....................................Отодвинули облако и спросили...
.......................................................М. Жванецкий
Балкон отсвечивал поднимающимся солнцем. В теплой квартире его осенняя холодность не чувствовалась. Из заоконного мира вообще мало что ощущалось. По ту сторону окна, заклеенного в преддверие зимы, дребезжали трамваи...
Магнитофон, не выключенный с вечера, бессильно шипел, побуждая желание запустить в него подушкой. И что мне снилось? Нечто белое, неуловимое, вроде удачи. Маленький повод не вставать еще какое-то время...
Паук, которому я разрешил ловить мух, игнорировал свое рабочее место безо всякой видимой причины. Вызывая трудноопределимые эмоции, календарь с обнаженной девушкой, пытавшейся удержаться на коне, открепился, выдав пятно на стене. Паутину нужно снять. Позже, может быть к вечеру. Или завтра.
Сегодня выходной. Оттого делать хотелось то же, что и вчера, то есть ровным счетом – ничего… А что было вчера?
- Ли-ля!..
Тишина. Ушла, наверное. Домой, или вовсе? Какая разница. Разницы нет никакой. Особенно утром, когда спишь калачиком...
Большим пальцем правой ноги выключаю магнитофон. Благодарный гул затихающего движка меня не трогает. По немытому полу шаркаю на кухню. Ура, есть кофе! Настораживает отсутствие сахарницы. Проверяю стол – пусто. Шкаф тоже. Надо же...
Выходит, Лилька, наконец, решилась. Удивительно... Кофе горячий, бразильский, на вкус – солёный. Вот, стерва! Имеется немного чая. Исчезли цветы, чайный сервиз на три с половиной персоны и вторая половина торта. «Электроника» на руке демонстрирует «молоко», батарейка издохла в прошлый вечер. Голубые часы на стене стоят больше года. Выплескиваю остатки жижи в раковину и мою кружку.
К окну – водрузить кружку в горохах на подоконник – подхожу веселее. Форточка впускает звуки улицы и ободряющий воздух. За стеклом, вызывая улыбку, неуверенно движется прохожий. Игнорируя тротуар, ступает на газон. «Куда по копаному!?» Зачерпнув обувью грязи, возвращается обратно. «Молодец», – хвалю удаляющуюся спину.
Улицы пусты, за исключением дворника и ворон, облюбовавших единственную липу. Но это так, само собой разумеющееся. Деревья в трауре. Тополя, инопланетными щупальцами уткнувшиеся в небо, догорают последними листьями осени. Тополь – дерево выдающееся, вороны его не жалуют. Им по душе липа. Я думаю, осень они не любят наряду с дворниками. Даша тоже не любила. С нее, пожалуй, все и началось.
С Лилькой я тогда только мечтал встречаться, а до неё была студентка, будущая учительница английского языка, знавшая английский хуже меня. С ней мы расстались незаметно, – никогда не встречал ее позже. А на день рождения, не помню кто, мне Лильку и представил.
Дни рождения имеют особенность повергать в прострацию. Обыкновенно это продолжается дня три – находчивые друзья стремятся блеснуть оригинальностью. Опрометчиво проявлять любопытство не рекомендуется: иногда, открыв безобидный коробок, рискуешь потратить весь день на ликвидацию последствий. От милых шутников пару лет назад я мог ожидать чего угодно…
Лучшим подарком оказалась ворона.
День рождения, ежегодный праздник, со всеми его плюсами и минусами, минул, а птица осталась. Цвет ее глаз не отличался от моего, чем она и купила. Ворона оказалась говорящей. Где ей довелось освоить язык, спрашивать смысла не имело, и я принял всё, как есть. Тем более, ученость свою та афишировала редко. Её поведение на первых порах казалось заносчивым, и где-то принципиальным, словно всю предыдущую жизнь та провела в Англии. В семейном замке старейшего рода. Тем не менее, представиться она предпочла первой и, узрев ошарашенный вид визави, гордо отвернулась, демонстрируя подчеркнутую строгость носа.
Даша поселилась на кухне. Кукушку, ежечасно доказывавшую свою значимость, не замечала и в остальном вела себя примерно. А вот ехидством ворона мне не уступала. На этой почве мы и сдружились. В угоду ей я поменял часы и форточку с тех пор держал открытой.
Лилька одна из всех невзлюбила ворону. Кажется, изначально подозревала, что к Даше я привязан больше. Первые приступы ревности, выражавшиеся в неуклюжем юморе, по поводу обнаруженных в постели перьев, сменились жалобами на постоянные пропажи бижутерии. Дальше – хуже. Умная, добрая Даша, по словам Лильки, стала нецензурно ругаться и однажды клюнула ее в темя. Бред какой-то… Птица с зелеными глазами, пешком гуляющая по квартире, на такие вещи была неспособна. Не смирившись с моей позицией, Лилька пошла ва-банк, – заскочив как-то днём домой, я обнаружил её бьющуюся в истерике с исцарапанными в кровь руками. Рыдания классифицировал, как неискренние, но сделанного не вернёшь: Даша исчезла. Что тогда произошло – неизвестно.
Вялость, пришедшая с нахлынувшими воспоминаниями, постепенно охватывала сильнее. Уборку делать не хотелось. Щупаю нестиранный тюль… Одинокий мужчина в своё оправдание волен придумать что угодно. Объяснить лень вчерашним проливным дождём, сегодняшним похмельем, уходом Лильки или муками рождающегося шедевра. Дождь, кстати, прошел впервые за полтора осенних месяца. Лилька терпеть не могла дожди и всегда ворчала, завидев меня у окна, прилипшего лбом к стеклу. Потоки воды стекали перед глазами, размывая картинку окружающего пространства. Внешний мир в это время причудливо менялся, наполняя своё содержание, калейдоскопом забавных нелепиц, становясь куда привлекательнее. Поглощая душу, он делался простым и понятным. Родным.
Висящая в квартире тишина, конечно, не могла расшевелить, подвигнув на свершения в области наведения порядка. Паршивая слабость сковывала мышцы и требовала в услужение кресло-качалку. Хорошо бы зашел давно забытый друг и вытащил куда-нибудь. Все равно куда… Лишь бы отсюда. Но у меня нет друзей. Все отошли, отдалились. Будто в лесу живу. Словно леший. Эх, Лилька! Закружила мне голову... Всё забыл ради тебя, всего лишился.
Недели не вспомнить без скандала, слёз, упреков. Кто из живших широко и открыто, сменил свободу на такой очаг? А я сдался. Любил её, наверное. Лилька была хороша... И целеустремленности, отдать должное, у неё – не занимать. А мишени будут…
Солнце медленно взбиралось по кривой к полудню. Есть не хотелось. Лёжа на не застланной кровати, пытаюсь отвлечься чтением… Не идёт. Не то. Это бывает в период творческого застоя, когда нудишься в ожидании. Ожидании незнамо чего. И Лильке этого, к слову сказать, за время наших отношений я так и не смог объяснить.
Попав ногами в тапки, заставляю себя пройти в ванную. Поспорив, выторговал у совести теплый душ, каковой завершил в считанные минуты. С мокрыми прядями волос, в халате, забытом впопыхах хозяйкой, вернулся обратно. Открывая поочередно ящики письменного стола, принялся за прошлое.
Жёлтые зубчатые фотографии, тетради с древними стихами, письма, привезенные из геологоразведки уральские самоцветы, выпавшие страницы дневника, дружеские шаржи и самоделки из медицинского хлама.
На снимках – детство и время юности. В письмах от сокурсников – карикатуры... В коробке кусочки Уральских гор: опал, родонит, аметист. Отдельно – память из больничного городка. Море записей. Стихи, которые не обернулись в бумажных голубей, собираемые прежде афоризмы, тосты…
Былое лежало передо мною. Дневник я, помнится, сам и выкинул – не так давно, обнаружив в нём следы чужого вмешательства. Ничего нельзя вернуть. Был ли я счастлив? Мгновения...
Романтика угасла. Медленно и беззвучно, в болоте повседневности. Остались Лилькины штампованные: «Вот так вот...» и «Пасибки...», – бесконечно повторяемые изо дня в день. Осталась фрагментарная память и приступы меланхолии.
Наводить порядок нет резона. В кругу всеобщей относительности, где можно сойти с ума от ничтожной потери, или всю жизнь, купаясь в неудачах, быть счастливым – его и не должно существовать.
На улице скрипело движение. Трамваи шли с определенным интервалом. Пятнадцать минут. Дребезжание. Пятнадцать минут. Если проявить терпение можно углядеть сюжет. На кухне это удобнее. Иду на кухню, по пути едва не наступив на таракана, спешащего по делам. Тараканов мало. Однажды Даша склевала одного, после чего, я строго-настрого ей это запретил. Кто знает, что за дрянь они сожрали у соседей?
Кухня – комната, комната – кухня… Я брожу бесцельно по квартире в халате, с торчащими во все стороны вихрами. Листаю ежедневную газету с неизменной сексуальной моделью на последней странице. Кто у нас сегодня голый?.. Трам-парам-парам-тарам... Плакат... Под вечер девушка на лошади кажется особенно нагой. Кухня – комната – кухня. Гляжу на небо, где тучи съели солнце, и думаю, думаю, мечтаю. О чем?..
Окно. Конец безводной осени. Народ спешит укрыться в клетках с коврами на холодном цементе. Один. В холодильнике стыдливо прячется бутылка. Браво, остался вчерашний ликёр! Пить не буду... Я знаю, что случится, если выпить. Хоть чуть-чуть. А с чаем? Нет, не буду...
Выпью, и не пройдет трёх часов, как я начну разговаривать с собой. Смеяться и плакать. Корчить рожи отражению, ругаться, писать скверные стихи. Буду думать о самоубийстве и вечности. После чего мне станет плохо. Затем впаду в оцепенение и с холодной кружкой соленого кофе стану рассуждать, почему Верещагин не ушел с баркаса? Дальше, ближе к полночи, мой слух необычайно обострится: я услышу скрип кровати, голоса и шепот. И, наконец, – знакомый стук. Это вернется Даша. Ум, не воспринимающий факт опьянения, разыграет трогательную встречу: «Даша! Мы еще дружим, Даша?..» Мудрая птица обернется гудящей тьмой за окном и позовет меня. К себе, на волю, из каменного дома прошлого. Форточка окажется в пол-окна, а я стану так мал, что без труда попаду на улицу, не задев раму... Вороньим крылом, свежестью ветра волшебство происходящего поманит меня в новое пространство, в неизвестность бытия, с его маршами и пролетами. В никуда... И никто не скажет, где я окажусь на утро.
Капли дождя, падая вертикально вниз, в окно не стучали. Закрыв форточку, я поворачиваюсь за спичками, – приготовить ужин. Холодильник выключается сам. Снаружи, в городе, обитают Лилька и Даша, люди, трамваи, дождь и вечер. А я хочу есть. В чайнике почти нет воды. Нет и в кране. Желания открыть окно, заклеенное в преддверие зимы, и набрать старую посудину дождя, попутно выловив черное перо, – не возникает. Это только эхо недавних мыслей. Мне кажется, ничего такого со мной больше не произойдёт.
Я вырождаюсь в реалиста.