- 1 -
Брюссель, ранняя весна.
Было около двенадцати ночи, но гости и не думали расходиться. На большом кухонном столе среди бокалов вина было представлено все разнообразие русской кухни: упакованные в коричневую капусту, лежали голубцы, на кусочках багета сверкала икра, на широком круглом блюде остывала вареная картошка, посыпанная зеленой россыпью укропа, рядом высилась башня блинов из пшеничной муки.
Высокий австриец в желтом свитере взял нож и, подойдя к соседнему столу у плиты, принялся резать шоколадный торт.
- Это венский торт, с шоколадным кексом внутри. Корочка тоже шоколадная. Прямиком из Вены, - представил он молодой хозяйке свое угощение. Она удивленно взглянула сначала на австрийца, затем на кулинарное произведение, и засмеялась:
- Никакой это не венский торт! – Ее черные глаза засветились при виде разрезанной шоколадной корочки. – Это самый что ни на есть русский торт «Прага»! Разве ты не пробовал такой в Москве?
- Почему у вас, у русских, венский торт считается русским и называется «Прага»? – пытались восстановить справедливость гости всевозможных европейских культур.
- Потому что все самое вкусное мы берем у вас! – продолжала смеяться хозяйка. – А у вас тут в Брюсселе мне все кажется русским.
Разразился громкий хохот, за которым последовало ее шипение:
- Тише, тише, мои разбойницы уже спят давно. Я же их потом не уложу, если они сейчас вскочат.
Детей отправили спать на второй этаж три часа назад, и как будто все о них забыли, кроме внимательной мамы. Она то и дело исчезала на пару минут проведать их сон.
- Пусть к нам присоединяются! – крикнул кто-то из гостей.
- Предлагаю тост за эти красивые глаза, - предложил итальянец в шарфике, как только гостеприимная мама, сбежав по деревянным ступенькам, вернулась к гостям, . – Очи чёрные. Песня у вас такая есть, кажется.
- Очи черные... – улыбаясь, повторила обладательница глаз. – Спасибо, что вы все пришли.
Бокалы зазвенели друг о друга.
- А все-таки дурак он, - спокойно и строго произнесла женщина в черной кофте с глубоким декольте. - Такую красавицу оставил. И таких чудесных дочек.
- Дурак, конечно, - поддержали гости.
Хозяйка поднесла бокал к губам, стала пить маленькими медленными глотками. Уголки ее глаз слегка задрожали.
- 2 -
Москва, четыре года назад.
- Зачем ты возвращаешь мне копию моего паспорта? – обиженно спросил он.
Не поднимая глаз, она положила сложенный листок на стол:
- Да потому что он может обнаружить это в два счета!
- Я хотел быть в твоих руках... – улыбнулся он, посмотрел ей в глаза. Она засветилась кокетливой улыбкой, поспешно оглянулась по сторонам на посетителей кофейни, обняла обеими ладошками его большую руку.
- Ну вот сейчас ты в моих руках.
Затем она достала из сумки билет, отдала ему.
- Мы едем обратно в среду вечером, одним поездом, как ты и просил. Места рядом. Приезжаем вечером. Я выйду сразу, а ты сиди в вагоне.
- Я думал, ты нас познакомишь, он же встретит тебя.
- Очень смешно...
Кофейня на Садовом кольце выходила окнами во дворик, но вход был с проезжей части. Зачем надо было выбирать это людное место, если есть множество затаенных уголков? Рабочий день закончился, машины ползли по кольцу, и гул сигналов смешивался с шумом мотора. Время внутри машин ползло, время в кофейне для них двоих мчалось, пока он любовался ее волосами, гладя руку.
- Я прилетаю в Питер из Праги в понедельник утром. Билет я уже купил. Давай встретимся в аэропорту, когда у тебя рейс?
- Я же туда на поезде еду, - напомнила она.
- Ах да, я не сообразил. Ночной поезд из Москвы.
- Ну да. Я в 7 или 8 утра уже буду в Питере.
- Черт. Я даже не встречу тебя. Почему ты не хочешь на самолете?
- Да это в два раза дольше! Пока я доберусь до аэропорта по этим пробкам. Начальник обрадовался, что сэкономит на мне, - она ухмыльнулась.
- Во сколько у тебя переговоры в понедельник?
- В пять вечера. У нас с тобой целый день, понимаешь? Мы можем встретиться в отеле. Он прямо рядом с вокзалом. А ты приедешь туда на такси. - Она снова беспокойно оглянулась. – Мне пора, он ждет меня. Я сказала, что заеду в магазин. Так что мне еще нужно купить какие-нибудь вкусности.
- Как расплата за грехи? – хитро спросил он.
- Молчи. Давай попросим счет.
Они вышли на улицу, дождь моросил по крышам машин, ветер начал бросаться каплями в лицо. Встав на носочки, она поспешно поцеловала его, раскрыла маленький легкий зонтик и уверенным шагом направилась в сторону метро. Он стоял под легким дождем, смотрел ей вслед, она не оглянулась.
Поезд с Ленинградского вокзала отходил в ночь на понедельник. Её провожали сестра и Н., вагон был полупустым, хотя при продаже билетов ей сказали, что осталось всего два места. «Не важно, - думала она, - скорей бы заснуть и проснуться в Питере».
Н. крепко держал ее за руку, в другой руке у него была ее сумка. Одна мешкообразная сумка на три дня, в нее умещались все необходимые вещи и документы. Никакого рюкзака или чемоданчика. Для побега должно быть минимум вещей и максимум отчаянности. Сестра устало улыбалась, готовясь встретить предстоящую неделю, Н. был серьезным и грустным. Он взял ее за плечи, поцеловал, сказал «береги себя», а она зачем-то ответила «я скоро вернусь», после чего сестра с Н. выпрыгнули из светлого вагона в ночь на платформу. «Надо помахать, - пронеслось у нее в голове, но в окне она увидела только себя, взволнованную и растерянную, с растрепанными волосами. Она замахала рукой отраженным пассажирам вагона, поезд тронулся. Ей сразу представилась картина, как ее сестра и Н. возвращаются домой и расходятся по разным комнатам. По разным комнатам. И у них даже не промелькнет мысли сделать иначе. А если промелькнет... Тут она отмахнулась.
Заснуть не получалось. Музыка из приемников по всему вагону постепенно стихла, свет погас, а сон не приходил. У нее слегка дергался левый глаз, и она усиленно поморгала, чтобы снять дрожь. Надо расслабиться...
Как только начало светать, за окном побежали деревянные домики и деревья. Ей казалось, что у нее поднимается температура, на самом деле просто от бессонной ночи тело ослабло и горело.
Поезд стал замедлять ход, поравнялся с платформой на Московском вокзале, замер. Расчесав волосы, взглянув на себя в зеркальце, она повесила мешкообразную сумку на плечо и спрыгнула с платформы. Ее обдало холодом раннего вокзального утра.
Невский проспект просыпался магазинчиками, аптеками, машинами. В сонные глаза бросались надписи Рив Гош, СССР, Алекс Бар – переплетение культур и историй.
Дойдя до отеля, она поздоровалась со швейцаром, прошла к администратору, назвала ему свое имя, получила карточку от номера, поднялась по ковровой лестнице на второй этаж, открыла дверь, сбросила с себя сумку, затем одежду и запрыгнула в огромную холодную кровать.
Проснулась она от солнечных лучей, которые били прямо в глаза, и схватила телефон. Полчаса назад от него пришла смс, что он приземлился и ждет такси. Она молниеносно приняла душ, оделась, выбежала из номера, забыв мобильный, вернулась за ним, снова выбежала и бегом спустилась в кафе на первом этаже гостиницы.
«Не потому ли мой нрав бродяч и волосы пахнут ветром», вертелось в ее голове, пока она пила каппучино и считала прохожих за окном.
Он появился в конце зала, огромный, в белой спортивной куртке, с сияющей улыбкой и веселыми глазами. Вез чемодан. Она выскочила из-за стола и бросилась ему на шею.
Они сели за столик, глупо улыбаясь и не сводя друг с друга глаз. Когда он поднял чашку, чтобы глотнуть кофе, ее взгляд упал на его кольцо, а потом столкнулся с его взглядом.
- Я забыл снять, - виновато прошептал он.
- Я разве что-то сказала?
Питер был прекрасен в лучах весеннего солнца. Бледно-зеленые, бледно-желтые и белые фасады были покрыты пылью, витрины магазинов с одетыми манекенами казались без стекол. В одной из кондитерских они купили миндальные пирожные и жевали их, смеясь и обнимая друг друга.
- Почему ты раньше не привезла меня сюда? – спросил он, остановившись посреди мостовой. – Тут так красиво.
- Я хотела, чтобы ты влюбился в Москву.
- Я влюбился в тебя...
- Ну вот видишь, какая тебе разница, в каком ты городе?
- Верно. Питер очень похож на европейский город.
- Именно этого Петр и хотел. Как Амстердам?
- Покажи мне каналы, тогда я поверю.
Он прижал ее к себе, вдохнул запах волос, она уткнулась носом в его куртку. «И волосы пахнут ветром...»
- Тут жутко сильный ветер с залива, - сказала она. - А еще мы можем выбраться к морю! Я знаю дорогу! Давай?
- Дорогая, я живу у моря, что я там не видел?
- Ах, ну да... А у меня в Москве вечная тоска по волнам.
Они вышли к Сенатской площади и остановились перед Эрмитажем.
- Перестань все время фотографировать, я хочу, чтобы ты смотрел на меня! – начала она щекотать его в бока.
- Но я никогда тут не был! Я хочу запомнить это навсегда...
За Эрмитажем появилась широкая Нева с отражением разноцветных фасадов в воде. Вдоль набережной быстрым шагом спешили несколько человек, сжимаясь от холода и ветра. «Была в Неве высокая вода, и наводненья в городе боялись...».
- Видишь, там на другом берегу невысокое здание? Слева от моста? Это университет. Я хотела туда поступать, но у меня не получилось.
- А чему бы ты там училась?
- Филологии.
- Так мы бы не встретились, если бы ты стала филологом.
- Но я же тогда этого не знала!
Когда у нее зазвонил мобильный, она остановилась, посмотрела на воду, затем на телефон с определившимся номером Н., потом все-таки ответила. «Привет! Подхожу к Васильевскому острову. Не поверишь, мимо того самого университета. Не скучай. Ты в порядке? Тут уже весна...» Он шел впереди, замедлив шаг, глядя на ее развевающиеся волосы. Впереди их ждал мост на Васильевский остров.
Вечером, после ее переговоров, он ждал ее в полумраке русского ресторана у Спаса на Крови. Она вбежала в зал в расстегнутом пальто, жадно оглядывая каждый столик. Он помахал ей рукой.
- Как встреча? – спросил он, освобождая ее от пальто.
- Я страшно соскучилась по тебе...
Столики в темноте обозначались горящими свечками, зал медленно заполнялся ужинающими. Официантка с турецкой внешностью подавала им маринованные лисички, сало, квашеную капусту с клюквой, изрубленные кусочки говядины. Он опустошил рюмку водки, закусил черным хлебом с салом, поднял на нее радостные глаза:
- Извини, что я пью водку. Но мне очень нравится ваш напиток. А когда замерзнешь, особенно.
- Да пожалуйста. Я ее не люблю, я лучше вино.
- Скажи мне, - рассуждал он, нацепляя на вилку скользкий гриб, - почему у вас столько разведенных?
- А это ты у мужчин спрашивай.
- Я у женщины хочу узнать.
- Я не знаю. Вот почти все мои подруги выросли без отца.
Он поднял брови:
- То есть это не только мое наблюдение?
- Ну вот я тоже об это думала. И еще интересно, что сейчас очень редко встречаешь мужчину или женщину тридцати лет, у которых счастливая семья. Либо он еще не женился, либо уже развелся и есть дети. А женился лет в двадцать...
- Так вот почему ты не вышла замуж в двадцать? Чтобы сейчас не быть разведенной?
Она пожала плечами:
- Ну может быть... Но мне, между прочим, тридцати еще нет. Ты ведь даже не знаешь, сколько мне лет.
- Разве я могу такое у женщины спрашивать?
- И правильно.
- А еще я заметил, - продолжал он, отрезая кусочек соленого огурца, что у вас подход максималистов: или все, или ничего. Или совсем не работать, баклуши бить, или же так отдаваться делу, что вся другая жизнь мимо проходит. Это я по своим ребятам вижу.
- И что ты делаешь с теми, кто баклуши бьет?
- Пинка им даю. Русские без пинка не могут работать. Не обижайся. Я больше о стереотипах говорю...
Добрый голубоглазый Карлсон и жесткий руководитель – как он сочетает это в себе?
- Да я и не обижаюсь. Ты же все равно сейчас скажешь, что я другая.
Она смотрела на него сверкающими глазами.
- Ты другая. - Он потянулся к ее губам. – И очень красивая.
Обволакивающий, обнимающий взгляд.
На следующее утро они завтракали в кофейне рядом с отелем – кофе с молочной пенкой и жесткие подогретые круассаны.
- Покажи, что ты наснимал вчера, - потянулась она к его огромному фотоаппарату.
- Нажимай сюда.
- Спас на Крови похож на Блаженный, правда? Ты потом не запутаешься, какой это город? Неужели это я? Такая... Нет, это не я! А тут небо, как я в детстве в Казани видела...
- Ты отвезешь меня в Казань?
- Я бы с радостью.
- Это не ответ. Хотя... что ты можешь еще ответить?
Она продолжала листать фотографии, не сводя глаз с экрана.
- У тебя есть тут фотография твоей жены?
- Зачем тебе?
- Интересно.
- Есть.
- Покажи.
- Нет.
- Почему?
- Потому что я не понимаю, зачем это тебе.
- Ну покажи. Ну мне просто интересно.
- Дай мне, - он протянул руку к фотоаппарату. – Вот, смотри.
Она жадно уставилась на экран, стараясь вычленить из нескольких людей на снимке белокурую женщину в светлом зеленом платье с большими пуговицами. Высокую, прямую и уверенную.
- Симпатичная...
Он ничего не ответил.
Петропавловскую крепость лучше всего обходить со стороны Невы, вдоль каменных стен и прямо у самой воды. Проплывающие теплоходы разгоняют волны, они ударяют о берег, разгоняются от ветра.
Она пряталась в его куртку и ежилась от холода, он сжимал львиными лапами ее кудри, оттягивал голову назад, целовал глаза.
Потом поднял ее на руки, как пушинку, и, не дрогнув, понес вдоль берега.
- Отпусти, ты меня уронишь!
- Смеешься? Ты легче моих сыновей!
Она обхватила обеими руками его шею и вдыхала запах кожи. Это ненавячзивое, легкое смешение ароматов свежевыстиранной рубашки и геля для душа. И немножко весны.
Вечером они стояли в очереди за билетами в кино.
- Какой ряд брать будем?
- Последний, конечно.
- Какой фильм смотреть будем?
- Какая разница?
Они смеялись так громко, что все в очереди оглядывались.
- Tout le monde nous regarde, - прошептал он.
- Ca ne me touche pas!
После прогулки в Петропавловской крепости он простудился, такой большой, сильный и вдруг поддавшийся проделкам ветра. Проснулся с насморком и осипшим голосом.
- Мой великан заболел, - ласково обняла она его. – А мне папа снился. Как он носит меня-пятилетнюю на руках, на откосе в деревне...
В аптеке, где они покупали ему таблетки от кашля, пожилая продавщица в очках попросила дать два рубля. Он высыпал мелочь из кошелька, и вместе со звенящими монетами на кассовое пластмассовое блюдце выскочило золотое кольцо.
Он поймал его, и, со смехом пожав плечами, взглянул на нее. Так же, как и в тот раз в отеле после аэропорта, открыто и виновато.
- Аккуратно, это гораздо дороже двух рублей, - ехидно произнесла она.
В среду вечером они дошли пешком до вокзала, уставшие и опустошенные. Он купил в палатке у платформы по два бутерброда с сыром и ветчиной, плитку шоколада и бутылку воды. Сидячие места в поезде были оккупированы мужчинами в костюмах с ноутбуками. Оставалось четыре часа вместе, дальше Москва и встреча с Н. на вокзале.
- Дай мне бутерброд, - попросила она, как только поезд выехал за черту города.
Они заказали у пробегавшего мимо проводника по стакану черного чая в тяжелых подстаканниках.
- Вот скажи мне... – она повернулась к нему всем телом и вдруг смутилась своей смелости. – Извини, что я серьезно. Но можно я скажу быстро и потом больше не буду серьезничать? – Хлеб с ветчиной замерли в ее руке.
- Говори... – он внимательно посмотрел на нее и перестал жевать.
- Ведь мы оба с тобой знаем, что все, что сейчас происходит, скоро закончится. И что это не должно и не может быть серьезным. Тебя там ждет семья, а я тут и я тоже занята. И у тебя через полтора месяца закончится контракт, и ты уедешь. Но чем больше я общаюсь с тобой, тем сильнее ты меня притягиваешь... – Как только она произнесла эти слова, ее обдало жаром.
- Если это не может быть серьезным, это не значит, что сейчас это не серьезно.
- Ты знаешь, сколько раз мы с тобой сейчас произнесли это слово? – она укоризненно-шутливо покачала головой.
- Какое?
- «Серьезно».
Он усмехнулся.
- Спасибо, что ты сказала это. Мне важно было это знать. – Он замялся, сделал глоток чая, поставил стакан и посмотрел на нее долгим, теплым взглядом.
За двадцать минут до прибытия поезда она пересела на одно из пустовавших впереди кресел. Из темноты вокзала вагон предательски освещался и был похож на аквариум с рыбами. Как только поезд полностью остановился, она, не оборачиваясь на пассажиров вагона и не выглядывая в окно, схватила сумку, выбежала в тамбур, приготовилась спрыгнуть, но вдруг зацепилась сапогом за чей-то чемодан или пакет. В мгновение ока она уже лежала на асфальте платформы с адской болью в коленях. Н. стоял у другой двери вагона и, увидев скопившийся около нее народ, подбежал, поднял ее с колен и жадно обнял. Она разрыдалась у него на плече, как пятилетняя дочка, вытирая слезы грязными ладонями.
Он приехал в пустую квартиру, зажег свет во всех комнатах, подключил интернет, стал отправлять ей сообщение одно за другим. «Даже не могу узнать, как ты добралась до дома. Надеюсь, все в порядке. У меня осталась твоя заколка. И как я должен засыпать без тебя?!»
Она попросила Н. заварить ей кофе и закрылась в ванной. Ладони были в царапинах, колени в синяках. Если она попросит остаться одна, Н. обо всем догадается. Если она сядет с ним пить кофе на кухне, он все поймет по ее глазам. Сестра ночевала у подруги, и была отличная возможность сделать что-то решительное. Хотя бы напиться кофе и не спать.
- Ты довольна поездкой? – услышала она вопрос Н., как только вышла, распаренная, из ванной.
- Вроде да.
- Все успела?
- Ну да.
- Устала, я вижу.
- Угу. Как грузчик.
- А мне дали ответ по кредиту, - спокойно сообщил он, доставая из холодильника плошку с овощным салатом.
- И? – она глотнула кофе.
- Все получилось.
- Что случилось? – всколыхнулась она.
- Да не случилось, а получилось!
Среда закончилась прямо там же, на кухне, с кофе и молчанием. Н. не хотел ложиться спать без нее, а она надеялась, что усталость его одолеет, и он сдастся. Но он сделал страшную для нее вещь на тот момент: принес из комнаты ноутбук и сел работать, изредка поднимая глаза на нее. Он был неумолим.
В четверг она вырвалась из вечернего офиса на час раньше, чтобы встретиться с ним на парковке и хотя бы пару минут посидеть в его машине.
- Смотри, - стала она показывать ему расцарапанные асфальтом ладони.
Он вспыхнул моментально:
- Это он?!
- Да нет, это я из поезда вывалилась. Ты же не видел?
- Я ничего не видел, я вышел последним, чтобы не столкнуться с вами. Иди ко мне...
- Увези меня куда-нибудь. Я не хочу домой.
- Поехали в Царицыно. Ты говорила, там дворец достроили.
- Мне все равно куда, я хочу побыть с тобой.
До Царицыно они не доехали – попали в страшную пробку. Повернули обратно к центру.
Он приглушил музыку и спросил:
- Ты поедешь со мной в Брюссель?
Она вздрогнула.
- Не болтай глупости. Лучше смотри на дорогу. У тебя жена и дети.
- Да или нет?
- Пойми же. Я не хочу рушить твою семью.
- Нет, ты не рушишь ее. Если кто-то ее и рушит, то это не ты, а я. А на самом деле, все давно уже по-другому. До тебя. Ты не виновата.
Он замолчал. На повороте они успели проскочить на зеленый свет, нырнули под мост.
- Я специально уехал в Россию на этот срок. Чтобы это что-то исправило.
Она слушала его, замерев, и у нее холодели руки.
- Но это ничего не исправило, - продолжал он. – Я не ожидал, что я встречу шикарную русскую девушку, которую я сейчас везу в машине. И она даже не блондинка. И даже не глупая. И я по уши влюблен в нее и хочу на ней жениться.
- Что?
Легковесные и отчаянные поступки сближают и при этом усиливают недоверие друг к другу на будущее. А вдруг потом он так же... Хватит.
- Мне кажется, ты путаешься в своих желаниях, - с трудом выговорила она.
Всю дорогу до центра они молчали. Окружавшие их с четырех сторон машины продвигались рывками, сигналили, останавливались. Москва жила на надрыве, на грани нервного срыва, запихивая в свои дороги машины, которым не было места.
В один из вечеров, когда до его отъезда оставалось две недели, она позвонила в дверь его квартиры, запыхавшаяся, раскрасневшаяся, с беспомощным испугом в глазах.
- Он все знает. Я ему рассказала. Я ушла. Я сказала, что я люблю тебя... Все наши пять лет я разрушила за две минуты. Сама. Всего несколькими словами. Что я люблю тебя...
Он отстраненно стоял в коридоре и держал руки в карманах.
- То есть ты сожалеешь?
- Нет. Я хочу быть с тобой.
2009