Документально-художественные заметки
Михаил Медведев
Записки геолога
Трусливый медведь
Из всех историй, что я слышал на Сахалине, самыми смешными были, пожалуй, рассказы о медведях. Откровенно говоря, смешными они кажутся лишь в чужих устах, ибо при очном знакомстве где-нибудь в дремучей глухомани испытываешь совсем другие ощущения, а именно -- шевеление волос на голове и зуд в пятках. Ужас!
Мой начальник партии Карталов травил эти истории, предварительно выкушав пару стаканов спирта. Думаю, привирал он совсем чуть-чуть, ибо за двадцать пять лет излазил Сахалин вдоль и поперек. А Сахалин насыщен медведями.
В среде геологов даже сложилась поговорка: там, где не ступала нога Карталова… В общем, там, где не ступала его нога, пройти вообще невозможно…
Однажды этот самый Карталов удил в ручье мелкую форель. Ручей протекал по узкому каньону: из лагеря спуститься можно, а вот подняться -- только цепляясь за кусты. Зачем этот медведь шлялся по краю обрыва, знал только сам медведь, но скатился он сверху прямо на Карталова. Здоровый такой, черный, как гризли. Неожиданно обнаружив прямо перед собой человека, трусливая зверюга сначала впала в шок, затем оперативно испражнилась, заревела благим матом и полезла по обрыву, по которому, как было упомянуто, подняться очень трудно. Тем более медведю, потому что у него нет рук. Взобравшись по почти вертикальной стене до середины склона, медведь, естественно, кубарем скатился обратно в ручей. Снова заревел, снова ринулся на штурм обрыва и, разумеется, тут же снова оказался в ледяной воде ручья. Так повторялось раз пять. Карталов же ручей перепрыгнул и, будучи все-таки немного умнее медведя, отбежал метров на сто вдоль русла, там вскарабкался наверх и наблюдал представление сверху. Потом пришел в лагерь и стал издеваться над медведем перед мужиками. Те, конечно, погоготали: ну, и шутки у тебя! Кроссовки-то сухие! Он с недоумением воззрился на свои кроссовки. Действительно, сухие. И тогда Карталов стал оскорблять мужиков. Не верят! Кончилось тем, что мужики, матерясь, спустились в каньон. Обнаружили изрытый медведем обрыв, следы кроссовок на обоих берегах, брошенную удочку и пакет с рыбой. Замерили ширину ручья: три метра. Три! И молча уставились на сухие карталовские кроссовки.
Несъеденный медведь
Но это еще так, мелочи жизни. Работал я на крайнем севере Сахалина, на полуострове Шмидта. Как-то в базовый лагерь приволокли медведя. Естественно, без признаков жизни.
Ободрали, причем шкуру присвоил егерь, который подловил геологов за убийством зверюги. Одичавшие от тушенки с макаронами, люди потирали руки в предвкушении блюд из свежей медвежатины. Не тут-то было. Егерь, гнусно ухмыляясь, заявил, что почти все медведи на полуострове заражены возбудителями трихинеллеза -- болезни, для человека опасной чрезвычайно. Нам стало страшно. Ободранного медведя засунули в ручей. Повар жалобно хныкал, доказывая, что в паровых котлетах возбудитель напрочь гибнет. Мы не обращали на его хныканье никакого внимания и продолжали жевать тушенку, попутно матеря несчастного повара за невкусную пищу. Правда, с очередным вертолетом отправили образец мяса в Оху на анализ к ветеринарам.
Прошло недели две. Повар ежедневно доставал медведя из реки и обнюхивал. При этом физиономия его с каждым разом становилась все кислее. Однажды он заявил, что медведь испортился. Никто не расстроился, потому что как раз перед сим печальным известием завалили северного оленя.
Вертолет прилетел через месяц. Привез анализ и пять ящиков тушенки.
Что выяснилось? Медведь действительно был заражен. Мы хотели набить повару лицо, но егерь сказал, что паровые котлеты есть было можно. Поэтому лицо набили егерю. Не сразу, конечно, в конце сезона, когда его егерские полномочия нас уже не касались.
Обиженный медведь
Вообще, работая в дальневосточной тайге, ты обречен сталкиваться с медведем едва ли не ежедневно. Немного действует на нервы, но потом привыкаешь. Даже как-то скучно становится, когда не видишь медведя по нескольку дней. Видимо, уже не хватает адреналина в крови. Правда, с одной зверюгой на том же полуострове Шмидта я уживался настолько мирно, что мы как-то даже перестали замечать друг друга. Можно сказать, соблюдали паритет.
Получилось так, что делили мы одно и то же заветное место возле устья речки, которая впадала в Охотское море. На этой речке я ежедневно ловил гольца. Чтобы добраться до речки из нашего стационарного лагеря, нужно было перевалить через сопку. Переваливаешь с удочкой через сопку и видишь: мишка разрывает свою яму на берегу, где гноит рыбу, достает лапами длинную белую тухлятину и с удовольствием лопает. Затем яму закапывает и отваливает. Потом на это же место иду я и ловлю гольца.
Противоположная ситуация. Я ловлю гольца, а голодный мишка сверкает на меня глазами из зарослей с другой стороны речки. Сверкает, но терпеливо ждет. В этом случае, жалея зверюгу, я обычно сворачиваюсь и ухожу. Дело дошло до того, что я перестал брать с собой ружье…
У этой истории мог бы быть этакий добрый, сентиментальный конец: мол, полевой сезон завершился, и мы расстались друзьями. Ну, прямо первобытная идиллия, в которой два мира сосуществуют, не соприкасаясь друг с другом и не нанося друг другу обид. Увы…
Охотники знают, что из «мелкашки» хорошо стрелять белку. Глаз пробивает насквозь. Один из наших бичей-работяг, накопав, сколь положено, погонных метров шурфов и упившись брагой, отправился «мочить» моего медведя из «мелкашки» (зря я ему рассказал). Этот придурок пристроился за валуном возле речки и стал его стрелять. Мне кажется, любому мужику станет обидно, если его начнут «мочить» из рогатки. Стреляй -- так всерьез. Хотя бы шестандцатым калибром. Медведь обиделся. Видимо, он настоящим мужиком был. А если самкой -- то еще хуже. В качестве свидетеля этой баталии я видел только ее финал. Я видел издали, как тощая вертикальная фигурка (бич) перевалила через гребень сопки, а следом за ней катился -- вверх, а не вниз! -- этакий крупный черный колобок медведь). Потом они оба исчезли из виду.
Как выяснилось потом, медведь бича догнал и полоснул того когтями по бедру. Затем задрал кверху морду и заревел. И ушел. И не стал этого бича есть. Наверное, так же, как мы не станем есть испорченную колбасу. Больше я этого медведя на нашем месте не видел.
Ободранный медведь
На том же самом полуострове Шмидта произошел случай, который едва меня заикой не сделал.
Однажды я следовал маршрутом и увидел спящего на большом плоском камне медведя. На солнышке грелся в последний раз. Ружья с собой не было, а от лагеря яне так далеко ушел, километра четыре, поэтому вернулся и рассказал мужикам. Те встрепенулись, похватали ружья и отправились медведя расстреливать, а я им дорогу показывал. Подобрались почти вплотную и из трех двустволок шестью стволами
тремя дуплетами в медведя, значит, саданули. Медведь с камня скатился и лежит не шелохнувшись. Как скатился, так и лежит. Но тем со страху мало показалось -- вдруг притворяется, -- они ружья перезарядили и еще шестью пулями, охотнички... Прямо артобстрел какой-то. Я уж пожалел, что «продал» медведя. Потом на цыпочках подобрались, дулом в бок тыкают. Нет, не шевелится. Наверное, ждет, когда убийцы поближе подберутся, чтоб уж наверняка… Поэтому на всякий пожарный еще четыре пули выпустили: две в голову, две в сердце. Итого шестнадцать выстрелов. Медведь как решето стал, кровь из него так и хлещет. Потом волоком потащили к морю -- обдирать. В это время на шум прибежал егерь, попинал тушу и сказал с сожалением:
-- Эк изрешетили. Я таких одной пулей… Ему полтора года всего. Пестун. Я его знаю.
И действительно, несолидный какой-то медведь. С собаку.
Но самое жуткое случилось потом. Они на берегу медведя обдирают, а я по какой-то надобности отлучился. Наверное, через час пришел. А медведя не вижу. Спрашиваю: «Где медведь?» «Да вон, -- говорят, -- сзади тебя сидит». Оборачиваюсь и в диком ужасе вижу сидящего на камне человека со снятой кожей. Сидит, такой несчастный, понурив голову и опустив руки меж колен. Ну, еще бы тут не стать несчастным, когда с тебя кожу живьем сдирают! Средневековье, одним словом. «Что вы наделали?! -- ору». И очень, очень медленно, сквозь тающий в груди холод начинаю соображать, что это-то и есть только что освежеванный медведь. Анатомия у него без шкуры очень человеческую напоминает. Факт общеизвестный. Но людям со слабым сердцем, да еще без предупреждения, медведя со снятой шкурой лучше все же не показывать. Не рекомендую.
Сластолюбивый медведь
Медведь людей ест только натощак. По весне. После спячки. Когда есть ну совсем уж нечего. Зато оленей обожает в любое время года. К такому печальному выводу я пришел на Набильском хребте, что в средней части Сахалина.
Эту зверюгу мы повстречали высоко в сопках, где он жрал ягоду. Жрал, пока не увидел нас. Меня и маршрутного рабочего Васю. Рацион медведя в эту пору не отличается разнообразием. На завтрак -- рыба. На ужин -- брусника и голубика. Медведь рыбу в реке жрет, а потом лезет в сопку ягоду лопать. Потом снова рыбу жрет. Потом снова -- ягоду. До поздней осени. Такая вот диета.
Тот день у медведя, видимо, разгрузочный был. Он ягоду ел, а мы по маршруту шли. Каждому -- свое. Раздвигаю кусты и вижу буквально нос к носу коричневое рыло размером с ведро. Ведро посмотрело на меня крайне недоброжелательно, зашевелило ноздрями и ушами запрядало. Из пасти воняло черт знает чем.
Тело мое стало вдруг каким-то бесчувственным и невесомым. Я медленно задвинул ветви и попятился, отпихивая подпиравшего сзади работягу. Тот все равно рвался вперед (он медведя не видел). Пришлось взять его за шкирку и оттащить прочь. Шепнул ему на ухо магическое слово, и он тут же достал перочинный ножик. Лезвие сантиметров пять. Можно обороняться. Леденея, я вспомнил, что мой здоровенный тесак и фальшвейер лежат на дне рюкзака. Где-то очень глубоко, под образцами. Другого оружия у нас не было.
Уходили с постепенным ускорением.
Медвежатина бежала следом, сохраняя фиксированное расстояние метров в сто.
Через полчаса поняли, что оказались в глубоком каньоне с отвесными стенами. А уже вечерело, ух, как вечерело! Желтые лиственницы на верху каньона еще купались в солнечных лучах, а в самом каньоне почти черно стало. Под ногами камней не видно, рядом журчит ручей. Я лихорадочно соображал. Ну, чего ему от нас надо? Осенью медведи людей не едят. Ненормальный какой-то медведь. Неправильный.
Ладно, будь что будет! Я резко замер. Замер и медведь. Посмотрел на меня как-то укоризненно, покачал головой. И стал лизать камень. Лижет камень! Ага! «Васька! -- прошипел я работяге. -- Выбрось мясо!» «Не выброшу!», -- сказал Васька, думая, что я сошел с ума. «Выбрось мясо!» -- повторил я страшным голосом и показал кулак. Васька с обиженным видом вытащил из рюкзака кусок оленины килограммов на пять от того оленя, которого подстрелили поутру. При этом попытался своим перочинным ножиком отпилить кусок. Я не дал. «Уходим!»
Еще километра два скатывались вниз. Потом поняли, что нас уже никто не преследует. Ночевали в каньоне у костра. Васька злопыхал, что я последний гад. Не дал отрезать кусочек. Из провизии -- только вода из ручья. Васька пытался жевать какие-то стебли. Еще день ушел на то, чтобы вернуться в лагерь. Пришли голодные и злые. Попадись нам этот медведь сейчас, живым бы не ушел. В каньон загнал. Нашу оленину сожрал! Покусился на человека! У Васьки из рюкзака кровью капало, вот он следом и тащился. Против нас он, вероятно, ничего не имел, но кто его знает? А вот ягодно-рыбная диета ему точно опротивела.
Как орел под гуся косил
Наш геологический отряд на все лето обосновался на самом северном краешке Сахалина, на полуострове Шмидта, где сейчас заповедник. Рано утром, когда солнце только-только подожгло верхние ветви лиственниц, я проснулся в своей палатке от гусиного крика. Выскакиваю наружу: крик доносится со стороны моря. Мы давно ждали прилета гусей, чтобы пострелять вволю. «Га-гы-га! -- гортанят» Ну, вы знаете. Они ведь, как домашние, кричат. Ну, наконец-то!
Я хватаю ружье и бегу на крик. Бежать два километра. Через лиственничный лес по едва натоптанной мягкой тропинке. Прибежал, запыхался. Очень уж мне хотелось гуся застрелить. Оглядываюсь, и ничего не пойму. Гогочут со всех сторон. И главное – сверху гогочут. А сверху ничего не видно. Смеются надо мной, что ли? Они что, по верхушкам лиственниц расселись? Да не может такого быть! Да и не видно их. Бегаю от дерева к дереву, и везде гогот. А гусей не нету. Издевательство какое-то. Долго бегаю, и ничего понять не могу. И тут в высокой, сочной траве, в пойме, вижу какое-то шевеление. Я крадусь. Ага! Это гусь хлопочет, росою умывается, крыльями хлопает одно об другое. Но не взлетает. С удовольствием утреннюю ванну принимает. Зубы там чистит или перья, или что там еще у гусей есть, но аж повизгивает от удовольствия. И все это в акварели искрящейся от росы травы под светом утреннего светила. Ну как красиво! А я-то его на мушке держу метрах в семидесяти, и на спуск никак нажать не могу. Ну, еще миллиметр, и прикончу. Но вот этот самый миллиметр оставшийся и был самым что ни на есть самым главным. Ну как застрелить человека, который так радуется наступающему дню! Даже если он всего лишь гусь.Радуется гусь – ну как его застрелить! Вот вечером его прикончить -- совсем другое дело. А тут еще, гляжу, и крылья какие-то не такие. Он ими машет, а они какие-то плоскосрезанные сверху и странно зубчатые.
В общем, стрелять я не стал. А потом выяснилось, что орланы-белохвосты (те самые, что занесены в Красную книгу) специально имитируют крики гусей, чтобы привлечь пролетающие гусиные стаи. Похлеще попугаев. Только попугаи-то в клетках живут и хозяев развлекают, а орлам самим кормиться. Если бы люди летали, они бы и людей привлекали криками «сообразим на троих». Ну это если бы люди умели летать. Поэтому не стоит на орлов обижаться. Вот такой и сидел, белохвост …
Но на этот раз они не гусей -- они охотника привлекли. И один из «орлов» чуть не поплатился за это жизнью. Надо же, какой чистоплотный! Утренний моцион устроил. А если бы гуси мимо пролетели! Ты бы без завтрака остался! Лови куропаток, гурман! Орел! Скажи «спасибо», что заряд дробью не получил.
Медведев Михаил Юрьевич, журналист.
Электронный адрес: press66@yandex.ru
Тел. 8-922-11-28-605
Адрес: г.Качканар Свердловской обл. 9 микрорайон, дом 1, кв. 36.