… Отчего, отчего мне так душно, Господи? Водолазка – удавкой на шее.
… Чья это холодная, злая рука так больно сжимает мне сердце? Теперь уже поздно просить, чтобы чашу пронесло мимо: горечь питья уже на губах. Осталось только испить всё до дна…
- Пойдём, погуляем? – прошептала робко в телефонную трубку. – В парке так хорошо сейчас…
Несколько секунд трубка удивлённо молчала. Это время показалось вечностью.
Наконец, раздался знакомый голос:
- Конечно, как раз собирался… Вот только не с тобой…
Трубка выскользнула из разжавшейся ладони и сбежала от ответа на рычаги. А в голове проносились обрывки последней встречи…
… Это было начало осени, бабье лето. Он сидел на чём-то сером, шершавом, холодном и, опустив голову, ронял куда-то вниз, в асфальт странные и страшные слова:
- Я не люблю тебя больше, но ты мне нужна, понимаешь?
- Нет, - призналась откровенно.
- Ну,… как женщина…, - замялся он. И вдруг неожиданно схватил за руку, втащил в подошедший автобус…
Вышли за городом. Сразу узнала место. Летом любили бывать здесь с друзьями. Тогда было шумно и многолюдно: прокатные лодки на лодочной станции и ребятня, с визгом прыгавшая в речку Воронку. Весело и хорошо…
…Теперь пустой пляж вызывал неприятное чувство. И сломанные доски причала торчали грустно и страшно, как кости при открытом переломе…
Он всё больше распалялся, говорил горячо и быстро, пытался в чём-то убедить, добивался близости прямо здесь, на ковре из желтых и красных листьев… Двигаясь мягкой, упругой, кошачьей походкой, он оказался рядом, обнял, до боли сжав в своих сильных руках…
Этот порыв испугал, поэтому вырвалась и побежала. У него осталась только легкая спортивная курточка. Догнал быстро и без особого труда – спортсмен-легкоатлет всё-таки… Железно стиснул тонкое запястье.
- Оставь, мне больно, - сказала больше с испугом, нежели с презрением
или раздражением. Напугал зверь, так неожиданно проснувшийся в нём…
- А мне, думаешь, нет?… Дура…, - сказал он зло и отпустил руку.
Автобус подошел как-то сразу. Видимо, это был тот же самый, на котором они сюда приехали… Надо же! Всю дорогу молчала, а под конец вдруг громко, с упрёком заговорила, забыв, что вокруг полным-полно народу. Потом выскочила на первой попавшейся остановке, не дав ему даже опомниться…
…Звук собственного имени вырвал из тяжёлых воспоминаний. Кто-то дёрнул за руку. Первое, что увидела, придя в себя – чёрная холодная вода и две плывущие по ней грациозные птицы с длинными шеями. Две тонкие ниточки, конусом тянулись от их лап – чем дальше, тем шире… Потом, откуда не возьмись, возникли очки и смешные, всклокоченные рыжие вихры институтского знакомого.
- Ты что, с ума сошёл, Володька?
Он молчал и продолжал упорно тащить её подальше от воды.
- Да, да, конечно…,- бормотал он, оценивая постепенно увеличивающееся расстояние до пруда с лебедями.
Наконец, сочтя расстояние безопасным, Володька остановился, но ладонь из своей всё-таки не выпустил. Поправив указательным пальцем свободной руки очки, взглянул, встревожено, прямо в самые глаза и строго спросил:
- Ты что, топиться сюда прибежала?
- Говорю же, свихнулся, - сказала зло и задиристо.
Он ещё раз внимательно посмотрел в глаза, и сказал уже мягче:
- Давай-ка, я тебя до общаги провожу.
Предложил, видимо, не слишком рассчитывая на ответ, не сводя с лица настороженного взгляда. Как-то сразу обмякла, едва не рухнула ему на руки.
- Пожалуй. Мне что-то действительно нехорошо…Ты уж прости…
- Да ерунда, нормально всё, не переживай…
В пустой, холодной, неуютной комнате не горит лампа. Сквозь щёлку неплотно закрытой двери внутрь пробиваются узкая полоска света и звуки: обрывки фраз, то вспыхивающие, то исчезающие. Временами из распахнувшейся двери напротив вырывается хриплый баритон, сначала певший о двух судьбах – кривой да нелёгкой, а потом захлебнувшийся какой-то звериной тоской в просьбе:
«Проведите, проведите меня к нему,
Я хочу видеть этого человека!»
Иногда доносится смех, а порою из одного конца длинного коридора в другой проплывает странная, мелодичная фраза на чужом, горячем, страстном языке.
… Отчего, отчего мне так душно, Господи? Водолазка – удавкой на шее. Чья это холодная, злая рука так больно сжимает мне сердце? И уже невозможно упросить, чтобы чашу пронесло мимо: содержимое почти всё выпито, уже скоро появится дно, и чем оно ближе, тем питьё становится горше. Осталось только одно – постараться принять всё достойно…