Мыши… От этого слова меня бросает в нервную дрожь. Мыши – протяжно так, шипуче, яростно. Я многое знаю о мышах. Серые или бурые, маленькие, юркие, с крепкими верхними и нижними резцами– универсальные паразиты, гадкие до невозможности. Подленькие, трусливые пакостники. Переносчики тифа и сальмонеллы. Переносчики страха. Мерзость, одним словом. Эта их короткая лощеная шерстка – волосок к волоску, эти маленькие розоватые ушки – полупрозрачные, тонкие парусинки, эти их цепкие розовые лапки и голый, холодный, длинный хвост, в сущности напоминающий червя, и этот гадливый запашок!.. Мыши… Они забираются везде и всюду, неотступно следуют за человеком, портят его еду, его мебель, его жизнь наконец… Я многое знаю о мышах. Я их ненавижу.
Вы спросите – за что? Ну что ж, на это есть свои причины, позвольте я объясню.
Мыши – наказание дома, где я обитаю уже три года, помогая хозяйке – воистину святой женщине, Елене Марковне. В этом году Елене Марковне исполнилось семьдесят шесть лет. Она седа, слаба и одинока – одинока, как только может быть одинок вырастивший неблагодарных детей, похоронивший мужа, переживший инсульт и сосланный на неопределенное время на заброшенный дачный участок человек. Да, Елене Марковне многое пришлось пережить в последние годы. Она лишилась почти всего, что любила, ценила и уважала. Сейчас она, подслеповатая женщина, с трудом стоит на ногах. Она может ходить, только опираясь на стенку, и пьет лекарства не для того, чтобы чувствовать себя лучше, а чтобы просто себя чувствовать. Она живет на том минимуме продуктов, которые раз в месяц привозит «заботливая» дочь – и умудряется делиться ими со мной. Она живет в огромном пустом, давно заброшенном доме совершенно одна и боится любого шороха. И все же она отважна как никто в своем одиночестве. Она не просит о помощи, не жалуется, никого не винит… и вовсе не потому, что после пережитого стресса потеряла умение говорить – мы понимаем друг друга и без слов – просто она такая. Сильная и чистая. Только по ночам, когда она забывается тревожным, больным сном, дом оглашается испуганными хрипами и жалобным, сдавленным мычанием. Тогда я несусь к ней в спальню из любой точки дома, пытаюсь разбудить, успокоить, согреть. А Елена Марковна всегда просыпается, вытирает трясущейся рукой слезы, гладит меня по голове и тихо, благодарно замирает, обняв меня. Я знаю ее сны. Елене Марковне снится муж, мертвый, и мыши, мыши, мыши….
Я люблю Елену Марковну как никто другой. Люблю тонкую сеть морщинок на ее лице – в молодости она часто улыбалась, люблю ее волосы – седые, но еще с золотым отливом, как пшеничное поле, увитое паутиной, люблю ее сухие, красные и узловатые от работы руки. Люблю ее доброе, измученное лицо. И ненавижу мышей.
Мыши и ветер - источники пугающих звуков, шорохов, скрипов, шуршаний в нашем доме. А Елена Марковна обладает слишком острым для человека слухом. В прошлом музыкант, что само уже намекает на тонкое восприятие звуков, она стала слышать все гораздо громче и отчетливей после потери голоса.
Когда где-нибудь в углу начинает возиться мышь, Елена Марковна испуганно вздрагивает, в глазах появляются слезы. Она обхватывает голову руками и, качаясь из стороны в сторону, тихо, горестно мычит.
Мне больно смотреть на это. Больно до потери пульса. Я ненавижу мышей за эти секунды, но, зная бесконечную доброту Елены Марковны, не смею убивать их – только гоняю из комнаты в комнату, из погреба в погреб.
Однако, когда вчера ночью на Елену Марковну с потолка свалилась грязная перепуганная и потому дико визжащая мышь, это стало последней каплей. Дом огласился испуганным до безумия женским хрипом, а на земле стало пятнадцатью мышами меньше…. Их мертвые тела Елена Марковна обнаружила выложенными в рядок на кухне, с утра. Она секунд тридцать водила по трупикам усталым взглядом, а после, погрустневшая, развернулась и ушла в спальню. Мне невдомек, почему хозяйка так отреагировала на мой поступок…
В углу за досками раздался тихий скрежет. Я почувствовала, как раскрываются от бешенства глаза, обернулась. Характерный запах дал понять – мышь. Я затаилась, спряталась в тени, приготовилась к охоте. Ненавижу.
Через три минуты я добилась своего – услышала приятный хруст ломающегося мышиного позвоночника.
Подойдя к спальне, я приоткрыла дверь и скользнула внутрь. Положив у кровати мышь, я замерла неподалеку в трепетном ожидании. Елена Марковна повернулась на звук мягких шагов и уткнулась взглядом в мертвое тельце мыши. Сухие губы дрогнули, она побледнела. Вытянув руку, она молча прогладила меня по голове – «Спасибо, ты молодец». Потом отвернулась, почти с головой укрывшись одеялом. Я видела, что ей плохо – белый ком на кровати мелко дрожал. Это все мыши, я знаю! Они каждый день методично доводили ее до безумия. Ненавижу их!
Я ринулась вон из комнаты с одним только желанием – уничтожить их всех, до единой.
Я металась из угла в угол, из комнаты в комнату, реагировала на каждый шорох, убивала с наслаждением под аккомпанемент испуганного писка, сочного хруста и приглушенного дверью стона уснувшей хозяйки. Они, маленькие комки шерсти, грязные вредители, сводят ее с ума. Так больше не может продолжаться!
Я убивала их и бросала там же, где находила, спеша поскорее извести оставшихся. Вскоре весь дом был усеян маленькими серыми трупиками, но моей ненависти было недостаточно этого. Я захлебывалась ею, купалась в мести, плевалась бешенством…. Я так глубоко окунулась в собственную злобу, что совершенно забыла про хозяйку. Странно, но я больше не слышала ни стонов, ни хрипов и мычания. На пол с глухим стуком упала еще одна убитая мышь. Я ринулась в комнату Елены Марковны, терзаемая страшной догадкой. На кровати тихо, как младенец, посапывала моя хозяйка и подопечная, мой самый родной человечек. Я умилилась и, стараясь не дышать, попятилась вон из комнаты. Внезапно в углу явственно зашуршали газеты, и раздался тихонький топоток маленьких лапок. Не чувствуя себя, я одним прыжком преодолела расстояние от порога до угла комнаты, нырнула под комод и увидела исчезающий в прогрызенной в стенке дыре розовый червь хвоста. Не в силах держать в себе злобу, я зарычала – Елена Марковна мгновенно открыла глаза, откинула одеяло и, с трудом, хватаясь за край кровати, за стену, встала. Я виновато и пристыжено смотрела на нее. Хозяйка печально вздохнула и, пошатываясь, то и дело приваливаясь к стенке, вышла из комнаты. Я неслышимой тенью последовала за ней, метнув последний грозный взгляд в сторону комода.
Елена Марковна очень медленно шла на кухню. Я с ужасом поняла, что там повсюду разбросаны мертвые мыши – но сделать уже ничего не могла. Елена Марковна открыла дверь, вступила в комнату, сделала несколько шагов, пока глаза приспосабливались к полумраку, и закричала. Не захрипела, не замычала, а издала короткий, но четкий вскрик. Потом неожиданно отступила назад, отпуская стену, нелепо и неправильно взмахнула руками, спотыкаясь о порог – и упала. В момент падения я увидела, что так испугало ее. Нет, это были не разбросанные по углам махонькие серые трупы. Посреди комнаты сидела отвратительная худая, длинная крыса и пожирала убитых мною мышей. Острая, заляпанная кровью мордочка нагло и ехидно усмехалась.
Елена Марковна упала с глухим дробным стуком, словно мешок с картошкой, к тому же ударившись головой о стену. Я забегала около нее – хозяйка не шевелилась – в глазах стояли слезы, мешая видеть ее. Я выскочила из дома, понеслась на поиски хоть кого-нибудь, крича от ужаса и боли.
На пороге соседнего дома цедил сигарету мужчина. Он поморщился, заслышав мой визг и громко, некрасиво выругался. Я умоляюще посмотрела на него и быстро, срываясь на рыдание, залопотала, пытаясь объяснить ситуацию. Он ничего не понял, поморщился еще раз, зло чихнул – и пошел таки к нашему дому. Я уверенно вела его к кухне, стараясь не обращать внимания на брезгливое выражение лица и ругательные речи. Увидев творившееся на кухне, мужчина охнул, позеленел и выбежал на улицу, даже не посмотрев, что случилось с Еленой Марковной. Я зашипела от обиды и злости – на себя, на него, на мышей и крысу, на молчаливо и укоряющее лежавшую Елену Марковну наконец! Нет, нельзя было звать на помощь человека с такими маленькими крысиными глазками и противными тонкими губами. Я гневно застыла в дверях. Он звонил по телефону. Я прислушалась.
- Алло… да… Лизавета Константиновна? Вас беспокоит сосед вашей матери. Да. Приезжайте скорее, я зашел проведать ее, как вы и просили, а там такое творится… Похоже, ваша мать мертва. Несчастный случай или что-то в этом роде. Да, тут еще эта тварюга вертится, подружка ее… – я вернулась на кухню, легла у тела Елены Марковны и разрыдалась. Как глупо и нелепо, как глупо и нелепо!
Из угла донесся писк. Я вскинулась – в глазах застыла немая, всепоглощающая ненависть. Мыши. Это они виноваты в ее смерти. Я ринулась в угол. Нет, это не мышь, это крыса. Яростно дернула носом - все равно один черт! Я нагнала крысу в считанные секунды…
Минут пять я металась по дому, утоляя свою жажду мести. А потом жадно втянула носом воздух – ни одной, ни одной живой мыши. Ни одной мыши. Ни одной. Я тихо, злорадно, безумно захихикала – не расхохоталась, а именно захихикала, дрожа и икая.
Выглянув в окно, я увидела подъезжающий к воротам легковой автомобиль. Следом ползла скорая помощь. Первая машина притормозила, дверь распахнулась, из нее вышла высокая худая женщина. На ней был длинный сарафан – безвкусный и дорогой, яркие туфли на высоком каблуке – хотя куда уж выше, куча побрякушек. Волосы – какие-то бесцветные, серые, мышастые – подстрижены коротко и уложены волосок к волоску. Черты лица острые и резкие, очень неприятные на мой взгляд. Губы навсегда застыли в презрительно-брезгливой ухмылке уголками вниз. Маленькие розоватые ушки растянуты на мочках тяжелыми, массивными серьгами. В глазах – равнодушие.
Это дочка Елены Марковны, существо не похожее ни на мать, ни отца. Не внешне – душой. Если бы она не была родственницей моей Елене Марковне, я убила бы ее – вылитая крыса. Нет, мышь! Она медленно прошествовала к порогу. Я подошла к мертвой Елене Марковне, прощально посмотрела в ее пустые, но даже сейчас неизмеримо добрые глаза, походя коснулась седых растрепавшихся волос. Сейчас эта большая человекоподобная мышь заберет ее у меня – заберет навсегда. Я отвернулась, едва сдерживая слезы, и пошла к приоткрытому окну. Проклятые мыши! Я уйду первой – прощайте, Елена Марковна.
…из окна первого этажа большого дачного дома сиганула рыжая худая кошка с огромными, полными слез глазами. Она понуро, ссутулившись, пересекла двор, обернулась последний раз на дом – и исчезла в придорожной зелени…
Я не вернусь сюда – без Елены Марковны этот дом всего лишь пустышка. Почему так? Это все мыши, мыши, мыши. Как я ненавижу их! Мыши! Я должна уничтожить их всех, за Елену Марковну – рот наполнился вязкой, горькой слюной, будто я только что разжевала стебелек полыни. Я нервно махнула хвостом и направилась к ближайшему дому. Перемахнув через забор, я принюхалась. Мыши, мыши, мыши…. Здесь тоже царят мыши….