Колдун
- …Слушаю я вас, молодчики, и диву даюсь - дети, ей богу, дети. Ничего-то вы в своей жизни ещё не видели. Даже компанию приличную потешить нечем. Ни байку, как говорится, стравить по-умному, ни похвастаться честно. Третий час вино пьянствуем, а всех разговоров-то про баб да про коп… комп… копюта… ры, бес раздери эти кулькуляторы ваши. Засну от скуки скоро. Дабы конфузу такого не случилось, хочу я вам, собутыльники, историю одну рассказать. История настоящая, не выдуманная, хоть и похожа на сказку. Про кладбище старое, что за оврагом жиделёвским.
…Да знаете вы его. За версту от леспромхоза бывшего… во-во, правильно, по дороге нижней.
....Налейте-ка Симке ещё стаканчик для восстановления памяти, а то, как бы не забыть чего. Я тогда ведь ещё мальцом оголтелым бегал, порты за братом старшим (царство ему небесное) донашивал да курил исподтишка. Годков пятнадцать было, а может, и того меньше. Так что верить мне или нет, то вам самим думать и решать. Без уговоров.
Начну я, как водится, с начала начального. Деревня наша раньше была не то что ныне - три дома, две подводы. В хорошие времена дворов эдак… ну, за сотню насчитывалось. Два пастуха за стадом скотским присматривало, одному-то бы никак не управиться. Представили картинку? То-то же, народу, как в райцентре по субботам в день зарплаты.
Дружно мы жили. Вместе праздники праздновали, вместе горе горевали. Бывали, правда, недоразумения всякие, как же без них-то. То бабы в прачечной поссорятся, визг подымут, то мужики друг дружке бока намнут, так тоже не со зла. По пьянке, в основном, ну и для разнообразия быта.
И всё бы ничего, да вот нашлась ложка дёгтя и на нашу бочку мёда.
На околице, почти у самой опушки леса, стоял дом. Сейчас нет его, дотла выгорел, а на том месте свинарник фермера Ануфриева пейзаж портит …ну, барина нашего местного.
Вот, значит, как. А жил в том доме дед один. Звали его Силантием.
…Фамилия? А не знал я фамилию. И никто не знал. Силантий да Силантий. Мой батька (и тебе, родитель почивший, кущ райских) говаривал, что сколько себя помнит, столько и его. Самым старым жителем в деревне числился (мой батька, в смысле), а тот, стало быть, ещё старше. Такие пироги вот.
А ещё старики сказывали, знахарем Силантий знатным был. С любым недугом мог запросто справиться, когда и врачи с дипломами сопли на кулак наматывали. Один раз из самой что ни на есть Германии фриц пожаловал. Вот ведь как, и там о нём прослышали.
Правду сказать, не всем помогал Силантий. Кого лечил, а кому и отказывал. Посмотрит молча, головой покачает... Тут хоть в лепёшку расшибись... К медикам, говорит, иди, а я грех брать на душу не хочу. Какой такой грех? Почему грех? Не понятно. Разве человека от страдания да смерти избавить - дело не богоугодное?
Потом вдруг и вовсе заартачился. Знания, мол, мои дьявольские и не могут во благо использоваться. Заблуждался, а теперь вот прозрел негаданно.
В общем, стал наш Силантий людей сторониться. Кто приходил к нему - со двора гнал без зазрения совести, а немца того так вообще, по матушке, в Германию обратно отправил. Что случилось с бесом старым, богу одному известно. Забором двухметровым отгородился от народу честного - и знать никого не знает, и видеть никого не видит. А людишкам-то что? Поудивлялись немного, колдуном нарекли да и забыли. Пусть живет, как хочется, лишь бы детей, как говорится, не кушал на завтрак.
...Да нет, я свидетелем тех событий не был. Говорю же, старики сказывали. А моя история началась, почитай на втором десятке его отшельничества. Но это всё присказка, а сказка, вот она, впереди маячит да очереди своей ждёт.
Жил Силантий особняком значит. С соседями не знался, здоровкаться не здоровкался. По лесу бродил, корешки да травки разные собирал.
А ну-ка, молодчики, в окно посмотрите. Видите у фермы дуб древний?
... Ну да, конечно, трудно его не заметить. Так вот, на этом самом дубе у нас с дружком моим (Лёшкой его звали, ох и выдумщик...) наблюдательный пункт был. Любили мы по вечерам за домом колдуна подглядывать. Уж очень дедка загадочный, Силантий этот. Именно мы с Лёшкой её первые заметили, как она уже в потёмках к его калитке подошла и постучалась.
...Кто она? А я не сказал разве? Так Катенька. Внучка Силантия, внезапно объявившаяся. Откуда она взялась, с каких земель приехала – секрет, до сих пор не раскрытый, но только с её появления в деревне всё и началось.
Катенька, в отличие от деда, людей не сторонилась, и прятаться не пряталась. На танцы, правда, не ходила, зато ни один новый фильм в клубе не пропускала. Могла и разговор с бабами в сельпо поддержать, и на шутку шуткой ответить. Хорошая девка, на язык вострая, всем нравилась. А красавица была... что ты. Даже платье длиннющее (прямо до пят самых) и цвета мышиного, в котором она ходила всегда, её не портило. Шкеты великовозрастные, и я в том числе, аж слюной захлёбывались, на неё глядучи. Особо ушлые и ухаживать пытались, да вот только зря, однако. Слишком близко она никого не подпускала.
Понятное дело, что сельчане хотели у неё про Силантия узнать побольше. Расспросами мучили. Кто да как? И с чем едят? Любопытствовали, значит. Но здесь, как и в амурных делах, толку от неё было... что молока от кошки.
Говорила только, что деда очень любит, потому как он душа ей родственная и добрый очень. Поэтому обижать его не надо, да и бояться тоже. Никому ничего плохого он не сделает.
Аккурат с появлением в деревне Катеньки у тётки Тамары, заведующей баней сельской, беда жуткая случилась. На единственную дочь её, Машу, семи... а может, восьми (не помню точно) годочков от роду, умницу и родителей гордость, хворь неизвестная напала. Да тяжёлая такая, что и помочь не знали как. И шарлатанам местным её показывали, и коновалам районным, и светилам столичным (всем селом деньги на поездку в Москву собирали). Ничего не помогает. Чахнет и чахнет пигалица, прямо на глазах сохнет. Что тут делать будешь? Тётка Тамара аж посерела от горя. Ну и посоветовали люди добрые: ты, мол, к Катеньке подойди. Пусть она с Силантием поговорит. Он знахарь старый, проверенный, может и бросит дурью маяться, поможет девчушке. Ведь не льда кусок у него внутри, а сердце тёплое, человеческое.
Выслушала Катенька тётку Тамару, и лишь в ответ головой покачала. Не понимаете, говорит, вы, о чём просите. Не просто так он знахарство бросил, причины на то ох и сурьёзные были. Открыла бы я, говорит, тайну вам, да не могу. Слово деду дала. Просить я ни о чём его не буду, потому как всё равно откажет. Только поверьте, пожалуйста, что не со зла это всё, а совсем наоборот, по доброте душевной. И девочку ему жалко, но...
А Маше всё хуже и хуже. Перекрестилась тётка Тамара, смелости набралась и сама к колдуну пожаловала.
Видели мы с Лёшкой, вися на верхушке дуба нашего, как общались они. Она всё руки на груди ломала да просительно в пояс кланялась, а тот вокруг неё бегал, кипятком словно ошпаренный. Злился, доказывал что-то, бороду свою сивую трепал нещадно.
Ни с чем ушла тётка Тамара. Прогнал её Силантий.
Уже тогда, кстати, шушукаться в деревне начали. Мол, надо разобраться с колдуном. Не по-христиански он живёт, в добре соседям отказывает. Зачинщиком разговоров этих был Семён Ануфриев...
...Да-да, тот самый, барин наш местный. Он сыграет ещё главную роль в этой истории, но чуть попозже. А пока...
Отказался, значит, Силантий девочку лечить. А та уже и с кровати не встаёт. Тётка Тамара все слёзы пролила от жалости да от беспомощности. Все колени перед иконами в молитвах стёрла.
Вот, через недельку, значит, к ночи уже ближе вдруг кто-то к ней в дом постучался. Осторожненько так... с опаской. Отворила тётка Тамара дверь и остолбенела от неожиданности. На пороге Катенька стояла, персоной собственной.
Шибко в обиде на неё тётка была, но пустила гостью в горницу. Та чаю предложенного выпила и попросила на Машу взглянуть. Время уже позднее было, спала девочка в комнате дальней. Подошла к ней Катенька, на краешек кровати присела. Тётка Тамара рядом, на табуретке пристроилась. Так они и просидели вдвоём до самого утра, за больной наблюдая, в тишине да без разговоров лишних. А как петухи первые пропели, встрепенулась Катенька, слёзы вытерла и сказала твёрдо. Дед, говорит, свою науку знахарскую мне передаёт, и уже научил кое-чему. Сама попробую девочке помочь, но с условием. Чтобы ни единая душа в деревне об этом не знала. Только ты и я. И ещё, лечение моё времени не терпит и глаз посторонних боится. Приходить буду по мере надобности, хоть утром, хоть вечером, а может и ночью придётся. Ты меня в доме будешь запирать с дочкою. Сама же во дворе останешься. Вот такие пироги, значит. Согласна коли, то прямо с сегодняшнего дня и начнём. Всё, что для лечения нужно, уже с собой у меня.
На том и порешили. Тётке Тамаре деваться-то некуда. Тонущий в болоте и за осоку вострую хватается, ладоней не страшась порезать.
Неделя прошла, вторая...
Лечение тайное на пользу, вроде, пошло. Поправляться Маша стала. Вот уже и с кровати подымается, аппетит появился, щёчки на глазах пухнуть начали да розоветь, словно яблочки наливные. В первый раз она на улицу со двора вышла (мать в сельпо отважилась отпустить за хлебом) как раз в тот день, когда четыре коровы на пастбище издохли ни с того ни с сего. Пастухи-то, шабашники с городу, лишку, видать, перебрали и уснули, солнышком сморённые. А как очухались - глядь, бурёнки уже коченеют бездыханные.
Ох, и досталось тогда Мишке да Гришке (так, вроде, пастухов-то звали) по самую цурепку. Убежать они пытались, но нагнали их, да так оглоблями, с оттяжечкой, по хребтам отходили, что те с месяц потом под примочками на мягком месте отлёживались. В то время суд скорый на руку был: провинился - получи.
А после экзекуции, к вечеру, в дом тётки Тамары Силантий неожиданно нагрянул. Катенька как раз там была, ну и попалась... как кур в ощип. Жуткий скандал получился. Тётка Тамара потом сказывала, что совсем ошалел колдун. Орал так, что молоко у коз от страха пропало. Во всех грехах он внучку свою обвинил, а напоследок заявил, что знать её больше не знает и видеть в своём доме не хочет.
Попричитала Катенька, поплакала, да деваться некуда. Осталась у тётки Тамары жить.
Бабские языки что помело в руках дурака, метут - только пыль столбом. Проговорилась видать мамаша счастливая на радостях кому-то, та ещё кому-то, а та ещё... и вот слухи по округе поползли, что, мол, знахарка молоденькая объявилась, с любыми недугами на "ты" обращается.
Со всех сторон к тётке Тамаре немощные потянулись. Катенька отказывала поначалу, да потом не выдержала. Какое сердце стерпит, на горемыку глядучи. А главное, получалось у неё людей-то лечить. Вначале по одному принимала (в доме, наедине запершись), потом и группами целыми. Оживлённо в деревне стало, пуще прежнего, ведь городские, с болячками разными, толпами к нам валили. Даже очередь свою организовали, по спискам да по справедливости, значит.
А деревенские-то и рады радешеньки. На рынок ехать не надо. Прямо здесь, возле клуба, торговлю открыли. Картошка, грибочки да огурчики домашние за милую душу уходили. И им, стало быть, хорошо, здоровье поправляют, и нам не плохо.
Всё бы ничего, да не может быть просто так здорово, вечно пакость какая-то мешает. Мор на скотину напал. Козы и коровы по всему району без причины околевать принялись. А кролики да птица домашняя... те вообще пачками. А скоро и люди вдруг помирать стали. Да по всей области. Ладно, старики немощные, так и ведь и мужики зрелые. Вечером спать ложатся пьяные да до любви бойкие, а поутру - холодные, ни на что не годные.
Народ ропщет, злится. Уже напрямую грозится старика со свету извести. Мол, совсем рехнулся колдун на старости лет. Свет белый невзлюбил. Мстит за то, что внучка супротив слова его пошла.
Братья Ануфриевы уверены были, что именно так дела и обстоят. Кстати, пришло время, думаю, о братцах этих поподробнее рассказать.
Тут уж вообще, как в сказке. Помните: "Было у отца три сына. Первый - крепкий был детина, средний"... да и средний с младшеньким не хиленькие ребятки. Богатыри-погодки этакие, на сметанке взращенные, силушкой не обделённые. Павел, Васька, Семён. Весёлые да работящие. Никакой работы не боялись. В основном, по плотницкому ремеслу доками числились. Им, что штакетник поправить, что дом срубить, всё одно. И людям не откажут, и себя не обидят. Уважали их в деревне, но и боялись, правда. Слабость в характере была у них одна. Вина крепкого, ну совсем не переносили. От первого стакана добрели, от второго дурели, а после третьего шалить начинали, кулаки пудовые почёсывали. Редко они слабость (выпить, в смысле) себе такую позволяли, но уж коли произошло - беги домой и носа на улицу не кажи. Поймают, все грешки тебе припомнят и так уму-разуму научат - долго помнить будешь. Вот такие они были, братья Ануфриевы.
Самому младшему из них, Семёну, уж очень по душе Катенька пришлась. Всё чаще и чаще к тётке Тамаре захаживать стал. Да и намерения свои не скрывал, женится, говорил, хочу и всё тут. У Ануфриевых никогда слова с делом не расходились. Уж коли чего в башку свою втемяшат - в лепёшку расшибутся, а добьются желаемого.
Сдалась девушка под напором молодецким. Да и как не сдаться ей было. Это сейчас он сухой, сгорбленный да лысый. А тогда... Что ты. Первый парень на деревне. Красавец белобрысый. При деле, да почти не пьющий.
Всё чаще у речки их вечерами видели, гуляющих и счастливых. Он с веночком ромашковым поверх макушки, она в пиджачке его, на плечи накинутом. "Дело к свадьбе идёт", - люди говорили. И не ошиблись.
Молодые на радость тётке Тамаре (ведь Катенька для неё как дочка стала) в конце осени венчаться решили. После уборочной. Даже число назначали, но...
Нет, не по нраву мне кобылу впереди телеги запрягать. По порядку лучше.
Семён был парень воспитанный, по христианским законам вышколен. Хоть и не любил он колдуна, но не мог наперёд благословения внучку его под венец вести. Не по божески это. Явился он к Силантию, а у того разговор, как всегда короткий оказался. "Девчонка, - говорит, - обманула меня, супротив воли пошла, людей, ничего не понимающих, подвела. Нет ей прощения, а стало быть, отказываюсь я от родства, и благословить отступницу не вправе".
Семён, хоть и воспитан правильно, но сам себе на уме. Спросить - спросил, а уж коли нет согласия, так и не надо. Не на колдуне ведь жениться, а на внучке его. А уж с богом потом договориться можно.
Скоры на руку братья Ануфриевы были. Дом на краю села строить принялись. Чтобы было, куда невесту молодую вести. Да и вся деревня готовилась. Свадьба знатная предстояла, разгульная. Лишь только птицы на юг...
Знаете, молодчики, сколько лет прошло с той ночи жуткой, а я всё думаю и размышляю. Вот не уехала бы Катенька тогда в район за обновками или на денёк задержалась. Может, и не случилось бы ничего. Люди, мне кажется, её обязательно выслушали, а там и к согласию какому-никакому пришли. Ситуация-то, разбору требовала, а не горячки спешной.
Утром, как раз в тот день (ну, когда Катенька уехала), Васька, средненький Ануфриев, вдруг заболел. Ни с того ни с сего. На здоровье никогда не жаловался, а тут вдруг слёг. Вначале, вроде, значения не придали. Простыл, мол. Погода как раз слякотная была, дождливая. Аспирину жена дала, как полагается, водочки тёплой, горчичники наляпала, да в одеяло ватное завернула.
Не помогло лечение Василию. Горит весь, потом обливается. Скорую вызвали. Пока та из городу по дорогам размытым добиралась, тот уже бредить стал. По постели мечется, не узнаёт никого. Прямо вот так на руках врачей и представился Василий. Умер стало быть.
Горе-то какое... Пашка с Семёном, мужики здоровые, толстолобые, рёвом заливаются, виноватых ищут. И нашли. Догадались кого?
На третий день, после похорон, самосуд устроили. Пытался Семён остановить сельчан, да куда там. Горе, оно похлеще вина с ума сводит. На поминках ещё подвыпили и к дому Силантия направились, проклятья выкрикивая. Павел, старшой, за главного.
Толпа обезумевшая - дело страшное. Нету сладу с ней. Видели мы с Лёшкой с дуба нашего, как всё произошло. Люди ворота дубовые во двор колдуна вынесли, избу бутылями с керосином закидали да подожгли изуверски. Мужики у окон и дверей с ружьями встали, чтобы наверняка живым Силантия не выпустить.
Ох, и жутко кричал он, когда пламя разгулялось, затрещало по балкам весело, но не вышел к палачам своим. Жуткую смерть от огня принял. Заживо сгорел. Одна головешка осталась.
Утром, в аккурат после милиции и Катенька приехала. Как прознала что в её отсутствие случилось, побледнела вся, в доме тётке Тамары заперлась. Спряталась и видеть никого не хочет. Не следователя областного не мужа будущего. Ну, власти на встречу пошли. Шок у девушки, пусть в себя придёт. Шутка ли, деда родного спалили. И кто? Односельчане любимые. Те с кем здоровкалась каждое утро и доверяла безгранично. А зачинщик, брат родной жениха. Вона как бывает.
К обеду новое потрясение.
Как она (Катенька, в смысле) из дома незаметно выбралась? Через окно что-ли? Нашли её на камнях мелководных в глухой заводи. Утопилась.
Жалко девушку, но концы на берегу оставила. Записку. В ней-то и объяснила всё. Покаялась.
Ни причём, оказывается, Силантий был. И в падёже скота, и в людских смертях сама Катенька виновата. Она и только она.
Колдун-то упырем, оказывается, был, вампиром по-современному.
... Ой, молодчики, только смеяться не надо, а то Симка обидится, и история без конца останется. Вампиры разные бывают. Кто-то кровью питается, а Силантий силой жизненной. С помощью этой самой силы и людей лечил. У того взял немного, другому добавил.
Силы животных хватало на "дела добрые". Но один раз, при случае особо тяжёлом пришлось ему и к человеку присосаться. Ну, чего страшного, думал, совсем немного... не убудет. А тот паренёк, что силой жизненной поделился, после его вмешательства тяжело заболел, превратившись из молодчика здоровенного в калеку сутулого.
И понял, тогда колдун, что природа пустоты не терпит. Коли взял чего, обратно не вернёшь, и никакая травка особая да знания тайные уже не помогут. От знахарства отказался, свой дар и душу от людей за забором спрятав.
Катенька? А что Катенька. Действительно внучкой ему была. Так обрадовался Силантий её приезду, что решил ей знания свои передать, но с условием: не применять их с людьми и без его ведома.
Катенька способной ученицей оказалась. Быстро училась. Видно, кровь родная помогала. Да и с односельчанами ладила, не то что дед... любила их. Видно поэтому и не смогла устоять, деду наперекор пошла.
Человек существо слабое, на гордыню падкое. Когда Машу лечила, от скотины домашней силу черпала. Потом засосало дурашку, на людей перешла. Девочку от смерти спасала, а других к этой самой смерти подталкивала. Как прознал Силантий про то, тут же отрёкся от внучки и от всего остального мира. Окончательно.
А тут и слух пошёл по округе, больные потянулись. Не устояла Катенька, по слабости своей в яму ухнула, глубокую-глубокую... и не выберешься.
Вот такой, значит, случай произошёл в деревне нашей.
... Что говорите?
... Кладбище? Что за кладбище?
... Ах, про кладбище обещал рассказать. Пожалуйста. Силантия вместе с внучкой похоронили, рядом. На том самом старом кладбище, возле часовни.
...Что скуксились?
... Ожидания обманул? Зря волнуетесь. Моя история лишь наполовину рассказана, а вот вино уже кончилось. Вы вот что, молодчики, ноги в руки хватайте и дуйте к бабке Нюре. Она на прошлой неделе пятиведерный жбан бражки медовой перегнала. Точно знаю. Мой нюх сивушный аромат за версту чует. Прикупите пару бутылочек горло смочить да смелости набраться. Страшно вспоминать мне, что дальше было, потому как я сам, что ни на есть главный герой дальнейших событий. Будет вам и кладбище за оврагом жиделёвским, и луна полная, и призрак девушки в длинном платье мышиного цвета.
Всё, молодчики, бегите до бабки. Пошевеливайтесь только. А то ночь уж больно тихая да тёмная, ко сну располага... еща... щаяся... тьфу ты, чёрт. Не сморило бы... в общем... как бы...