После всего, что было между нами, любезный читатель, после всех тех панорам, в которых я представала перед тобой, и не побоюсь этого словосочетания, отдавалась тебе бесстыдно и самозабвенно, я решила, что ты уже имеешь право знать мою страшную тайну. Да, она про ноги.
Я это недавно поняла, про ноги, когда лежала на кровати в позе голой морской звезды, ожидая погружения в сон, и, как водиться, посасывая большой пальчик левой руки и баюкая себя, как маленькую, вот тогда-то я и поняла, что имею непотребную какую-то тягу к нижним мужским конечностям.
Даже не то чтобы поняла, просто истина передо мной собралась из кусочков воедино, ну типа пазл, ненавижу пазлы, а тут оно само.
Вот как это случилось, я грезила в стиле романтический порно-экшн, как обычно перед сном, это мне помогает расслабиться и выловить из витающих вокруг меня снов нужный мне сон. И в тот раз мне очень вдохновенно грезилось, я прямо сходу крупным планом увидела мужчину, в пустыне почему-то. Не, не Моисея, другого, в джинсиках обтягивающих и футболочке, мужественного, пыльного и с потняками под мышками впечатляющих размеров. И себя рядышком с ним, на шпильках и в мини-юбочке. Ну а че, жарко же.
А мужчина грозный, с топором и рюкзаком, то ли зарубить хочет, то ли наоборот, не понятно. Ну, и чтобы логически для себя оправдать все эти мужские аксессуары (топоры-рюкзаки) и пустыню, я придумала множество историй сразу, как будто мы с этим мужчином типа отбились от туристической группы по моей вине, (ну может я слишком долго макияж делала, или трусики в попу впились - вытаскивала), потому он такой и смурной, или мы типа в научной экспедиции, «черные копатели» типа, или несем кольцо в Мордор, а меня выгнали, потому что я проклята, приношу одни несчастья и эрекции, а мужчина он просто со мной пошел потому что нам по пути, ну и чтобы я не пропала зазря от истощения или в зубах злых орков, там я по-разному придумывала, и в общем в пещере сидим потом, а кругом опасно. А я в юбочке, в чулочках, и резиночкой чулка к ножке прижато здоровенное мачете, для самозащиты, и вот ночью в пещере мужчина рубит дрова, все такой же свирепый, и смотрит на меня, и в отблесках костра тело его кожано поблескивает, рубит дрова и вдруг начинает мне говорить со свирепым выражением лица, как он меня всю так сильно любит и желает, чтобы мы всегда вместе были. И мы ругаемся все время, типа ненавидим друг друга, ну, это как во всех дамских романчиках, а потом он сообщает вдруг, что жить без меня не может, потому как любит до ужаса, и хочет немедленно мною овладеть или хотя бы убить меня, чтобы никому не досталась. И я да, начинаю вдруг понимать, что блин и правда же, и тут музыка такая красивая, трогательный момент, мы кидаемся друг другу в объятия, и как бы должны поцеловаться по сценарию после трепетного долгого контакта глаза в глаза, но я почему-то кидаюсь к нему и начинаю лизать его потное вонючее тело, вы представляете? Потом снимаю с него обувку, вонючие мокренькие носочки, толкаю его копчиком на пенек чтобы сел, и начинаю делать динь-динь с большим пальцем его ноги.
Мне так вкусно и хорошо было в этой полугрезе-полусне, что я так громко и радостно хрюкнула наяву, что аж вернулась глубоко в реальность и долго отплевывалась, ощущая в роте нечто реально соленое и волосок даже изо рта вынула, не знаю как он туда попал, но, наверное, из грезы я его притащила, с мужской груди подцепленный. А ещё в писе было неприятное ощущение, наверное, то ноготь мужской с ноги её окорябал. Трижды выплюнув волос через левое плечо, я тут же приступила к анализу своей грезы, села и принялась писать, вспоминая былое.
Вот что я написала.
«Когда я была ещё настолько юной, что даже не имела в гардеробе лифчика, и вместо теперешнего, того, что гордо возвышается над твоими разлинованными листами, дорогой дневник, имела всего лишь пухлые дульки, я однажды увидела, как одна тетя развратная и с короткой стрижкой одному дяде, весьма пассивному, кой-чего сосет. Даже не просто сосет, а с некоторым чувством и даже восхищением, ну как если бы она и не тетя вовсе, а опухший от голода африканский ребенок, впервые познавший чупа-чупс, ей-богу. Прямо с такой радостью облизывает, во рту валякает, ужас прям. И как я это увидела, в животике все захолодело у меня, зашлось мелкокалиберной дрожью, и липкими ручонками я вцепилась в свою нижнюю челюсть, простирая пальцы довольно глубоко в ротовую полость.
Это от страха и отвращения со мной такое приключилось, или от трех порций мороженного, съеденного накануне, но последнее вряд ли.
В общем, я испытала тогда сильнейшее потрясение и до сих пор не могу от этого отойти. Я вообще особа чрезвычайно впечатлительная, ты знаешь.
И после увиденного у меня было только два пути, это ежели у тебя, дорогой дневник, есть желание верить психологам, которые так считают, что два пути.
Но откинем в сторону сомнения и одеялки, и предположим с большой долей вероятности, что в натуре два пути у меня было, и я не была бы собой, если бы по этим двум путям не пошла. Одновременно.
Первый путь – отвращение ко всем хоть сколько сосабельным органам человеческого тела. Отвращение мучительное на всю жизнь. О как!
И второй путь – повышенный интерес и впоследствии маниакальная одержимость. Я в одной книжке читала, что бывали такие случаи, что девушки увидевшие подобное тому, что увидела я, впоследствии становились пляжными бесплатными вафлершами. И этот вид секса полностью или почти полностью вытеснял в них стремление к другим видам секса, что, несомненно, плюс, ибо некоторые из них сохраняли девственную плеву до замужества и даже после, но приобрели бесценный опыт в делах орального свойства.
Меня-то миновала, к счастью, участь сия, но виденное в детстве все равно не перестает терзать ни на минуту.
Нет, не прошло это, и я до сих пор чувствую себя порой некомфортно, потому что не могу лизать ноги своим возлюбленным. Ну да, а тетька та, она дяде как раз сосала палец на ноге большой, это в фильме одном было, и потому это было для меня таким стрессом, что я не могла себе и представить, что люди так могут заморачиваться, не, ну ладно пипиську, но чтобы ноги, фу. Вот все могу, а ноги нет, вот хоть ты тресни. И меня беспокоит это, черт возьми. Порой я так хочу перебороть себя, но потом как вспомню тех тетю с дядей, и сразу прям холодею и начинаю пихать в рот руки от ужаса.
Я бы хотела уметь лизать ноги, чесслово, или точнее я бы хотела хотеть их лизать, тогда бы это меня не беспокоило, или чтоб они просто не трогали меня, эти ноги, блин, чтоб я не думала во время ночи любви с юношем, точнее после, когда мы лежим себе, голые с мокрыми вялыми письками, и он смотрит мне в глаза, и я думаю, точнее он думает о фигне какой-то, а я думаю, что он думает: «Когда, когда, о небеса? Не, ну вроде хорошо же все, но когда она уже это сделает? Я же специально мою ноги каждый раз» и всякое такое.
Просто, понимаешь, дневник, иногда мысли мои от того, что он так думает, что я думаю, что он так думает, до того накаляли меня изнутри, что я уже почти готова была заорать на него: «Да? Ты этого так хочешь? Да? Ты уверен? Ну получай же!» И с этими словами попытаться засунуть в рот или ещё куда-нибудь большой палец его ноги, рискуя блевануть ему на коленку или на живот.
Несколько раз я была готова это сделать, но всякий раз с неврастеническим хохотом вскакивала и убегала в ванную, где тряслась под горячими струями воды и слез, и в ужасе пихала себе в рот руки, глубоко простирая пальцы в ротовую полость. Пихала и думала, что мне все же надо это сделать, чтобы перестать бояться, я думала, что мне надо как можно скорее найти подходящий по размеру палец, а главное, чтобы он был чутким, чтобы я могла ему довериться и рассказать все, что меня мучает.
О Боже, Апостолы, Угодники, Ангелы, Святой Йожык, Кто-Нибудь, я в отчаянии. Помогите мне, дайте мне сил. С Любовью и Почтением, Вечно Ваша, Адри.»
Да, вот так я писала тогда, и теперь, по прошествии нескольких недель, я спокойна и счастлива. Я помыла голову хлебным отваром, намазалась вся майонезом, что делаю обычно в моменты полнейшего душевного спокойствия, сижу на полиэтиленовом пакете, чтобы не испачкать майонезным задом стул, одной рукой набираю этот текст, другой рисую ноги на обертке от шоколадки, и мысленно возношу за свой душевный и физический комфорт хвалебные молитвы всем тем персонажам, которым я обычно молюсь.