-… Природа не делает записей, в нашем понимании письменности, ей не нужны условности перевода значков в зрительные образы. Магический процесс, туда и обратно, обратно и туда - до бесконечности, пока существуют тот, кто пишет и тот, кто читает. Природе это не нужно. Можно сказать, что Природа записывает и читает одновременно. У людей так не получается. Нам нужна память, надёжная и несмываемая смертью. Иероглифы…
- Всё горит, всё умирает. Библиотеки тоже. Что-то горит…
- Не в этом дело. Отдельное произведение и даже пласт культурных ценностей может погибнуть, но главное они уже совершили – перескочили хотя бы через одно-два поколения, значит, уже есть носители этих ценностей, которые создадут что-то подобное или иное, но на основе погибшего. Невосполнимых потерь у человечества нет. В этом смысле мы от природы не отличаемся.
- Твой оптимизм меня не успокаивает. Ежедневно и ежеминутно гибнут целые виды живых существ. Никогда не будет какой-то бактерии…
- … её место занято почти в тот момент как она исчезла. Сомкнётся строй и ничего не изменится, все эти доисторические бабочки в рассказах – чушь. Легко повторяемая и тиражируемая, как и должно быть с любой популярной чушью…
- Отрицаешь повороты, пусть парадоксальные в изображении реальности, критикуешь право на ошибку – вот суть твоего поведения. Преувеличение – единственный способ что-то доказать, заставить почувствовать, а ты…
«Рассуждает о преувеличении. Пусть. Это единственное, что она умеет. Прикидывается бесполым существом. Как это неверно, как лживо. Ни одна мысль, ни одно движение не прячут в ней женщину – это ли не предательство человеческой сущности? Это ли не способ получить своё, природное и ничего человеческого, такого отличного целью от простого размножения. Хотя и это преувеличение, я сам попался на приманку – человека, как животного, в ней немыслимое количество и это, как ни выворачивайся, тоже человеческая сущность».
«Я просто балдею от него. Строит из себя… Умного, конечно, дурака ему представлять не нужно – представление в полном разгаре. Не заметил знака, был оштрафован – теперь рассуждает о культурных ценностях. До ручки дошёл со своими рассуждениями. Делает вид, что думает – о чём может думать мужчина? Прост как пресный крендель. Забыли положить в тесто соль, использовали плохие (очень плохие) дрожжи, сделали два три неверных движения – крендель готов. Без глазури, без мака, без корицы – таков он и есть. Пресный. Да, забыла – ещё и высох от старости. Чёрствый как морской сухарь… Почему морской? Опять его выражение».
«Она хоть помнит? Киноварь. Лазурь. Малахит. Золотое колечко в радужных глазах – горит».
Нарастает темнота. Пластами наползает на сад. Вечер-ночь. Нет луны. Тучи подсвечены редкими звёздами. Мерцание во вселенной похожее на свет далёких фар грузовиков. Вой. Тихий и скорбный вой ветра – это писк комара бури. Компрессор. На ферме доят коров. Всё мелко и тупо – средняя полоса. Треск. Чвак. Фыр-р-ррррр. Зреют плоды. Трещат ветки. Тяжесть фрукта непомерна. Яблоки катятся по аллее. По тёмным аллеям – антоновские яблоки.
Забыла. Ещё пахнет плесенью. Чем пахнет? Тяжесть в воздухе. Раньше было легко. Было желание. Оно давало лёгкость. Нога тяжёлая. В ней поселились ёжики. Пугливые. Чуть что не так и иголки в стороны. В нашем доме неровный воздух. Он бугрится. Холодные бугры, горячие. Обжигает неласковый камин. В сад открыта дверь – тянет влажным холодом. Лета конец. Конец лета. Тень подошла к другой тени. Короткий отрезок упал на шар. Пробежал, легко и даже нежно. Остановилось. Прошло. Вспыхнуло. Угли. Чёрные. Треугольники бывшей косички. Торчат в стороны. Угольки.
- Милый, это наш яблочный пирог…
Слышится невесёлый смех. Звонница радости треснула…