Дружеские письма. Видимо, так надо было назвать переписку двух молодых людей. На самом деле, получилось два рассказа в письмах: первый – рассказ моряка о своих событиях и о своем отношении к адресату, которое он тщательно камуфлировал; второй – рассказ девушки, обращенный к моряку и вызванный, видимо, дружеским желанием облегчить тяготы его морской службы. Рассказ девушки так и назван: «Письма на Север». На этот раз не собираюсь объяснять читателю, кто есть кто. Это все равно, что объяснять содержание стихотворения, только прозой. А эти письма есть сама поэзия, впитавшая в себя молодость, романтику, мечты и глубокую веру в правильность своей любимой страны. Если читатель прочел письма «с Севера», то поймет, на какие вопросы отвечал Сашка, а вопросов было задано здесь множество. Понятно, что оба автора любят литературу, у обоих – литературный слог, опечатки считать не будем. Оба много читают и делятся друг с другом литературными открытиями. Как появились эти письма? Моя находка – письма Сашки – подстегнула сестру найти их автора. Теперь уже не Сашка, Александр, отвечает, что сохранил все ее письма.
Так они появились у нее. Появились для нас.
ПИСЬМА НА СЕВЕР
17.12.69. (г. Волгоград).
Привет, Саша!
Я немного задержалась, ты уж извини. А письмо твое было интересным, и бухта, что ты нарисовал, и фотокарточка. Правда, ты почему-то выглядишь совсем мальчиком, вероятно, форма тебя «молодит».
Фотокарточку я показывала девчонкам из 56-й, а в 8-ю комнату еще не ходила, знаешь, мальчишки незнакомые, я стесняюсь (аж смешно стало – какая скромница!). Но я схожу, ей-богу!
Саш, ну как, присягу принял? Можно тебя уже поздравить? С ребятами, вероятно, уже более - менее познакомился, узнал. Ну, как, ребята стоящие, интересные, или так себе? Может кто-нибудь быть твоим другом, понимающим и разделяющим твои взгляды и стремления? (Фу, как противно, по-книжному я говорю). Нет, вообще одному плохо, все-таки, три года!
А я - я живу. Нельзя сказать, чтобы интересно очень, но все необходимое делаю, хожу на работу, считаю курсовой. Правда, для разнообразия пропустила день (конечно, это не совсем так, были некоторые причины), но немного бодрости прибавилось, как-то веселей стало. А на последнем занятии в университете марксизма- ленинизма ушами хлопала, все-таки, какая это муть – политэкономия! Но какое-то удовлетворение получаешь, когда что-то из этой мути становится понятным. Ты знаешь, зачем мне все это нужно? Там учат мыслить масштабно, и как-то невольно на некоторое время избавляешься от самокопания, отрываешься от своей собственной персоны. Уж если думать, так думать о чем-то стоящем, правда? И еще – в конце концов, это приносит удовольствие – узнавая то, что раньше считала недоступным для себя, возвышаешься в своих глазах, а это – немаловажный фактор для настроения. Ага, ты скажешь, вот оно что! Да и вообще, мне кажется, знаний просто для знания не существует, и если бы не было этих «моральных факторов», наука давно бы зачахла. Даже такие, самые «неположительные», как честолюбие, - играют положительную роль.
Фу, поехала! Вот слабость у человека к рассуждениям! Но если ты в чем-то со мной не согласен, напиши.
А у нас уже холодно! Иногда снежок падает, но потом куда-то исчезает, вероятно, ветер сдувает. Скоро каток откроется. А я плохо катаюсь на коньках, просто стыдно.
Ой, Сашка, уже первый, а мне вставать пол - шестого! Совсем заболталась. Кончаю, ладно?
До свидания. Таня.
(Здесь мне – 19 лет, я училась на последнем курсе химико-технологического техникума, в этот период проходила практику на химзаводе. Сашка учился курсом старше, в 69-м году закончил техникум и пошел в армию, в Морфлот. Мы подружились в общежитии. Он часто заглядывал в нашу комнату, и мы болтали с ним «за жизнь», постепенно убеждаясь, что у нас во многом взгляды на нее совпадают. Он ушел в армию, и наши разговоры перешли в переписку).
Здесь и далее – примечания автора писем к Сашке, через 35 лет.
22.12.69.
Сашка, здравствуй!
Получила твое письмо. Все понятно. И рисунок тоже. Благодарю.
Ой, я пишу сегодня целый вечер – разные разности. Нет, не целый – полвечера была в университете. Получила зачет по политэкономии. Ура! И еще кой-чего сегодня получила – аванс. Тоже – ура.
А скоро Новый год. Ты знаешь такую вещь – если за то время, пока бьют часы на Кремлевской башне, написать свое желание и сжечь эту бумажку, то оно непременно сбудется. Я раньше верила и даже делала так. Но это было давно, наверное, лет 14 было мне. Теперь уже не позволяю себе такие глупости – бумажки и пр., просто загадываю желание в эти секунды – и все. И иногда сбываются. Хочешь – проверь!
Саш, а у вас библиотеки есть? Но, наверное, сейчас читать некогда? Поты выжимаете?
А я взяла в б-ке сегодня Грина, «Рассказы». Потянуло что-то на романтическую литературу.
Саш, а ветер с моря особенный? Правда, он пахнет морем или это выдумка?
Саш, а у вас там какие предметы, если это не военная тайна? Специальные? Политику, наверное, штудируете?
Саш, а эти курсовые трудно защищать, а?
Ну, а теперь – до будущего года.
До свидания. Таня.
Здравствуй, Саша!
Ну, мне твои рисунки нравятся, ей-богу! В них я сразу же узнаю тебя. В общем, теперь письма твои жду только с «иллюстрациями».
Я сегодня получила твое второе письмо в этом году. Обычно я распечатываю от тебя письмо и заранее улыбаюсь. На это раз я улыбалась твоей «черной зависти» мне, правда, ты не пишешь об этом прямо, но я это читаю между строчек. Ну ничего, вот кончится твое заточение, выйдешь в море, забудешь о своих страданиях и будешь со снисхождением посматривать на нас, гражданских.
А я в новом году живу довольно скучно пока.… Нет, правда, какое-то атрофированное состояние – ничто не интересует в должной степени – все «постольку поскольку». Представляешь, даже ухитрилась на последней лекции в ВУМЛе задремать. Для поднятия духа прочитаю на ночь несколько страниц Грина – и все. Смешно! Но это, конечно, временно, следствие «больших праздников». Я исправлюсь.
А до курсовых еще – целая вечность. Полмесяца, а то недели три. Пора рассчитываться, но я еще не собрала материал по экономике. Ты меня убедил, что все это – пустяковое дело, и я на радостях все забросила. (Шучу, не думай, я тебя не обвиняю в моей лени). Скоро приедут девчонки (с практики – прим). Помню, как ты приехал в том году. Такой все знающий, взрослый, неужели теперь мы такие?!
Ой, Сашка, ты знаешь, что я пишу тебе под Новый год?! Только старый. Сейчас без 10 мин. 12.
Да, поздравляю тебя с принятием присяги. Значит, ты теперь полноценный защитник Родины, нас, меня?! Смотри же! Представляю, какие высокие мысли и чувства ты переживал, и вдруг сразу же – такая проза – посудомойка! Какая жестокость! Все высокое в человеке так убить можно!
Ну ты теперь, видимо, в политике разбираешься, что даже страшно. А я… газет теперь не читаю (кроме «Литературной»), а когда слушаю последние известия, вытаскиваю карту из-за кровати – теперь ее место там, кнопки понадобились для чертежей. Нахожу, что надо, и водружаю ее на место.
Ну вот, уже и 12! Вспомним древность, саги, с Новым годом, со старым Новым годом тебя! Пьем шампанское. Выпил? А теперь – дальше. Правда, в голове легкое головокружение, и мысли плывут в неизвестном направлении…
Музыка… Танго.… Наши лица плывут и исчезают в розовом тумане.… И на этом расстаемся.
До свидания! 13, точнее, 14 января (1970 – прим.). Татьяна.
(Открыла дневник того времени. Это был самый тяжелый период в моей юности. За два месяца до этого Нового года я рассталась со своим любимым. Встретила в 17, рассталась в 19. Первая, настоящая любовь, первое страшное разочарование. Боль в душе будет жить еще долго, годы…Конечно, Сашка об этом ничего не знал, нас связывали совсем другие темы…).
Здравствуй, Саша!
Сколько лет, сколько зим! 4 месяца, а? Я уж думала, что мы совсем разъехались. Меняются маршруты наших писем, то Севастополь – Волгоград, а то Саратов – Мурманск. Далеко же ты забрался! Да что с тобой было? С чего вдруг – больница? Уж не сердце ли? Наверное, нет: если бы так, то ты уже был бы «на гражданке».
Север… Чему ты там теперь изумляешься, радуешься? Ты ведь впервые там? Он скуден красками, тебя это не удручает? Зато ты увидишь северное сияние…А как ты, южанин, переносишь климат?
Уже год, как ты в армии. Не верится, вот время идет, да!
Ну, хватит вопросов и восклицательных знаков. Пора о себе, да?
Да, у меня сейчас как раз очередная хандра. Так что подробного письма не получится – в следующий раз. Но сколько всего было!
Первое – это Сибирь… Ну, это опять без восклицательных знаков никак.
Байкал. Ангара, я пила их воду из ладоней…
Я дышала тайгой, ты знаешь, что это такое?
И – я загорела и облезла от сибирского солнца!
Ты знаешь, что такое Иркутск? Это живая история, древняя, мрачная даже – такую не встретишь у нас, на Западе (так называют сибиряки). Там дома помнят декабристов, а в музеях – их вещи. И все близко, понятно, как будто не полтора века меж нами…
Я покорена Сибирью, я обещала вернуться на следующий год, если удастся – навсегда…
Ради Сибири, ради этой мечты я стала (наконец, не правда ли?) учиться фотографировать. Тебе, фотографу, смешно, наверное, будет читать о моих успехах. Поэтому я не буду писать подробности, а, может, положу какой-нибудь снимок, если осталось еще (пишу на работе).
А пока – Саратов. Он сначала не понравился, а теперь уже даже немного близок… Живем мы на Комсомольском, в новом общежитии. Сначала был пустырь, а теперь уже асфальт, посадили деревья, делают стадион. Уже уютно. Я живу с бывшей «65-й». Правда, у нас уже убывает – вчера проводили Надюшу – вышла замуж.
Работаем мы («65» -я и я) - на производстве спирта, цех 3-4. Остальные – на нейроне. Говорят, нам повезло. Но нам пока работка – так…
Уже «в людях» - в бюро. По-прежнему – ВУМЛ, в «Химике» бываю - на курсах кройки и шитья (не смейся!). Но вообще-то жить можно и даже неплохо (когда не мучает хандра).
В «Химике» иногда еще посиживаю в читалке, неплохо там, да?
Если «презреть» хандру – жизнь прекрасна, и у меня куча планов.
Пиши. Очень жду. Большое!
Таня.
Здравствуй. Сашка!
Привет тебе из прошлого года!
Да, началась последняя ночь этого года и эту ночь мне хочется продолжить разговор, начатый тобой, - о любви.
Все-таки, как это прекрасно, когда тебе двадцать лет и в предновогоднюю ночь ты можешь говорить о любви, пусть даже уже и об ушедшей, но и о будущей…
Тебя мучает, какая же она все-таки, любовь? Ты сам себе ответил на этот вопрос.
Сколько людей, столько и любовей. Какие люди, такая и любовь у них. И чем оригинальней человек, тем ярче и удивительней любовь у него. И если ты не знаешь, какая будет у тебя любовь, значит, ты еще не знаешь себя. И еще, я уверена, что в разное время разная любовь может быть у человека. Ведь он меняется…Я любила. Прошло время, и я никакой чужой любви так не удивляюсь, как своей, прошедшей. Всего год, но я совсем другая и на эту любовь совершенно не способна. Нет, мне и сейчас нужна любовь, но другая, такая, какую я не понимала год назад.
Я признаюсь тебе в том, что тщательно скрываю от многих. Ведь я анархистка в вопросах любви (в душе). Я за свободную любовь. Разумную, но свободную, с минимумом условностей. Поэтому я в принципе против брака, т.к. уверена, что он губит любовь и вообще лишает человека нравственной возможности любить. Но я, конечно, не решусь на такой шаг, т.к. слишком дорожу некоторыми людьми, для которых обратное –непреложная истина. Да и вообще разумней, раз живем в обществе, вести себя по законам общества… Собственно говоря, мой анархизм мне приходится подавлять не только в любви. Я мучительно переношу почти все, что я «должна». Это, наверное, могло бы показаться странным тому, кто меня знает: комсомольский работник – самая несвободная личность (согласись!).
Конечно, в жизни, кроме любви, много прекрасного, даже в той же самой семье и кроме нее. Да, не удивляйся, что у меня любовь и брак так тесно, ведь для меня брак – вещь более уже реальная, чем для тебя.
И се-таки, любовь, это прекрасно. И жаль, что довольно большой еще срок отделяет тебя от того времени, когда ты сможешь убедиться в этом. Зато у тебя она еще впереди, и этому можно позавидовать…
Знаешь, для меня лучше С.Чекмарева (из поэтов) о любви никто не рассказал. Я давно читала и мало уже помню, но – хочешь немного?
Я скажу тебе «прощай»
Вместо «до свидания».
Только ты не обращай
На меня внимания.
Ты засмейся и встряхни
Головой беспечною –
Ведь нельзя же в наши дни
Жить любовью вечною!
Зачем, зачем блестит слеза
И губы желчью полнятся?
Мои же серые глаза,
Они недолго помнятся,
Ведь мой же профиль не прямой
И губы цвета камеди,
Они забудутся тобой,
Они уйдут из памяти…
31.12.70. Ночная.
Таня.
Как быстро летит время… я здесь уже семь месяцев. А сегодня началась весна… Уже несколько дней чувствовалось ее дыхание, уже несколько дней в какой-то счастливой тревоге сжималось сердце, а сегодня… Она смеялась, земля. Как будто понимая, что мы все в ее власти, беспомощные дети ее, она решила ошеломить нас своей щедростью.
Огромное небо, и солнце, солнце, горячее и ослепительное, этот пьянящий запах первой оттепели и тоненькая музыка первой капели. Это весна…
Страшное время, Сашка. Она щедра, она заполняет всю какой-то светлой пьянящей радостью, а взамен берет голову…Я сегодня ходила счастливая и подавленная. Неужели меня затянет эта карусель, и у меня не хватит сил сопротивляться? Да есть ли смысл сопротивляться? Может, для того и существует весна, чтобы раз в год можно было забыть о смыслах?!.
Но мы люди взрослые, знаем уже, что это счастливый угар, что нам, глупым детям своим, великодушно дарит природа, чтобы мы забылись от своих вечных проблем. А проблемы остаются…
И она, наша общая, кажется, проблема: мы и люди, что нас окружают, с кем нам, хотим мы или не хотим, приходится общаться, наш прекрасный, «свой мир» и этот «серый», прозаический… Может она у тебя выглядит немного иначе, эта проблема, но от нее у тебя твои неприятности, хандра, депрессия. Где эта гармония между «мной и ими»? И выход ли – уходить «в себя», когда нас не понимают?
Сашка, я давно хотела поговорить с тобой обо всем этом. Наверное, сейчас я не смогу ничего путного написать. Два часа ночи, я после работы, но, Сашка, мне кажется, что просто человек, живущий для себя или отдающий людям просто плоды своих рук, еще может прожить «в себе», но тот, кто хочет писать, отдавать свою душу – не может.
Ты – «дитя природы», она тебе ближе, чем люди, не все, конечно, -«заурядные», «неинтересные». А окружают чаще всего такие. Нет, они, конечно, интересны, но по-своему, «не по-нашему». Пытался ли ты когда-нибудь понять, что у них «самое-самое»? Может, это тебя совсем не устраивает, может, это совсем противоположно «твоему», но это очень интересно - посмотреть на себя, на мир другими глазами.
Вообще, мне кажется, хороший способ уменьшить свои трагедии – уметь смотреть на себя «в масштабе». В масштабе истории, например, или планеты… Может, это не совсем всерьез, но когда умеешь сравнивать, «сопоставлять величины», легче разобраться в себе, найти главное. В общем, я за то, чтобы «познавать себя, познавая мир».
О нет, Саш, я не считаю, что сделала для тебя открытие, может даже, просто невольно, я подошла к тому, что в данный момент меня занимает. Да, кстати, я совсем не претендую на верность определения твоих отношений с окружающими, просто у меня к этому моменту сложилось такое мнение… Ну я расфилософствовалась, допусти только.
Сашка, твои фантазии в стихах и в прозе мне очень нравятся, и если я иногда умалчиваю о них, то просто «не нахожу слов». А у тебя с каждым разом все интересней получается.
Ну, Саш, все-таки, неужели у тебя там нет ни одного более-менее близкого человека...?
Да, Саш, тебя удивляет, почему это мы так понимаем друг друга? Наверное, потому что я тоже, выражаясь твоими словами, человек «не с очень оригинальными странностями».
Да будем такими…
Таня.
23.04.71.
Не удивляйся набору этих книжек. Просто мне кажется, что каждая из них должна быть тебе интересна в какой-то мере. А что именно тебе понравится – напиши.
Сама я сейчас под впечатлением «Былых и дум» Герцена. Правда, я уже долго читаю ее. Может, даже не сколько уже читаю, сколько живу ей. Поэтому и не спешу – не хочется расставаться. Если встретится – возьми, она стоит того.
Пришло в голову: есть книги, о которых можно думать – насколько мы стоим их?
Встретилось как-то стихотворение, которое тождественно моему сегодняшнему настроению, точнее, наверное, - мироощущению.
Прости мне, Век, бездарные часы,
Когда я жил и мыслил непредельно.
Я жизнь свою бросаю на весы
Как в час атаки, яростно и цельно.
Бессмертна жизнь,
И явно смертен я.
Так пронесем как вскинутые шпаги
Смертельные секунды бытия,
Высокий час тревоги и отваги.
М. Львов.
Всего тебе доброго.
Таня.
13.01.71.
«Кто услышит песню моря, домой уже не приходит…». Когда я читаю эти твои слова или очень похожие на эти слова из дорогих мне книг, кажется, я уже готова сделать этот последний шаг за черту, откуда «не приходят домой». Я готова сделать этот шаг, когда, задыхаясь, я смотрю на закат и задаю себе вечный вопрос: «Для чего живем? Для чего я должна жить?». Я оглядываюсь и вижу суетящихся людей, бегущих по этой вечной схеме: работа, семья, сон, работа…В такие моменты приходят строки Б. Окуджавы:
Когда бы не было надежд,
На черта белый свет?
К чему вино, кино, квитанции Госстраха,
К чему ботинки первый сорт,
Которым сносу нет…
«Если мы получили еще недоказанное счастье родиться, то надо хотя бы увидеть землю…».
Я дорожу этими мгновениями. Я чувствую тогда человеком, а
не букашкой. Я знаю, что мне надо….
О-ля –ля, я слышу тебя, Сашка! Пока писала, пришло другое твое письмо.
Спасибо за подарок – твои стихи. Они очень мне по душе. И все другие. Знай, я рада им, и пиши. Жаль, не знаю мотив песенки про Насреддина…
Продолжим разговор «о материях»… Представь, сегодня встретила вот эти слова Пришвина: «Есть такой час в жизни каждого человека, когда ему представляется возможность выбрать себе по шее хомут. Если такой час в собственной жизни вы пропустили, то прощайтесь навсегда со свободой. Если же он у вас впереди, ждите его с трепетом. И непременно воспользуйтесь. Наденьте хомут сами на себя – и будете свободны, пропустите свой дорогой час – на вас наденут хомут, какой придется. Свобода – когда хомут хорошо приходится по шее, необходимость – когда он натирает. Успейте же выбрать себе хомут по шее – и будете свободны…».
А гореть… Когда-то меня потрясли эти строки (Б. Окуджава):
Главное – это гореть и, сгорая,
Не сокрушаться о том.
Может быть, кто и осудит сначала,
Но не забудет потом…
Но все-таки (теперь я так считаю), гореть надо для тех, кому нужен твой огонь. Напрасный огонь убивает желание гореть.…В общем, «скорлупа» необходима. Ибо –можно оказаться посмешищем. Люди болезненно переносят то, чего не понимают. И не поймут. Никакой огонь не сожжет ту ограниченность, которая у некоторых то ли от природы, то ли от жажды покоя…
А о любви… Мне страшно за тебя, Сашка. Не найдешь ты такую девушку – чтоб была самым близким, духовно, человеком и любимой. А может, и найдешь. Только если тебя устраивает «любовь по Шмидту»… А рядом – все равно придется чем-то жертвовать. А вообще, мне кажется, надо узнать всякую любовь (как всякую жизнь), но, главное, не потерять способность к той, «шмидтовской»…
Да, уже ночь, и свет мешает девчонкам. Новых тебе красот и глубин, Сашка. Татьяна.
г. Саратов.
«Радиограмма» принята 9.02 в 14ч.55мин.
Здравствуй, Саша!
Спешу ответить на оба твоих послания. Правда, заранее извиняюсь за прозаический стиль и низкий уровень оптимизма – никак не оправимся от вчерашней трагедии – взорвался вчера цех 6-7, во время нашей смены. Трое погибли.… До сих пор все напряжены, вчера особенно – каждую минуту ожидали чего-то жуткого – система одна.… Но что бы ни было – «живым жить», да еще надо как-то получше жить. Тем более, что умереть можно в любой момент и в любом месте – даже в молочке. Представь – только что чуть не проглотила стекло от разбитого горлышка бутылки – с молоком. Но ты не пугайся – жить я собираюсь долго и умирать – не в таком месте и не в такое время… Меня еще ждут кучи книг, сотни дорог и людей. И Сибирь, и, может, Север… Ты прав, Север я знаю не больше, видимо, чем ты предполагаешь. Но я всю жизнь считала себя северянкой и потому меня «охватила ревность» - как ты, южанин, смеешь так говорить о Севере!
В общем, мною овладело чувство частнособственника, хотя, правда, я под Севером всегда подразумевала Карелию. И если Север мы с тобой как-нибудь поделим (и не воображай, он тоже мой, пусть в будущем), то Карелию ты … не тронь! Разделили?!
А Сибирь… Сибирь я рада разделить со всеми, кто признает, что это – чудо… Что тайга – чудо, что Байкал – чудо, и что там можно сделать жизнь чудесной..
Да, ты рисуешь сейчас? Есть ли возможность? Ведь, наверное, не только созерцанию прелестей Севера ты посвящаешь свое свободное время? Я в последнее время «делаю открытия» в русской литературе – открыла себе Достоевского, Бунина.… И еще десятки открытий – в людях, в мире. После очередной хандры у меня как раз начинается очередной приступ жажды жизни – хочется ухватить все сразу, хватаюсь за все и …захлебываюсь, потом – снова хандра.…Вот такой «цикл» моего развития.
И еще стихи. В следующий раз я напишу те, какие мне дороги в последнее время. А пока – эти строчки (в переводе с монгольского):
Во мраке черной ночи невежества
Вокруг почудятся гады ползучие,
Но тот, кто держит Светильник Знания,
Обрывки веревок гнилых увидит в них…
Знания – это единственный идол, которому стоит поклоняться…. Я не открыла это, я просто «уверовала» в это «на настоящем этапе моей эволюции». Только они дадут представление, кто ты есть на самом деле, и где твое место…
Ну, довольно цитат. Пусть и проза жизни будет прекрасной.
До следующего письма.
Таня.
Здравствуй. Саша!
Если ты сейчас на дежурстве, или как там, по-вашему, - вахте, то ты поймешь меня и посочувствуешь, - ведь у меня ночная, пятый час, самое тяжелое время. В эти часы в голову приходят странные для обычного состояния мысли, например, сожаление о том ушедшем времени, когда еще не было эмансипации, и женщины не знали ночных смен. Но мы будем мужественны. Многое делим и так наравне с вами, кое в чем даже и далеко не наравне, поделим и ночные. Что ж, сами виноваты: что просили, то и получили – равноправие! Все это, конечно, я говорю не лично от себя, а от лица «слабого пола». Правда, мне пока такого права никто не предоставлял, поэтому я этим и ограничусь на данную тему.
Кстати, прочитала на днях в «Неделе» статью, из которой еще раз уяснила, что единственное, в чем нельзя себя ограничивать - это сон. Вот видишь, это все из мыслей, которые в состоянии пробиться «на свет» в таком моем состоянии. Но я все-таки мучительно стараюсь вырваться из этой серой, обволакивающей прозы, пытаясь «мыслить в масштабе». Масштаб разный: и пространственно – исторический (вечером прочитала впечатляющую статью об Энгельсе), с этой точки зрения хочу представить, что будет значить этот период в моей жизни (яркий, пустой, переходный или просто ровное начало единственно возможного для меня пути); и «микрореалистический» - например, размышления о том, как бы попутевей провести предстоящий праздник…
Сегодня еще придется стоять вторую смену – бр-р! И так на эту «экзотику трудовых будней» с трудом хватает терпения на смену. А запахом смолы, с которой я имею удовольствие общаться здесь, мне кажется, даже душа моя пропитана.
Утешение я нахожу в общественной работе. Я писала ли тебе, что я здесь выступаю в роли зам. секретаря бюро цеха? Собственно говоря, мне это пока интересно, но интересно ли другим от этого моего интереса, не знаю.
Мое писание несколько затянулось. Прошли смены и выходной, точнее, даже два. Провела неплохо – вчера была в театре Чернышевского – «Вечер одноактных балетов» -«Шопениана», «Тема с вариациями» Моцарта и «Болеро» Равеля, ради чего я, собственно, и стремилась туда. Все было отлично, а «Болеро» превзошло все мои ожидания.
А сегодня только что приехала из консерватории. Лекция – концерт «Рембрант и музыка 17 века». Там сейчас идет серия концертов Бетховена ( в связи с юбилеем). Завтра тоже хочу попасть. Затрудняет одно – в этом деле очень трудно найти союзника, ты ведь знаешь. Собственно говоря, когда я одна, я получаю большее удовольствие от подобных мероприятий, по крайней мере, свободна от не слишком умной «критики». Но Комсомольский…(имелось ввиду – далеко добираться домой, одной поздно вечером).
Ну, довольно. Пока.
Таня.
Я вспоминаю тебя, когда читаю Паустовского. Вот почему именно сейчас пишу тебе. Я опять читаю его «Романтиков», я дышу морем, которого не видала ни разу, я подставляю соленым брызгам разгоряченное лицо… Я свободна той дикой невозможной свободой, в которой живут его удивительные люди. Паустовский – это одно из немногого, что мне трудно делить с другими. Как Карелию…Я повторяю за ним знакомые слова, которые сейчас кажутся единственными правильными…
«Скитания очищают, переплетают встречи, века, книги и любовь. Они роднят нас с небом. Если мы получили еще недоказанное счастье родиться, то надо хотя бы увидеть землю…».
«…Человека тоже взяли от иной жизни и поселили в этом сером чистилище. Каждый томится по своему морю, которое помнит сердце». И еще много других слов, приносящих неясную тоску. И становится так страшно ощущать себя механизмом, даже винтиком в чем-то огромном, разумном и бессмысленном. О, я отлично понимаю, что это необходимо и даже невозможно иначе – на том и живем, но все-таки не зря дана человеку эта тоска…
Меня это мучает, а иногда занимает. Это когда я смиряюсь с «законами жизни» и смотрю «трезво на вещи». Тогда я думаю: что останется от этого потом? Грустная усмешка о наивной молодости?
А все-таки, есть люди, которые могут хоть иногда вдохнуть тот воздух. Но для этого нужны талант и сила воли…
Если так далеко и невозможно настоящее, то я, как могу, стараюсь украсить эту жизнь. С большим трудом удалось вырваться на недельку. 2 дня в Волгограде и 4 – дома. Аж дышать легче стало. Волгоград был прекрасен. Может, еще ощущение свободы его так украшало? Город светлых воспоминаний. Вероятно, он еще город моего будущего. Сибирь становится с каждым днем только невозможной мечтой. Тысячи препятствий, сложностей. Даже попасть в отпуск навряд ли удастся – дают в сентябре вместо июля. А это уже сложнее…
Но кроме будущего и фантазий есть еще и настоящее, в котором тоже есть «кое-что». Одно из этого для меня – консерватория. Бетховен.…Поздравь меня – я отличаю гобой от фагота! Сегодня опять вечер я проведу там. А сейчас мы с Галкой П. собираемся в парк Горького, с фотоаппаратом. Может, что получится, тогда пришлю. Такой отличный день – снег, мороз, солнце. Правда, у нас пленка только на 65.
Я расшифровала твою шифровку. Но ты уже, наверное, все решил сам. И может, скоро ты будешь писать о совсем новых впечатлениях. Пусть они будут стоящими!
Да, прошу простить внешний вид письма. Начинала на работе.
До следующей встречи.
Таня.
Сашка, что же ты молчишь? Мне кажется, что-нибудь случилось. Ведь не
можешь ты молчать из-за того, что я не отвечаю. Это на тебя не похоже.
А может, сбылась твоя мечта, и ты ушел в плаванье? Тогда молчи, я буду рада твоему молчанию. Конечно, с условием, что потом письмо будет – за все ненаписанное…
Уже почти два ночи, но это на сей раз не работа – я дома, одна. Редкость, и потому хочется сделать что-нибудь существенное.… Почему я не писала? У меня был очередной кризис, время, когда я не способна спокойно переносить даже себя, тем более, писать письма. Я помню твое последнее письмо – поэму с фотокарточками. Спасибо, Сашка. Я уже не раз отвечала тебе мысленно, но теперь уже прошло время и сейчас мне хочется лишь сказать, что ты повзрослел, точнее, возмужал. Я даже удивилась – ты или не ты.
Я постараюсь прислать тебе хорошие стихи. Это когда получится, потому что в Саратове трудно встретить хорошие стихи, труднее, чем в Волгограде (ты этого не заметил?).
А пока я хочу написать тебе одно стихотворение моего любимого Б. Окуджавы. Это первое, с которого я познакомилась с ним. Эта встреча определили мои «поэтические привязанности» вот уже на три года…
КАК НАУЧИТЬСЯ РИСОВАТЬ
Если ты хочешь стать живописцем,
ты рисовать не спеши.
Разные краски из шерсти барсучьей
перед собой разложи.
Белую краску возьми, потому что это – начало, потом
желтую краску возьми, потому что все созревает, потом
серую краску возьми, если осень небо плеснула свинец,
черную краску возьми, потому что есть у начала конец.
Краски лиловой возьми пощедрее, смейся и плачь, а потом
синюю краску возьми, чтобы вечер птицей слетел на ладонь.
Красную краску возьми, чтобы пламя затрепетало, потом
Краски зеленой возьми, чтобы веток в красный подбросить огонь.
Перемешай эти краски, как страсти, в сердце своем, а потом
Перемешай эти краски и сердце с небом, с землей, а потом…
Главное - это сгореть и, сгорая, не сокрушаться о том,
Может быть, кто и осудит сначала, но не забудет потом.
Я жду твоих писем. И у меня еще есть многое, о чем нужно поговорить с тобой.
15.02.71. Таня.
Привет, Сашка! Что, говоришь, «смежную» специальность осваиваешь? И неплохо получается. Глядишь, и переквалифицируешься как-нибудь на машинистку…тьфу, «машиниста»!
А я вчера вернулась в Саратов после недельного «турне» - была дома, заезжала в Волгоград. Сейчас снова «проза жизни», вчера просто реветь хотелось, когда я очутилась у Крытого со шмотками, в толпе ожидающих какого-либо транспорта. Самые отвратительные моменты – первые часы после дома. Такое острое чувство одиночества, ощущение какой-то нелепой несправедливости…А сейчас уже «колея», ночная смена, вторая подряд (отдаю долги, наподменивалась) – не все коту масленица.
Слава богу, «Литературка» с собой, не дает углубиться в превратности своей судьбы, а точнее, наверно, в желанный и невозможный сон.… А тут еще моя «печурка» капризничает, никак не поддается регулировке. Невозможное создание!
«Литературка» сегодня одарила путевыми заметками А. Вознесенского. Хотела было выписать тебе одну строфу, да решила положить в письмо всю статью. «Дай бог памяти» не забыть газету здесь.
Читаю Вознесенского и невольно вспоминается первое впечатление от встречи с книжкой, что теперь у тебя, которое вылилось в такие строчки:
Возьму, чтоб быть в ногу со временем,
но ты, Вознесенский, непонятым бременем,
непонятым бременем сверхъестественности,
сверхбудничности, сверх привычной серости…
Ну ладно, Сашок, я уже дома, совсем рядом постель – мечта долгих часов, поэтому в голову ничего не лезет. Пока.
21.05. Таня.
Ночь. Очередная. Сколько их еще? »Тысяча и одна»? Или больше? Но сколько бы ни было еще, наверное, каждая будет такой же противной, как предыдущая, как эта. Правда, у нас сегодня транзистор – уже за хоккей «поболели», и я уже подремала чуток – немного посвежела.
Знаешь, Сашка (конечно, сначала о самом главном), мне кажется, что будь мы рядом, мы бы выработали какую-то «стратегию и тактику» твоих взаимоотношений с окружающими. Мне кажется, что у меня есть какой-то опыт в этом деле. Дело в том, что большинство не переносит одной вещи –чувства превосходства над ними (хотя и заслуженного) и больше всего ценит тоже одну вещь – простоту. И только учитывая это, можно установить более-менее сносные отношения с окружающими. Тут, конечно, не обойтись сначала без компромиссов (но выбор ясен). Может, придется подавлять что-то естественное для тебя, но что не принимается остальными. Но тут – «или-или», «жить в обществе и быть свободным от общества нельзя».
Конечно, на бумаге все получается проще и односложнее. Но я еще хочу сказать о том, что когда попытаешься сойтись с людьми на основе их требований, то неизбежно становится ясно, что то, чего не принимает общество, оно не принимает вполне обоснованно. Почти все гораздо интереснее и сложнее, чем нам кажется «со своей высоты». Может, несколько по-другому, чем нужно нам.
Сашка, я, конечно, понимаю, что не отвечаю ни на один вопрос, что тебя мучает, а скорее лишь рассказываю то, как я справляюсь с тем, что мучает меня. Ведь хотя мы переживаем похожее, мы совсем не одинаковые люди…
Конечно, даже если ты и придумаешь что-то, подходящее тебе, то трудно будет изменить что-то среди людей, которые уже составили о тебе мнение. Мне лично «свои теории» удавалось применять лишь на новом месте, в новом кругу. Да, ты говоришь, что, принимая все это, ты теряешь веру в себя. Я даже не знаю, что тебе сказать на это. Пожалуй, только то, что я верю в тебя, верю, что ты интересная личность, и если тебе прибавить еще немного трезвости, то ты можешь сделать кое-что путевое в этом мире (скажешь: подумаешь, ее мнение, тоже авторитет!).
Да, как я поняла, одним из слагаемых твоих несчастий ты считаешь свою внешность. Вот уж для меня новости. Ты что, на комплименты напрашиваешься? Я тебя знала как симпатичного парня, вроде бы ни на что не имеющего оснований жаловаться. Ну если и правда сейчас произошли какие-то изменения не в лучшую сторону, то, мне кажется, нет никаких оснований для трагедии, ведь ты сам считаешь, что все исправимо. В общем, мне кажется, что не стоит это ставить в один ряд с более существенным.
Да, прошу прощения за внешний вид моего послания – листочки были сначала вполне приличными, но мне помогли здесь уделать.
Хотела еще кое-что написать, но обстановка…
Таня.
Здравствуй. Сашка! У меня ночная – второй час. Ровный гул приборов, сонные физиономии, у самой глаза слипаются – потому письмо может быть не очень оптимистическим. прошу прощения заранее. Хотя в ответ на твои письма, полные жизнелюбия, просто стыдно писать «постные». Да вообще-то, что я расхныкалась? Ведь я и не собиралась писать что-то нудное. Вот она, наверное, чисто женская потребность поплакаться в чью-то жилетку, хотя и без оснований. Да, ведь ты вроде склонен обвинять нашу половину в более существенных недостатках. Я имею в виду тот случай, о котором ты рассказал в последнем письме.
Мне об этом было смешно и неловко читать. Право же, стыдно порой принадлежать к той части человечества, к которой относятся и такие «коровы». Но мне кажется, что и у тебя бывает не меньше оснований краснеть за свою высокоразвитую половину. Мне кажется, что мир ярче, чем по полам, делится - по уму. И забывать об этом – значит, невольно, делать шаг к той, неприглядной его части.
Небольшой перерыв – четвертый час, приближается рассвет. Синеет небо, облака принимают смутные, темные очертания и там, где скоро взойдет солнце, сквозь синеву уже просачивается слабо-розовая заря. Начинаются два часа чудесных превращений, сто сказочных минут, и каждая будет неповторимой картиной и неповторимой музыкой. И завершится все торжественным гимном, когда солнце, жмурясь, поднимется из-за горизонта и протянет земле тысячи золотых лучей. Я буду в этот момент на пенном аппарате – самом высоком сооружении здесь. Я каждый раз там встречаю восход.
Ах, Сашка, в такие мгновения я принимаю жизнь целиком, со всеми ее высокими и низкими проявлениями. Я понимаю, что все наши муки – это ничтожная плата за это чудо: что мы живем на земле.
Жаль, что у меня сейчас такая тяжелая голова, и я не смогу поделиться с тобой теми мыслями, ощущениями, что приносит мне время. Мне только кажется, что они все ближе к истине, потому что приходит ощущение ясности и покоя, ощущение своего места…
Ну, вот и взошло солнце.
С добрым утром, Сашка!
Пусть день принесет тебе радостный кусочек жизни…
16.06.71. Таня.
Здравствуй. Сашка!
Не знаю, какие приключения ты еще испытал, - думаю, не все были очень приятными. Я почти уверена в том, например, что твоих денег на билет не хватило, как ты там выкручивался – об этом я еще надеюсь узнать. Но так или иначе, ты теперь уже должен быть на месте, и все, что тебе пришлось испытать, для тебя уже становится воспоминаниями.
На большое письмо я не настроена сейчас. Но кое-что хочется тебе сказать. Во-первых, в последнем номере (№7) «Молодого коммуниста» есть очерк «Зерно таланта». Я бы хотела, чтоб ты его прочитал.
Во-вторых, я все-таки хочу привести эту мысль Ван Гога, которую я тогда так и не смогла вспомнить дословно:
«Цель определится со временем, вырисуется постепенно.… Ведь набросок становится эскизом, а эскиз картиной лишь по мере того, как начинаешь работать более серьезно, углубляя и уточняя свою смутную первоначальную мысль…».
Пожалуй, больше ничего путного я не смогу написать, хотя еще что-то нужно было сказать, - уже поздно, глаза слипаются.
В общем, жду твоего письма. Не тяни, ведь у нас мало времени.
Ну, пока. Всего тебе доброго,
Таня. 20.07.71.
Здравствуй, Сашка! Получила вчера оба твоих послания. Пожалуй, весь вечер я вчера думала о твоих письмах, о тебе, о себе. И мысленно было уже готово серьезное большое письмо. Но написать его не удалось, а сегодня…
Сегодня неожиданно изменилось мое местопребывание и, соответственно, изменился несколько и образ мыслей. Так что «большое серьезное» письмо ты получишь немного попозже. Ты ждешь подробностей? Итак, о местопребывании. Помнишь, как добросовестно я знакомила тебя с саратовскими мед. заведениями? Так, видимо, я старалась не для тебя, а для себя. Корпус хирургической клиники (помнишь, на пути от парка к набережной?) сердечно принял меня в свои покои. Не пугайся, ради бога, - всего лишь аппендицит. Правда, ходят пачками, мнут меня, и я вижу, как им хочется найти у меня что-нибудь поинтересней (говорят, тут в последние дни, в основном, аппендицитом занимаются, а им ведь тоже хочется разнообразия). Но меня аппендицит вполне устраивает, и радовать их я не собираюсь.
А как хорошо все начиналось.… Рассвело, но солнце только собирается взойти, а мы с одной девчонкой бежим по дороге в сторону пруда… Тишина, безлюдье, хорошо…Если б ты видел, как я корчилась на травке за переездом! Тишина, безлюдно, машин еще нет…
Но это уже скучно. В общем, спортивное мероприятие закончилось в отделении острой хирургии. Может, потому что я здесь личность не очень определенная (в смысле диагноза), кормить меня не хотят, завтрак не дали, а скоро уже будут сутки, как я ела в последний раз. Теперь я с тайной надеждой жду обеда. Слава богу, я предусмотрительно захватила «Жана Кристофа», но хотя это вещь увлекательная, но как пища не ахти калорийная…
Милый Саша, милый мальчик, мне очень грустно читать третье твое письмо. Любаша принесла мне его только что. Смогу ли я ответить на твои вопросы?!. Мы стали ближе, Саша. Только не надо путать: мы стали роднее в смысле как брат и сестра. И это нелепо – терять сестру или брата, едва успев его найти. Это мучает и меня. …. Пусть тебя не тревожит, не пугает эта некоторая доля влюбленности. Мне самой минутами хотелось поцеловать тебя, но я боялась, что ты, не разобравшись еще сам в себе, поймешь и меня неправильно. Так что не грусти, милый братик, может, еще что-нибудь придумаем…
Хотелось бы еще с тобой поговорить, но нет бумаги. Завтра принесут девчонки, тогда я еще напишу…. Ну легче тебе, Сашок?
Здравствуй, Сашка!
Вот я и дома (в смысле – в общежитии). Никого. Прочитала твое письмо. Почувствовала вдруг такую усталость.… Но пока нет никого, хочу ответить тебе. Может, удастся собраться с мыслями.
О многом я могу тебе писать. Но на этот раз ты ждешь другое. Хотя ты знаешь, что ничего уже не может измениться! Ты ждешь, как я отнесусь к этому. Мне больно в той мере, в какой это чувство принесло тебе боль. Если оно принесло еще что-то светлое, я рада. Прости, Сашка, но ловлю себя на том, что все это относится не ко мне, а к какой-то третьей. А я, твоя старшая сестра, стою между вами и смотрю вам в глаза. Ей не могу простить боль, тебе причиненную, а в твоих глазах ищу мужество. И говорю мысленно:
»Будь мужчиной, Сашка…».
А все-таки, Сашка, не совсем в это верится. Точнее, мне кажется, тут не обошлось без твоей богатой фантазии. Прости, если у меня это неделикатно получилось, но мне хочется прежней легкости в наших отношениях. Правда, хочется, как маленькой твердить: «Это не я, не я!», чтобы убедить в этом тебя и себя. Но так или иначе, думаю, что у тебя хватит сил не напоминать мне об этом.
Все не то, Сашка. Давай лучше стихи, а? Булата Окуджаву хочешь?
Письмо Антокольскому
Здравствуйте, Павел Григорьевич!
Всем штормам вопреки,
Пока конфликты улаживаются
и рушатся материки,
Крепкое наше суденышко
летит по волнам стрелой,
И его добротное тело пахнет свежей смолой.
Работа наша матросская
призывает бодрствовать нас,
Хоть вы меня и постарше, а я
помоложе вас
(А, может, вы моложе, а я намного
старей)….
Ну что нам все эти глупости?
Главное – плыть скорей…..
И еще одно, его же. Ты ведь не против?!
Замок надежды
Я строил замок надежды. Строил - строил.
Глину месил. Холодные камни носил.
Помощи не просил.
Мир так устроен:
Была бы надежда… Пусть не хватает сил.
А время шло. Времена года сменялись.
Лето жарило камни. Мороз их жег.
Пролетали белые сороки – смеялись.
Мне было тогда наплевать на белых сорок.
Лепил я птицу. С красным пером. Лесную.
Безымянную птицу, которую так люблю.
«Жизнь коротка. Не успеешь, дурак...».
Рискую.
Женщина уходит, посмеиваясь.
Леплю.
Коронованный всеми празднествами,
всеми богами,
Строю – строю.
Задубела моя броня….
Все лесные свирели,
все дудочки, все баяны
Плачьте, плачьте, плачьте вместо меня…
Вот уже и ночь. Весь вечер провела с тобой.
А глаза уже спят. Привыкли в больнице к режиму…
Спи, Сашка. Не грусти.
Пиши большие письма. Я буду их ждать.
29. 07. 71. Таня.
Здравствуй, Сашка! Получила твои письма и сразу же возникла необходимость сказать тебе несколько слов. Но пока появилась такая возможность – разошлись девчонки, уже кое-что ускользнуло. Не знаю, смогу ли я теперь снова сосредоточиться (мой недостаток, а может, это естественно).
Во-первых, хочу сказать, что твое большое письмо пришлось мне по душе (я имею в виду то, что ты сумел сказать мне). Не все, конечно, но об этом позже. Оно ясней предыдущих, чувствуется, что ты уже немного разобрался в себе, чем облегчаешь и мою участь. Кажется, мы снова находим общий язык, а то что ты согласился со мной, мне приятно вдвойне: просто как человеку, с чьим мнением согласились, и как женщине (женское тщеславие удовлетворено…).
Теперь то, о чем мне бы хотелось поспорить с тобой. Мне кажется, что многие твои беды происходят оттого, что ты раздваиваешься между стремлением расти и желанием остаться прежним. Ты боишься изменить себе, тому, что ты столько берег, копил и отвоевывал, иногда, пожалуй, дорогой ценой. Насколько это дорого, не нам убеждать друг друга. Но подходит такой момент. когда этот светлый романтизм может незаметно перейти в инфантильность (знакомо тебе это слово? Это примерно то, когда взрослые люди бегают в коротких штанишках). Суть настоящей романтики, видимо, не в том, чтоб делать вид, что не видишь прозы, а в том, что, принимая прозу, «ухитриться» остаться верным своему миру.
Всем сказанным я, конечно, не претендую на открытие, мне кажется, что ты и сам пришел к нечто подобному – я сделала такой вывод из второго письма. Правда, речь шла немного не о том, но если продолжить эту мысль…
Тот номер «Огонька» я еще не нашла, но завтра постараюсь попасть в читальный зал.
Продолжаю уже на работе, около 4-х ночи, у нас – «сонное царство»…
Да, о твоих крайностях. Ты сам понимаешь, что ты слишком много позволяешь своим эмоциям; даже можно сказать, что не ты ими управляешь (хотя, разумеется, это трудноуправляемая вещь), а они тобой. Это следствие того, что ненавидишь такие понятия, как трезвость, практичность, разумность.…В них ты видишь посягательство на твою внутреннюю свободу, и в результате оказываешься «рабом» у других «господ». Ты говоришь, что тебе не хватает знаний, а какими они будут и что тебе дадут без системы, определенности, т.е. трезвости, практичности?...
А о свободе.… Еще Энгельс сказал: «Свобода воли означает не что иное, как способность принимать решения со знанием дела» (не пугайся, что я так цитирую – просто с собой оказалась записная книжка).
Вот что, по-моему, тебе не хватает, а не способностей. И не позволяй своим эмоциям оскорблять себя, называя серостью.…И если даже в тебе и не хватит чего-то, чтобы исполнить свою мечту, то не нужно бросаться в другую крайность (эмоции…). И если ты будешь просто человеком, который разобрался в себе и мире, и с которым окружающим интересно и «тепло», - это даже, может быть, и не хуже.
Фу, устала… На какой монолог ты меня вынудил! Извини, если я слишком категорична и в чем-то не права – жду опровержений. В общем, расхлебывай - сам виноват, сам «воодушевил» меня.
3.07.71. Жду. Таня.
Здравствуй, Сашка, здравствуй, дружище! Ну, чего ты все грустишь? И не обманешь ты меня своим бодрым оптимизмом, - я же вижу твои грустные глаза, хотя губы смеются. А я только пришла с работы, шла, шатаясь, отстояла две смены. Прочитала твое письмо и, хотя уже час ночи, взялась за ответ. Потому что мне не нравятся твои грустные глаза, еще больше не нравятся они, когда смеются губы.
Что я могу добавить к нашему спору – каким лучше быть, разумным или эмоциональным? Не знаю, Сашка. Знаю, что самое трудное – это быть самим собой. Кажется, что в последние дни я снова нашла себя, но это чувство все время ускользает от меня, и снова обволакивает та оболочка – суммирование опыта, прочитанных книг, общественного мнения и пр….
Продолжаю на следующий день, на работе. Вчера не выдержала, «отключилась». Правда, уже зарекалась писать близким людям на работе – это не та обстановка, где я могу легко «стать собой». Но иначе письмо затянется. Завтра опять предстоит беготня. Кроме всего прочего, братик попал в больницу. Ну, ничего, Сашок, я постараюсь настроиться и здесь.
Саша, у меня к тебе есть просьба: ты не можешь прислать мне фотографию своей матери? Мне бы хотелось немного представлять человека, который тебе так дорог. Конечно, если ты посчитаешь это возможным, я бы сразу отослала ее обратно.
Хотелось написать тебе немного о жизни, точнее, о своем теперешнем состоянии. И оказывается, все вмещается в два слова: «Я устала». Кажется, что держусь на каком-то последнем дыхании, еще немного – и сорвусь. Все опротивело – работа, лица, весь этот ритм. Видимо, слишком интенсивную нагрузку пришлось выдерживать в последнее время. Нужна пауза. Слишком большой груз ответственности – за каждое слово, за каждый поступок, за боль близкого человека, - перед любимым, перед другом, братом, перед коллективом (общественная работа). И все это в такой дозе, в такое короткое время. Я слаба для этого. По крайней мере, мне нужно передохнуть. Хочется оказаться наедине только с небом, облаками, травой – лежать на спине где-нибудь в степи, вдыхать запах полыни и плыть вслед за облаками. Хочется просто уткнуться маме в грудь и пореветь. И станет легче, потому что мама, не зная моих мук и бед, возьмет все на себя. Она поймет, что я просто устала быть взрослой. А в неторопливых разговорах с папой (у меня чудесный отец) все встанет на свои места. Все станет ясно – где главное, а где – «сор».
Это будет в сентябре, в отпуске. Если ты понял меня сейчас, то ты поймешь и то, почему отсрочка со свадьбой не только мне не так тяжела, как ты думаешь, а даже необходима. Мне надо подольше побыть «самой собой». Ведь двое, даже в самом идеальном случае, это уже другие люди (я даже считаю, что чем «идеальней» случай, чем дороже они друг другу, тем большим им приходится жертвовать в себе). Но это уже другой разговор.
Эти две миниатюры я вырезала из «Лит.газеты». Одна больше близка мне (такой я помню свою Карелию), другая должна понравиться тебе.
Здравствуй, Сашка!
Такая духотища – смена с 4-х, только что началась. Сходили с Надей Пушкиной в молочку (мы сейчас в одной смене), а теперь, пока есть время, хочу поговорить с тобой, если, конечно, удастся собраться с мыслями (голова гудит в такой атмосфере).
Твое вчерашнее письмо. Твой диалог с самим собой и «немножечко со мной». Это письмо пришло очень вовремя. Даже не только в нужный день, но и в нужный момент. Как раз поздно вечером я возвращалась от братишки, и может быть потому, что на этот раз не смогла ответить на его вопросы – вопросы, которые мучают и нас, но, может быть, уже в другой форме, - я задумалась над тем, почему я не смогла сказать ему то, что 2-3 года назад открылось истиной для меня.
Я шла с остановки. Шелестели листья, и в свете фонарей черные узоры их теней качались под ногами. Но вдруг я поймала себя на том, что всю красоту этой ночи, эти узоры, звезды и шелест листьев я воспринимаю как-то механически. Будто бы по старой привычке что-то во мне отмечало: «Да, красиво». Подумалось – ведь это уже давно…И тут смутно промелькнул ответ на вопрос, что я задала себе. А когда дома прочитала твое письмо, я смогла уже определенно сказать себе: «Дело в том, что ты изменилась, Танька». Изменилась, изменив своим порывам, своим чувствам, эмоциям ради разума. Разумеется, не совсем, но все осталось «полу-». И, разумеется, не сознательно, просто слишком много позволила своему «мыслительному аппарату». Да, в этом не может быть «золотой серединки». Что-то - или эмоции, или разум - берут верх.
Ты можешь удивиться – почему? Неужели так, ни с того ни с чего восторженная девочка превратилась вдруг в практичного, трезвомыслящего человека? Если быть честной, мне на этот вопрос можно ответить (когда-то мне было мучительно больно думать об этом, а теперь.… Видишь, каким действенным лекарством может быть трезвость). Был момент, когда мне слишком дорого пришлось заплатить за свой идеализм, за свои эмоции. И тогда я сказала себе: «Довольно!». Были месяцы, когда я жила будто в скорлупе. И когда я поняла, что это не выход и пыталась вернуться к себе прошлой, это оказалось совсем не просто.
Ты поймешь меня, Сашка, если пройдешь через это. Только не дай бог и тебе неметь над такими словами: « божество – ничтожество, как же это так?». А может быть, ты проще перенесешь это. Ведь за ошибки в любви женщины платят больше.
Нет, не совсем просто нести мне этот груз трезвости. Но я не отрекаюсь от нее, теперь мне без нее нельзя. Но она хочет подчинить себе и то, что мне бы совсем не хотелось отдавать ей, а я часто не в состоянии бороться с ней. Трезвость, логика, преклонение перед разумом… Порой я чувствую себя заколдованной этими злыми волшебниками. Но теперь я знаю, что есть добрый волшебник, который вопреки логике видит во мне маленькую девочку, которая не так сильна, как считает она и некоторые другие, которую нужно защищать от обид и горя. И которая может радоваться всем маленьким и большим радостям жизни. И – чудо! – я становлюсь такой. Вот почему я дала согласие стать его женой.
Вот и весь наш диалог о разуме и эмоциях. Как видишь, в силу некоторых причин, у нас не может быть общей точки зрения. Но лишь бы мы понимали друг друга.
Анатолий Вертинский
Как судьбы непреклонной сила,
На рассвете весеннего дня
Ты меня в небеса уносила,
За собой уносила меня.
Нет, не шли мои ноги – летели.
И не знал в те мгновения я,
То ли так облака затвердели.
То ли стала бесплотной земля.
Мне счастливая зорька мигала,
Улыбалась, играла со мной…
А потом ты меня свергала,
Возвращала на путь земной.
Тучи небо мое закрыли,
Ты мои отобрала крылья:
«Хватит, милый, витать, летать,
Начинай по земле ступать!».
И меня повели мои ноги
По земной, по тернистой дороге.
Были лужи, снега, буревалы…
И порой, выбиваясь из сил,
У тебя я смерти просил,
Как усталый солдат – привала.
Но в минуту смятенья и боли
Я услышал твой голос: живи!
Как судьбы непреклонной воля
Было слово твоей любви.
И ему я не смел перечить…
Добрый день, Сашка!
Привет твоим сопкам и морю!
Безмятежны ли они по – летнему или уже чувствуют осень?
А здесь первые желтые листья уже шуршат под ногами. И я урываю последние радости, качаюсь на волнах на Волге и подставляю лицо нежаркому уже солнцу.
«Тревогу» прочитала. Твое письмо получила…
Да, намечавшееся событие отодвигается с сентября на некоторый (пока неопределенный) срок. И сентябрь – отпуск – я буду отдыхать дома. Адрес - если ты забыл- напишу.
Всего доброго, Сашок!
Жду твоих писем.
Таня.
29. 08.71.
Продолжаю получать твои «бичующие» письма, Сашка.
Хотя в последние дни очень трудно сосредоточиться на себе (опять ушла в общественные дела), а сегодня особенно – проводим цеховой «Огонек»), но не хочу заставлять тебя ждать. Но все-таки, прошу «сделать скидку» на мое «общественное» настроение и на обстановку (пишу на смене).
В первом письме ты обрушил на меня целый «шквал» негодования «за измену». Не буду разбираться сейчас, насколько это заслуженно. Так или иначе – полезна такая встрясочка. И я «поднимаю руки», Сашка. «Не буду больше!». Понимаешь, Сашка, не способна я сейчас на серьезный разговор. Ей-богу, я устала (как я писала тебе в последнем письме), и в этом, наверное, одна из причин моих противоречий. Серьезное письмо я напишу тебе только из дома (отпуск у меня с 10-го сентября). А эти дни у меня будут кошмарными. Обещаю тебе только, что, видимо, мои письма тебя не будут больше шокировать – я надеюсь «исправиться» в лучшую сторону. Я буду прежней, Сашка.
Я немного «запаниковала». Но общими усилиями – твоими, моими, и автора очерка «Без черновиков», и некоторых других, кто не догадывается об этом, я, кажется, преодолела этот «барьер».
Все будет нормально, Сашка. Напиши мне большое письмо о море, о сопках, о твоей лодке. За два дня не нашлось времени у нас, чтобы ты рассказал подробнее о своем образе жизни…
Таня.
Третий час, третий час моего дня рождения. Я думаю над твоим вопросом – что означают для меня эти слова – быть самим собой. Когда я прочитала твое письмо, поняла, что мне будет очень трудно объяснить это – уж очень не поддается это ощущение словам. Слова… они как главная преграда на пути к себе (все, что я думаю сейчас, я не считаю общим, может, это только мои муки). Слишком много слов, и так мало своих. Я слишком ушла от себя в слова. От жизни в слова о жизни. Слишком много книг. Из них я создала себе бога, незаметно принося ему в жертву многие прежние радости. Поиски истины, поиски смысла жизни… А просто «нельзя любить жизнь меньше, чем смысл ее» (Достоевский»). А я любила. И наказана за это своими муками. И была бы наказана еще больше, если бы не спохватилась. Кому я должна быть благодарна за это?
Многому. В том числе и тебе, Сашка. Но больше всего тому, кто говорил совсем мало слов, а просто любил меня. А я временами презирала его любовь «за примитивность». А теперь я знаю, что я, совсем не стою его «примитивной» любви. Мне теперь хочется молчать, пока я не искуплю своей вины перед ним, перед собой прежней (перед «самой собой»). А потом заговорить своими словами. Я и сейчас не «предельно сама». слишком сильна власть слов надо мной.
Сашка, если в моих письмах ты заметишь какую-то противоположность в суждениях, не сомневайся в моей искренности. Я ищу себя. Во всем этом, противоположном.
Я «обвиняю» книги. Но это не единственный мой «враг». Другой – общественная работа. Она слишком меняет точку зрения – начинаешь смотреть на себя не «изнутри», а «со стороны». А с этой точки зрения я, бывает, совсем неплохо выгляжу. И мое тщеславие все губит. А отказаться от обществ. работы я уже не могу – уже не в состоянии бездействовать. В общем, одно мучение.
Конечно, все это не оправдывает меня, а лишь доказывает, что я уж не такая сильная личность, как считаешь ты, например (теперь ты будешь осторожнее с комплиментами, я призналась – тщеславия у меня достаточно).
Ну, довольно об этом. Главное - я сейчас все ближе становлюсь « к себе». Думаю, отпуск мне поможет в этом. Нужна просто естественная обстановка. И нужен строгий судья…
Спасибо за фотографию, Сашка. Мне кажется, я чуть – чуть побольше узнала тебя.
Напоминаю тебе адрес: Волгоградская обл,. г. Суровикино, ул. Заканальная,17 (я уезжаю 10-го). И просьбу – написать подробнее о своем житье-бытье ( так, чтобы я могла представить). Договорились?
Ну, жму руку, дружище.
3 сентября 1971 года.
Таня.
Здравствуй, Сашок!
Тысячу извинений… Ты, наверное, уже не знаешь, что и думать. Плохо думать обо мне ты уже не должен, не попала же я снова в больницу!?
Нет, конечно, жива- здорова, просто «загуляла». Отпуск у меня совпал с отпуском моего старшего брата (сибиряка), и я остаюсь наедине с собой только глубокой ночью. Когда уже валюсь с ног и на письма совершенно не способна, да вот сегодня – его утащил куда-то друг.
А отпуск проходит «на высоте», оправдались все мои ожидания и надежды. Душевное равновесие, о котором я столько мечтала, кажется, вновь приобретено. Дни совсем летние, обстановка мирная – все способствует моему безмятежному настроению. Книги и газеты совсем не читаю (последние известия узнаю по радио), в общем, сельская идиллия. Не пугайся только за меня все это ровно настолько, чтобы все встало на свои места.
Три дня провела в Волгограде, была за Волгой – там только чувствуется осень. Красота…
Перед самым отъездом из Саратова попала на выставку рисунков Нади Рушевой. Ты слыхал о ней? Писали одно время в «Юности», «Комсомолке». (1952 – 1969, умерла в 17 лет). Слов нет, это надо увидеть.
Письмо твое получила. Спасибо, ты хорошо выполнил мою просьбу.
О, Сашка, мне все-таки кажется, что ты на меня в обиде. Не обижайся, я все та же. Разбаловалась, правда, немножко, пользуюсь своим положением «дитяти», мало думаю и много сплю. Вот и сейчас – пол-первого, а меня клонит. Неужели были когда-то ночные!
Так что, Сашок, будь ко мне снисходителен, а я тебе пообещаю исправиться в скором времени, снова стать умной и серьезной. А пока дай лапу, друг, и не капризничай, пиши! А чтобы окончательно к тебе «подлизаться». Посылаю тебе байкальский вид.
21.09.71. Таня.
Здравствуй, Сашка! Наконец пришел день, точнее, ночь, когда я могу взяться за письмо тебе. Опять ночная, опять работа, как будто и не было этого месяца. Второе твое письмо в Суровикино я получила за день до отъезда, а здесь меня ждало твое давнее письмо, которое уже не застало меня в Саратове.
Во-первых, поздравляю тебя с повышением. Видишь, время идет для тебя недаром. Не знаю, какие блага дает тебе новое положение, но, по крайней мере, моральное удовлетворение, да? Или, может, что-то изменилось и в службе? А значит, и в жизни, - ведь ты пишешь, что жизнь и служба равнозначны…
Спасибо тебе за тот кусочек поэмы Рождественского. Если можешь, пришли ее целиком. Мне самой сейчас хочется написать тебе что-то стихами. Не хочется раскладывать события «по полочкам», все равно не расскажешь ими того важного, что происходит сейчас в моей жизни. Я не могу объяснить, и ты навряд ли найдешь в них ясность для себя. Я чувствую, что у тебя сейчас тоже неспокойное время, и мне хочется, чтобы ты скорей нашел равновесие в своей душе. Вот, пришли на ум стихи Евтушенко (может, я и писала когда-то тебе их):
Внутри меня осенняя пора.
Внутри меня прозрачно и прохладно,
И мне печально, но не безотрадно,
И полон я смятенья и добра.
А главная нужда – чтоб удалось
Себя и мир борьбы и потрясений
Увидеть в обнаженности осенней,
Когда и ты, и мир видны насквозь.
Сомненья – это дети тишины.
Не страшно, если шумно не бушуем.
Спокойно сбросить все, что было шумом
Во имя новых листьев мы должны.
У вас уже, наверное, зима. А здесь осень, холодная, с дождями, бывает, и со снегом. Открываются сезоны в театрах, в консерватории. Послезавтра собираемся в театр – премьера, «Идиот» по Достоевскому, Янковский в главной роли. А в консерватории концерты Листа, Шостакович…В филармонии первая лекция – концерт – «Шопен и Жорж Санд», «История одной любви»… Хочется на прощание как можно больше взять от Саратова – мне осталось быть здесь не так много…
21-го идем на эстрадный концерт – Ободзинский, Ненашева, Ухналев, Шульженко.
Хотелось написать тебе гораздо больше и серьезней, но уже 6 часов утра, голова совсем тяжелая. Но я еще напишу.
А пока – давай свою лапу, - теплого тебе кубрика, отличных тебе пейзажей и хороших ребят рядом.
11.10.71. Таня.
Сашка, какой ты молодчага – сначала вижу три твоих письма, а потом все это оказывается письмом, поэмой и фотографиями! И вот четырьмя своими улыбками ты улыбаешься мне со стола, и я не могу не написать тебе несколько строчек – письмо не получится, только несколько строчек, чтобы не заставлять тебя недоумевать в ожидании моего письма, как ты заставил меня на этот раз. Я уж и не знала, что и думать.
Почему я сейчас не способна на настоящее письмо? Потому что у меня сейчас самая карусель: завтра провожу отчетно-выборное собрание, а у меня доклада еще нет, а уж двенадцатый час. Правда, наверное, и не будет, - глаза уже слипаются, ничего, на работе что-нибудь придумаю. Но так или иначе – отвлекаться особо нельзя. А завтра ночью приезжает папа – проездом из Сибири домой. От этой его поездки во многом зависит, буду или не буду я в Сибири, каким образом – не буду расписывать… А потом через день –два мне придется, видимо, съездить в Волгоград… Видишь, вся в делах. Но я постараюсь между ними урвать времечко и написать тебе письмо, тем более, нам с тобой надо поговорить серьезно.
А пока – я очень рада за тебя, что «синусоида» твоего настроения пошла вверх, и мне сегодня поднял настроение. А то я было совсем сникла от «прозы жизни».
В общем, ты прав – не вешать нос, жизнь прекрасна.
Тугих парусов над нами, и если наши шхуны и разойдутся, то не надо грустить – Земля круглая, встретимся! Лишь бы не прельстила нас однажды какая-нибудь уютная бухточка и не обвисли бы наши паруса!
Будем верить в себя!
24.10.71. Таня.
Поэма стоящая, спасибо.
(Письмо на бланке «Комсомольская характеристика. Саратовский химический комбинат»).
Ну вот, здравствуй, Сашка. Давай посидим с тобой, покурим и поговорим «про жизнь». Где мы с тобой расположимся? Давай хотя бы у аэродрома, пусть внизу будет море саратовских огней и рядом гул пролетающих и улетающих самолетов. Прошло три с половиной месяца с нашей встречи, и листья уже не шумят и даже не шуршат под ногами. Они облетели и почернели от заморозков и от дождей. Ну а мы – те же?
Если умирают листья, значит, и в нас что-то уходит навсегда. Но что листья? Уходит только то, что отслужило, чье время прошло. А деревья ведь остаются, правда? Только они становятся выше, и кора толще, и сами сильнее…
Холодно, Сашка, стало. И хотя ты в бушлате, я в пальто, все равно пробирает, правда? На скамейках совсем неуютно, лучше походим.
Ты рассказывай о себе. Я буду слушать. Я буду рада тому, что тебе снова легко, что ты снова сильный. А больше всего тому, что скоро жизнь принесет тебе что-то новое. Ведь один из моих личных врагов - однообразие. Наверное, самый страшный. Я рада, что я еще готова на безрассудства, когда оно становится на пути. Но у тебя «рамки» жестче, конечно, и приходится, видимо, пока довольствоваться тем, что «пошлют свыше». Пусть «шлют» скорей…
А наша «троица» все прощается с юностью. Вчера пропивали Татьянину (Каленова, она была в отпуске, когда ты приезжал). Сегодня ее свадьба. Сегодня распадется наш «треугольник», и разбредутся его стороны по свету, образуя новые «фигуры»…
А через три недели пропьем и мою юность. 27 ноября в Волгограде я стану женой. Сашка, порадуйся за меня – я счастлива. Это – в общем, и это совсем не исключает многих сложностей. Мне никогда еще не приходилось так ломать себя. Часто вспоминаются строчки из стихотворения Р.Рождественского «Несовместимость» (когда-то давно читала) :
В криках «Осанна!»,
В разливах венчального звона
Тоже идет пересадка
сердца живого…
Страшное время, Сашка. Что останется от меня после этой ломки?! Пойми меня правильно – я б никогда не пошла на это, если б видела, что придется
пожертвовать главным. Нет, он не из тех. Но все равно…И я поняла, что это неизбежно. Раньше бы я, наверное, оскорбилась, если б мне сказали, что предстоит – «пусть принимает меня такой, какая есть!» . Теперь я знаю, что этого избежать может лишь тот, кто нисколько не любит или последний эгоист.
Насколько это все изменит меня. ты увидишь сам…
И если ты не поймешь меня сейчас, то поймешь попозже, когда окажешься в таком же положении. И не смотри на это так мрачно – взамен того, что ты теряешь, открываешь целый мир, часто противоположный твоему, - но тем богаче ты становишься. Конечно, если есть любовь.
И будем верить, Сашка. что жизнь прекрасна и щедра на всех своих поворотах, и не будем тормозить ее.
Ну, мне пора, Сашка. Уже 6 часов утра. Скоро и твой самолет…
Счастливых тебе полетов и плаваний! С праздником тебя!
Пиши. После свадьбы я еще с полмесяца буду здесь, пока не придет ответ из министерства. А потом адрес сообщу.
Таня.
Спасибо, Сашка, спасибо тебе за путешествие, за твой свадебный подарок. Я не забуду его, и среди всех он мне будет, наверное, самым дорогим. Спасибо тебе за то, что ты был, есть и будешь в моей жизни. Когда тебе будет трудно и легко, когда ты захочешь, чтобы я была рядом, я буду рядом с тобой.
Вот тебе моя рука на все твои беды и препятствия.
Жду сообщения о том, чем кончилась твоя история…Мужества тебе и веры в добрые, светлые дни.
Держись, братишка, я верю в тебя.
20.11.71. Таня.
20.11.72.
Узорными темными силуэтами стоят деревья в лесах на белом снегу, звездный дрожащий свет над заснеженными степями. Такая большая земля смутно белеет, коченея под звездным небом в этой зимней ночи. Только кое-где горстки огней – города, греют людей домашний уют, чья-то любовь, книги… Города разные – Мурманск, Волгоград, Саратов… Люди разные, но невидимые ниточки тянутся между ними, городами. И греют в этот вечер кого-то чья-то дружба, чья-то любовь…
В нашей комнате холодно, я лежу под тремя одеялами. В Саратов тоже пришла зима. Я в комнате, но кажется, слышу, как скрипит снег под ногами, как мороз обжигает лицо (я недавно с улицы, приехала с занятий в ВУМЛе –последнее мое занятие здесь. Оформлена зачетка для перевода…). Многое последнее у меня в Саратове в эти дни. Будет последний рабочий день, в последний раз вижу многие лица, в последний раз схожу в музей…Будет последний в моей жизни день в общежитии. Заявление об увольнении подписано, с 20-го числа. 10 дней как я приехала в последний раз в Саратов.
Нет, может, не последний, - жизнь большая, но это будет очень нескоро.
Мне было трудно, Сашка. Чем-то меня надломили эти дни, в Волгограде и деревне. Усталость? Да. Но это не обычная усталость. Усталость от новой роли. Многое в ней оказалось трудным, но самое главное, что подавило меня своей неожиданной тяжестью – это необходимость подчиняться обстоятельствам. Необходимость жить не только в соответствии с собственными интересами. Я поняла, что я, оказывается, не совсем готова к семейной жизни. Слишком я привыкла к внутренней свободе. Нет, против мужа я ничего не имею – он уважает мою «внутреннюю независимость». Но одно из моих последних открытий – чем отличается женщина от девчонки, - умением без слов понимать состояние своей «второй половины» и жертвовать тем в себе, что создает «невидимые стены». Это мне пока дается с трудом…
Но, в общем, я настроена оптимистично. Начался новый этап «жизни, прекрасной и удивительной». Правда, здесь уже больше опасности «засосаться прозой», но что ж, «рецепт» известен, остается тем же - книги, музыка, работа…
Рада, что у тебя все благополучно кончилось. «Все печали без труда уплывают в никуда… ». И снова светит солнце. Или, наверное, больше падает снег, кутает сопки, и где-то одна из фей ловит варежкой снежинки и загадывает, сколько еще дней осталось до встречи с загадочным принцем…
Сашка, мне еще хочется написать тебе одно стихотворение, - почему-то в последнее время, когда я вспоминаю о тебе, вспоминается мне оно…
П. Антокольский
Нам ничего судьба не обещала.
Но, правда, грех назвать ее скупой,
Ведь где-то на разъездах и причалах
Мы все-таки встречаемся с тобой.
И вновь – неисправимые бродяги –
Соль достаем из пыльного мешка
И делим хлеб, и воду пьем из фляги
До первого прощального гудка.
И небо, небо синее такое,
Какое и не снилось никому,
Течет над нами вечною рекою
В сплетеньях веток, в солнечном дыму…
Адрес, кажется, я тебе писала. Но на всякий случай еще раз:
Волгоград -59, ул. Терновая, 22. Таня.
Здравствуй, Сашка!
Ты, наверное, уже не надеешься получить от меня письмо? Причины «обоюдные» - во-первых, твое письмо шло в два раза дольше, чем обычно. А мои причины…Если коротко – главную – там, на Терновой, 22 я другая, я не верю себе настолько, чтобы писать тебе. Я сейчас в Суровикино. Приехала на денек. Вечер. Покопалась в старых записных книжках, письмах и как будто вернулась к себе.
Хочется написать о себе, Сашка, и трудно подобрать слова, чтобы рассказать о своем душевном состоянии. Такого состояния депрессии у меня еще не было. Я оказалась настолько неподготовленной к своей новой роли, и первые дни семейной жизни меня так «выбили из колеи», что я до сих пор не могу придти в себя. Моя неудовлетворенность измучила и меня, и его, и я рада возможности вырваться и посмотреть на все это со стороны. Так что же со стороны? Вся вина на мне. Нельзя было с такими идиллиями соваться в эту область. Так страшно, когда на глазах розовое превращается в серое и вспоминаются те слова лейтенанта Шмидта – помнишь? – о которых шел когда-то разговор у нас с тобой. И твои слова о сказке и басне. А к нему у меня нет никаких претензий. Он идеален как друг и как муж. И на его фоне только смешней и несолидней кажутся мои метания.
О, я знаю, что семейная жизнь может стать если не той сказкой, то хорошей повестью. Но для этого нужно быть сильной. А я неожиданно даже для себя оказалась такой слабой. О, сколько неприятных открытий в себе! Я, кажется, почти физически ощущаю ответ на этот вечный вопрос вашей половины: откуда из таких хороших девушек берутся невыносимые жены?
Пожелай мне силы, Сашка. И посочувствуй тому парню, что мучается сейчас со мной. Он заслуживает гораздо лучшего, но… Но я остаюсь той же, делаю больно ему, и как будто стараюсь сделать все, чтобы упасть в его глазах.
Вот так, Сашка, видишь, какие мы, так что будь осторожнее с нашим родом, можешь увидеть однажды сказочное превращение – как прекрасная фея стала коварной бабой Ягой!
Может, пойду работать, все будет проще?!
А привет твой техникуму и общежитию я передала. Они помнят тебя, ждут встречу и передают тоже привет.
Спасибо тебе за зиму, за скрипящий снег и даже за сильный мороз – хотя я не успеваю протапливать печку.
Пиши мне, Сашка. Постарайся в той форме, чтобы в случае чего у моего мужа не прибавилось переживаний.
А фамилию мою ты пишешь правильно.
10. 01. 72. Таня.
Спасибо, Сашка, за твое письмо. Твой маленький совет оказался очень вовремя.
Наверное, в этом как раз и была причина моих кошмаров – я искала и не находила себя прежнюю в этих далеко не прежних обстоятельствах. Мне казалось, что я навсегда потеряла себя, и я ненавидела все, что, казалось, было этому причиной. Были моменты, когда я была, кажется, готова на все, чтобы вернуть себе право быть прежней. Да, я была близка к тому, чтобы «наломать дров»…
Пожалуй, как раз с твоего письма начался переломный момент. Нет, нельзя сказать, что я совсем уже взяла себя в руки, просто впереди появился просвет. Я уже, кажется, знаю, какой я должна быть теперь, но еще пройдет время, пока я смогу окончательно избавиться от этих кошмаров, - прихожу в себя, как после тяжелой болезни.
Ты прав и в другом, - мне нужна работа. Я знаю, если б я работала, все было бы гораздо проще. Эти стены меня сломили окончательно. Но… во-первых, в Волгограде сейчас химику очень трудно устроиться – я была и в бюро по трудоустройству, и в райкоме – «помочь ничем не можем». Есть одна возможность – химкомбинат в Заканалье, аппаратчиком, но меня это не устраивает по ряду причин. А самое главное, мне сейчас нужна дневная работа. В смену я уже работать не могу. Конечно, не обязательно по специальности – вообще нет никакой подходящей для меня работы, оказывается, январь, февраль – месяцы сокращений и приема практически нет. Смешно и грустно. А сейчас я вообще приостановила поиски – сегодня еду домой. Наверное, последний раз еду в Суровикино, наши уезжают в Сибирь, буду помогать собираться. А я остаюсь…
Вот такие мои дела, Сашка, но ты не спеши «хоронить» меня. Я еще буду писать тебе оптимистические письма, и мы еще будем вместе радоваться всему, что будет дарить нам эта странная и строгая жизнь. Я плохо выдержала одно из ее испытаний – прозой…
Напиши мне о девушке, которой ты пишешь письма, или просто помнишь.
Я жду, Сашка!
10.02.72.
Таня.
Итак, Сашка, «ищи меня, ищи меня, ищи меня по карте у озера Байкал». Да, я, точнее, мы уезжаем в Сибирь. Это будет совсем скоро, дней через десять.
Сегодня пришла весна – 1 марта. И в душе моей, кажется, тоже начало таять. Снова верится, что жизнь может быть прекрасна. Сибирь… Ведь все мечты были связаны с нею. Может, теперь она покажется мне иной? Ведь тогда так мало нужно было для счастья – запах сосны, закат над Байкалом…А теперь она и досталась мне гораздо прозаичней…
Да что об этом говорить! Многое изменилось за это время. И больше всего – я сама. Все закономерно, но все же, как мне не хватает себя прежней, той легкости, той радости жизни, той жажды жить! Нет, я больше не ищу себя прежнюю, но и новую себя еще не нашла. Зима была для меня первым испытанием, которое я плохо выдержала – испытанием прозой. Подготовочки не хватило. Слишком «надземное» воспитание, точнее, самовоспитание.
Но пришла весна. Это еще не весна, только дыхание ее, первые признаки. И душа моя как дерево, которое уже само не верило, что оживет после страшных морозов, вьюг и ветров, сломавших ветви, которое, кажется, уже и смирилось со своей участью, с удивлением начинает чувствовать в себе жизнь. И придет время, когда оно лишь вспомнит о своей слабости и прошумит листьями с укором себе и прощением. И другая зима уже не сломит его…
Но это будет еще нескоро. Весна еще только начинается, и мне еще трудно.
Там рядом будут люди, которые любят и верят в меня. Мама, папа (они на днях переехали туда), брат, сестра, которая всегда была для меня большим, чем просто близкий человек, и, конечно, муж. Эта зима была еще большим экзаменом для наших чувств и понимания. Его мы выдержали.
В общем, горизонт светлеет.
А Волгоград останется городом, в который возвращаются – городом юности. А теперь нам пора проститься с ним, как пора проститься со своей юностью.
Прости мне, Сашка, что я не поздравила тебя с твоим праздником. Было такое время, что я вспомнила о нем лишь 23 февраля. Зато я поздравляю тебя с весной, которая идет уже и ваши края. Пусть она несет тебе радость.
Жди весточки из Сибири.
Таня.
Сашка, ты помнишь, - когда-то ты подарил мне город? Я его вижу и сейчас и буду беречь долго. Сегодня я хочу тоже сделать тебе подарок. Я дарю тебе самое большое, что есть у меня и было уже давно, и верю, будет очень долго, я дарю тебе Ромена Роллана. Если когда-то ты захочешь встретиться со мной – поговорить или помолчать, мы можем встретиться на его страницах. Может, мы встретимся еще и в жизни, какой я буду перед тобой? По крайней мере, я в жизни буду во власти слишком многих условностей, чтобы за то короткое время встречи ты смог найти во мне прежнюю. Прежней и настоящей – я буду с тобой, когда перед тобой будет раскрыта книга Р.Роллана. Любая. А если ты захочешь – и сможешь – встретиться со мной сейчас, то это должны быть «Воспоминания». В моей записной книжке уже много интересного из этой книги. Я не напишу тебе ни одной из этих мыслей. Они не мои. Но они становятся той осью, которая снова выпрямляет меня. Ты рад за меня? Тут есть и твоя доля – письмо твое значило много.
Теперь ты можешь не бояться за меня, и если самого когда-нибудь покинет то, на чем держится наше существование, то пусть мой пример поможет тебе снова встать на ноги.
Сейчас, когда я «проснулась», мне часто будет не хватать тебя – столько открытий, поделиться которыми можно бы только с тобой. Не потому что у тех, кто рядом, нет интереса к моим мыслям, а потому, что это та сфера, где большего единомышленника, чем ты, у меня еще не было. Но, Сашка, так складываются обстоятельства, что нам придется прекратить переписку. Я смогла порвать «паутину прозы», но паутину условностей, кажется, рвать гораздо труднее и болезненней. И все же я верю, что это временное явление.
Я верю в это сейчас больше, чем когда-либо (продолжаю после большого перерыва). Мы встретимся с тобой и еще посмотрим в глаза друг другу. И я верю, что ни мне, ни тебе не придется отвести взгляда.
Не думай о причине – это несущественно рядом с тем, что объединяет нас.
Впереди большая жизнь, и у нас с тобой в ней одна и та же ось. И это – главное.
Я буду рада тому дню, в который твои пути-дороги приведут тебя к нам.
А Сибирь вообще – это здорово!
До свидания, Сашка! Пусть будут светлыми твои дни!
Улыбнись, Сашка! До встречи!
28.06.72. Таня.
......................
Встретились они через 35 лет после этого письма. Кто догадается, какова их судьба, какими они стали? Не знаю, как кому, а мне это интересно. Если у человека есть нравственный стержень, определяющий его поступки, поведение в нашей жизни, то он обязательно останется прежним. Понятно, что речь идет о внутреннем мире. Физическое состояние не молодого человека наверняка определяет и его мысли. Кроме того, их окружают дети и внуки. Когда они переписывались, им было по 19-20 лет, для нынешних Татьяны и Александра это – совсем юный возраст. Все-таки не зря этот жанр литературы выделили отдельно и назвали эпистолярное творчество. В письмах часто выражают сокровенные мысли, житейские детали, что важно для характеристики эпохи. Возможно, нынешнему молодому человеку не столь интересна советская действительность, но мыслящему человеку всегда интересно, как и о чем размышляли люди в разные времена.
Надеюсь все же, что мне удастся сравнить, как думали наши герои в советское время и как они думают сегодня. Они вновь стали переписываться, тем более, сегодня это сделать проще – письма не пропадут в каком-нибудь затопленном сарае или сгоревшем почтовом ящике. Есть Интернет – великое изобретение человечества. А надежда всегда остается, если человек жив.
Письма с Севера: http://proza.ru/2009/04/25/865