Фрагменты из повести
ПИОНЕРСКИЕ КУРСЫ
Начальник пионерлагеря иронически взглянул на меня и предложил заполнить анкету. Я заполнил, он внимательно изучил ее.
— У вас одна графа не заполнена. С желанием едете в пионерлагерь?
— С желанием.
— С каким?
— Пообщаться с детьми.
— Дипломат, — усмехнулся он.
Месяц спустя начались курсы вожатых. Их по традиции проводили в Доме пионеров — одноэтажном коттедже, во дворе которого буйно росла сирень. Два дня мы слушали лекции и занимались взаимным изучением: сильный пол изучал прекрасный, а в обратном направлении шла скрытая, но более углублённая контрразведка.
На третий день началась практика. Инструктор Дома пионеров, осмотрела нас, построила и вывела во внутренний дворик. Теперь это внутренний дворик стоматологической поликлиники, если это кому интересно. При первом же повороте из шеренги выделился худощавый парень с бесстрастным выражением лица. Он остался стоять на месте, когда мы все по команде инструктора сделали «правое плечо вперед». Инструктор выразительно посмотрела на него.
— Виктор Зигмундович! Вас не касается?
Тот, задрав голову, изучал барашки облаков, плывущие по небу.
— Вагнер! — повысила голос инструктор.
Однофамилец великого композитора спустился на землю и с досадой посмотрел на инструктора.
— Так ведь каждый год одно и то же! Сколько ж можно!
Так мы узнали Витю Вагнера и стали звать его просто Сигизмундычем.
И ВОТ МЫ НА МЕСТЕ
Через неделю курсы кончились, и мы выехали на место действия. Водометное судно «Заря», в просторечии именуемая «Корыто», ждало, фырча и подрагивая, как породистая лошадь. Пассажиров оказалось больше обычного, часть из них осталась на берегу; капитан крикнул на прощанье в мегафон:
— Я даю честное слово речного волка, что выжму из этой посудины все, что возможно, и вернусь за вами!
И мы со страшной для «Зари» скоростью помчались вниз по течению реки. Городской пляж с осыпающимся берегом, бесчисленные моторки, словно сельди, на берегу, садовые участки институтского товарищества «Мичуринец»; наконец, шапка Ратминского бора, развалины церкви, носившей когда-то звучное имя Похвалы Богородицы… — мы покинули Московскую область, оставив за собой живописный мыс — Ратминскую стрелку, где, обозначая пределы былых церковных угодий, кипела сирень…
Старший пионервожатый Юрченко напомнил, что есть девиз отряда, речевка, название... и бог знает что там еще! Все это предстояло выбрать вместе с пионерами. Простор для остроумия был широкий, и я не упустил случая сымпровизировать. Мои усилия не остались незамеченными со стороны девушки в вельветовых брюках, на которую я обратил внимание еще на набережной, и это прибавило мне вдохновения, но все испортил старший пионервожатый Александр Юрченко. Когда мы вышли репетировать дружинные линейки, ему пришло в голову послать меня за знаменем Всесоюзной пионерской организации.
Я не знал тонкой разницы между флагом и знаменем. Видимо, что-то пропустил во время теоретической подготовки. Для меня флаг и знамя было примерно одно и то же. Отличие какое-то было, но оно от меня ускользало. Я надеялся, что флаг будет один, так как не знал, как выглядит Всесоюзной пионерской организации (ещё один пробел в пионерском образовании), но был жестоко разочарован. Там их был целый склад. Поэтому я постоял, пощупал древки, оценил на вес, разницы не почувствовал и вернулся ни с чем. Чтобы не выглядеть идиотом, тем более в присутствии девушек, сказал:
— Нет там никакого знамени.
Юрченко смерил меня взглядом. Пообещал:
— Найду — сниму отгул.
И через минуту уже бежал назад, держа в руках развевающееся полотнище. Оказывается, знамя — это флаг без древка. Во всяком случае, знамя Всесоюзной пионерской организации.
— Ну? — выразительно спросил Юрченко.
— Ах, это, — небрежно сказал я.
Мы отрепетировали девиз, речёвку, что-то ещё и пошли распаковывать чемоданы. Старшим вожатым отряда был определён Андрей Баландиков, у него за плечами была армия, а кудрявая Катя, первокурсница МИФИ: мягкая, добрая, в меру инертная, в круглых очках — сама была еще ребенок, которую мы должны будем воспитывать общими усилиями, так решили мы с Андреем.
Комната, где хранились чемоданы, называлась по-армейски каптеркой. У одной стены стояли деревянные стеллажи, у окна и у стены напротив — две кровати с панцирными сетками.
— А тут недурно! Нары из струганных досок! — засмеялся Андрей, лаская взглядом кровать у окна.
Я кинул свой чемодан на другую.
— А Катьке, — ухмыльнулся Андрей, — мы предложим устроиться в палате девочек. Два спальных места ей будет чересчур роскошно, ха-ха-ха!
ПЕРВЫЙ ДЕНЬ
На следующее утро перед Домом культуры «Мир» толпились красногалстучные пионеры и их беспокойные родители. Андрей держал дощечку «Третий отряд». Началась сверка списков...
Наконец, Юрченко прокричал что-то, срывая голос, и колонны под музыку «Чуть охрипший гудок парохода... Уплывает в таежную даль...» — двинулись по аллее, в сторону набережной. У меня радостно забилось сердце.
Что-то будет!
Самым серьезным испытанием оказался тихий час. Какой там тихий! К нам заглянул вожатый соседнего отряда Королёк. Посмотрел, ухмыльнулся и повел к себе. У него все лежали как шелковые. Двери и окна — нараспашку. Слышен был бы каждый шорох, если бы эти шорохи были.
— Завтра начнем наводить дисциплину, — решил Андрей.
Забегая вперёд, скажу, что ему это удалось. Через неделю ребята уже жаловались:
— Мы же не в армии.
— Но атрибутика-то армейская. Та-ак, разговорчики. Напра-а... ву! В столовую... шагом... арш!
Для острастки Андрей вырезал кнутовище. Его стали звать пастухом, а наш отряд — стадом.
Вагнер, человек опытный, подарил Андрею пряник.
— Зачем? — хмыкнул Андрей.
— Это же классика! — объяснил Вагнер. — Кнут и пряник!
Андрей заржал, но от пряника отказался.
После полдника в клубе состоялся вечер знакомств. Мы по очереди выходили на сцену и в двух словах сообщали о себе. Не знаю, как пионерам, а мне эта информация пошла на пользу. Вельветовая девушка оказалась студенткой МГУ. Ее синеглазая сестра с соломенными волосами — студенткой педагогического. Обе были с математических факультетов. В остальном они скорее дополняли друг друга, чем напоминали. Даже отчества у них были разные. Это меня удивило.
— Они двоюродные сестры, — объяснил Андрей.
— Да, мы сестры! — охотно отозвалась вельветовая Аля.
И они прильнули друг к другу, давая нам возможность полюбоваться серыми глазами Али и пронзительно-васильковыми — Люды.
— Да, вы похожи, — согласился я. — Только не могу понять чем. Что-то в надбровных дугах...
— О-о, — сказала Аля и потрогала брови — словно они у нее должны были вот-вот отклеиться и отвалиться. Ее сестра засмеялась. Голос у нее — как колокольчик. Следом заржал Андрей…
Кое-как дотянули до ужина. Наконец, дали отбой. Мы уложили мальчишек, проверили, как там у Кати, и пошли умываться. Эскадрильи кровопийц, пища, спикировали на наши шеи и спины. Немногим удалось снова подняться в воздух. Однако тут же новые полчища атаковали нас по всем правилам воздушного боя…
Жара постепенно спадала. Сосны источали запах смолы и хвои. Первый день подошел к концу.
МЫ ДЕЖУРИМ
Наше дежурство по лагерю совпало с открытием смены. Вооружившись чернильным карандашом, Андрей раскрыл казенный блокнот, выданный завхозом Симариным на складе, и громко объявил:
— Кто хочет дежурить на хозворотах? Охранять южную границу пионерлагеря?
— Я-а!!! — раздался многоголосый вопль.
Я с восхищением следил за тем, как выигрышно подал Андрей Николаевич этот захудаленький постишко. Не все попались на его хитрость, но тех, кто попался, оказалось вполне достаточно.
Посреди дежурства прибежал шустрый октябренок из шестого отряда — Максимка Максимов, доложил, что на хозворотах — ЧП: кто-то разбил стекло в сторожевой будке. Андрей, раскаленный, ринулся на юг, придерживая одной рукой отвисшую челюсть, из которой уже рвались тихие проклятья, а другой энергично размахивая при ходьбе.
Навстречу, спотыкаясь о корни сосен, шел несносный воспитанник Димочка. Вид у него был напуганный и воинственный одновременно, правая рука — в крови. За ним торопились санитары.
— Что случилось?
— Он кулаком пробил стекло!
Андрей обомлел. Волосы его, зачесанные «ежиком», встали дыбом, глаза расширились и сошлись на переносице, а губы вытянулись трубочкой.
— Это опять ты, ЛЕТАЮЩАЯ ВАФЛЯ?!! — страшным голосом спросил он.
— Она сама виновата! — закричал Димочка. — Она меня испугала!
Из объяснений следовало, что одна из девочек как-то НЕ ТАК посмотрела на Димочку из будки, и он, защищаясь, вмазал в стекло кулаком. Андрей повел бойца в медпункт. Я отправился в столовую, чтобы проверить подготовку к обеду…
На вечернем педсовете, подводя первые итоги, начальник лагеря посмотрел в нашу сторону и тепло улыбнулся.
— Понравилось мне, как сегодня дежурил вожатый третьего отряда. С огоньком!
И хотя похвалили не меня, а Андрея, мне тоже было приятно. Нормальный мужик, подумал я. Андрей, как оказалось, думал иначе. Мы вышли на крыльцо — и тут же были атакованы летающими вампирами.
— У нас был час свободного времени, — отмахиваясь, сказал Андрей. — Все пожрал педсовет!
УТРЕННЯЯ РЫБАЛКА
У меня были свои соображения о том, как наладить тихий час. Эту хитрость я унаследовал от Вани Гайсака — вожатого, который работал здесь годом раньше и с помощью этой хитрости завоевал любовь и уважение своих пионеров — правда, в итоге похудел на шесть килограммов и вернулся в Дубну с двумя новыми дырками на ремне. Я посоветовался с Андреем, получил «добро» Юрченко и объявил первой палате об утренней рыбалке. Надо ли добавлять, что это предложение было встречено с восторгом?
Будильник прогремел в четыре часа утра, но казалось, что еще ночь. Предрассветные сумерки еще ничем не напоминали утра. Я сделал волевое усилие, сполз с кровати и пошел будить ребят. Пока они продирали глаза, одевались, искали удочки и наживку, совсем рассвело. Мы обошли хозяйство Симарина, благополучно миновали шаткий дощатый мостик через безымянный ручей (заросший орешником и осокой так, что едва угадывались его очертания) и пошли вдоль Волги.
Мне было ужасно жаль себя. Утешало одно: комары еще спали. Ребята закинули удочки и прилипли взглядами к поплавкам. Юре Газетову удочки не хватило, и я отдал свою.
— А вы? — встрепенулся кто-то из ребят.
— Ловите, — великодушно кивнул я.
Тихий час в этот день был для меня праздником. Укладывать никого не пришлось. Все рыбаки во главе со своим вожаком сразу уснули и спали до полдника без задних ног. Мой авторитет взлетел на небывалую высоту. Я выполнил главную заповедь вожатого: выявить неформального лидера и сделать его формальным. Правда, целый день я ходил как сонная муха, а потом еще долго делал вид, что заядлый рыбак.
ЛЮДА
Пионеров вывели на пляж. Жалкое зрелище! По свистку физрука очередная «десятка» вбегала в воду. Через две минуты физруки свистели снова. Следующие...
— Посмотри, — сказал Андрей. Я посмотрел на физруков. Бывший десантник Здоровяков зевал, разевая рот, как парадное.
— Да не туда, — поправил Андрей.
На мостках, которыми был окружен пляж, стояли девочки из нашего отряда. В центре, с хула-хупом в руках, — Люба. Во всем ее облике, и в том, как она стояла, и в неопределенной улыбке было непередаваемое кокетство, но еще не женское, а детское. Люба перехватила наши взгляды и улыбнулась.
Андрей расцвел:
— Хоть улыбаться начала!
И тут меня позвали:
— Сан Саныч!
Я посмотрел, кто это. Это была Люда. Она смеялась. Посмотри на меня, говорила она. Какая я! Я скользнул взглядом по ее упругому телу и одобрительно улыбнулся, взглянув ей прямо в глаза. Зрачки, два маленьких черных диска, резко выделялись на небесно-голубом фоне, примагничивали...
СЕСТРЫ
Андрей обнаружил в лагере душ и отыскал начальника водоснабжения: низенького, краснолицего человека, чрезвычайно земного на вид, одного из тех, про кого Поэт сказал: «Он был простой мужик. ИЗ БУДЕН...».
— Я его почти уломал, — посмеиваясь, сообщил Андрей. — Он говорит, что горячей водой распоряжается котельная. Я на него сейчас Васильича натравлю...
В то время, когда мы с Андреем шли на начальника пионерлагеря с юга, с запада надвигались сестры.
— Сергей Васильевич!.. — обратилась соломенная сестра, та, что поэнергичнее, Люда.
Сергей Васильевич посмотрел на нее, потом на вельветовую Алю, поймал от нее поощрительный флюид и улыбнулся:
— Мы сейчас как раз с Василь Васильичем обсуждаем эту проблему.
Василь Васильич охотно поддержал разговор:
— Я понимаю: девушкам надо подмыться, то, се...
Мы с Андреем ухмыльнулись, сестры как будто не расслышали, а Сергей Васильевич вдруг начал стремительно краснеть.
— Василь Васильич, — поправил он, заливаясь краской, — надо говорить: «биде»...
— Ну, смысл-то один, — рассудительно заметил Василь Васильич.
Стоя под редкими теплыми струями, я испытывал неописуемое блаженство. За перегородкой слышались голоса сестер. Люда (я уже узнавал их по голосам) напевала. Я прислушался. Это была песенка Джо Дассена «Салют!».
Вышел я просветленным. И в переносном, и в прямом смысле этого слова. Я уснул почти сразу, словно растворившись в постели. Как там у Заболоцкого? Конечно, знаю! «Под одеялом, замедляя бег, фигуру сна находит человек...»
ДОМОЙ, НА ВЫХОДНОЙ!
Домой, на выходной! Я оседлал велосипед и, оттолкнувшись, ринулся в путь, чувствуя себя школьником, сбежавшим с уроков. Я выехал через Хозяйственные Ворота и, налегая на педали, быстро поднялся в горку, на которой стояла деревня Прислон. Справа зеленело картофельное поле, слева колосилась низкорослая рожь, сверху ослепительно светило солнце, приглушая буйную свежесть красок и подпаливая макушку; ласковый ветер обдувал лицо.
Свернув после деревни налево, я углубился в размышления…
Пока я размышлял, то отвлекаясь на деревенский пейзаж, а то пользуясь лесной прохладой (помнится, в какой-то момент я даже запел) — показался Савеловский мост, формальная граница города. Не снижая скорости, я пересек границу и спустился в Александровку, предместье города, вдыхая поочередно запах сосновой смолы, смрадную гарь снующих самосвалов и цементную пыль железобетонного завода. Налегая на педали, я поспешил проехать дурацкий разъезд, миновал Волжское Высшее Военно-Строительное командное училище и под команду из-за забора: «Напра-а... ву!» — свернул на Юго-Восточное шоссе мимо покосившихся фонарей, которые стояли вдоль дороги, отшатнувшись от оборонительных плакатов напротив.
— Что это с фонарями? — обратила внимание одна из школьниц, которых я начал обгонять. Фонари фактически висели на собственных проводах.
— Это называется «Отпад», — объяснил я и с этими словами победоносно въехал в Дубну.
Город готовился к Олимпиаде. Солдаты равняли лопатами дымящийся асфальт...
ПОРА РОМАНОВ
Я вернулся в пионерлагерь с вечерней «Зарей». От нашего корпуса уходила санкомиссия. Я взбежал на веранду, вошел в палату. Ага, одно одеяло все-таки перевернуто. Значит, у кого-то опять нашли в постели песок. А ведь предупреждал! Я подошел поближе... Гм. Это была моя кровать.
После отбоя я заглянул в соседнюю палату. Андрей сидел на кровати, натягивая плавки. Пионеры сонно дышали. Кто-то даже храпел.
— Айда купаться, — предложил Андрей. — Все наши уже там.
Когда я вышел к пляжу, там стояла Нина, а рядом, тихо ржа, Андрей. Пока я выжидал, ориентируясь в обстановке, появилась Люда с полотенцем, потом ее вельветовая сестра. Следом за сестрами выбежали физруки. Шустрые ребята... И мы побежали вниз, туда, где несла свои хладные воды Волга... И кинулись в нее... И было страшновато и сладостно плыть так, в темноте, теряя голоса друг друга...
У Бредбери есть рассказ. В космический корабль попадает метеорит, и космонавтов, успевших надеть скафандры, разносит по геодезическим линиям в разные стороны. И ничего сделать уже нельзя, и каждому уготован свой конец. Капитан возвращается на Землю, в августовскую ночь и сгорает в верхних слоях атмосферы, чиркнув, как спичка, по ночному небу. И девочка, увидев падающую звезду, загадывает желание...
— Разве, разве я не лошадь? — запела Люда, азартно разгребая воду, на ее голос отозвалась Аля (кажется — «я давно это подозревала»), что-то молодецки выкрикнул физрук Олег, а я с завистью подумал, что они-то вот живут, а я — просто существую...
…Первую вечеринку вожатых я пропустил, а вторая началась в нашем отряде, и закончилась у физруков. Стараясь не шуметь, мы поднялись по скрипучим ступенькам.
— Т-с-с, — дал знак Олег: за стеной чутко спал Сергей Васильевич.
Олег включил аварийное освещение. В глаза бросились приметы холостяцкого быта. Комната была пустовата и неуютна.
— Мужики, — скомандовал Олег, и они быстро убрали носки.
За окном брезжила предрассветная муть...
…Я проводил Алю и побрел к своему корпусу.
— Сан Саныч, — ласково усмехнулась она.
Я обернулся и в следующее мгновенье, одним броском перемахнув перила, снова был на веранде…
ПЕСЕНКА О СОБАЧКЕ ТЯВЕ
Мы готовились к празднику инсценированной песни. Я вспомнил «Песенку о собачке Тяве, что живет по Орликову переулку, о милиционере Васе и дворничихе Клаве» и предложил ее инсценировать. Любе дали фуражку, она сыграла милиционера Васю. Красавчик Вася грозил ей кулаком из зала. Собачку Тяву с блеском сыграла Ира Липченко. Она запомнилась больше остальных, и потом малыши еще долго говорили:
— А, это Тява, мы ее знаем.
Я поздравил себя с успехом, однако в какой-то момент вдруг почувствовал, что не я управляю пионерками, а они мной.
— А сколько вам лет? — поинтересовались девочки.
Я ответил, и в палате установилась уважительная тишина. Между нами снова образовалась дистанция. Я обрадовался и огорчился одновременно.
— Почему так много? — оскорбилась Люба.
Я пожал плечами. Только Ира Липченко отнеслась к этому иначе.
— А моему папе — сорок, — вздохнула она.
РОДИТЕЛИ
Сергей Васильевич предупредил, что этот год особый, грядет Олимпиада, смены короткие, и проводить родительские дни не имеет смысла. Но неофициально один родительский день все-таки состоялся. Родители ехали к нам на машинах, на велосипедах, плыли на катерах, «Ракетах» и прочих плавательных средствах, писал Андрей в бортовом журнале дежурного по пионерлагерю, потому что наш отряд снова был дежурным.
Обстановка на Главных воротах осложнилась — подошел «Метеор» с новой порцией родителей — и я поспешил туда. В первых рядах ворота штурмовал Боб Зельманов. Боб приехал проведать сына. Вихрастый мальчишка был его уменьшенной копией.
Я увидел его еще раз в тихий час, когда уложил первую палату и спустился к пляжу. К лагерю со стороны старинного русского города Кимры шла «Заря». На причале волновались, теснясь, родители. В первых рядах, разумеется, был Зельманов. Он пытался убедить конкурентов, что ему архисрочно нужно быть дома. Но ему отвечали, что тут все ученые и всем нужно домой. Я наслаждался этой сценой. Боб кипятился. Он рвался домой. Его ждали ненаписанные препринты.
СПЕШИТЕ ДЕЛАТЬ ДОБРО
Смена приближалась к концу. Андрей привез из дома джаз Гараняна. Кто-то привез отличные записи «Битлз». Радист увлекался роком и крутил его с утра до вечера.
Из радиоузла доносилось:
— Владимир Николаевич Симарин! Вас ждут у хозяйственного склада. При себе иметь рукавицы.
— Дежурный вожатый Баландиков! Вас ждут в столовой. Ваш обед остывает.
На очередном педсовете, к концу смены они заметно участились, начальник сказал:
— Послушайте, что транслируется по радиоузлу! А ведь музыка формирует душу ребенка. Вам ли, педагогам, этого не знать!
Слышать, что мы педагоги, было приятно.
— Разве мало у нас прекрасных мелодий популярных советских композиторов? — риторически спросил Сергей Васильевич. И закончил стихами:
Если ты гореть не будешь,
Если он гореть не будет,
Если мы гореть не будем
КТО ОСВЕТИТ МИР ТОГДА?
— Все, теперь с утра до вечера будет «Маяк», — сказал Андрей.
— Спешите делать добро! — сказал напоследок Сергей Васильевич.
Шел предпоследний день первой смены.
ПЕРЕСМЕНКА
Мы отвезли пионеров в город и тем же катером вернулись назад. В лагере было непривычно пусто и тихо. Я наслаждался тишиной…
На поляне, где рослые светолюбивые сосны тянулись к солнцу, а островерхие ели прятались в их тени, физруки жарили шашлыки. Бывший десантник Здоровяков нанизывал мясо и лук на шампуры, а остальные, морщась и плача, разгребали угли. Я прихватил «Зенит», но солнце было далеко не в зените, день облачный, свет в лесу — приглушенный, и когда я проявил пленку, негативы вышли настолько слабыми, что пленка на отсвет давала позитив, а на отпечатках невозможно было разобрать, где неодушевленный предмет, а где человек. Общее настроение было приглушенным. Сестры выглядели в тон погоде. Люда напоминала собаку, потерявшую хозяина…
…Мы дошли до баскетбольной площадки. Из репродуктора битлы тянули «Girles». Я взял Люду за руку, взглянул ей в глаза — ее лицо оставалось в тени — положил другую руку ей на талию…
…Битлы смолкли. В радиоузле кто-то поскребся и неуверенно объявил отбой.
— Пойдем, — сказала Люда.
Мы медленно пошли к первому отряду.
— Я сегодня одна, — сказала она. — Света уехала домой.
— Я буду сидеть рядом и охранять твой сон.
— Всю ночь? — полюбопытствовала она.
— Всю ночь.
Она засмеялась:
— Иди спать!
И я покорно пошел спать.
Утром мы носили белье и заправляли постели, бегали по лагерю в поисках недостающих хула-хупов, мячей, ракеток и прочего инвентаря. Корольков показал, как размножать ракетки: ломаешь пополам и сдаешь сначала ручку, а на следующий день, якобы нашел еще одну, — сетку.
— Сегодня все что-то одни ручки сдают, — посмеивался Симарин, глядя из своего окошечка. — Значит, завтра будут сдавать сетки!
Я перетряхнул свой чемодан. На дне обнаружились всякие интересные вещи, которых я давно не видел, (это была маленькая встреча с прошлым) и, в частности, стопка статей и препринтов Боба Зельманова. Я собирался между делом заниматься наукой. Увы! Благие намерения...
Перед обедом общество вышло на пляж.
— Алексан-Саныч, как водичка? — благодушно улыбаясь, спросил Сергей Васильевич.
Я сдержанно похвалил воду. Люды нигде не было...
Мы вышли на мыс у самого Прислона. По обе стороны деревни на землю сели два белоснежных облака с синеватыми подтеками. Они были похожи на далекие горы, на их покрытые вечными снегами сахарные вершины. А мы как будто сидели в цветущей долине, у подножия великого горного хребта, среди валунов, скатившихся с горки, на которой стоит деревенька Прислон, и ждали, когда придет катер.
ВТОРАЯ СМЕНА
Вторая смена для нас началась так. Андрея перевели в первый отряд, Катя уехала отдыхать на Кавказ, а меня назначили старшим вожатым отряда. Из других новостей: на первом же педсовете начальник сообщил, что Юрченко положили в больницу. То-то я его давно не вижу. Вот почему так легко стало работать! Впрочем, Сергей Васильевич тут же добавил, что Александра Владимировича скоро подремонтируют, и он уже рвется в бой.
Андрей хмыкнул:
— Врет он все. Видел я его вчера в городе. Никуда он не рвется!
Едва мы успели закрыть двери и форточки, со стороны «Шанхая», где жил пищеблок, потянулась дымовая завеса. Санэпидемстанция сдержала свое слово. День кончился Варфоломеевской ночь для комаров.
И СНОВА ТИХИЙ ЧАС
На следующий день я самым решительным образом взялся за тихий час. С самым суровым видом, какой сумел на себя напустить, вывел двух самых активных противников сна на веранду и строго спросил, хотят ли они спать.
— Нет, — храбро заявили они.
— Ну, хорошо, — сказал я, делая вид, что принимаю решение. — Будете убирать территорию вокруг корпуса в течение тихого часа.
Нарушители встретили приговор с восторгом, а я вернулся в каптерку и продолжил сон, решив разом три задачи: достигнув тишины в палатах, выспавшись и освободившись от мусора, который мы не в состоянии были убрать всем отрядом. Но это оказалось не все. Когда я вышел проинспектировать результаты их деятельности, бойцы уже пахали на территории сопредельного отряда. Подивившись их трудовому энтузиазму, я поспешил поделиться приятной новостью с Алей. Но оказалось, что это она подрядила их за два стакана компота.
Впрочем, мои бойцы прогадали: компот-компотом, а на полдник давали бананы. Досталось по бананчику и нам, вожатым. Я свой банан съел, а Андрей подарил дочери Нины. Аленка посмотрела на него огромными глазами и сказала, что с бананом из столовой не пускают, надо есть здесь. Андрей достал ручку, написал на банане: «Разрешаю вынести 1 (один) банан. Старший дежурный по лагерю Баландиков». Аленкино лицо расцвело от радости, она взяла банан двумя руками, прижала к груди и пошла к выходу. Андрей смотрел ей вслед, и неясная улыбка, как говорят в таких случаях, блуждала на устах его.
ПРОЗВИЩА
После полдника на поле за хозворотами состоялся вожатский футбол. Физрук Олег стоял на воротах и показывал, как надо красиво брать мячи — для вящего удовольствия публики падая с мячом, взятым на лету, в лужу.
Я наблюдал со стороны и вел беседу со своими пионерами о прозвищах. Прозвища нам остались в наследство от первой смены.
Королька звали Бобиком. Андрея — Ежиком.
Я спросил:
— А меня как?
Люба замялась.
— Ну, смелее, — приободрил я.
— Сан Сан Банан, — нехотя ответила она.
— Вот как!
Сергей, наблюдавший за разговором, вступился за меня:
— Сама ты банан! И уже довольно спелый!
Я незаметно вздохнул. Прозвище, конечно, так себе, могли бы и получше придумать, — но хоть безобидная!
ЖАРКИЙ ПЕДСОВЕТ
По дороге повстречался Сигизмундыч, передал, что в пять внеочередной педсовет.
Времени оставалось только бросить вещи и дойти до пионерской комнаты.
— У нас в лагере случилось ЧП, — сказал Сергей Васильевич. — Двое вожатых попытались вынести из столовой...
Как и полагается в таких случаях, начальник сначала в общих чертах обрисовал ситуацию, расставил действующие лица, а потом назвал имена и доложил, что же они на самом деле сделали. История оказалась заурядной. Двое, один из них Королёк, собирались вынести из столовой миски с обедом для приехавших в гости друзей, а начальник их засек. Сергей Васильич охотился на Королька, поэтому первому он объявил строгий выговор, а Королька решил отправить назад «на производство», сопроводив хулительной грамотой.
Внеочередной педсовет закончился, едва открывшись. Начальник объявил о своем решении и тут же его закрыл. Мы расходились подавленные. Занятый своими переживаниями, я не сразу сообразил, что произошло.
— Нет, ну как же это, а? — расстроенным голосом сказала Аля.
Ее голос вывел меня из отупения. Я раскрыл рот и промямлил, что мера наказания кажется чересчур строгой.
Андрей сказал:
— Надо собрать комсомольское собрание.
— Бороться с ними их же методами? Класс!
Но Андрей не нуждался в поощрении. Он мыслил дальше!
Через два часа в той же пионерской комнате состоялось комсомольское собрание. Говорят, начальник сидел в радиоузле, который отделяла от пионерской комнаты тоненькая дощатая стена, и слышал все от начала до конца. Если это правда, я ему не завидую!
Начальника никто не защищал. Старшая воспитательница призывала подумать о детях. С кем они останутся, если мы уедем? Юрченко время от времени совал руку за обкладку пиджака и вступаться за начальника не спешил.
У Андрея в запасе оказалась еще одна заготовка: письмо в комитет комсомола и горком партии с обвинениями в негласном надзоре за вожатыми... Я тогда не знал точно, что это такое, но по тишине, которая повисла в пионерской комнате после этой фразы, понял, что это очень сильный ход. Это был настоящий урок политграмоты.
Старшая воспитательница в голосовании не участвовала, так как уже вышла из комсомольского возраста, а Юрченко воздержался. Я удивился. Не тому, что он воздержался, а что он еще комсомолец. Да ты еще салага, подумал я, с доброй улыбкой глядя на Юрченко.
— Но это на крайний случай, — сказал Андрей. — А для начала мы ему подсунем бумагу с просьбой не отправлять Королька домой...
На следующий день наш отряд был дежурным. Я чуть не проспал и за пять минут обскакал, как горный козел, весь лагерь, будя вожатых. После завтрака, пользуясь свободой передвижения, я обошел отряды еще раз. Сигизмундыч написать заявление об увольнении отказался.
День был пасмурный, сырой, я ходил в офицерской плащ-палатке Андрея и напоминал странствующего монаха.
Начальник нервничал. К нему стекалась вся оперативная информация. В качестве контрудара он провел собрание коммунистов лагеря (все в той же пионерской комнате), но все равно чувствовал себя неспокойно.
— Надо работать. Хватит митинговать! — говорил он, ни к кому не обращаясь. А сам, взяв под руку то одну, то другую из девушек, кругами подолгу прогуливался по территории, что-то горячо и убежденно доказывая. По-видимому, он не ожидал, что реакция на его решение будет такой острой. Впрочем, что же он хотел? Действие равно противодействию. Третий закон Ньютона. Физика вокруг нас, как сказал один пьяный в автобусе, когда ему сделали замечание, чтобы он не толкался.
Миссия передачи ходатайства вожатых о смягчении меры наказания Корольку до строгача была возложена на меня.
— Это копия, — уточнил я, подавая прошение. Эта мера предосторожности тоже была продумана заранее — на случай, если начальник, вспылив, порвет бумагу.
Сергей Васильевич вскинул голову, краска бросилась ему в лицо, и я почувствовал, что еще секунда — и он вспыхнет. Усилием воли ему удалось загнать вспышку внутрь, и она, наверное, еще долго гуляла у него по сосудам, удерживая высокое кровяное давление.
— Кто вас этому научил? — потухшим голосом спросил он.
— Жизнь, — пошло ответил я.
Он кивнул, перечитал два раза. Голова у него не поднималась.
— Хорошо, — сказал, наконец. — Я подумаю.
Когда дети были уложены, в пионерской комнате состоялся решающий педсовет. Сергей Васильевич кратко изложил новую ситуацию, показал нашу бумагу и предложил высказываться. Установилась тягучая тишина. Если бы мы жили до изобретения электричества, было бы слышно, как трещат парафиновые свечи.
— Кто хочет высказаться? — повторил начальник.
Мы молчали. Наше слово было впереди. Впрочем, нас никто и не спрашивал. Противная сторона выжидала.
— Сергей Васильевич, разрешите мне, — прошуршала библиотекарша. Все, как мне показалось, удивленно посмотрели в ее сторону. Ей, наверное, было лет девяносто. Я все удивлялся, как она работает, жалел и восхищался непобедимостью человеческого духа. А она еще и на собраниях выступает!
— У нас в стране единоначалие, — проскрипела старушка.
— У нас в стране демократический централизм, — не выдержал я.
Обстановка, и без того гнетущая, мгновенно накалилась. Я почти физически ощутил вокруг себя враждебное поле. Нужно было прорвать его любой ценой!
Начальник тоже был не в восторге от такого начала. Он сделал успокаивающий жест:
— Анна Артемьевна имела в виду наш лагерь.
Старушка вопросительно посмотрела на него.
— Продолжайте, пожалуйста, — кивнул Сергей Васильевич.
— У нас в стране единоначалие, — разверзла уста библиотекарша.
— У нас в стране демократический централизм!
Все подались к центру стола и разом заговорили.
— Совершенно не умеет себя вести! — раздраженно бросил Сергей Васильевич.
В общем гуле мне слышались неодобрительные звуки. Я закрыл рот, бурля от негодования, а когда выбрался из кипящего котла, которым был в этот момент мой внутренний мир, педсовет кончился. Начальник объявил, что еще раз все обдумает, взвесит и вынесет окончательное решение. О его решении мы узнали на следующий день. Корольков оставался до конца второй смены. Впрочем, в этом мало кто сомневался.
Через день по лагерю распространился слух, что начальник слег в больницу. Его действительно не было в лагере. После обеда выяснилось, что Сергей Васильевич здоров и ждет нас в своем корпусе. Просто он ездил в город за зарплатой.
Поскрипывая ступеньками, я поднялся в его резиденцию. Он сидел за столом и отсчитывал деньги. Червонцы и трешники прыгали у него в руках. Чувствуя взгляд, он сказал, не поднимая головы:
— Видите, что вы сделали. У меня даже давление поднялось.
Что ж ты, парень, едва ли не с сочувствием подумал я.
— Рубль в Фонд Мира, — механически напомнил Сергей Васильевич.
МАЛЬЧИКИ И ДЕВОЧКИ
Вторая смена подходила к концу. Я сидел на скамейке у баскетбольной площадки и смотрел на деревню Прислон. С бугра, на котором стояла деревня, как линии на рисунке с перспективой ровными полосками расходились стройные картофельные ряды. Заметив, что Саша Андреев без дела слоняется у декоративного домика, а рядом, тоже без дела, ходит наша Мальвина Вика Байчер, я вспомнил первую смену, «Приключения Тома Сойера», крылатые слова Сергея Васильича о педагогах, формирующих душу ребенка, и позвал Сашу.
— Подойди к Вике, она тебе хочет что-то сказать.
— Что? — с подозрением спросил Саша.
— Подойди, узнаешь. Не бойся.
— А я и не боюсь, — буркнул Саша и пошел к Вике.
Вика была в домике.
— Чего тебе? — буркнул Саша. Вика отпрянула...
— Что же ты? — упрекнул я его, скрывая улыбку. — Девочку напугал.
— А чего она!
— Надо нежнее, — подсказал я. — Она же девочка. А ты с ней как с медведем.
Саша что-то буркнул и ретировался. Без лишнего хвастовства я отметил, что как педагог к концу второй смены я заметно вырос. Во всяком случае, проблем такого масштаба как в первую смену, у меня не было. Единственной неразрешимой проблемой оставался отбой. Ждать, когда ребята уснут, не было никаких сил. На веранде меня ждала Аля. И однажды мне пришло в голову интересное решение.
— Вы хотите спать? — спросил я.
— Нет, — честно ответили бойцы первой палаты.
— Одевайтесь.
Ряды противников сна заметно поредели. Двое начали одеваться.
— А что они будут делать? — шепотом поинтересовались остальные.
— Чистить гальюны, — коротко объяснил я, и в палате установилась уважительная тишина.
На веранде я построил их в колонну по одному и повел в сторону гальюнов. Не доходя до означенного места дал команду «вольно» и поставил условие: пока они рассказывают нам с Алей анекдоты, будут гулять с нами по лагерю; как только наступит пауза больше тридцати секунд, они немедленно отправляются спать, сохраняя наше соглашение в тайне. Они тут же согласились. В первом часу поток анекдотов иссяк и бойцы, утомленные, но довольные вернулись к остывшим койкам.
На следующий вечер, однако, случилась странная история. Когда ребята угомонились, и я вышел к Але, послышался подозрительный шум, как будто хлопнула форточка.
Окно в палате мальчиков оказалось открыто. Я обошел кровати. Все были на месте. Я вернулся на веранду, и тут снова послышался звук распахнувшегося окна.
Я зашел в палату девочек, включил дежурный свет. Девочки спали, только у Юли было немного напряженное лицо. Я тихонько позвал ее. Она молчала — как мне показалось, затаив дыхание. Я постоял, прислушиваясь, и ни с чем вернулся на веранду.
— Ну, как? — спросила Аля.
— Мистика! Давай посидим пока здесь.
Услышав подозрительный шорох, я на цыпочках подкрался к двери, но треклятый пол заскрипел, я крякнул с досады, в два прыжка достиг двери, резко распахнул ее и включил свет. Что-то брякнулось на пол. Звук, словно упало человеческое тело. Это меня развеселило. Я заглянул в шкаф. Пусто. Я пожалел, что рядом нет Али, очень не хватало зрителей.
Я выключил и включил свет, Юля не отреагировала. Я наклонился и отчетливо произнес:
— Юля. Я знаю, ты не спишь. Что происходит?
Она выдержала паузу, якобы просыпаясь, и широко раскрыла глаза.
— Что случилось? — повторил я.
— Ничего, — тихо сказала она.
Делать было нечего. Я пошел к выходу, выключил свет, и тут меня осенило. Я снова включил свет и резко присел. Под кроватями затаились два бойца. Один лежал под кроватью Юли, другой забился под кровать к Женечке.
— Подъем, — скомандовал я.
Они вылезли. Это были мои, из первой палаты.
— Марш спать. Завтра разберемся.
Они как тени проскользнули мимо меня.
— Ну-с, — спросил я. — И чем же мы занимались в столь поздний час?
— Ничем, — ответила Юля. — Они нам анекдоты рассказывали.
— Кто еще не спит?
Я подошел к Женечке и тут заметил, что она в свитере.
— Так не годится. Женя. В одежде не спят.
Она открыла глаза.
— Слышишь? — приказал я.
Она вскочила, и я подумал, что она сейчас что-нибудь ТАКОЕ скажет, и приготовился защищаться, но она молча стянула свитер, надетый на голое тело и с силой швырнула на тумбочку, завернулась в одеяло и демонстративно отвернулась к окну. В тот краткий миг, когда она гордо сидела на кровати, я увидел ее юную грудь. Если бы я был поэтом, я бы сравнил ее просыпающуюся грудь с пробуждением Весны...
Сохраняя необходимую суровость, но на самом деле глубоко растроганный, я вернулся к Але и вкратце рассказал ей все, опустив некоторые детали.
— Кстати, один из этих бойцов вчера делил с нами ночной досуг.
— Вот видишь, Сан Саныч! — засмеялась Аля.
— Каюсь, — согласился я…
Мои опасения перед второй сменой не оправдались. Это были хорошие, спокойные ребята. Они почти всегда понимали меня. Но иногда мне вспоминались те, первые...
ЭПИЛОГ
Года два спустя я встретил Симарина. Владимир Николаевич признал меня, поинтересовался:
— В пионерлагерь едете?
— Нет.
Владимир Николаевич деликатно перевел разговор на другую тему:
— Не женились еще? На ком-нибудь из наших? А я думал, на ком-нибудь из наших! У нас обычно друг на дружке женятся. Крепкие семьи получаются! Любовь верная, в кустах проверенная!
На том мы и разошлись. К слову сказать, мне довелось ещё раз поработать в пионерлагере, на этот раз воспитателем. Но это совсем другая история.