- Глаз тайфуна – это, скажу откровенно, такая штука, увидеть которую довелось далеко не многим. И далеко не многим из тех, кому повезло его увидеть, если это можно назвать везением, удалось после этой встречи остаться в живых. Я же в глаз этот смотрел 12 раз и жив, как видишь!
Произнеся эти слова, мой собеседник, крупным лицом и осанистой фигурой слегка напоминающий Чкалова, широко улыбнулся. Сравнение шло на ум ещё и потому, что и профессия у них одна: Сергей Алтухов, как и его легендарный коллега, в недавнем прошлом тоже был лётчик-испытатель. Начинал с гражданской авиации, и там сумел спасти жизнь 40 человек, благополучно посадив Ан-24 с отказавшим рулем высоты. А в 1985 году перевёлся в Москву, в ГосНИИ гражданской авиации. Именно тогда стал он «учить летать самолёты», преимущественно, как и Валерий Чкалов, на арктических трассах. В 1988 году по заказу ЦАО (центральная аэрологическая обсерватория) командируется на Кубу. Дальше инициативу повествования вновь передаю моему герою.
- В советские времена ЦАО была очень авторитетной организацией, и работы производила во многих точках земного шара. Сейчас-то больше по праздникам над Москвой грозовые облака разгоняет. А тогда с нами летали такие светила науки того времени, как Александр Литинецкий – он сейчас то ли в Америке, то ли ещё где; Александр Бирилёв – иногда на экране телевизора вижу, как он на праздники хорошую погоду москвичам гарантирует. Времена…
Полетели мы на Кубу на самолёте Ан-12, специально подготовленном и оборудованном для исследований тайфунов. Тогда все молодые были, отважные и дерзкие. Задумали наши учёные эти тайфуны загадочные – ведь они совсем плохо были изучены, да и сейчас далеко не до конца – своими руками «потрогать», от зарождения и до распада. И обязательно – пройти его «глаз», так центр тайфуна назвали ещё древние мореплаватели. Все более-менее грозные тайфуны зарождаются в океанских водах Юго-Восточной Азии или Латинской Америки. Наиболее мощным и разрушительным присваивают, как правило, имена. Образовавшись вдали от материка, тайфун затихает только на суше, при шквалистом ветре обрушивая на побережье невообразимую массу морской воды, сметая всё на своем пути.
Так как базировался наш самолет на Кубе, то и отслеживать мы взялись ближнюю к ней акваторию Атлантического океана. В лаборатории довольно хорошо подготовленной базы при аэродроме, по снимкам из космоса определялись места возможного зарождения тайфуна. Состояние атмосферы в таких точках характеризуется появлением депрессии – области значительного понижения атмосферного давления, циклона. А точки эти условно так и называют – депрессиями. Депрессия – это ещё не тайфун. Многие депрессии быстро разрушаются. Но некоторые начинают развиваться в настоящий тайфун, иногда и мощный.
Наиболее правильное определение тайфуна – ураган. Благодаря низкому давлению, под действием всё усиливающегося, несущегося по спирали ветра, вода как пылесосом высасывается из океана, перемешивается с воздухом и силой вращения забрасывается вверх на высоту до 15 километров. Естественно, это непосредственно у своего центра, набравший полную силу тайфун. А расстояние от центра до границ у них достигает несколько сот километров.
Именно такой тайфун мечтали увидеть наши учёные, и именно такой тайфун не заставил себя долго ждать.
Депрессия, которую отследили мы в двух тысячах километров от побережья Кубы в середине Атлантики, впоследствии получила имя тайфун «Джильберт», особенно запомнившийся несчастным жителям Ямайки и побережья Юкатанского полуострова Мексики.
Моя задача, как командира корабля, была как будто бы проста: при подлёте к заданному району вести Ан-12 строго перпендикулярно направлению ветра, добраться до глаза тайфуна, пересечь его и тем же «макаром» из него выйти. Понятно, до меня подобные попытки делались. Но у меня это было в первый раз. Да ещё надо учесть психологический фактор. В авиации малейшее несоблюдение полётных инструкций подобно самоубийству – практика доказала. И она же, когда летишь над сушей, строго диктует: если на экране радара увидел малейшие всполохи грозы – обойди её на определённом безопасном расстоянии; если гроза фронтальная и обойти её стороной достаточно сложно – поверни обратно. Тайфун же предписывается обходить на расстоянии не менее 200 километров. И вот теперь мне, за многие годы привыкшему к неукоснительному выполнению всех инструкций, необходимо было сознательно их нарушить. А ведь на нашем пути была не просто фронтальная гроза, а сотни их, сконцентрированных в одном месте.
И ещё. Американцы тоже летали сквозь тайфун. Они, собственно, и подали пример в этом. Ведь у них эти катаклизмы дело обычное, и хоть как-то отслеживать этот процесс их просто жизнь заставляет. Но на борту у них, помимо экипажа, обычно бывает только по 1-2 человека обслуживающих приборы. Затем они полученные результаты везут в центр, в Майями, где показания обрабатываются и потом только выводы о силе и направлении движения тайфуна выдаются заинтересованным организациям (точнее – продаются, как и наши данные, впрочем, но только наши сведения стоили в пять раз дешевле). У меня же, помимо пяти человек экипажа, в полёт уходил ещё и весь научный состав, 7-8 человек во главе со своим руководителем Сашей Литинецким. Почувствовал разницу ответственности? Правда, и все выводы по тайфуну мы выдавали, что называется, «с колёс»: показания приборов обрабатывались прямо в полёте и результаты немедленно по радио передавались на базу. Эта наша метода, в отличие от американской, очень скоро дала свои практические результаты. При скорости передвижения тайфуна по океану до 100 и более километров в сутки, понятна, наверное, цена этой оперативности.
Итак, мы подлетали к Джильберту. Полторы тысячи километров нейтральных вод Атлантики уже позади. Но вот привычно слепящую глаза лазурь океана покрывает дымка, а линия горизонта незаметно исчезает. Высота порядка 6000 метров, идём по приборам. Немного спустя, впереди вырастает уходящая гораздо выше нашего эшелона полёта стена сплошных грозовых облаков. Появляется всё увеличивающийся боковой ветер и высокая влажность. Направление полета удерживаем теперь только с учётом поправок на снос. Перед непосредственным входом в тёмную массу облаков влажность сменяется сильным дождём. Ещё немного, и на экране локатора появляются первые засветки, прибор сигнализирует о появлении мощных, с большим количеством влаги облаков. Всё, мы у самых границ тайфуна, начинаем вхождение.
Самолёт болтает и временами резко встряхивает. Засветок локатор показывает всё больше, и скоро они занимают почти половину экрана. За стеклами кабины бешено несутся тёмные массы туч. Молнии всё чаще бросаются нам на встречу со всех сторон, с каждой минутой всё ближе к стёклам. Где-то через час экран локатора - одно сплошное светящееся пятно, скорость ветра за бортом – до 300 км/час, а самолёт трясёт как автомобиль на ухабах. За стёклами уже не дождь, а сплошная стена воды и непонятно - летит самолёт или плывёт. Высоту полёта постепенно снижаем до 4000 метров. Окна кабины зашторили, иначе молнии ослепили бы нас, настолько они часты и сильны. Поневоле на ум приходит определение – мы в Аду.
Но вот вода и молнии разом пропадают, по крутой траектории самолёт самопроизвольно теряет высоту и выскакивает… в абсолютно безветренный, освещённый ярчайшим солнцем на ярком голубом небе – гигантских размеров колодец! Впереди, справа, слева, вверх на много километров, куда ни кинь взгляд - везде он упирается в сплошной монолит грозовых облаков, несущихся с огромной скоростью по кругу, против часовой стрелки. Из которых изредка, как бы нечаянно, на мгновение выскакивают короткие хвостики молний. Из нашего залитого солнцем пространства круговорот этот кажется ещё более тёмным, ещё более бессмысленным. Ощущения опасности, страха не было совершенно, но восторженный озноб – да, он явно присутствовал.
Самолёт потерял высоту настолько, что внизу очень хорошо просматривается бушующее море при совершенном безветрии над ним – абсолютно не реальная картина! Состояние и экипажа, и научной бригады, почти эйфория - мы в глазу тайфуна! Фактически всё увиденное сейчас мы, конечно, увидеть были готовы заранее, и удивляться чему-либо не собирались, тем более – поражаться. Но этот резкий переход природы из одного состояния в другое, возможность на контрасте оценить истинную ценность покоя и тишины, яркого солнца… Честное слово, мы все, летая внутри этого глаза диаметром 50 километров от «стены» до «стены», сразу сказали себе: ради этого зрелища, этих ощущений, стоило лететь сюда две тысячи километров четыре с небольшим часа. Это – достойная награда за весь труд и риск.
Красота окружающего мира завораживает, и мы поневоле расслабляемся. Совершенно не хотелось думать о том, что впереди ещё несколько часов напряженного и опасного, чего уж там скрывать, обратного полёта. Тем более, что на обратном пути времени на постепенное увеличение трудностей пилотирования, как это было при подлёте к глазу, не будет, в самое сердце тайфуна нырять придётся сразу, прямо из этой идиллии. Но идиллия, впрочем, только кажущаяся: слишком уж в непривычной близости барражировали мы над океаном в таком его состоянии. Атмосферное давление за бортом настолько ниже нормы - 620миллиметров ртутного столба против нормы в 760, - что наш Ан-12 более 3,5 тысяч метров высоту никак не набирает, как мы ни старались. И, глядя на непривычно близкие гигантские волны, создавалось впечатление, будто мы слышим грохот сталкивающихся водяных валов. Полный штиль, яркое солнце на небе без единого облачка, наш самолёт, кружащий внутри этого колодца с тёмными стенами и бушующим дном – всё создавало ощущение сказочной нереальности.
Но наши время и топливо имеют свои ресурсы. И вот, немного внутренне сжавшись, ложимся на обратный курс и ныряем в тёмную стену. Конечно, в начале особенно тяжело, после такого-то покоя. Но долетели и до аэродрома. И только здесь, после посадки и заруливания к месту стоянки, смогли осознать истинную экстремальность своего полёта. Кубинские техники – экспансивный, темпераментный вообще-то народ – бежали к самолёту хватаясь за головы и как-то особенно бурно жестикулируя. Когда мы сошли по трапу, то и сами обомлели. Обтекатель радиолокатора, торчащий двухметровым наростом впереди носа самолёта, состоящий из восьми слоёв композитного материала высокопрочной эпоксидной смолы, начисто лишился четырёх своих слоёв, будто обглоданный гигантскими челюстями! А ведь в обычных условиях это можно было сделать разве что зубилом или автогеном. Мы, было, подумали: всё, теперь недели на две ремонта. Но нет, и среди кубинцев свои Левши нашлись. К утру недостающие слои были восстановлены, и опять полетели мы к Джильберту. А эту операцию по реанимации локатора пришлось кубинцам теперь повторять каждую ночь, точнее - после каждого полёта из двенадцати, все эти две недели, пока жил тайфун.
Этот Джильберт тогда, конечно, много чего натворил. Как позже оценили, на десятки миллиардов долларов нанёс ущерба, не считая человеческих жертв. Особенно пострадала Ямайка – тайфун просто прошёл через их город Кингстон. Кубу задел немного, да они и подготовиться смогли благодаря нашему предупреждению. Хотя плантации цитрусовых уничтожил абсолютно. Но, повторяю, предупреждённые кубинцы сумели подготовиться: убрали катера, яхты, самолёты, эвакуировали людей. Обошлось совсем без жертв, что у них в таких случаях редкость, и их правительство выразило нам по этому случаю свою признательность.
Но вот тайфун пошёл на Мексику, на полуостров Юкатан. Нейтральное воздушное пространство закончилось, а нам очень хотелось исследовать и процесс распада тайфуна. Ведь, выходя на землю, тайфун лишается главной своей составляющей, подпитки водой, благодаря чему он, собственно и существует. Уже в воздухе, следуя за ним, по радио запросили мексиканских диспетчеров и доложили: мы советское научное судно, идём вслед за тайфуном, но он уходит на вашу территорию – нельзя ли пролететь над вашими территориальными водами и какой-то части суши? Ответ был немедленный: и над водой и над землёй, как угодно, сколько угодно и на любое нужное расстояние. Вот насколько серьёзно у них относились к проблеме тайфунов. Позже мы смеялись: если бы с подобной просьбой мексиканский пилот обратился к нашей стороне – навстречу, скорее всего, выслали бы истребители.
На этом наша тайфунная эпопея и закончилась. В России наступил период интенсивной перестройки, и своеобразный тайфун прошёл и по её территории. 29 ноября 1988 года мы вылетели в Москву. Хотя к этому времени и Перу, и Чили, и многие другие страны атлантического региона очень заинтересовались нашей работой, предлагали свои базы в полное наше распоряжение. Но этого, по известным причинам, не случилось.