СОБАКИ.
Они были где-то позади и справа от меня. Я заметил их еще в тот раз, когда подходил к этому месту в первый раз. Тогда они вели себя совершенно спокойно, но я предпочел все-таки еще немного покружить, прежде чем пойти к ходу под мост, вытопанному в снегу. Теперь я шел и их не было видно, они где-то лежали или спустились в углубление в неровности почвы в этом месте под мостом близ железнодорожной ветки. Но их присутствие четко ощущалось мной, и соответственно сердце начало биться быстрее но еще это не была паника. Тогда я шел вперед и увидел далеко впереди бабок, перелезающих через рельсу и бегущую к ним собаку. Эмоциональная атмосфера изменилась и я сразу почувствовал некю новую волну в окружающем пространстве. Через некоторое время собака добежала до бабок, которые перелезли через забор и стали доставать что-то из своих пакетов в которых у них, как сразу стало ясно - какая-то требуха для собак. Представьте себе, какая это ценность для собак зимой - черти-что, требуха, фарш какой-то неаппетитный - какая это ценность для собак зимой. И вот я заметил их, повернув голову направо, не убыстряя и не замедляя шаг, сжимая биения своего сердца. Они начали лаять, теперь их было видно на фоне неба, поскольку они располагались выше меня. Первые отрывистые лаи, раздраженные и жалящие - как первые выстрелы пехотинцев из окопов во врага - поднятые головы собак как черти-что как головы солдат высунушився из окопов и ведущих огонь во врага. И вот уже - стремительный бег, и бабки переговариваются впереди и узбек-охранник выходит чуть вперед, обеспокоившись ситуацией и собаки уже бегут! бегут, задыхаясь от влетающего в легкие на бегу морозного воздух (а ведь собака не похожа на трубу, ей может порвать легкие) и впереди них вожак, которого я опознаю сразу, это крупный черный с белым пес, который бежит впереди все и зрение обманывает меня я вижу вплетенную в его гриву странную ленту из мягкой кожи, как какой-то индейсикий военный символ, как некая лента командира выступления против белого человека, и расы белого человека и территории белого человека и они косматые! шерсть, свалявшаясь клубками, грязная и даже нге очищенная самими собаками - куда им такое очистить-то, в индустриальном то районе, этот машинный жир и прогорклое машинное масло, такое как автол и стирол и кастрол. ВОт эти собаки мчатся, но кроме вожака никого не стоит замечать он единственный верный, он важен для этой сцены единственный и я уже подхожу к бабкам и вижу собаку - ужасную длинноногую худющую белую с рыжиной мордатую псину, которая въется вокруг бабобк и подхватывает с переледеневшей земли и забрасывает себе в пасть куски неаппетитного месива а над головой разворачивается огромный мост, низ моста, огромные опоры и перекладины, его шпалы и я иду вперед, сдерживая биения своего сердца, потому что больше мненичего не остается. Вот это стая, вот это стая. Такая стая. А собака, которая бессовестно жрет мясо на их территории, мясо, которое могло бы быть их мясом , плотью их плоти, впитаться в них и потом быть выделенным, чтобы тем, или иным способом войти в круговорот превращений. И вот одна из бабок замечает несущуюся стаю этих зверей, которые бегут бегут отобрать свое по праву, и говорит: "ой, да они же ее порвут" и все принимает более стремительный оборот, и я миную бабок вообще не понимаю что происходит, и мое сердце колотится об мои ребра так часто, что грудь моя с левой стороны даже разогревается и я чувствую - но это еще не страх, сто СТРАШное возбуждение, не радостное, не приятное, готовность не моя, готовность организамомоего сопротивляться до последней капли крови или иной жидкости, в таком возбуждении, не парализованный страхом, я мог бы разорвать на куски взвод атакующих ментов, но об этом позднее. Дело в уровнях животного инстинкта.
А пока что я миновал баок, а баби пытались отогнать Свору это этой собаки, но все собаки ускользали от них, а вожак, сердитый индейский военный вождь нарычал на них (он, по моему лаять не умел, да и рычал практически на остервенелом хрипе, бешенстве). Он был разгневан, что эти глупые поставщики пищи, которых остальные собаки держат чуть ли не за бого, эти две проклятые старые двуногие не отдали предназначенную собакам пищу им, тем, кому по праву принадлежит эта территория, а предпочли отдать это захожему проходимцу из замостовой банды! Здесь не их территория! Тут все помечено и перепомечено и ошибки быть не может. Територия замостовых начинается от забора. И вот вожак отогнал бабок, собаки внезапно по непосижимой для меня (и не замеченной, таккак я старался не оборачиваться чтобы не привлекать внимания и вот три собаки начинают кусать кусают одну, ту, которой досталось неправедно нажитое мясо. И дико, истошно орет узбек-охранник, он не хочет междусобачъего убийства, и вполне возможно, что при этому ему слегка страшно, и кричит он на собак громко-громко, очень громко. Дело в уровнях животного инстинкта. Собака подрана, покусана, разорванная шкура топорщится и делая странные движения тазом - центром тяжести прикрепленным к длинному телу. Она бежит в мою сторону и лай все ближе и сердце все колотится, се сильней, но это еще не паника, это только волнение, мозг посылает импульсы различным частям тела для того, чтобы побороть этот проклятый эффект, чтобы не стать мишенью для собак, чтоыб не стать пищей для собак, как собаки, становаять пищей для бактерий которые пожирают их бренные останки но не зимо, зимой трупы долго остаются одинаковыми. Сбитых собак бодители огромных трейлеров брезгливо оттаскивают на обочину и там они лежат - не успевшие убежать. Смерть и мертвое это вообще очень странно - ты живешь, а оно умерло, заледенело, закаменело, не вышло, было сломано - но при всем при этом оно продолжает жить, оно даже может быть опасным для тебя. Интересно, если оказаться окурженным гниющими трупами, но со стерильной едой - умрешь ли? Наверное, да. Вот и трупные яды - они текут мерзкими ручейками из трупов, пожираемых трупов, которые висят в ларьках с надписью "шаурма", где вполне возможно питается этот узбек-охранник - и вот получается что и собаки, и труп щенка и даже узбек-охранник, они все участвуют в мировом круговороте смерти, как гламур из среды городской нищеты. Хуже живешь - смерть ближе видно. Новерное поэтому писатели смотрят в смерть и живут плохо. И вот я продолжаю идтии сердце уже успокаивается и собака, которая была слегка подрана спускается мимо меня и она присоединяется к своей стае, состоящей из трех ужасного вида собак, похожих на голодные призраки из Ада смерти холодные принаки ада смерти, смердящие признаки ада смерти, и их вожак, которые тоже выделяется сразу, мерзкая г"и"енообразная смердящая творь, изогнувшаяся отвтрительной дугой. Он оборачивается ко мне, оскаливается и издает несколько истеричный рык, какой-то мелкий, мезкенький. Стало сразу ясно, почему не эта стая правит в грязной и плодородной территории подмостья. Они проживают там свои жизни, рождаются в грязных гнездах, устроенных заботливыми мамашами ужасного вида, они никгда почти не переходят из одного района в другой, лишь наблюдая голодными глазами за теми изменениями, которые происходят в мире людей. Здесь спящим маленьким щекам даже сны не снятся о том, как их подобрал большой, добрый, веселый и щедрый бог, которого щенок сможет любить собачьей бесконечной любовью, а взамен просит лишь потрпать за ухом и бросить кость. Не снятся там щенкам такие сны. И про охоту сны не снятся. А снится им, как они нашли вывороченный грузовик со сгоревшей списаной колбасой, после пожара на колбасном заводе. Но вожаки - это другое дело. Это уже совсем особые собаки. Первый правит под мостом. Второй у автозаправки. Второй мелок. Он жаден и трусоват, но у него отчаянно твердая рука. Он очень жесток, он беспощадно угнетает членов своей стаи и сук, он правит железной властью, властью зубов. Он худ и очень опасен, он как плетка, которой наносится удар, перешибающий живого человека пополам. Мерзкая тварь. Другой, Первый, правит на территории обширного подмостья. Он куда более могуществен. Под его началом больше собак. И он лидер. Единоличный. Дело в том что его животный уровень - зашкаливает. Он есть само рычание земли он кого угоно способен поразить ужасом, нагнетаемым его атакой. Он не самый сильный. Он даже не самый смелый. Просто в те моменты, когда чтот-о встает перед ним, он становится безумен. Он не терпит ничего перед собой. Он не как бык, которому нужно что-то перед собой чтобы врезаться в него. Он не терпит посягательств на свой шаг вперед. И в этом и есть его сила. Когда он зарычал на меня я вновь ощутил сильные биения сердца, однако уже не взволнованные а гневные, и даже взбешенные. Если бы на меня зарычал Генерал, как я назвал первого в сердце своем, мне бы понадобились все мои силы духа, что даже не то что перебороть, а просто вести себя безопасно, не начать панически убегать, что стало бы смертельным. Но этот вызвал у меня лишь гнев. Обратно той дорогой я конечно не пошел.