Эта серия рассказов, объединённая под одним названием "Призрак Ночи", навеяна бессмертным "Мастер и Маргарита" Булгакова. У каждого героя - своя судьба, и всё же, причудливо переплетаясь, они создают общую картину, которая станет понятна лишь в конце последнего рассказа - "Призрак Ночи 4" или "Злой рок"...
Посвящается Танечке Арефьевой.
Призрак Ночи.
…Ах юность, которую не забыть никому и никогда, эту пору незрелых мечтаний, ни на чём не основанного оптимизма и бессчётного количества ошибок, эту самую прекрасную пору человеческой жизни, воспеваемую поэтами и врачами, знающими, что такое молодость души и помыслов, молодость мускулов и кожи, славящуюся неотразимым блеском глаз и сладостью губ, неповторимым трепетом сердца и томным взмахом ресниц, густотою волос и взлётом бровей, неукротимой силой духа и непостижимым патриотизмом, лёгкостью походки и вечной весной в груди, первой, самой чистой и светлой любовью и безудержной жаждой общения…
Но, как это ни парадоксально, молодому человеку бывает необходимо одиночество, хотя он всю жизнь пытается его избежать. Человеку нужно некое отшельничество в свой мир, где его никто не смог бы достать. В свой внутренний мир. Мир фантастических иллюзий, ласковый, добрый и нежный мир своей души, глубину которой не измерить ни чем…
И он построил себе этот мир. Спасительный мир фантазии, нереальный и непонятный, красочно-яркий мир, в котором жил. В нём было всё не так, как в нашей серой реальности, замотанной, нервной, будничной. В нём можно было жить так, как хочешь, где хочешь, с кем хочешь и на что хочешь, жить красиво и весело, иметь добротный дом, жаркий очаг, любимую женщину и любимую работу, короче всё, что нельзя иметь в реальной жизни, да, да – нельзя иметь это всё сразу, хотя некоторые ярые оптимисты, слепцы и гуманисты, возможно, с этим и не согласны….
Внизу сопела старуха, мерно стуча, колёса вагона, поезда Ивано-Франковск – Санкт-Петербург, отсчитывали километры в темноте ночи, а у них, на верхней полке, было тихо и тепло, цвели диковинные цветы в летних лугах, источая неслыханные ароматы, заходило солнце, ветер осторожно шелестел листьями невиданных, сказочных деревьев, вокруг колыхались высокие, пахучие травы, над ними над ними серебрилось предзакатное, безоблачное небо, по которому медленно струилась, темнея, его синева…
Он рисовал ей свой мир.Он был очень одинок. Одинок и никем не понимаем. Вот поэтому у него был свой мир. Уголок где можно укрыться от чужих глаз, мир, который никто не смеет тронуть, в который для очень немногих, он мог приоткрыть завесу, а остальных оставить у наглухо закрытых перед ними дверей.
Перед нею он их открыл. И она поверила ему, приняла его и очутилась вместе с ним в сказке, красивой, нежной сказке, разукрашенной им всеми прелестными красками, существующими на свете, и имя этой сказке было – любовь…
Он вовсе не был букой, этаким нахохленным молчуном с вечно грустными глазами. Совсем наоборот. Весёлый и находчивый балагур, его любили в любой компании. И он любил весёлые, шумные общества своих товарищей, и был там не лишним. Правда, даже здесь он был одинок душою, но, считал он, тут уж некого винить, ведь каждый человек – единственная и неповторимая индивидуальность.
На одном из таких весёлых вечеров они и познакомились. Её привела сюда какая-то подруга. Сначала танцевали, потом пили кофе с коньяком при свечах, потом снова танцевали. Потом Пётр – признанный лидер и душа компании, играл на гитаре и пел, а все, даже те, кто не знал слов, старались подпевать. Затем Галина с Наташей, белокурой красавицей, играли в четыре руки на пианино, потом Галина сама играла и пела. Потом начали читать стихи. А ОНА рассказала сказку. Сказку о мрачном и сером городе, где родилась ласковая и нежная любовь, которая могла бы навеки соединить два любящих сердца, но, чему так и не суждено было произойти. Не сбылась в этой сказке мечта о добре и счастье, не захотела злая судьба этого и распорядилась влюблёнными по-своему…Сначала все слушали внимательно, но потом девушки начали перешёптываться, парни скучающе отводили глаза, некоторые просто смотрели в окно, или в потолок. Не подходила эта сказка к весёлому вечеру, на котором правила бал молодость и её вечный спутник – оптимизм.
Окончание сказка оказалось смятым. ОНА дорассказала и затороптлась уходить. Никто и не уговаривал её остаться, даже из вежливости. Она оказалась чужой здесь, со своей сказкой. Он тогда отметил её. Как-то выделил её для себя из числа других. Почему? Он не знал. Может быть за её странное имя – Алина. Но скорее всего потому, что она была близка ему по духу. Ему казалось, что она так же одинока как и он. Только не умеет этого скрывать….
…Алло…- она подняла трубку и ему сразу стало как-то легче, что-то поднялось в душе. Захотелось наговорить ей кучу ласковых слов.
-Это я…
-Я узнала…почему не звонил так долго?...
«Так долго!». Они не виделись со вчерашнего вечера.
-Да,…замотался совсем…- соврал он, - ну никак не мог раньше…
-…
-Но я сейчас приеду, правда приеду, и мы куда-нибудь рванём.
-…
-Ну извини-ии…ну Алинчик, ну Алинушка… - протянул он нежно, как-будто был виноват.
-…Ну ладно уж, так и быть… - как бы извиняя, потеплевшим голосом сказала она, - приезжай!
Они постоянно играли в эту игру – виновных и виноватых. В эту игру, когда один прощает другого и хотя это игра, и оба понимают это, так было приятнее. Оставалось внутри чувство того, что тебя ждут, ты кому-то нужен, кто-то во всей вселенной способен тебя простить, а им обоим этого так не хватало. И каждый раз через мгновение, они уже мчались навстречу друг другу, и каждый раз их поцелуй был первым, самым первым в жизни, когда всё вокруг исчезает, а сердце трепещет и готово вырваться из груди, где ему становится тесно, вырваться и взлететь, и защебетать жаворонком в голубом хрустале поднебесья. И не было в эти минуты никого счастливей их на планете, потому, что они были рядом друг с другом, они были вместе.
А назавтра они снова встречались, истосковавшись друг по другу, как после долгой разлуки, и вновь играли и пели, кружились как дети, никого и ничего не замечая вокруг. И им казалось, что это продлится вечно, что их сказочный мир любви неприступен, и, что нет такой силы, которая смогла бы разорвать их, поданные друг другу руки, разомкнуть их губы, слившиеся в страстном, но нежном, желанном поцелуе, разобщить их сердца и души…
В силах сделать это была лишь ночь, но она проходила, хоть и тянулась для них мучительно долго. А назавтра звонок, и гудки, тянущиеся, кажется, вечность, и…
-…Алло…
-Это я…
- и больше для счастья ничего не надо…
…В эту ночь была буря. Настоящая буря, с несущимся мокрым снегом, с гнущимися и стонущими, под стремительным натиском ветра, деревьями, с оглушительным грохотом листов железа на крышах,готовых сорваться с петель, дверьми подъездов, с качающимися светильниками фонарей, и плачем детей в тёмных, спящих квартирах…
Он проснулся. Что-то кольнуло пребольно в сердце. Встал, подошел к окну. По подоконнику барабанили крупные градины, выл ветер, в стекло царапались голыми, мокрыми ветками деревья, будто просили впустить их, спрятать от разыгравшейся непогоды…
Что-то было не так. Что-то случилось. И хотя он ещё не понимал что, но подсознательно чувствовал, что случилось, и что-то очень страшное. В этом теперь он был совершенно уверен. Он накинул плащ и опрометью бросился на улицу…
Ветер бил и швырял его в разные стороны, деревья цепляли его ветками, будто старались задержать, не пустить, снег и град летели в лицо, леденя и царапая. Ночь всеми силами пыталась остановить его, а один раз чуть не убила обрушившимся под ударом молнии, деревом. Он шёл почти на ощупь, ничего не видя и не слыша, но шёл, шёл вперёд, одну за одной преодолевая преграды…
Дверь была распахнута. По тёмным комнатам, врываясь через раскрытые настеж окна с выбитыми стёклами, метался ветер, застилая снежным туманом глаза.
Всё стояло вверх дном. Разбитая посуда, перевёрнутая мебель, люстра, с оборванными чудовищной силой, плафонами, гул ветра…и…никого, ни души. Как в давно покинутой заброшенке, от вида которой сердце сжимается и наполняется могильным холодом.
Он схватил ся рукой за стену, на которой клочьями трепыхались оборванные обои и набрав в легкие побольше пронизывающего холодом воздуха, срывая голос, что было мочи, закричал:
-Аля-аа….Алечка-аа…
Но гул ветра перекрыл, задавил, смял и заставил рассыпаться в общем шуме, его крик.
-…Али-инка-а-а…- он не услышал своего голоса.
-…Алюся-яяя….- не то зарыдал, не то завыл он.
И тут мощный удар опрокинул его. Он отлетел и ударившись затылком о стену, хрипя повалился на пол. Изо рта брызнула кровь, и потоком хлынула из носа и ушей. Окровавленный плащ вспыхнул и загорелся на нем, с треском лопнула от страшного жара, кожа, из-под неё вырвалось адское пламя, уже выжегшее человека изнутри…
В дальней комнате дважды хлопнула балконная дверь…и всё стихло. Буря, ветер, всё улеглось, резко, как по мановению дьявола. Наступила тишина. Тяжёлая, давящая, мёровая тишина. За окном беззвучно кружились большие пушистые снежинки, мягко ложась на ветви неподвижно, как в параличе, застывших деревьев…
На кухне из крана текла вода, и, звук струящейся воды был похож на плач, тихий плач по убитому сердцу…
Он очнулся внезапно, будто его кто-то сильно тряхнул за плечо. Сел.
Он находился посреди огромного круглого зала, тускло освещённого светом чадящих факелов. Вдоль стен стояли уродливые каменные идолы. Покрытые чешуей, с когтистыми, кривыми лапами, незрячими глазницами, они казались живыми, в мерцающих бликах факелов. Казалось они шепчутся о чём-то между собой, указывая на него, протягивая к нему свои изуродованные конечности. Растянутые в ужасных гримасах, беззубые и зубастые пасти, застывшие лица-морды, как-будто смеялись над ним.
«Мрачная сказка, - подумал он, - я себе никогда не нарисовал бы такого.»
Каменные стены переходили в свод и уходя куда-то вверх, терялись во мраке. В зале были только одни двери. Это были скорее ворота, высоченные, огромные ворота, казалось сделанные гигантами для гигантов.
Он встал и пошёл к ним. Странно, он не ощущал своего тела. Ему не было ни холодно, ни страшно, он как будто наблюдал за всем происходящим своими глазами, но со стороны. Он долго шёл по огромным каменным плитам, но звука шагов своих не слышал. Наконец, добравшись до ворот, он понял, как он ничтожен, по сравнению с их колоссальными размерами. Как и всё здесь, мрачные, с барельефными изображениями крылатых, закованных в латы, демонов с обнаженными мечами, и поверженных ангелов у их ног, ворота, казались неприступной преградой. Но стоило ему подойти и протянуть руку, как они оглушительно лязгнув, со страшным стоном начали разъезжаться в стороны, а массивные каменные плиты у него под ногами задрожали, как сухие листья на осеннем ветру.
Разъехавшись, ворота замерли, открыв другой зал, ещё темнее первого.
«Проходи.» - вдруг из ниоткуда сказал, абсолютно без всякой интонации низгий, глубокий голос, и эхо, перемешивая слова, повторило его тысячи раз со всех сторон. Он пошёл вперёд, и ворота с глухим лязгом и грохотом, двинулись, высекая искры, сошлись у него за спиной.
Образовав широкий коридор по обе стороны от него, в две шеренги стояли те самые, изображенные на воротах, закованные в доспехи крылатые демоны. Ужасные в своей мертвой неподвижности, они высились над ним, наводя ужас своими белыми, бесстрастными, холодными лицами. Пустые и чёрные глаза их, были устремлены куда-то в даль.
Он нерешительно шагнул вперёд и медленно двинулся промеж блистающих доспехами слуг Князя Тьмы.
В этом зале не было никаких факелов. Лишь ярким, голубым светом светилась пятиконечная звезда вдали, над троном, отбрасывающем, на образованную этим светом лунную дорогу, длинную, чёрную тень.
Теперь он слышал свои шаги. В этой мертвенно-звенящей, леденящей тишине, эхо многократно повторяло их. Теперь он почувствовал холод, но холод не внешний, а внутренний – холод почтения перед незримым могуществом неведомого. Что ещё больше заставляло съёживаться душу, так это отсутствие живого. Настоящая обитель СМЕРТИ. Никогда не жившее, но мёртвое, вечно существующее, но не живое, окружало его….
…Вступив на мёртвую тень, он остановился.
Казалось, глыба мрака восседала на троне. Одновременно со всех сторон и ниоткуда, сверху, снизу, в голове и в сердце, зазвучал голос. Тихий и спокойный, он проникал в самую глубь и выжигал всё внутри жутким холодом.
-Ну, - сказала Тьма, - сказать тебе «здравствуй», было бы глупо…
-Ответить – «добрый день», - поколебавшись, подал голос он, - пожалуй, тоже было бы неразумно.
-Правильно. – всё так же тихо подтвердила Тьма, - Знаешь, для чего Я позвал тебя?
Перед ним внезапно возникла картина его смерти в тёмной, пустой квартире. Комок обиды и горечи подкатил к горлу.
-Ты убил меня, призрак ночи, убил, а не позвал! – голос его задрожал, но наполнился странным безразличием, а не ненавистью. Наоборот, ему, в его теперешнем состоянии, было, как будто, легче. Бремя реалий жизни отошло теперь куда-то в сторону, и не мучало больше душу.
-Позволь с тобой несколько не согласиться, - спокойно возразил голос из пустоты, - призрак – это ты, посмотри на себя.
Из пустоты, из ничего, перед ним соткалось огромное зеркало. Прозрачный, белесый силуэт предстал перед ним.
-Узнаёшь?
-Это ты меня таким сделал! – он отшатнулся от зеркала, - Я не был таким!
-Позволь ещё раз с тобой не согласиться, - снова возразил Мрак, - я никого, никаким не делаю. Во-первых, это не в моей компетенции, а во-вторых, каждый САМ становится таким, каким желает. Пусть в глубине души, даже не зная об этом, но каждый – сам рисует себя…
Тьма помолчала.
--Так вот. Позвал я тебя потому, что я собираю, если можно так выразиться, мастеров. Скульпторов, писателей, врачей….мастеров своего дела. Не их души, как принято рассказывать, а целиком. Ведь душа мастера – это ещё не мастер.
Ты – тоже, в своём роде, мастер. Ты мечтатель, сказочник, чья фантазия дает тебе возможность видеть и существовать не так, как другие. А это – огромное мастерство. Одного таланта тут мало. Ты долгие годы развивал в себе этот талант, и достиг мастерства. А мастера, как драгоценные камни, должны бережно храниться в сокровищницах. В данном случае – в моих.
-Я был счастлив! – с жаром возразил Сказочник.
-Счастливым ещё опаснее жить в реальном мире. Даже под пеленой своих вымыслов. Счастье быстро проходит, улетучивается как дым, как аромат, пронесённых через комнату цветов. Его отбирает время, злые языки, повседневная жизнь, смерть…Каждую минуту счастливец может потерять своё счастье, и тогда он становится несчастнее любого несчастного, ибо он обладал, и знает каково это…
-У меня было счастье! – с ещё большим жаром начал Сказочник, подавшись всем своим существом вперёд, как будто пытаясь грудью заслонить своё утраченное счастье, - Было, и я не хочу…
-Но ведь ты уже всё потерял… - Тьма многозначительно усмехнулась, - Я могу отпустить тебя обратно, и ты ещё сможешь добиться успеха. Например, написать про этот визит ко мне. Никто не поверит, но сейчас это модно…Но счастливым ты уже не будешь никогда. И что самое неприятное – будешь знать об этом…
-Я пишу добрые сказки и в них нет места злу. – с гордостью сказал Сказочник.
-Ну-ну, когда-то давно, ты, помниться, писал обо мне и нужно отметить – неплохо у тебя получалось. – грянул гром и, из океана Тьмы, к нему спустилось Чистое Зло, встало перед ним, нависло, - Откуда ты это брал? Выдумывал?
-Нет, - слегка смутившись, ответил Сказочник, - я просто садился и записывал то, что приходило в голову…из ниоткуда…
-Ничто не берётся из ниоткуда, - сказало воплощение Тьмы, и, ни к кому не обращаясь, добавило, - и не исчезает в никуда…
-Что с девушкой?... – вдруг с чувством неизмеримой нежности и тревоги, спросил Сказочник.
И такая сила любви была в этих словах, что Князь Тьмы невольно вздрогнул и скривился.
-О, она в другой совсем епархии. Я только помог доставить её туда. – Вельзевул заложил руки за спину и размеренно шагая, медленно прошёл по залу, потом вдруг развернулся и сказал, - Как видишь, без слуг зла, не обходится даже святое добро.
-Мы были счастливы… - тихим, упавшим голосом сказал Сказочник, и вдруг высоким, срывающимся тенором вскричал, - Счастливы! Счастливы!
Но эхо ответило ему глухим молчанием. Оно не знало таких слов и не умело их повторять.
-Итак, у тебя есть выбор. – медленно подойдя и грозно глядя в глаза Сказочнику, посуровевшим голосом, сказал Князь Тьмы, - Ты сегодня имеешь право выбрать свою судьбу. И учти – далеко не каждому я даю такой шанс. Рано или поздно, ты всё равно окажешься здесь, я, как ты сам писал – вечен.
-Я не хочу писать о тебе, - угадав направление разговора, убито сказал Сказочник, - и никогда не писал бы…
-Учти, - перебил его Вельзевул, - здесь – намного тяжелее, чем там. Здесь, тебе волей-неволей, придётся совершать зло, уж мне ты можешь поверить…правда, ты можешь считать, что во имя добра. Но любое зло совершается во имя добра, ибо как сказало одно просвещённое существо – это лишь испытания, которые нам следует пройти. Зло карает зло. Рано, или поздно. И вообще, что бы добро делало, без зла? – наклонив голову, спросило Чистое Зло и сверкнуло горящим, золотым глазом, - Я скажу тебе. Оно придумало бы новое зло, чтобы с ним бороться, чтобы было, что преодолевать.
-Я остаюсь с тобой…. – тихо сказал Сказочник, понурив голову, - если ты позволишь мне бороться с такими как ты!
-Такой – только один! – громогласно расхохотался Повелитель обмана, но резко оборвав смех, вдруг, с невообразимой грустью добавил, - Всегда один…
Сказочник поднял глаза, стараясь разглядеть лик Тьмы. Бесполезное занятие.
-Ты сделал правильный выбор, - помолчав, сказала Тьма и вновь сделала несколько шагов, не вынимая рук из-за спины. Князь Неприкаянных остановился и над чем-то размышляя, добавил, - Ну, останешься ты не совсем – со мной… - и вдруг, как будто на что-то решившись, - потому, что первое поручение тебе будет…- он помедлил, - …вернуться назад.
Сказочник резко поднял опущенную голову.
-Вернуться назад и творить. – металлическим голосом сказал Воланд, и многоголосое эхо усилило его громовой голос в тысячи раз.
Сказочник зажал уши руками, откуда-то из мрака высоты ударила ярчайшая голубая молния, осветив на миг преисподнюю и отразилась в блистающих доспехах сотен демонов, недвижно стоявших у трона своего повелителя.
Всё стало меркнуть, постепенно исчезая…
Сказочник очнулся. Сильно болел, ушибленный о спинку кровати, затылок. Голова гудела и кружилась. На столике в углу надрывался телефон. С трудом поднявшись, на подгибающихся ногах, Сказочник доплёлся до телефона.
-Славик! Славик, миленький, - зазвенел колокольцами в трубке серебряный голосок Алины, - Почему так долго не отвечал? Славик!...
-«Сон. Конечно – сон.- подумал он и теснее прижал трубку к уху, - Дикий, неимоверный сон!»
-Да, любимая…извини, любимая…конечно, Алинушка….лечу, Алиночка! – в сердце что-то пребольно кольнуло…
….А, нет – показалось. Тьфу ты, всё этот идиотский сон…Хм, или новая сказка? – размышлял он, торопясь в прихожую, - Да, пожалуй – новая сказка. Но какой сон!
….Уже протянув руку к вешалке, он остолбенел, глядя на плащь, весь забрызганный кровью, почерневший и обуглившийся от огня….