Глава X
Шесть отроков тело несчастного
Взяли на плечи легко,
Отнесли на церковный погост,
И схоронили, оплакав судьбину его.
В. Скотт, «Серый монах».
ПОКА такая сцена разыгралась во дворе замка, оруженосец юный, Демьен Лаг, был принят Эвелин Беренджер в большом зале главной башни, расположенном под самым куполом ее. Молодая леди сидела в окружении ее прислужниц, коим не дозволялось строгими устоями норманнов сидеть в присутствии благородных девиц. Но это не коснулось Розы, которая примостилась на низенькой скамеечке рядом с госпожой. Эвелин была представлена ему капелланом, сколь он являлся ее духовником, и Флеммоком, коему покойный ее батюшка в опасности вручил бразды правленья замком. Поднявшись и сделав два шага навстречу юноше, она вдруг покраснела, и смущение ее передалось оруженосцу, когда в знак уважения губами он коснулся протянутой ему руки девичьей. И Эвелин была вынуждена первой с ним заговорить.
- Мы встали вам навстречу, ничем не омрачив достоинств наших, - рекла она, - благодаря за вашу весть об избавленье нашем, которую вы принесли. Мы говорим, если не ошибаемся, с господином Демьеном Лагом?
- Покорный ваш слуга, - ответствовал, справившись с собой, Демьен в тон любезности, какой его встречали, и порученного ему дела, - послан к вам моим дядей, сэром Хьюго де Дагом, констеблем Честера.
- Удостоит ли наш благородный избавитель своим присутствием спасенных им?
- Мой благородный родич, - ответил Демьен, - ныне воин божий, и связан бескровным обетом до прибытия в Святую Землю. Но через меня он поздравляет вас с победою над вашими врагами и посылает вам эти доказательства, что друг его и ваш благородный отец не остался в своей гибели печальной неотомщенным, - с тем он положил перед леди Эвелин золотые браслеты и Эвдорхауг, символы высокой власти уэльского государя.
- Так Гвенвин убит? - задрожав от вида крови на трофеях и удовлетворенного чувства мести, спросила Эвелин. - Отец мой отомщен?
- Мой дядя его нанизал на копье, когда пытался он собрать под своим знаменем бегущих бриттов. Пронзенный насквозь, он все еще рвался в битву, и умер замахнувшись яростно своей булавой, но ударить не успев.
- Богу весть, - сказала дочь рыцаря, - сколь умер он ужасной смертью, прощать убийцу или нет… Но, я вас спросить хотела, сэр. Останки моего отца?.. - И она замолчала, боясь продолжать.
- В течение часа их доставят, простите меня, леди, - отвечал оруженосец юный, сострадая горю осиротевшей девушки, которое смешало ее мысли и сковало речь. - Все необходимое было уже сделано, когда я направился к вам, чтобы доставить тело благородного Беренджера, кое мы нашли на поле среди множества врагов, мечом его сраженных. Клятва моего дяди не позволит ему пересечь подъемный мост, но, если вы позволите, я заменю его на похоронах, чтобы воздать вашему батюшке воинские почести.
- Мой отец - воин храбрый, - сказала леди Эвелин. - Кому ж еще его оплакивать, как не солдату… - Продолжить она не смогла, поскольку голос ее снова пресекся, и девушка выбежала из залы, чтобы дать выход своему горю, и подготовить себя должным образом к церемонии похорон.
Демьен, как божеству, вослед ей поклонился; затем спустился вниз, нашел своего коня и вернулся к дяде, который разбил наспех лагерь на недавнем поле сражения.
Солнце все еще стояло высоко, и поле в целом представляло суматоху, отличную от безмолвия ночи, и рева яростной битвы поутру. Новости, какие молнией разносятся по пограничью, о победе Хьюго де Лага, побудили жителей этого края, бежавших пред злобным Плинлимонским Волком, скорей вернуться к своим брошенным жилищам. Ведь неизменные спутники войн, каких в каждой стране хватает, всевозможное жулье, всегда имели чуткий нюх на чужое добро и поживу. Евреи и ломбардцы, не замечающие опасности там, где зрели мало-мальскую выгоду, уже вовсю сбывали вино и снедь победителям за золотые, испачканные кровью, цепи, сорванные с убитых валлийцев. Другие путались между пленными и собственниками их, прощупывая почву купли-продажи, и где находили удобным, били тут же по рукам, расплачиваясь чистоганом с последними, сколь первые не имели средств выкупить себя сами.
Чтобы добыча не обременяла долго солдата, притупляя в нем желанье новой драки, обычные средства выуживания у них денег всегда имелись под рукой. Куртизанки, мимы, клоуны, актеры, и шарлатаны разных мастей с вечера увязались за военной колонной; и уверенные в победе де Лага преспокойно взирали на битву неподалеку, ожидая ее окончания. После трудов ратных солдату нужен отдых и веселие, вот тут-то и нагрянули все эти толпы шельмецов. Вблизи песен, танцев, шумных представлений и хохота на лугу кровавом, могильщики копали ямы, сновали с мертвецами и хоронили их, священники причащали и отпевали, лекари промывали и перевязывали раны, сельчане плакали над загубленным посевом и разграбленным жильем, вдовы и сироты разыскивали тела мужей и отцов. Перед «Грустной Обителью» сплелся и расцвел суетный узор людского бытия, где тяжкое горе тонуло в вакханалии триумфа, где радость и грусть перемешались, где счастливый смех вторил скорбному плачу.
По полудни разом все смолкло, и плач и смех вдруг заглушил протяжный громкий трубный звук шести рогов, заставивший всех вздрогнуть, напомнив высоким возгласом своим о бренности земного существованья, и возвестивший, что отважный Раймонд Беренджер отправился к месту своего упокоения. Из походного шатра, где пребывало тело его, стали выходить попарно двенадцать монахов-бенедиктинцев соседней обители, возглавляемые их аббатом, несущим перед собою большой крест, поющие «Miserere me, Domine!» .За ними последовали рослые латники, склонившие свои копья долу перед телом воителя, завернутого в его боевое знамя, кое удалось отбить у валлийцев и какое теперь заменило ему саван. Лучшие рыцари констебля Честера, вассалы своего сеньора, несли покойного на копьях и шли обок с ним; и сам Хьюго де Лаг, в полном доспехе и с обнаженной головой, в одиночестве следовал за гробом, как главный распорядитель похорон. Отряд благородных оруженосцев и пажей замыкал процессию, время от времени трубя в рог и ударяя в литавры, провозглашая печаль по усопшему, как и реквием монахов, прерывающийся порой.
Радость и горесть на поле брани на время утихли, дабы верными слугами была отдана последняя честь их защитнику и господину.
Погребальная процессия медленно пересекла поле, явившееся сценой столь многих драматических действ за минувшие часы, и остановилась перед крепостными воротами в своем печальном торжестве, чтобы передать покойного обитателям замка. Ей ответил заунывно рог привратника, и опустился подъемный мост. Отец Олдрован встречал шествие посреди ворот в своем священном облачении, в то время как осиротевшая дочь в траурных одеждах была поддерживаема Розой вблизи ее домашних слуг.
Констебль Честера вплотную подошел к воротам и, указав на белый крест пришитый к его левому плечу, всю честь перенесения тела Раймонда Беренджера в церковь перепоручил своему племяннику, Демьену. Солдаты и рыцари констебля, связанные в большинстве своем той же клятвой, что и он, выстроились перед входом в замок и просолютовали оружием, когда колокол часовни возвестил о начале шествия процессии к церкви.
Она излилась узкими переходами, какие были устроены зодчим замка, чтобы сдерживать врага малыми силами, прорвись он за стены, на широкий внутренний двор, где проститься со своим лордом скопилось все население замка и его обитатели, кто во время осады нашел прибежище в нем. Здесь мелькал и всякий сброд, кто, из любопытства или в ожидании подачки, приплелся к замку, и кто сумел «чудесным образом» просочиться сквозь привратников.
Тело покойного былу установлено на катафалк перед вратами готического храма, выходившими на площадь, сколь всех желающих проститься со своим господином часовня вместить не могла.
И в такой-то момент некий человек с бородою по пояс в фетровой шляпе с высокою тульей представился торговцем из Ломбардии Маргарет, кормилице Эвелин, сказав ей тихим голосом с заметным акцентом:
- Я странствующий торговец, добрая сестра, прибыл сюда в поисках выгоды. Не подскажете ли мне, кому я мог бы товар свой предложить?
- Вы выбрали неудачное время для торговли, господин странник, неужто не видите, что здесь нынче похороны, а не ярмарка?
- Отнюдь, и заупокойный молебен хлебен, - отвечал незнакомец и, склонясь к самому уху кормилицы, зашептал. - У меня есть черные ленты персидского шелка; черный бусы с Кипра, какие и на Востоке-то редкость, и в каких принцессе достойно оплакивать короля; ткани на саван и траурное платье - все, чтоб выразить свое горе по усопшему. И я знаю, как быть благодарным помогающим мне. Ну же, сударыня: я торгую лучшим товаром и дешевле, чем любой-другой; и обещаю вам платье, или, если пожелаете, кошель с пятью флоринами оплатит вашу доброту.
- Ступай себе с миром, мил человек, - сурово молвила Маргарет, - и возвращайся в другое, удобное для твоего ремесла время. Ныне ты разносишь скверну, а если ты станешь и далее мне докучать, я укажу на тебя тем, кто живо спровадит тебя из замка. Неладное творится с привратниками, пропустившими вас, торговцев, сюда в такой день - они, видать, и перед ложем матери своей в ее смертный час готовы продаваться, клянусь! - Так сказав, она с презреньем отвернулась от торговца.
Получив такой отказ с одной стороны, купец почувствовал, как с другой дергают тихонечко за край его хламиды, и обернувшись, он увидел лицо под черным платом, надвинутом, чтобы скрыть его улыбку, дамы лет так сорока, еще не утратившей свою былую красоту. Она подмигнула торговцу и, приложив предостерегающе указательный палец к губам, поманила за собою, отступая в нишу между колоннами храма, будто боясь столпотворенья, когда тело с покойным будет поднято с катафалка. Ломбардец не мог не последовать за нею, и сколь рядом с ней он оказался, она, не дав ему и рта раскрыть, сама первая пред ним раскрылась.
- Я слышала ваше предложенье Марджери, Благочестивой Марджери, как я ее называю, поскольку ушки всегда держу на макушке; и догадалась о нужде вашей, как я не дурочка, клянусь, и глаза у меня не на затылке.
- Ваши глаза, красавица, столь же свежи, как весенние росы.
- О, это потому, что я плакала, - засмущалась розовощекая Джилл, ибо то была она. - Мне очень жаль нашего господина, поскольку он всегда был добр со мной; возьмет, бывало, меня за… подбородок, и скажет: «милашка Джилл Кройдон». Нет-нет, он был настоящим джентльменом и никогда не был невежлив, и всегда мне в руку клал двухпенсовик. Ах, что за человек он был! Он не простил меня, когда я вышла за этого старика Рауля, кислого, как уксус, и вонючего, как его псарня, где ему и место; но я сказала нашему доброму лорду, что ничуть на него не обижусь, если вздумается ему погладить мой подбородок, поцеловать меня, или еще как приласкать.
- Неудивительно, что вы так плачетесь о добром господине, сударыня, - сказал торговец.
- Конечно! Еще бы! - скуксилась Джилл. - Что я теперь? Молодая госпожа уедет к своей тетке, или выйдет замуж за одного из этих Лагов, как болтают; во всяком случае она покинет замок, и я зарасту мхом тут с этими сивыми меринами, подобными Раулю. Тьфу! Пропади он пропадом со своими псами, хрыч беззубый, никуда не годный!
- Ваша молодая хозяйка не та ли леди в трауре, - спросил разносчик, - кто так особенно печальна, и едва стоит на ногах?
- Вы совершенно правы, сэр, это она. И ей есть из-за кого переживать. Клянусь, никто не заменит ей батюшку.
- Я вижу, Джилл, твой язычок знает все про всех на свете, - заметил торговец, и спросил: - А тот юноша, что поддерживает ее?
- Сильное плечо нужно всякому, кто в нем нуждается, - отвечала Джилл. - Что до меня, так разве на ржавчину Рауля можно опереться?
- И скоро ль свадьба вашей леди? - спросил ломбардец.
- Никто не знает ничего, за исключением того, что наш покойный лорд ее просватал за констебля Честера, который прибыл нынче вовремя, чтобы помешать валлийцам нам перезать горла, слава богу. Но некоторые полагают, я даже уверена, большинство, что в женихи ей более подходит этот смазливый мальчик - Демьеном его зовут. Потому что носит бороду констебль, а у его племянничка вместо нее пушок, и он не идет ни в какие Святые Земли, где самое место старикам, вроде Рауля, хоть бы его с собой взяли. Но что вы говорили там о товарах? Конечно, мой старый лорд почил… Но что с того? Всякому свой черед, и как говорят в народе:
Гуляй, рядись,
Пей и веселись,
Пока смерти не стрястись.
Я для тебя, купец, находка. Если ты готов со мной ударить по рукам, как до того с Благочестивой Марджери, я хоть с леди не на ты, но ее псаря обвести вокруг пальца мне раз плюнуть.
- Вот тебе залог нашей сделки, миссис Джилл, - сказал купец, вручая жене псаря задаток, - лишь только мой обоз с товарами прибудет, и благодаря тебе я расторгуюсь, рассчитаюся с тобой сполна. Но как попасть мне в замок снова? Надоумь, разумница.
- Нет ничего проще, - отвечала женщина, как всякая другая, падкая на комплименты. - Если стражи наши - англичане, скажи, что ты к Джилл, и одного тебя пропустят всяко, поскольку друг за друга мы горой, невпример злым норманнам; но если норманны на страже, ты спроси о старике Рауле, ты де соколов со щенками привез на продажу, и тебя впустят в тот же миг. А как фламандцы в карауле, правду говори, что ты купец, и попадешь ты в замок из-за их любви к торговле.
Купец горячо поблагодарил ее, и выскользнул из ниши, покинув Джилл, и смешался с толпой, поздравляя себя с тем, что за грошовую брошь купил язык болтливый, какой обыкновенно ему куда дороже стоил.
Тем временем звон церковного колокола смолк, ознаменовав, что благородный Раймонд Беренджер обрел вечный покой в склепе своих предков. Похоронный эскорт от констебля Честера проследовал в главную залу замка, где, с величайшей умеренностью, помянул покойного; после чего вместе с юным Демьеном в церемониальной строгости оставил «Грустную Обитель». Монахи-бенедектинцы остались в замке отправлять службы за помин души покойного и его верных латников, павших иже с ним, чьи тела столь пострадали от изуверства валлийцев, что порой не представлялось возможным ни собрать их в целое, ни узнать - почему и Деннис Моролт, верный оруженосец, не упокоился в отдельной могиле, а был похоронен с братьями по оружию.