Ему снилась горная река. Мутный поток стремительно несся в каменной теснине с угрожающим бульканьем кипящей воды, двигая то там, то тут серые валуны.
На ярком солнце, по склонам ущелья, ядовито зеленели колючие низкорослые кустарники. В высоком белесом небе кружила, раскинув крылья, одинокая птица.
Где-то здесь, под одним из серых камней, когтисто торчащих из бурого песка крутого склона, лежал он, изнывая от жажды.
Вода шумела совсем близко, но у него не оставалось сил оттолкнуться от камня и скатиться к реке. А еще был страх - страх высоты, страх неизвестности, страх рокового решения…
Он лежал с закрытыми глазами, спрятав голову от палящего неба в душной тени камня, глотая скудную слюну, ранившую его пересохшее горло судорожной тупой болью.
Никто его здесь не найдет. Никто не придет ему на помощь, ибо он - один, один в целом мире, который сузился для него в эти растянувшиеся в вечность мгновения до дикого ущелья, наполненного грозной тишиной полудня.
Он бредил, и в этом липком, как паутина, бреду изнывал от беспорядочных видений, будоражащих его уставший от напряжения мозг.
В конце концов, он оттолкнется от камня, и скатиться вниз - в бездну, отчаявшись дождаться спасения.
Лучше смерть, чем ее мучительное ожидание! Надо решиться, пока есть силы!..
«Надо просыпаться» - подумал он во сне, подумал как-то обреченно, с некоторой даже грустью.
В этом кошмарном сне была своя фатальная привлекательность. Была боль, были нестерпимые чувства, которых ему так не хватало в жизни. Его одиночество в жизни реальной было куда менее болезненным. Он с ним свыкся, как свыкается старый подагрик с надоедливой тянущей болью в паху по утрам.
Скривив капризно тонкие губы, он осторожно разлепил веки, нехотя впуская в себя тусклый свет комнаты с ее неистребимыми запахами слежавшейся пыли и закупоренными в тесном пространстве дымами выкуренных за долгие часы безделья сигарет.
Он разлепил веки и, не успев вдохнуть этих унылых запахов и вобрать в себя этого скупого света, сразу почувствовал какую-то тревожную перемену в мире…
Прямо напротив него, в трех шагах от кровати, на шатком стуле, которым он пользовался исключительно как вешалкой, небрежно сбрасывая на него перед сном части своего туалета, - сидела женщина.
На ней был длинное светло-голубое платье, легкое, летнее, совершенно не по погоде: короткие, не доходящие до локтей, рукава, неглубокое девичье декольте. Красные туфельки, одна из которых порхала в воздухе в такт ножке…
- Доброе утро! - пропела женщина с добродушной простотой, словно они были давно знакомы, и ей было привычно и приятно приветствовать его по утрам. - Вот, выпейте.
Она грациозно встала и подошла к нему, протянув стакан с искрящейся золотой жидкостью.
Он, завороженный ее повелительно-нежным голосом и ошарашенный со сна волшебностью появления, послушно выпростал из-под одеяла руку и взял прохладный стакан.
- Пейте, это апельсиновый сок! - понимающе усмехнулась женщина. - Видите, какой у него веселый цвет. Поверьте, вам сразу станет лучше.
Он сделал два глотка. Сок был действительно вкусный, - горько-сладкий, - но больше он выпить не решился.
Женщина спокойно приняла из его рук стакан, отошла к столу, куда поставила стакан с легким стуком и, обернувшись, приказала:
- Одевайтесь! Примите душ! Я жду вас на кухне. Что вам приготовить на завтрак?
- Я… - замялся он, - я пью по утрам кофе. Просто черный кофе.
Он был ужасно смущен никчемной мыслью, что холодильник почти пуст и что женщина вскоре это обнаружит.
Но - кто она?
Он не успел задать вопрос. Женщина вышла, еще раз ободряюще улыбнувшись ему в дверях.
Кофе уже дымился в чашке, когда он вошел. От него исходил пронзительный дразнящий аромат, как от настоящего кофе, который только что перемололи, чуть поджарили на сухой сковороде и сварили в носатой турке.
Сделав осторожный глоток, и окончательно убедившись, что кофе в чашке не туфтовый растворимый «нескафе», он все же спросил:
- Кто вы, извините? И как здесь очутились?
Женщина снисходительно улыбнулась.
- Вы меня не знаете. А очутилась я здесь через дверь. Она была открыта.
- Это неправда. Я всегда закрываю дверь на ночь.
- Вы уверенны?
- Абсолютно!
- Значит, я влетела в форточку, - сказала женщина и посмотрела на форточку, которая была широко распахнута.
- Вы умеете летать?
- Очевидно, если мне удалось проникнуть в квартиру на четвертом этаже через форточку.
- Понятно. А еще вы прихватили с собой апельсиновый сок, который вовсе не апельсиновый, а бог знает какой, и дорогой кофе, и взялись почему-то ухаживать за мной… Что все это значит?
- А разве вам было неприятно все это? Сок, кофе и мое, как вы сказали, ухаживание?
- Может быть. Но это было неожиданно!
- Приятное всегда неожиданно. И я не понимаю, чем вы недовольны.
- Неприятное тоже всегда неожиданно, между прочим! - возразил он.
- Мое присутствие неприятно для вас? Что ж…
- Я вовсе не хотел вас обидеть, но вы должны понять…
- Какой вы скучный! Вам все надо обязательно понять.
Женщина сидела теперь обиженно нахмурившись. И ножкой в красной туфельке она перестала помахивать. Но она не уходила. И он был рад этому, поскольку ему не хотелось, чтобы она ушла. Вот так - не объяснившись. Ведь для чего-то она пришла?
- Я попрошу, чтобы вы не курили в моем присутствии! - потребовала она, как только он потянулся за сигаретами на столе.
Он даже вздрогнул от ее настойчиво зазвеневшего голоса. Помедлил - и убрал руку.
- Спасибо, - сказала женщина мягче и довольно улыбнулась.
Он был растерян и чуть зол на нее. Но еще больше - на себя: он чувствовал себя ужасно глупо в ее присутствии. И никак не мог сообразить, что сказать.
- Я могу узнать, какие у вас планы на сегодня? - спросила она. - Не люблю бездельничать.
Он лишь неопределенно развел руками. Но она ждала, и тогда он сказал:
- Немного почитаю… приберусь… схожу в магазин… мало ли… А почему это вас интересует? У вас какое-то дело ко мне?
- Именно - дело! И у меня не так много времени на вас.
- Так что же вы?.. Так говорите!
- Не хотите немного поработать? - усмехнулась и даже, как ему показалось, подморгнула правым глазом женщина.
- В смысле?
- В смысле - сесть и попытаться что-нибудь написать. Сегодня такое замечательное утро! - мечтательно пропела она.
- Я работаю по ночам, - сказал он сухо. - А откуда вы знаете? Что я пишу.
- А вы все еще не догадываетесь? - нарочито удивилась она.
- Вы еще скажите, что вы Муза, - ухмыльнулся он ее вздернутому носику.
- Именно так. А вы думали - кто?
- Ну, знаете!..
- Какие недотепы пошли эти писатели! И как с вами только работать, ей богу! Ну, вот никакого желания, вы уж извините!
- Так!.. - сказал он в полном ступоре. - Спасибо за кофе!.. И попрошу!..
Он так и застыл в глупом театральном жесте, пока она смотрела на него. Как ему показалось - с насмешкой.
- Да мне самой хочется уйти, - смилостивилась она нарушить молчание, от которого его почти уже бросило в стыдливый жар. - Даже дверью хлопнуть. Слегка. Вот только предупреждаю: во второй раз в гости меня не ждите!
- Но ведь это глупо! - вскричал он в отчаянии.
- Глупо. Очень глупо. Так мне уйти?
Он упал на стул и нервно потянулся за сигаретами.
На этот раз она не стала его останавливать - лишь поморщилась, когда он выпустил первый клуб дыма в ее сторону.
А потом - жалостливо улыбнулась, когда он, поняв свою опрометчивую бестактность, начал суетливо размахивать руками у нее перед носом, стараясь разогнать дым.
И тогда она дунула. Тихо. С нежным присвистом. Как птичка. И едкий серый дым превратился вдруг в искристое цветное облачко, заблагоухавшее ароматами полевых цветов, соснового леса и знойного моря - он поочередно жадно вдохнул эти запахи, и многие другие - столь же радостные и бодрящие.
А сигарета в его руке вдруг превратилась сначала в кисть, потом в смычок, а после в отточенное гусиное перо. И он вертел это сизо-белое перо в руке, не понимая, как это произошло и что ему с ним делать.
- Так как? - спросила она торжествующе. - Будем сегодня работать?
- Я… Я… Я люблю вас! - выкрикнул он, не осознавая себя.
И увидел, как из уголков ее глаз выкатились две слезинки - одна, потом другая.
И она пыталась улыбнуться, но готова была заплакать. И воскликнула облегченно:
- Я в тебя верила… Я всегда в тебя верила!..
- Опять ты написал какую-то ***ту! - сказала она. - Бездарь! Зря я с тобой связалась!
Он поднял угрюмый взгляд от сковороды, в которой желто-белой сопливой жижей подрагивала «глазунья». Напротив него сидела неопрятная женщина неопределенных лет - в тусклом домашнем халате, плоская и носатая.
- Ну, что молчишь, неудачник?
Он отпил из чашки холодный чай, отщипнул хлеба и отправил в рот. Обреченно вздохнув, взялся за вилку.
- Хочешь сказать, что это я виновата? Не вдохновляю? - не унималась женщина.
Нервно вытянула из пачки сигарету, закурила и выпустила в его сторону удушливый бледно-фиолетовый дым.
- Ты посмотри, что ты со мной сделал?.. В кого я с тобой превратилась?!.. Ты просто убиваешь меня своей тупостью!
Он поперхнулся и закашлялся.
- Чтоб ты сдох, бесчувственный идиот! Ненавижу! - выкрикнула женщина и пульнула в него сигаретой.
Сигарета попал в лоб и спикировала в сковороду, где и утонула в бело-желтой слизи, испустив шипящий вздох.
Он встал, подошел к ней, схватил за цыплячью шею и воткнул вилку в правый глаз. Затем чуть разжал руку и оттолкнул. Она медленно опрокинулась с табуретки. Визжать начала уже на полу. Из-под пальцев струилась кровь. Кривые волосатые ноги отчаянно сучили воздух.
Он тонко сплюнул на нее, повернулся и пошел на балкон - искать топор…
- И мне, пожалуйста!
В раскрытой книге лежал аккуратный квадратик мелованной бумаги. Номер телефона и имя. Он поднял голову. Девушка было совсем молоденькой, симпатичной. Он взял листок и, снисходительно улыбнувшись, сунул в карман. Затем подписал привычно:
«Без божества, без вдохновенья, без слез, без жизни, без любви…».
Когда девушка отошла, сказал тихо распорядителю:
- Скажите там, чтобы заканчивали. Я устал.