяснимым талантом нравиться людям. Он не подлизывался и не выкручивался, изо всех сил стараясь выполнить желание других. Скорее он был похож на благородного миссионера, который словно предлагает все, чего можно желать. Помимо его атлетического сложения, можно было насладиться его безупречными манерами, уверенностью в себе, задорным энтузиазмом. Казалось, даже его родители воспряли духом в присутствии Тэда, поставили ноги ровно и сели чуть прямее, когда он занял место рядом с ними. Если бы мы встретились при других обстоятельствах, мой папа был бы от него в восторге, возможно, даже дошел бы до того, чтобы назвать его сынок – но в деле были замешаны деньги, и он сдержался.
«Ну, вот, - сказал мистер Поуп. – Теперь, когда все в сборе, я надеюсь, мы сможем все выяснить. Если не принимать во внимание палки и камни, то, по моему мнению, вся ситуация сводится к небольшому недоразумению между друзьями».
Я опустил глаза, ожидая, что Тэд сейчас поправить своего отца. «Друзья? С ним?» Я думал, что последует смех или знаменитое фырканье Тэда, но он ничего не сказал. И своим молчанием он окончательно меня покорил. Небольшое недоразумение – в этом-то все и дело. Как же я раньше этого не понял?
Первым же моим побуждением было спасти друга, поэтому я заявил, что, по большому счету, я сам встал на пути у быстро летящего камня Тэда.
«Какого черта он бросался камнями?» - спросил мой отец. «Куда, черт возьми, он их кидал?»
Миссис Поуп нахмурилась, давая понять, что использование таких выражений не приветствуется в игровой комнате.
«Господи боже, парень должно быть совсем идиот».
Тэд поклялся, что он ни во что конкретно не целился, и я его поддержал, сообщив, что мы все это делаем. «Ну, знаете, как во Вьетнаме. Просто дружеский огонь».
Мой папа поинтересовался, что, черт побери, я могу знать о Вьетнаме. Маму Тэда опять передернуло, и она сказала, что мальчики могли набраться этого в новостях.
«Вы понятия не имеете, о чем говорите», - сказал папа.
«Моя жена имеет в виду…», - начал мистер Поуп.
«О, чепуха».
Троица Поупов обменялась многозначительными взглядами, быстро проведя своеобразный телепатический совет племени. «Этот человек сумасшедший», - говорили дымовые сигналы. «Создает слишком много проблем».
Я посмотрел на отца, человека в грязных шортах, который пил пиво прямо из банки, вместо того, чтобы налить его в стакан, и подумал: «Ты здесь лишний». Более того, я решил, что именно из-за него и я тоже лишний. Эти идиотские фразочки на греческом, лекции о том, как правильно мешать бетон, скандал из-за того, кто оплатит дурацкий счет дантиста – понемногу все это впиталось в мою кровь, лишая меня природной способности нравиться людям. Потому что, сколько я себя помню, он всегда говорил нам, что неважно, что о тебе думают другие: их мнение полная ерунда, потеря времени, чепуха. Но оно все-таки важно, особенно, когда принадлежит таким людям.
«Ладно, - сказал мистер Поуп.- Вижу, что так мы ни к чему не придем».
Папа засмеялся. «Да, вы это точно подметили». Это прозвучало как прощальная фраза, но вместо того, чтобы встать и уйти, он устроился на диване поудобнее и поставил свою банку с пивом на живот. «Мы все никуда не продвигаемся».
Я абсолютно уверен, что в тот момент и мне, и Тэду пришла в голову одна и та же пугающая картина. Пока весь остальной мир продолжает движение, мой постепенно обрастающий грязью и бородой отец будет сидеть на диване в игровой комнате. Наступит Рождество, придут друзья, и Поупы с горечью укажут им на кресла. «Просто не обращайте на него внимания, - скажут они. – Рано или поздно он уйдет домой».
В конце концов, они согласились оплатить половину стоимости корневого канала, но не потому, что считали это справедливым, а потому что хотели, чтобы мы ушли.
Некоторые дружеские отношения возникают из-за общности интересов и мыслей: вам обоим нравится дзюдо или походы с палатками, или хот-дог собственного приготовления. Другие же крепнут в борьбе против общего врага. Покидая дом Тэда, я решил, что наша, скорее всего, будет принадлежать ко второму типу. Мы начнем перемывать кости моему отцу, а потом постепенно перейдем к сотне других предметов и людей, которые действуют нам на нервы. «Ты ненавидишь оливки!» - представлял я его слова. «Я тоже!»
Но как выяснилось, единственной вещью, которую мы оба ненавидели, был я. Вернее, себя ненавидел я. У Тэда даже не хватило на это энтузиазма. На следующий день после встречи я подошел к нему в столовой, где он сидел за своим постоянным столом в окружении своих постоянных друзей. «Слушай, - сказал я, - мне очень жаль, что так получилось с моим папой». Я отрепетировал целую речь, дополненную пародиями, но не успел я закончить свою ключевую фразу, он отвернулся, чтобы продолжить разговор с Дугом Мидлтоном. Наши ложные показания, поведение моего отца, даже брошенный в меня камень: я был настолько ниже его, что это не оставило никакого следа.
Пуф.
Звезды нашей школы засверкали еще ярче в средних классах, но тут пришел десятый, и все начало меняться. В связи с отменой сегрегации многие популярные ученики отправились в частные школы, а оставшиеся казались глупыми и устаревшими, сверженные монархи государства, о котором обычные граждане и думать забыли.
В начале средней школы на Тэда напала компания чернокожих ребят, которые стащили его ботинки и кинули их в туалет. Я знал, что должен обрадоваться, но часть меня восприняла это как личное оскорбление. Да, он был отверженным принцем, но я все же верил в монархию. Когда его имя назвали при вручении аттестатов, именно я хлопал дольше всех, переплюнув даже его родителей, которые воспитанно перестали аплодировать, когда он спустился со сцены.
Я много думал о Тэде в последующие годы, гадая, в какой он поступил колледж и стал ли там членом студенческого братства. Эра университетских знаменитостей прошла, но шумные притоны со столами для игры в пул продолжают служить объединяющим звеном для некогда бывших популярными, а теперь ставших насильниками и перспективными алкоголиками. Я говорил себе, что пока его собратья плывут в объятья горькой и безнадежной взрослой жизни, Тэд попал в круг людей, которые изменили его жизнь. Он – лауреат поэтической премии Лихтенштейна, хирург, который заботливо излечивает от рака, учитель девятых классов, который настаивает на том, что в мире всем хватит места. Переезжая в другой город, я всегда надеюсь, что он будет жить в квартире по соседству. Мы встретимся в холле, он протянет мне руку со словами: «Извините, но…мы случайно не знакомы?» Это необязательно должно случиться сегодня, но это непременно случиться. Я оставил для него местечко, а, если он не появится, мне придется простить моего отца.
Корневой канал, который должен был продержаться десять лет, продержался уже тридцать, хотя тут нечем гордиться. Со временем сточившийся и ослабший зуб стал какого-то грязно-коричневого цвета, который в каталоге одежды называют «кабуки». Он все еще держится на месте, но с трудом. Доктор Повлич заработал себе на перестроенный кирпичный дом рядом с торговым центром, а мой нынешний дантист, доктор Гвиг, принимает в кабинете рядом с Мадлен, в Париже. В мой последний визит, он схватил мой мертвый зуб кончиками пальцем и аккуратно покачал его туда-сюда. Мне очень не хотелось без повода испытывать его терпение, поэтому, когда он спросил, как это случилось с зубом, я слегка замешкался, придумывая наиболее точный ответ. Мое прошлое было слишком сложно, чтобы излагать его на французском, поэтому я представил себе счастливое будущее, и объяснил состояние корневого канала небольшим недоразумением между друзьями.