В мае 1942 года, у стен Керчи, разгорелись, ожесточённые бои. Почти целая армия Советских бойцов, не успевшая переправиться на кавказский берег, спустилась под землю, в каменоломни Аджимушкая, чтобы оттуда продолжать борьбу с фашистами. Отважные войны закрепились в многокилометровом лабиринте катакомб на глубине до тридцати метров.
Остатки отдельного разведывательного батальона, в количестве пяти человек, отступая, зарыли в центре города полторы тонны взрывчатки. Взорвали всё, что можно, а просто так в пустую тратить тол, было до боли в сердце жалко.
Пригодится – решили ребята. Они были уверенны, что все ровно, чтобы не случилось, рано или поздно, они вернутся в Керчь и заберут своё «добро». Движимые общим потоком армии отступающих солдат, разведчики тоже решили спуститься вниз, под землю. Оставили старую, ведавшую виды машину наверху, возле лаза в шахту. Сняли клеммы с аккумулятора и присобачили растяжку с гранатой к педали газа.
– Пуст едэт нэмэц, прямо на тот свэт, к чёрту в ад, – бормотал себе под нос молодой чернявый шофёр, осторожно прикручивая кусок проволоки к лимонке.
Несмотря на весну, жара стояла страшная. Не ветерка, не дождика. Только вылезшие недавно зелёныё листочки, желтели, сохли и сворачивались в трубочки, опадали вертолётиками, бешено крутясь, после каждого очередного взрыва. Как осенью, летели вниз на землю. Люди падали замертво, изнемогая от жары и невероятных физических и моральных перегрузок.
Спустившись в низ, начали искать место, где им кинуть свои измученные тела на отдых. «Душа всё стерпит, но тело, как механизм, машина, тоже выходит из строя, требует ухода, заправки горючим, водой, да и просто отдыха», – думал про себя красивый, высокий, весёлый солдат – Сандро из Тбилиси. Так он представлялся, всем кого встречал на войне и даже начальству.
–Да здесь хорошо, прохладно, канонады не слышно. Тихо, как будто нет войны. Темнота, – почему-то шёпотом разговаривали между собой солдаты, спустившись поглубже, в самый низ каменоломен.
–В могиле тоже тихо, сыро и темно, – бурчали недовольные люди.
– Будэм, как в погребе фрукты с овощами в банках салёно-маринованные сохраняться тут, пока немец не надоест сверху загорать и в море без трусов купаться! – заливал повеселевший грузин.
– Почему говорят ад под землёй? Ад там, наверху: там пекло и пытки. Там черти идут по наши души! – сказал усатый старшина и сплюнул на каменный пол.
– Ой, башкой – стены снёс слой. Как хочу к жене домой, в койку тёплую залезть, отдохнуть и сверху влезть! – заговорил стихами парень из Сибири.
Все дружно засмеялись.
– Всё, хватит бегать. Здесь остановимся. Везде одинаково плохо, а тут вроде не сыро. А то так и до центра земли дойдём, к Люциферу ну обед, – рассуждал комбат.
Разведчики начали устраиваться прямо на земле, в одной из небольших комнат, вырытых в стороне от общего прохода. Быстро, всухомятку перекусили, и, попадали, как мёртвые, крепко уснув. Так вместе со спустившейся армией, около пятнадцати тысяч человек, остались на ночь. Люди, где посуше, организовывали госпитали, кухни, казармы, с крепким намерением жить и воевать в тылу противника.
Каменоломни имели огромные размеры. С древних времён, местные жители выпиливали ракушечник. Блоки являлись хорошим материалом для строительства. Весь город сверху, да и поселки Крыма были построены из тысячелетиями спрессованного ракушечника. Материал брали все кому не лень, так что карт и схем всех лазов, проходов и выходов не было, не считая недавних выработок. Заблудиться можно только так, шутя играючи. Многокилометровые лабиринты раскинули свои проходы, как паутина, уходили в разные стороны, в пугающую темноту и терзающую неизвестность. Что ждёт впереди? Как жить в таких условиях? Как вытерпеть все те испытания, которые принесла людям злодейка судьба? А надо не только жить, но и воевать: бить фашиста до конца.
Проснулись рано, от холода: даже не утром, ночью. Все дружно закашляли, зачихали, зашмыгали носами, дрожа от холода и сырости. С потолка часто капало, одежда стала влажной, по ногам бегали голодные, обнаглевшие крысы.
– Пошла ты зверюга. Во лошадь – больше собаки!– громко ругался старшина, пытавшийся поджечь, отсыревший табачок.
– Мне здэсь нэ нравится. Могила оно и в Африка могила! – ворчал, окоченевший Сандро. – Давай командыр, дальше отступать будым. Лучше жарко, чем так. Домой хочу, на Кавказ, к мама-джан
– Да, жар костей не ломит. Да отступать то некуда, кругом море. Летать не умеем. Столько не проплывём. Да и боец, раненный, якорем потянет! – сказал, как отрезал комбат.
– Точно Иваныч, надо попробовать. Зачем заживо себя хоронить? Мы же спецназ, прорвёмся. Пехота, пехота, Крым прошли ещё охота. Не пропадём.
– А я вообще человек южный. Я здэсь бысрэй копыта откину, чем наверху. Давай командыр, разберём борта на грузовике, накачаем камеры, привяжем их, плот получится, и поплывём ко мне домой в гости, на Кавказ, к мама-джан! – горячо убеждал шофёр.
– Сколько камер то у тебя?
– С запаской пять штука, да тры борт, не плот будэт, а Титаник! Нэ потонэм, мамой-джан клянусь, биджо! Давай быстро башка думай, камандыр
– Ну, ты молодец, запасливый! Действуй дорогой. С Богом! Бери помощников и вверх! – приказал комбат.
– Служу Грузинскому народу! – без акцента выпалил Сандро.
– Давай, давай, нашутишься на свою голову.
– Нам ещё одного поэта, для полного комплекта не хватало. Давай братва бегом, а то скоро светает. Трудней днём будет прорваться.
Вылезли как кроты на поверхность, в лицо пахнуло жаром, как в русской бане. Такое чувство, что ночи не было и это не рассвет, а закат. Солнце медленно, как будто нехотя, выходило из-за сопки, алое, как кровь наливалось золотом. Пахло полынью и выезженной землёй. Впереди что-то горело, и шёл чёрный дым. Кругом грохотало. Такое чувство, что это настоящий гром. Молнии вырывались от земли, но долгожданного дождя не было. Это немецкие дивизии, добивали разрозненные остатки наших войск. Машина стояла на месте, как верный пёс, дожидалась своего хозяина. Солдаты осторожно разминировали грузовик.
Сандро сбегал вниз, помочь вынести раненного. Светало. Солнце наполовину вылезло, освещая израненную землю. Еще полчаса, от силы час и раскалённый шар разбудил бы всё ещё пока живое. Прорваться стало бы практически невозможно.
– Быстрей, быстрей, – командовал комбат, – заводи. Поехали!
Машина не заводилась, тишина, жутко давила на голову. Гром затих
– Тишина. Жрать пошёл немец, у них всё по расписанию.
–Да заткнись ты. Не заводится сволочь!
– Да ты клемму накинь, дубина. Я не шофёр и то больше тебя разбираюсь!
– Отставить, трёп. Действуем спокойно, как учили! – завёлся командир.
Шофёр быстро накинул зажим на аккумулятор, заскочил в кабину. Машина с полуоборота завелась.
–Учись сопляк! Главное руководство. Чтобы вы без комбата делали?
– Ты Сандро, когда боишься и спешишь, очень хорошо по-русски выражаешься, как наш старшина, а про главное забываешь. А что главное? – зубоскалил Иваныч.
–Не бояться и вовремя смыться! Давай дорогой, давай, поехали, а то на тот свет опоздаем.
Машина, осторожно переваливаясь с бока, набок выехала на просёлочную дорогу, избитую танками, взрывами и тысячами, миллионами солдатских истоптанных сапог.
– Ну, держись! – сказал Сандро и вдавил ногу до отказа в педаль акселератора. Полуторка как чайка понеслась к морю.
Кругом творилось, что-то ужасное. Травы не было: всё выгорело… Пустыня. На земле валялось много убитых. Ехали молча. Все понимали, что погибшим уже нельзя помочь. Это наверно чудовищно так говорить, но груды человеческой плоти были похожи на кучи мусора, будто давно забытые кем-то. Рваное, закопчённое тряпьё, ещё тлело, изредка вспыхивая ярким пламенем. Обувь, железо, тела, тела, тела, кровь, кровь, кровь, горе, ужас, смерть! В сторону налетевшего воронья, старались не смотреть, потому что там было сплошное, палённое, человеческое мясо.
Машину заметили гитлеровцы. Начали обстреливать. Сандро, вдавив ногу в педаль, выпучив свои чёрные глазищи, мастерски объезжал воронки, горевшую технику и трупы, трупы, трупы. Впереди показалась синяя полоска сверкающего моря, как спасительный маяк, указывала единственный путь к жизни. Осколками выбило лобовое стекло, поцарапало лицо, кровь заливала лицо водителя. Сандро рукавом вытирал глаза, продолжая нестись навстречу жизни. С ходу, с горы, по булыжникам и выступающим острым камням, по бездорожью, подъехали на берег Керченского пролива. Машина заглохла. Задний мост вместе с колёсами лежали нескольких метрах.
– Слава Богу, доехали, тика в тику!
– Ну, ты даёшь. Обалдеть. Чуть в штаны не наложил! – кричал бледный комбат.
– Все целы? Никого не зацепило? Никто не слетел с кузова? Быстрей собираем плот! – суетились напуганные солдаты.
С право и слева шёл бой. Да не бой, а бойня. Немцы добивали с пулемётов, бежавших, и пытающихся спастись вплавь солдат. Которые на досках, тазиках, на оторванных заборах и воротах, на чём угодно, пытались спастись от свинцового дождя. Вся прибрежная полоса была завалена обмундированием, новыми сапогами, тушёнкой, провизией, новенькими автоматами, трупами.
– Где это всё было раньше, не понятно? А мы оборванные, голодные, безоружные воевали! – ругался старшина.
Спустили плот на воду. Положили сверху раненного бойца. Сняли обмундирование, чтоб легче было плыть. И в чём мать родила, отчалили от крымского берега. Несмотря на духоту, вода обожгла тела холодом. Как будто тысяча иголок вонзилось в солдат, заставляя ещё сильней грести руками и ногами. Сверху над обрывом показались мотоциклисты.
– По ходу за нами гнались, а мы и не заметили.
Развернули пулемёты и начали поливать нас сверху огненным, смертельным душем.
– Глянь, как мы вовремя отчалили. Дай-ка я с ними попрощаюсь, едрит тебя через коромысло!– начал стрелять по мотоциклеткам озверевший старшина, раскачивая хрупкий плот.
– Отставить! Своих мужиков зацепишь. Греби лучше, а то к берегу течением сносит.
– Грэби рэбята, на Кавказ. На Кубани наши – Советские. Как я хочу домой! – пыхтел, работая ногами и руками Сандро.
Казалось, что плот стоит на месте. Разведчики выдохлись. Гребли из последних сил. Энергия покидала их. Плот стало сносить к крымскому берегу. Всех кого прибило обратно, немцы не щадили. В плен не брали никого, добивали полуживых, измождённых солдат на скалистом берегу.
– Двое гребут, двое отдыхают, ни на секунду не останавливаемся! – командовал майор.
Но ни чего не помогало. Плот медленно сносило к берегу. Вода вокруг плота закипела, от без прерывных пулемётных очередей. Люди гребли на грани возможного, борясь, снова и снова за свои хрупкие жизни. Сибиряк взмолился:
– Господи помоги! Отче наш, иже иси на небеси. Да светится имя Твое, да будет воля Твоя. Как на небиси, так и на земли. Хлеб наш насущный Даш нам днесь. И оставь долги наши, как и мы оставляем должникам нашим. И не введи нас во иссушение, но избавь от лукавого! Во имя Отца и Сына и Святого духа аминь!
Подул ветер с полуострова. Плыть стало легче. К вечеру отчётливо показался берег Тамани. В ребятах проснулось второе дыхание, с новой силой стали работать руками и ногами. Появилась надежда.
– Смотри, помогает, а я думал, у тебя крыша поехала. Часто на моём пути люди с ума сходили в экстремальных ситуациях. Не верил я в Бога, дурак, коммунист хренов, – сопел уставший, запыхавшийся комбат. – Останусь, жив, покрещусь. Буду и в Бога и в партию верить.
– Бьёмся за Родину за Сталина, про себя думаем, Господи спаси и сохрани! Кто поможет, кроме Него, никто?! Я по себе знаю, – рассуждал разговорившийся раненный.
– Да, чуть что, Господа вспоминаем, – поддержали разговор спецназовцы.
– Всё, больше не могу, хочу сдохнуть быстрей! – простонал Сандро.
– Ты, что уже домой, к мамочке не хочешь?
– Почему не хочу?! Так хочу, аж плачу и хохочу!
– Не знаю, почему не хочешь. Греби, приказываю, а то расстреляю!
– Пальцем что ли? Оружие всё на дне. Пусть рыбы стреляют снизу по нашему хозяйству!
– Отставить разговоры! Давай сынки, давай, чуть-чуть осталось, вот он вот!
Разведчики упёрлись в мягкий песок Тамани. В глазах помутилось, мелькали яркие искорки, как салюты на Красной площади, выстрелянные из тысячи пушек, в честь пятерых спасшихся солдат. Вытащили раненного бойца и, не проронив ни слова, все попадали на тёплый песочек Таманского полуострова. Потеряли сознание, а может быть, просто уснули, крепким сном. Комбату снилось, как он пошёл в храм. Молился, боясь, что накажут на парткоме. Сандро, снилась мама. Как она гладила его почти белые, посидевшие волосы, и нежно шептала: « Живой, слава Богу, живой!» За большим столом сидели фронтовые друзья, родственники, соседи и пели песню – «Милая моя Сулико». Парню из Сибири, приснилась бабушка, которая стояла на коленях, пред иконами и молилась: «Спасибо, Господи, что услышал мои молитвы и спас моего любимого внучка, Андрушу!» А на заснеженной рядом с домом улице, слышалось, как играет гармошка и звонкий голос любимой девушки, красиво поёт: «Ой, мороз, мороз, не морозь меня, не морозь меня, моего коня, моего коня златогривого!» Старшине снилась река Волга, на которой он вырос. Как он плывёт на плоту, гребёт, гребёт, а не с места. А на берегу стоит в белой с кружевами кофточке, его девушка, которая провожала его на фронт и машет светленьким платочком. Догребу, обязательно женюсь, сына родит, заживём! Споём на моей свадьбе: «Шаланды полные кефали, в Одессу Сеня приводил, и все биндюжники встали, когда в пивную я входил». Он бредил, бредил, неистово матерясь. А раненому не чего не синилось. Раны разъело солённой морской водой. Ему было очень больно, он стонал и тихо плакал. Маленькие слезинки медленно скатывались на окровавленные щёки и шею, оставляя чистый, белый след на его молоденьком лице, покрытым юношеским пушком.
Утром их нашли девушки с медсанбата. Плот унесло. На берегу лежало пятеро голых мужчин. Девчонки приняли их за утопленников. Много тогда выбрасывало В мае 1942 года, в районе Керчи, шли ожесточённые бои. Почти целая армия Советских бойцов, не успевшая переправиться на кавказский берег, спустилась под землю, – в каменоломни Аджимушкая, чтобы оттуда продолжать борьбу с фашистами. Отважные войны закрепились в многокилометровом лабиринте катакомб на глубине до тридцати метров.
Остатки отдельного разведывательного батальона, в количестве пяти человек, отступая, зарыли в центре города полторы тонны взрывчатки. Взорвали всё, что можно, а просто так в пустую тратить тол, было до боли в сердце жалко.
Пригодится – решили ребята. Они были уверенны, что все ровно, чтобы не случилось, рано или поздно, они вернутся в Керчь и заберут своё «добро». Движимые общим потоком армии отступающих солдат, разведчики тоже решили спуститься вниз, под землю. Оставили старую машину наверху, возле лаза в шахту. Сняли клеммы с аккумулятора и закрепили растяжку с гранатой к педали газа.
– Пуст едэт нэмэц, прямо на тот свэт, к чёрту в ад, – бормотал себе под нос молодой чернявый шофёр, осторожно прикручивая кусок проволоки к лимонке.
Несмотря на весну, жара стояла страшная. Ни ветерка, ни дождика. Только вылезшие недавно зелёныё листочки, желтели, сохли и сворачивались в трубочки, опадали вертолётиками, бешено крутясь, после каждого очередного взрыва. Как осенью, летели вниз на землю. Люди падали замертво, изнемогая от жары и невероятных физических и моральных перегрузок.
Спустившись под землю, начали искать место на отдых. «Душа всё стерпит, но тело, как механизм. Машина, тоже выходит из строя, требует ухода, заправки горючим, водой, да и просто отдыха», – думал про себя красивый, высокий, весёлый солдат – Сандро из Тбилиси. Так он представлялся, всем кого встречал на войне.
–Да здесь хорошо, прохладно, канонады не слышно. Тихо, как будто нет войны. Темнота, – почему-то шёпотом разговаривали между собой солдаты, спустившись поглубже, в самый низ каменоломен.
–В могиле тоже тихо, сыро и темно, – бурчали недовольные люди.
–Будэм тут, как в погребе фрукты с овощами в банках салёно-маринованные сохраняться, пока немец не надоест сверху загорать и в море купаться! – заливал повеселевший грузин.
– Почему говорят ад под землёй? Ад там, наверху: там пекло и пытки. Там черти идут по наши души! – сказал усатый старшина и сплюнул на каменный пол.
– Ой, башкой – стены снёс слой. – заговорил стихами парень из Сибири.
Все дружно засмеялись.
– Всё, хватит бегать. Здесь остановимся. Везде одинаково плохо, а тут вроде не сыро. А то и до центра земли дойдём, к Люциферу на обед, – рассуждал комбат.
Разведчики начали устраиваться прямо на земле, в одной из небольших прёмах, вырытых в стороне от общего прохода. Быстро, всухомятку перекусили, и, попадали, как мёртвые, крепко уснув. Вместе со спустившейся армией, около пятнадцати тысяч человек, остались на ночь. Люди, где посуше, организовывали госпитали, кухни, казармы, с крепким намерением жить и воевать в тылу противника.
Каменоломни имели огромные размеры. С древних времён, местные жители выпиливали ракушечник. Блоки являлись хорошим материалом для строительства. Весь город сверху, да и поселки Крыма были построены из тысячелетиями спрессованного ракушечника. Материал брали все кому не лень, так что карт и схем всех лазов, проходов и выходов не было, не считая недавних выработок. Заблудиться можно только так, шутя играючи. Многокилометровые лабиринты раскинули свои проходы, как паутина, уходили в разные стороны, в пугающую темноту и терзающую неизвестность. Что ждёт впереди? Как жить в таких условиях? Как вытерпеть все те испытания, которые принесла людям злодейка судьба? А надо не только жить, но и воевать: бить фашиста до конца.
Проснулись рано, от холода: даже не утром, ночью. Все дружно закашляли, зачихали, зашмыгали носами, дрожа от холода и сырости. С потолка часто капало, одежда стала влажной, по ногам бегали голодные, обнаглевшие крысы.
– Пошла ты зверюга. Во зараза – больше собаки!– громко ругался старшина, пытавшийся поджечь, отсыревший табачок.
– Мне здэсь нэ нравится. Могила она и в Африка могила! – ворчал, окоченевший Сандро. – Давай командыр, дальше отступать будым. Лучше жарко, чем так. Домой хочу, на Кавказ, к мама-джан
– Да, жар костей не ломит. Отступать то некуда, кругом море. Летать не умеем. Столько не проплывём. Да и боец, раненный, якорем потянет! – сказал, как отрезал комбат.
– Точно Иваныч, надо попробовать. Зачем заживо себя хоронить? Мы же спецназ, прорвёмся. Пехота, пехота, Крым прошли ещё охота. Не пропадём.
– А я вообще человек южный. Я здэсь бысрэй копыта откину, чем наверху. Давай командыр, разберём борта на грузовике, накачаем камеры, привяжем их, плот получится, и поплывём ко мне домой в гости, на Кавказ, к мама-джан! – горячо убеждал шофёр.
– Сколько камер то у тебя?
– С запаской пять штука, да тры борт, – не плот будэт, а Титаник! Сразу нэ потонэм, мамой-джан клянусь, биджо! Давай быстро башка думай, камандыр
– Ну, ты молодец, запасливый! Действуй дорогой. С Богом! Бери помощников и вверх! – приказал комбат.
– Служу Грузинскому народу! – без акцента выпалил Сандро.
– Давай, давай, нашутишься на свою голову.
– Давай братва бегом, а то скоро светает. Трудней днём будет прорваться.
Вылезли на поверхность, в лицо пахнуло жаром, как в русской бане. Такое чувство, что ночи не было и это не рассвет, а закат. Солнце медленно, нехотя, выходило из-за сопки, алое, как кровь, наливалось золотом. Пахло полынью и выезженной землёй. Впереди что-то горело, и шёл чёрный дым. Кругом грохотало. Такое чувство, что это настоящий гром. Молнии вырывались от земли, но долгожданного дождя не было. Это немецкие дивизии, добивали разрозненные остатки наших войск. Машина стояла на месте, как верный пёс, дожидалась своего хозяина. Солдаты осторожно разминировали грузовик.
Сандро сбегал вниз, помочь вынести раненного. Светало. Солнце наполовину вылезло, испуганно освещая израненную землю. Еще полчаса, от силы час и раскалённый шар разбудил бы всё ещё пока живое. Прорваться стало бы практически невозможно.
– Быстрей, быстрей, – командовал комбат, – заводи. Поехали!
Машина не заводилась. Тишина, жутко давила на голову. Гром затих.
– Тишина. Жрать пошёл немец, у них всё по расписанию.
– Да заткнись ты. Не заводится сволочь!
– Ты клейму накинь, дубина. Я не шофёр и то больше тебя разбираюсь!
– Отставить, трёп. Действуем спокойно, как учили! – завёлся командир.
Шофёр быстро накинул зажим на аккумулятор, заскочил в кабину. Машина с полуоборота завелась.
–Учись, сопляк! Главное руководство. Чтобы вы без комбата делали?
–Ты, Сандро, когда боишься и спешишь, очень хорошо по-русски выражаешься, как наш старшина, а про главное забываешь. А что главное? – зубоскалил Иваныч.
–Не бояться и вовремя смыться! Давай дорогой, давай, поехали, а то на тот свет опоздаем.
Машина, осторожно переваливаясь с бока набок, выехала на просёлочную дорогу, избитую танками, взрывами и тысячами, солдатских истоптанных сапог.
– Ну, держись! – сказал Сандро и вдавил ногу до отказа в педаль акселератора. Полуторка как чайка понеслась к морю.
Кругом творилось, что-то ужасное. Травы не было: всё выгорело… Пустыня. На земле валялось много убитых. Ехали молча. Все понимали, что погибшим уже нельзя помочь. Это наверно чудовищно так говорить, груды человеческой плоти были похожи на кучи мусора, давно забытые кем-то. Рваное, закопчённое тряпьё, ещё тлело, изредка вспыхивая ярким пламенем. Обувь, железо, тела, тела, тела, кровь, кровь, кровь, горе, ужас, смерть! В сторону налетевшего воронья, старались не смотреть, потому что там было сплошное, палённое, человеческое мясо.
Машину заметили гитлеровцы. Начали обстреливать. Сандро, выпучив свои чёрные глазищи, мастерски объезжал воронки, горевшую технику и трупы. Впереди показалась синяя полоска сверкающего моря, как спасительный маяк, указывала единственный путь к жизни. Осколками выбило лобовое стекло, поцарапало лицо водителя, кровь мешала смотреть на дорогу. Сандро рукавом вытирал глаза, продолжая нестись навстречу жизни. С ходу, с горы, по булыжникам и выступающим острым камням, по бездорожью, подъехали на берег Керченского пролива. Машина заглохла. Задний мост вместе с колёсами лежали нескольких метрах.
– Слава Богу, доехали, тика в тику!
– Ну, ты даёшь. Обалдеть. Чуть в штаны не наложил! – кричал бледный комбат.
– Все целы? Никого не зацепило? Никто не слетел с кузова? Быстрей собираем плот! – разговаривали между собой напуганные солдаты.
Справа и слева шёл бой. Да не бой, а бойня. Немцы добивали с пулемётов, бежавших, и пытающихся спастись вплавь солдат. Которые на досках, тазиках, на оторванных заборах и воротах, на чём угодно, пытались спастись от свинцового дождя. Вся прибрежная полоса была завалена обмундированием, новыми сапогами, тушёнкой, провизией, новенькими автоматами и винтовками.
– Где это всё было раньше, не понятно? А мы оборванные, голодные, безоружные воевали! – ругался старшина.
Спустили плот на воду. Положили сверху раненного бойца. Сняли обмундирование, чтоб легче было плыть. И в чём мать родила, отчалили от крымского берега. Несмотря на духоту, вода обожгла тела холодом. Как будто тысяча иголок вонзилось в солдат, заставляя ещё сильней грести руками и ногами. Сверху над обрывом показались мотоциклисты.
– По ходу за нами гнались, а мы и не заметили.
Развернули пулемёты и начали поливать нас сверху огненным, смертельным душем.
– Глянь, как мы вовремя отчалили. Дай-ка я с ними попрощаюсь, едрит тебя через коромысло!– начал стрелять по фашистам озверевший старшина, раскачивая хрупкий плот.
– Отставить! Своих мужиков зацепишь. Греби лучше, а то к берегу течением сносит.
– Грэби рэбята, на Кавказ. На Кубани наши – Советские. Как я хочу домой! – пыхтел, работая ногами и руками Сандро.
Казалось, что плот стоит на месте. Разведчики выдохлись. Гребли из последних сил. Энергия покидала их. Плот стало сносить к крымскому берегу. Всех кого прибило обратно, немцы не щадили. В плен не брали никого, добивали полуживых, измождённых солдат на скалистом берегу.
– Двое гребут, двое отдыхают, ни на секунду не останавливаемся! – командовал майор.
Но, ни чего не помогало. Плот медленно сносило к берегу. Вода вокруг плота закипела, от беспрерывных пулемётных очередей. Люди гребли на грани возможного, борясь, снова и снова за свои хрупкие жизни. Сибиряк взмолился:
– Господи помоги! Отче наш, иже иси на небеси. Да светится имя Твое, да будет воля Твоя. Как на небиси, так и на земли. Хлеб наш насущный Даш нам днесь. И оставь долги наши, как и мы оставляем должникам нашим. И не введи нас во иссушение, но избавь от лукавого! Во имя Отца и Сына и Святого духа аминь!
Подул ветер с полуострова. Плыть стало легче. К вечеру отчётливо показался берег Тамани. В ребятах проснулось второе дыхание, с новой силой стали работать руками и ногами. Вернулась надежда на спасение.
– Смотри, помогает, а я думал, у тебя крыша поехала. Часто на моём пути люди с ума сходили в экстремальных ситуациях. Не верил я в Бога, дурак, коммунист хренов, – сопел уставший, запыхавшийся комбат. – Останусь, жив, покрещусь. Буду и в Бога и в партию верить.
– Бьёмся за Родину за Сталина, про себя думаем, Господи спаси и сохрани! Кто поможет, кроме Него, никто?! Я по себе знаю, – рассуждал разговорившийся раненный.
– Да, чуть что, Господа вспоминаем, – поддержали разговор спецназовцы.
– Всё, больше не могу, хочу сдохнуть быстрей! – простонал Сандро.
– Ты, что уже домой, к мамочке не хочешь?
– Почему не хочу?! Так хочу, аж плачу и хохочу!
– Не знаю, почему не хочешь. Греби, приказываю, а то расстреляю!
– Пальцем что ли? Оружие всё на дне. Пусть рыбы стреляют снизу по нашему хозяйству!
– Отставить разговоры! Давай сынки, давай, чуть-чуть осталось, вот он вот!..
Разведчики упёрлись в мягкий песок Тамани. В глазах помутилось, мелькали яркие искорки, как салюты на Красной площади, выстрелянные из тысячи пушек, в честь пятерых спасшихся солдат. Вытащили раненного бойца и, не проронив ни слова, все попадали на тёплый песочек Таманского полуострова. Потеряли сознание, а может быть, просто уснули, крепким сном. Комбату снилось, как он пошёл в храм. Молился, боясь, что накажут на парткоме. Сандро, снилась мама. Как она гладила его почти белые, посидевшие волосы, и нежно шептала: « Живой, слава Богу, живой!» За большим столом сидели фронтовые друзья, родственники, соседи и пели песню – «Милая моя Сулико». Парню из Сибири, приснилась бабушка, которая стояла на коленях, пред иконами и молилась: «Спасибо, Господи, что услышал мои молитвы и спас моего любимого внучка, Андрушу!» А на заснеженной рядом с домом улице, слышалось, как играет гармошка и звонкий голос любимой девушки, красиво поёт: «Ой, мороз, мороз, не морозь меня, не морозь меня, моего коня, моего коня златогривого!» Старшине снилась Одесса, где он вырос. Как он плывёт на плоту, гребёт, гребёт, а не с места. А на берегу стоит в белой с кружевами кофточке, его девушка, которая провожала его на фронт и машет светленьким платочком. Выживу, обязательно женюсь, сына родит, заживём! Споём на моей свадьбе: «Шаланды полные кефали, в Одессу Сеня приводил, и все биндюжники встали, когда в пивную я входил». Он бредил, бредил, неистово матерясь. А раненому не чего не синилось. Раны разъело солённой морской водой. Ему было очень больно, он стонал и тихо плакал. Маленькие слезинки медленно скатывались на окровавленные щёки и шею, оставляя чистый, белый след на его молоденьком лице, покрытым юношеским пушком.
Утром их нашли девушки с медсанбата. Плот унесло. На берегу лежало пятеро голых мужчин. Девчонки приняли их за утопленников. Много тогда выбрасывало трупов на берег. Спецназовцы не подавали никаких признаков жизни. Позвали солдат с похоронной команды. Принесли носилки, начали загружать.
– Молоденькие совсем. Жалко. А почему без одежды? Наши ни наши, не понятно? – шептались между собой санитарачки.
Вдруг, о ужас, мужики застонали. Начали просыпаться. Старшина тихо матирился. Бойцы от стыда начали ладошками и какими-то щепками и травой прикрывать свою наготу.
– Живые, живые, да наши, наши это. Слышь, как матом кроет. Да ещё целоваться лезет, ели живой.
– Вы что, одурели девки? Не можете мёртвого от живого отличить?
– Так стыдно к голым подходить. Да и не похожи они на живых, сине-зелённые, как крокодилы.
– Хорош, болтать девчата. В медсанбат их. Не дай Бог, помрут. Как доплыли? Откуда приплыли, не понятно? Лодки нет, одежды нет, оружия нет, может это шпионы? – рассуждал подошедший офицер.
– В госпитале разведчиков подлечили. У всех, кроме Сибиряка, была ангина или воспаление лёгких. Долго выясняли личности. Документы утонули вместе с одеждой. Хорошо, что комбат Иваныч, каким-то чудом, сохранил свой залитый кровью, размытый Керченской водой, похожий на тряпку, партбилет. Короче всё хорошее, что было в госпитале, быстро закончилось. Отпусков им конечно не дали. Раскидали всех по разным воинским частям. Больше они не увиделись. Так Сандро не попал домой к мамочке до самого окончания войны. Посмотрел в сторону Кавказских гор, вздохнул всей грудью, развернулся и поехал на новой «Полуторке» в обратную сторону: за победой – на Берлин.
***
Прошло шестьдесят лет. Сандро, ой, извините, Александр Константинович, выехал из Тбилиси в Крым. На «Жигулях–копейке», со своим молодым другом Альзором, с которым они вместе работали в учебном комбинате, инструкторами по обучению вождению автомобилей. Доехали быстро, без проблем и приключений. В порту Кавказ встали в длинную очередь, на паромную переправу. Александр Константинович вышел из машины, в лицо подул прохладный, морской ветерок. Фронтовик сделал шаг к морю, на глазах выступили слёзы, сердце бешено забилось, нахлынули былые воспоминания. Он отчётливо вспомнил, всё пережитое им в то страшное время. Он пошатнулся, к горлу подступил комок. Подошёл Альзор, взял его под руку, взволнованно посмотрел в глаза другу.
–Что с тобой Константиныч, тебе плохо?
– Нэт, нэт дорогой всё нормално. Вспомнилось, как весной сорок второго, я на своём пароме сдэсь плавал. Вон с той стороны, сюда на ножной дрезине приплыли, – показал пальцем ветеран в сторону Крыма.
– Не знал, что ты так хорошо плаваешь.
– Да я вообще плават нэ умею. Воды боюсь с тэх пор, как смэрти. Очень жить хотэлось. Тянуло на этот берег, как могнытом, вот и притянуло наш плот к кавказскому, родному берегу. Слава Богу! Он нам тогда хорошо помог!
Заехали на автомобильный паром. Константинович вышел на верхнюю палубу и тихо, молча, смотрел на жёлтый, лунный берег Керченского полуострова. Вцепившись в поручни, с тревогой вспоминал, как тогда, шестьдесят лет назад он с товарищами форсировал этот пролив совсем другим способом.
–Вах, вах, как жив, остался не пойму до сих пор? – вздыхал старый герой.
В Керчи решили остановиться на пару дней.
– Давай Альзор, здэс на пару днэй тормознёмся. Места посмотрим, где воевал. Да и дела у меня здэс ещё с войны остались.
–Ну, ты деловой Константиныч! Женщина что ли?
– Какая женщина? Я свою Сулико люблю. Нэ, на какую женщина нэ хочу мэнать! Поехали к таксистам. Они всё знают, найдут нам мэсто, где отдохнуть.
Поехали к стоянке такси.
На обочине стояло несколько жёлтых «Волг», с квадратиками на дверях.
– Слушай дорогой! – Константиныч, обратился, подойдя, к седовласому, пожилому таксисту. – Здравствуй. Понэмаешь, я здэс воевал. Хотэл посмтрет чуть-чуть былые места. Помоги, надо на ночь остановиться.
– Как не понять? Конечно, понимаю. Поехали ко мне, – не задумываясь, ответил таксист. – Я тоже воевал. Фронтовик фронтовику всегда должен помогать. У меня остановитесь, без проблем. Живи, сколько хочешь. Жена рада будет, не переживай. Тебя как зовут?
– Сандро.
– И меня Саша. Тёзки значит – хороший знак. Езжайте за мной. Мой дом рядом.
Загнав Жигули в маленький уютный дворик, сверху переплетённый лозой винограда. Отдохнули с дороги. Сходили в летний душ. Решили порадовать и удивить хозяев грузинской кухней. По двору слонялся без дела мальчишка, лет четырнадцати, пятнадцати.
–Эй, малчик, иды суда! Тэбя как зовут?
– Меня не зовут, я сам прихожу. Андреем!
– Вот и хорошо, у меня здэс во время войны тоже друг был, Андо из Сибири!
– Так и я из Сибири!
– Вот видишь, нас сам Бог свёл, такое совпадение. И Андо и из Сибири! Обалдэт можно, одни тёзки кругом. Слушай биджо, покажи, где рынок, хочу стол делать. Маленький праздник хочу.
– Поехали?
– Конечно, поехали, – обрадовался мальчик.
Вечером грузины нажарили мяса с овощами. Достали вино из багажника своей машины. Хорошо выпили с доброжелательными хозяевами дома. Хозяйка поставила на стол своего домашнего вина. Приготовила местный деликатес: плов с мидиями. По двору разносился не забываемый запах Грузии и Крыма. Стол стоял в центре двора. Грозди винограда низко свисали вниз.
–А теперь попробуйте нашего, Крымского угощения! – сказала тётя Зоя.
– Мы, Керчане, мидии и сырыми едим. Местный деликатес.
– Сандро попробуй мидии! – угощал Александр Иванович гостя. – Очень вкусно, пальчики оближешь.
– Спасибо дорогой, нэ могу. Даже во время войны, ребята на костре жарили, я хоть и голодный был, но есть не смог, даже пол штука. Положили кусок железо на костёр, на него кинули ракушки, они открылись, я сразу узнал на что похоже. Прости, нэ могу, хоть вагон вина выпью, все ровно не могу!
Альзор с удовольствием кушал плов.
–Зря, Константиныч, очень вкусно.
– Хочу завтра в музэй ваш сходыт. Я заходил во время войны в катакомбы, нам так там нэ понравился. Говорят там музэй здэлали?
– Да экскурсии каждый день. Возьмите внука, пожалуйста, если можно? Пусть посмотрит пацан, как вы воевали, – попросил хозяин.
Вечерело. Приятная прохлада опустилась на милый дворик. Все захмелели и дружно запели песни. Вначале про Сулико, потом про мороз и шаланды полные кефали, которые приплывали в местный рыбный кооператив в посёлке «Старый карантин».
С самого утра поехали в Аджимушкайские каменоломни. Присоединились к группе туристов. Спустились на экскурсию в подземелье. Работник музея, седовласый мужчина, сам участник войны, очень интересно, подробно, со знанием дела, рассказывал о событиях, которые произошли здесь в мае сорок второго.
– Да, раньше так же прохладно было, только темно, – шептал заметно побледневший, разволновавшийся, Александр Константинович, – а сейчас всё видно, свет провели везде.
– А здесь, самая большая братская могила под землёй, – слышался голос экскурсовода. – Пройдемте, товарищи дальше, в следующую так называемую комнату, к колодцу, из которого добывали воду легендарные войны Аджимушкая.
Люди дружно проследовали дальше, зацепляя головами потолок. В волосах неприятно застревал раскрошившийся ракушечник.
– Осторожно товарищи, осторожно, пригибайте головы. Это ещё хорошо расширили проходы, перед открытием мемориального комплекса. Вы можете себе представить, что было раньше, когда сюда зашла армия. Все вопросы зададите, после экскурсии.
Когда рассказчик закончил перечисление номеров воинских частей, которые зашли в каменоломни Аджимушкая, Александр Константинович не выдержал.
– Слушай дорогой, почему не всех назвал? Почему ни чего, не сказал про отдельный, разведывательный, особый батальон, специального назначения, всего фронта. Мы тоже сюда заходили, но нам не понравилось. Мы переночевали и ушли. Что мы хуже других воевали, что ли? – выпалил он без акцента.
– Извините, мы знаем, что данный батальон здесь был. Только следов не осталось. Мы думали, что вы все погибли. Вы первый с тех времён, кто сообщает об этом. Вы, пожалуйста, я вас очень прошу, зайдите в центре города в музей, напишите анкету. Надо исправить это недоразумение… Несправедливо, что про вас ничего не известно. Об вас должна знать люди. Это история. Впишите свою окончательную лепту. Пусть вас знают и помнят наши дети и внуки. Ради своих погибших и живых товарищей, сделайте доброе, так всем нам нужное дело.
Поехали в центр, в музей. В кабинете директора музея, ветеран заполнил анкету. Встал, закурил сигарету, подошёл к подоконнику. Вдруг, глядя в окно, он вскрикнул:
– Слушай, уважаемый директор, я вон там, на пригорке, где домик стоит, машину толу закопал. С ребятами зарыли, когда отступали. Не хотели, чтобы немцам достался.
– Ну-ка, ну-ка, покажите где? – подбежал напуганный директор.
– Да вон там, домик ведешь? Вон, вон с трубы дым идёт. Забыл совсем, а увидел место, сразу вспомнил. Дома там раньше не было, а место, точно это, как сейчас помню. Мы как раз с центральной дороги съехали, от дурных глаз и зарыли незаметно.
Вызвали милицию, саперов. Район оцепили. Хозяева никак не хотели ломать пол и разбирать печку.
– Столько лет простояло, ещё столько же простоит. Не пущу, не дам ломать! – ругалась ошалевшая хозяйка.
– Да вы что, с ума сошли? Если рванёт, то не только ваш дом и музей снесёт, но и весь центральный район сдует, как пылинку. Вы поймите, зарыта целая машина взрывчатки, полторы тонны тола, это ж ужас! – объяснял командир сапёров.
Прибежал местный участковый, плотный майор, лет сорока. Быстро навёл порядок.
– Галя, всё успокойся, построим тебе новую печь.
– Ты что, Юра, шутишь?
– Черноморец сказал, значит, всё, так и будет! Ну, ты батя даёшь. Где же ты шлялся всё это время? Почему раньше не рассказал, про взрывчатку? А я хожу спокойно, уже двадцать лет. Думаю у меня всё нормально: порядок я навёл в своём районе. А тут такая засада: взрывчатка, в центре Керчи. Возле управления внутренних дел Украины. Всё попрут из органов, как пить дать отправят на пенсию.
– Да как-то некогда было, всё дела, дела, война, дети, работа! На фронте никто не спросил, да и не до этого было. Начали наступать, до Берлина доехал, на новой машине. Потом война кончилась, демобилизовали, пришёл домой живой, здоровый как бык. От радости и забыл наверно, – оправдывался, испугавшийся герой.
Взрывчатку достали без проблем. Она как раньше лежала в ящиках, осторожно уложенная в вырытой яме. Столько лет ждала, когда приедет Сандро и достанет её с тайника. Сапёры загрузили тол в грузовики осторожно, сопровождаемые, милицейскими машинами с сиренами и мигалками, вывезли за город и взорвали.
– Жалко, что не по назначению, не успели тогда рвануть! – подумал вслух ветеран, услышав мощный взрыв, напоминающий о страшной войне.
В музее зазвенели стёкла. На окнах и сработала сигнализация, как бы горячо благодарили старого спецназовца, за проделанную работу.
–Ну, вот и всё. Все дела сделал, можно уходить. Отвоевался. А ты Альзор говоришь женщина. У тебя одни бабы на уме. Пойдем на Керченское море, отдохнём, там женщин «море». Только воду я не полезу, страшно мне до сих пор.
Вечером все вместе пошли на море. Стройный, крепкий старик стоял на берегу со своим тёзкой и смотрел на кавказский берег.
–Саша ты, где грузина откапал? – подошёл поддатый сосед. – Ты грузин, да?
– Да я грузин!– гордо сказал и повернулся к мужчине Александр Константинович.– Сандро, из Тбилиси. Давай биджо выпьем, я тоже здэсь чуть-чуть жил, шестьдесят лет назад!
Керчь–Красноярск 2002 год
трупов на берег. Спецназовцы не подавали никаких признаков жизни. Позвали солдат с похоронной команды. Принесли носилки, начали загружать.
– Молоденькие совсем. Жалко. А почему без одежды? Наши ни наши, не понятно? – шептались между собой санитарачки.
Вдруг, о ужас, мужики застонали. Начали просыпаться. Старшина тихо матирился. Бойцы от стыда начали ладошками и какими-то щепками прикрывать свою наготу.
– Живые, живые, да наши, наши это. Слышь, как матом кроет. Да ещё целоваться лезет, ели живой.
– Вы что, одурели девки? Не можете мёртвого от живого отличить?
– Так стыдно к голым подходить. Да и не похожи они на живых, сине-зелённые, как крокодилы.
– Хорош, болтать девчата. В медсанбат их. Не дай Бог, помрут. Как доплыли? Откуда приплыли, не понятно? Лодки нет, одежды нет, оружия нет, может это шпионы? – рассуждал подошедший офицер.
– В госпитале разведчиков подлечили. У всех, кроме Сибиряка, было воспаление лёгких. Долго выясняли личности. Документы утонули вместе с одеждой. Хорошо, что комбат Иваныч, сохранил, каким-то чудом, свой залитый кровью, размытый Керченской водой, похожий на тряпку, партбилет. Короче всё хорошее, что было в госпитали, быстро закончилось. Отпусков им конечно не дали. Раскидали всех по разным воинским частям. Больше они так и не увиделись. Так Сандро не попал домой к мамочке до самого окончания войны. Посмотрел в сторону Кавказских гор, вздохнул всей грудью, развернулся и поехал на новой «Полуторке» в обратную сторону: за победой, на Берлин.
***
Прошло шестьдесят лет. Сандро, ой, извините, Александр Константинович, выехал из Тбилиси в Крым. На «копейке», со своим молодым другом Альзором, с которым они вместе работали в учебном комбинате, инструкторами по обучению вождению автомобилей. Доехали быстро, без проблем и приключений. В порту Кавказ встали в длинную очередь, на паромную переправу. Александр Константинович вышел из машины, в лицо подул прохладный, морской ветерок. Фронтовик сделал шаг к морю, на глазах выступили слёзы, сердце бешено забилось, нахлынули былые воспоминания. Он отчётливо вспомнил, всё пережитое им в то страшное время. Он пошатнулся, к горлу подступил комок. Подошёл Альзор, взял его под руку, взволнованно посмотрел в глаза другу.
–Что с тобой Константиныч, тебе плохо?
– Нэт, нэт дорогой всё нормално. Вспомнилось, как весной сорок второго, я на своём пароме сдэсь плавал. Вон с той стороны, сюда на ножной дрезине приплыли, – показал пальцем ветеран в сторону Крыма.
– Не знал, что ты так хорошо плаваешь.
– Да я вообще плават нэ умею. Воды боюсь с тэх пор, как смэрти. Очень жить хотэлось. Тянуло на этот берег, как могнытом, вот и притянуло наш плот к кавказскому, родному берегу. Слава Богу! Он нам тогда хорошо помог!
Заехали на автомобильный паром. Константинович вышел на верхнюю палубу и тихо, молча, смотрел на жёлтый, лунный берег Керченского полуострова. Вцепившись в поручни, с тревогой вспоминал, как тогда, шестьдесят лет назад он с товарищами форсировал этот пролив совсем другим способом.
–Вах, вах, как жив, остался не пойму до сих пор? – вздыхал старый герой.
В Керчи решили остановиться на пару дней.
– Давай Альзор, здэс на пару днэй тормознёмся. Места посмотрим, где воевал. Да и дела у меня здэс ещё с войны остались.
–Ну, ты деловой Константиныч! Женщина что ли?
– Какая женщина? Я свою Сулико люблю. Нэ, на какую женщина нэ хочу мэнать! Поехали к таксистам. Они всё знают, найдут нам мэсто, где кости бросить.
Поехали к стоянке такси.
На обочине стояло несколько жёлтых «Волг», с квадратиками на дверях.
– Слушай дорогой!– Константиныч обратился, подойдя, к седовласому, пожилому таксисту. – Здравствуй. Понэмаешь, я здэс воевал. Хотэл посмтрет чуть-чуть былые места. Помоги, надо на ночь остановиться.
– Как не понять? Конечно, понимаю. Поехали ко мне, – не задумываясь, ответил таксист. – Я тоже воевал. Фронтовик фронтовику всегда должен помогать. У меня остановитесь, без проблем. Живи, сколько хочешь. Жена рада будет, не переживай. Тебя как зовут?
– Сандро.
– И меня Саша. Тёзки значит – хороший знак. Езжайте за мной. Мой дом рядом.
Загнав Жигули в маленький уютный дворик, сверху переплетённый лозой винограда. Отдохнули с дороги. Сходили в летний душ. Решили порадовать и удивить хозяев грузинской кухней. По двору слонялся без дела мальчишка, лет четырнадцати, пятнадцати.
–Эй, малчик, иды суда! Тэбя как зовут?
– Меня не зовут, я сам прихожу. Андреем!
– Вот и хорошо, у меня здэс во время войны тоже друг был, Андо из Сибири!
– Так и я из Сибири!
– Вот видишь, нас сам Бог свёл, такое совпадение. И Андо и из Сибири! Обалдэт можно, одни тёзки кругом. Слушай биджо, покажи, где рынок, хочу стол делать. Маленький праздник хочу.
– Поехали?
– Конечно, поехали, – обрадовался мальчик.
Вечером грузины нажарили мяса с овощами. Достали вино из багажника своей машины. Хорошо выпили с доброжелательными хозяевами дома. Хозяйка поставила на стол своего домашнего вина. Приготовила местный деликатес: плов с мидиями. По двору разносился не забываемый запах Грузии и Крыма. Стол стоял в центре двора. Грозди винограда низко свисали вниз.
–А теперь попробуйте нашего, Крымского угощения! – сказала тётя Зоя.
– Мы, Керчане, мидии и сырыми едим. Местный деликатес.
– Сандро попробуй мидии! – угощал Александр Иванович гостя. – Очень вкусно, пальчики оближешь.
– Спасибо дорогой, нэ могу. Даже во время войны, ребята на костре жарили, я хоть и голодный был, но есть не смог, даже пол штука. Положили кусок железо на костёр, на него кинули ракушки, они открылись, я сразу узнал на что похоже. Прости, нэ могу, хоть вагон вина выпью, все ровно не могу!
Альзор с удовольствием кушал плов.
–Зря Константиныч, очень вкусно.
– Хочу завтра в музэй ваш сходыт. Я заходил во время войны в катакомбы, нам так там нэ понравился. Говорят там музэй здэлали?
– Да экскурсии каждый день. Возьмите внука, пожалуйста, если можно? Пусть посмотрит пацан, как вы воевали, – попросил хозяин.
Вечерело. Приятная прохлада опустилась на милый дворик. Все захмелели и дружно запели песни. Вначале про Сулико, потом про мороз и шаланды полные кефали, которые приплывали в местный рыбный кооператив в посёлке «Старый карантин».
С самого утра поехали в Аджимушкайские каменоломни. Присоединились к группе туристов. Спустились на экскурсию в подземелье. Работник музея, седовласый мужчина, сам участник этих событий, очень интересно, подробно, со знанием дела, рассказывал о событиях, которые произошли здесь в мае сорок второго.
– Да, раньше так же прохладно было, только темно, – шептал заметно побледневший, разволновавшийся, Александр Константинович, – а сейчас всё видно, свет провели везде.
– А здесь, самая большая братская могила под землёй, – слышался голос экскурсовода. – Пройдемте, товарищи дальше, в следующую так называемую комнату, к колодцу, из которого добывали воду легендарные войны Аджимушкая.
Люди дружно проследовали дальше, зацепляя головами потолок. В волосах неприятно застревал раскрошившийся ракушечник.
– Осторожно товарищи, осторожно, пригибайте головы. Это ещё хорошо расширили проходы, перед открытием мемориального комплекса. Вы можете себе представить, что было раньше, когда сюда зашла армия. Все вопросы зададите, после экскурсии.
Когда рассказчик закончил перечисление номеров воинских частей, которые зашли в каменоломни Аджимушкая, Александр Константинович не выдержал.
– Слушай дорогой, почему не всех назвал? Почему ни чего, не сказал про отдельный, разведывательный, особый батальон, специального назначения, всего фронта. Мы тоже сюда заходили, но нам не понравилось. Мы переночевали и ушли. Что мы хуже других воевали, что ли? – выпалил он без акцента.
– Извините, мы знаем, что ваш батальон здесь был. Только ваших следов не осталось. Мы думали, что вы все погибли. Вы первый с тех времён, кто сообщает об этом. Вы, пожалуйста, я вас очень прошу, зайдите в центре города в музей, напишите анкету. Надо исправить это недоразумение… Несправедливо, что про вас ничего не известно. Об вас должна знать люди. Это история. Впишите свою окончательную лепту. Пусть вас знают и помнят наши дети и внуки. Ради своих погибших и живых товарищей, сделайте доброе, так всем нам нужное дело.
Поехали в центр, в музей. В кабинете директора музея, ветеран заполнил анкету. Встал, закурил сигарету, подошёл к подоконнику. Вдруг, глядя в окно, он вскрикнул:
– Слушай, уважаемый директор, я вон там, на пригорке, где домик стоит, машину толу закопал. С ребятами зарыли, когда отступали. Не хотели, чтобы немцам достался.
– Ну-ка, ну-ка, покажите где? – подбежал напуганный директор.
– Да вон там, домик ведешь? Вон, вон с трубы дым идёт. Забыл совсем, а увидел место, сразу вспомнил. Дома там раньше не было, а место, точно это, как сейчас помню. Мы как раз с центральной дороги съехали, от дурных глаз и зарыли незаметно.
Вызвали милицию, саперов. Район оцепили. Хозяева никак не хотели ломать пол и разбирать печку.
– Столько лет простояло, ещё столько же простоит. Не пущу, не дам ломать! – ругалась ошалевшая хозяйка.
– Да вы что, с ума сошли? Если рванёт, то не только ваш дом и музей снесёт, но и весь центральный район сдует, как пылинку. Вы поймите, зарыта целая машина взрывчатки, полторы тонны тола, это ж ужас, летящий на крыльях! – объяснял командир сапёров.
Прибежал местный участковый, плотный майор, лет сорока. Быстро навёл порядок.
– Галя, всё успокойся, построим тебе новую печь.
– Ты что, Юра, шутишь?
– Черноморец сказал, значит, всё, так и будет! Ну, ты батя даёшь. Где же ты шлялся всё это время? Почему раньше не рассказал, про взрывчатку? А я хожу спокойно, уже двадцать лет. Думаю у меня всё нормально: порядок я навёл в своём районе. А тут такая засада: взрывчатка, в центре Керчи. Возле управления внутренних дел Украины. Всё попрут из органов, как пить дать отправят на пенсию.
– Да как-то некогда было, всё дела, дела, война, дети, работа! На фронте никто не спросил, да и не до этого было. Начали наступать, до Берлина доехал, на новой машине. Потом война кончилась, демобилизовали, пришёл домой живой, здоровый как бык. От радости и забыл наверно, – оправдывался, испугавшийся герой.
Взрывчатку достали без проблем. Она как раньше лежала в ящиках, осторожно уложенная в вырытой яме. Столько лет ждала, когда приедет Сандро и достанет её с тайника. Сапёры загрузили тол в грузовики осторожно, сопровождаемые, милицейскими машинами с сиренами и мигалками, вывезли за город и взорвали.
– Жалко, что не по назначению, не успели тогда рвануть! – подумал вслух ветеран, услышав мощный взрыв, напоминающий о страшной войне.
В музее зазвенели стёкла. На окнах и сработала сигнализация, как бы горячо благодарили старого спецназовца, за проделанную работу.
–Ну, вот и всё. Все дела сделал, можно уходить. Отвоевался. А ты Альзор говоришь женщина. У тебя одни бабы на уме. Пойдем на море, отдохнём, там женщин «море». Только воду я не полезу, страшно мне до сих пор.
Вечером все вместе пошли на море. Стройный, крепкий старик стоял на берегу со своим тёзкой и смотрел на кавказский берег.
–Саша ты, где грузина откапал? – подошёл поддатый сосед. – Ты грузин, да?
– Да я грузин!– гордо сказал и повернулся к мужчине Александр Константинович.–
Сандро, из Тбилиси. Давай биджо выпьем, я тоже здэсь чуть-чуть жил, шестьдесят лет назад!
Керчь–Красноярск 2002 год